Текст книги "Скифы. Исчезнувшие владыки степей"

Выйдя к месту переправы через Истр ночью, персы не обнаружили моста и решили, что он разрушен. Известие об этом посеяло в их рядах панику. Вскоре, однако, ошибка обнаружилась. В предрассветных сумерках стало видно, что мост разрушен лишь на небольшом расстоянии от берега, а на реке по-прежнему стоят греческие корабли. Однако тут же выяснилось, что переправиться на спасительный южный берег воины Дария все равно не могут. Охрана моста спала, и бывшие на судах греческие тираны не заметили приближения персидского войска. В этот решающий момент спас положение сам Дарий. В войске царя был один египтянин, который имел зычный голос. Дарий приказал этому египтянину встать на берегу и, повернувшись в сторону греческих кораблей, крикнуть имя милетского тирана Гистиея. Разбуженный громкими криками египтянина, Гистией увидел стоявшее на берегу Истра персидское войско. По его приказу греки быстро подогнали свои корабли к берегу и восстановили недостающую часть моста, по которому на противоположный берег немедленно стала переходить персидская армия. По сообщению некоторых древних авторов, Дарий был настолько напуган преследованием скифов, что приказал разрушить мост еще до того, как по нему переправились все войска персов. Оставшиеся на северном берегу Истра персидские войска, скорее всего, были уничтожены скифами. Поняв, что греки обманули их, скифы прониклись к ионийцам особенным презрением. Отныне они считали их покорными рабами персов – настолько покорными, что не желают даже бежать.

Таким образом, поход Дария против скифов закончился для него бесславно. Однако, даже потерпев сокрушительное поражение, персидский царь явно не считал свое дело проигранным. Лучшие и наиболее боеспособные персидские войска уцелели. Вернувшись после похода в Азию, Дарий оставил во Фракии 80-тысячную армию под командованием одного из лучших своих военачальников Мегабаза. Последнему было приказано продолжить завоевание фракийских племен и греческих городов побережья. В случае необходимости эта персидская армия должна была отразить нападение на Фракию также скифов. А при более благоприятных обстоятельствах она была способна и нанести собственный мощный удар по владениям кочевников за Дунаем. Во Фракии была создана новая персидская сатрапия Скудра (то есть «Скифская»), и Дарий претенциозно отчитывался в своих надписях о покорении «заморских саков».

Итак, даже изгнав армию Дария из своей земли, скифы не могли чувствовать себя в безопасности. Война между ними и персами продолжалась. Однако скифам было ясно, что в одиночку сокрушить персов им не удастся. После похода Дария надежд на помощь племен лесной полосы не было. Посему скифы решили поискать союзников на стороне и обратились за помощью к враждовавшим с персами грекам.

Наиболее сильным среди греческих городов этого времени была Спарта. Расположенная в южной части Греции на полуострове Пелопоннес, она издавна развивалась в окружении враждебных соседей. Власти Спарты запрещали своим гражданам заниматься каким-либо ремеслом, кроме военного дела. Благодаря этому спартанцы единственными в мире имели профессиональную армию. Одержав в бесчисленных войнах множество побед, они считались непобедимыми не только среди греков, но и вызывали уважение и страх у многих соседних народов. К ним-то и отправили скифы посольство с предложением заключить военный союз против Персии.

Между 512 и 494 гг. до н. э. скифское посольство прибыло в Спарту. От имени спартанского правительства переговоры со скифами вел царь Клеомен I, опытный и решительный воин. Скифы предложили спартанцам совместно выступить против персов. В случае, если бы спартанцы пошли на заключение с ними военного союза, у скифов был готов план совместных действий спартанской и скифской армий. В соответствии с этим планом скифы брали на себя обязательство вторгнуться в Персию через Кавказ возле реки Фасис. Спартанцы же должны были, выступив из Эфеса с побережья Ионии, двинуться внутрь материка и затем встретиться с ними в одном и том же месте. Согласно Геродоту, когда скифы прибыли с этим предложением в Спарту, спартанский царь Клеомен «слишком много с ними общался. Общаясь же с ними больше, чем следовало, он научился у них пить неразбавленное вино. И от этого, как считают спартанцы, он сошел с ума. С этого времени, как они сами рассказывают, всякий раз, когда хотят выпить вина покрепче, говорят: «Налей по-скифски».

Чем закончились переговоры скифов со спартанцами, Геродот не сообщает, но, скорее всего, спартанцы отказались от скифского предложения. Причина этого могла заключаться в том, что спартанцы не любили воевать далеко за пределами своей родины. Они опасались, что в отсутствие их армии против них восстанут многочисленные илоты – государственные рабы-земледельцы, на труде которых держалось благополучие Спарты.

Тем не менее, даже оставшись в одиночку, скифы около 496–495 гг. до н. э. все же совершили набег на персидские владения. Однако направили они его не в Азию (для этого у скифов не было достаточно сил), а в принадлежавшую персам часть Фракии. Перейдя через Истр, скифы уничтожили находившуюся во Фракии 80-тысячную персидскую армию и дошли до Херсонеса Фракийского. Не надеясь удержать город против скифов, тиран Херсонеса Мильтиад (тот самый, который в свое время предлагал грекам разрушить мост и оставить армию Дария на растерзание скифам) в страхе бежал. Вернулся обратно в город он лишь после отступления скифов.

Относительная вялость скифского возмездия персам объяснялась просто. Основной военной целью скифов в эти десятилетия на рубеже VI–V вв. до н. э. становятся земли на севере и на востоке. Развал союза с большинством соседних племен побудил паралатов к активным действиям по расширению непосредственных границ Скифского царства. Именно тогда скифы включают в число зависимых от себя «скифов-пахарей» земледельцев Поворсклья, а также окончательно покоряют Поросье. Археологически это отмечено сожжением нескольких тамошних городищ.

Однако главной целью скифских вторжений на рубеже VI–V вв. до н. э. становятся земли на северо-западе, совершенно неизвестные Геродоту и населенные племенами лужицкой культуры. Современные учёные полагают, что лужицкая культура была создана древним индоевропейским племенем венетов, оставивших позднее своё имя в наследство славянам.

Первый вал скифского вторжения обрушился на земли венетов ещё несколькими десятилетиями раньше, при переселении сигиннов в Подунавье. Оседание сигиннов на Тисе и Дунае мира венетам не принесло. И отсюда, и из юго-восточной лесостепи некоторое время разорительные набеги в лужицкие земли ещё продолжались. Впрочем, отмечаются и какие-то мирные сношения скифов с лужицкими племенами. Основной ударной силой вторжения тогда и позже были те же сигинны, но участвовали и племена правобережной лесостепи, и степные скифы. В глубине венетских лесов последние оседать вовсе не собирались – для них вторжение являлось чисто грабительским. Серия походов и набегов продолжалась несколько десятилетий. Верховья Буга и Днестра в это время отчасти запустевают – местные «скифы-пахари» сдвигаются на запад.

Скифы брали штурмом и сжигали сопротивлявшиеся им лужицкие грады, истребляли венетов подчас без разбора пола и возраста. На стороне завоевателей было организационное превосходство – кочевники имели единую власть и легко координировали действия с подвластными племенами. Разрозненные вождества лесных земледельцев были заведомо слабее. Волны нашествия достигли на севере среднего течения Вислы, а на западе – Одры. Лужицкой культуре был нанесён удар, от которого она так и не сумела оправиться. Начался закат венетской эпохи в Центральной Европе.

Последствия скифского вторжения для венетов оказались катастрофическими. Основные ремесленные центры были разорены или заброшены, немалая часть населения изгнана с насиженных мест. Падение многих градов привело к разрушению и политической жизни. Даже в областях, совершенно не затронутых скифскими набегами, археология отмечает поступательную деградацию, упадок культуры. Не исключено, что завоевателям на время удалось прервать торговлю по знаменитому Янтарному пути, что тоже сказалось на достатке и культуре венетов. В этих условиях начавшееся расселение с севера отдалённо родственных племён поморской культуры особого сопротивления не встретило. В этих племенах, смешавшихся в итоге с лужицкими венетами, с наибольшим основанием видят первых более или менее достоверных предков славян.

Во время своего движения на юг ранние славяне неизбежно сталкивались со скифами и сигиннами. Именно приход с севера многочисленных, неплохо организованных и воинственных переселенцев остановил разорительные скифские набеги в лесную полосу. К длительной лесной войне со свежими силами врага кочевники явно готовы не были.

Кратковременный контакт с южными завоевателями оказал некоторое, довольно скромное, воздействие на складывающийся праславянский язык. Последний пополнился небольшой группой скифских заимствований. Большая часть из них имеет то или иное отношение к скотоводству. Это «гуня» (одежда из овчины), «пан» (скотовладелец, богач), «хорна» (корм, фураж – от иранского «еда»), «кот» (закут для скота), «обачить» (следить, приглядывать). К скотоводческому хозяйству имело касательство и слово «рай» с первоначальным значением «благополучие, (даруемое свыше) богатство». Из заимствований иной тематики отмечены «хмель» и «конопля», коим в иранской культуре придавалось важное ритуальное значение.

Первый контакт славян с иранскими кочевниками Степи, таким образом, являлся весьма кратковременным и почти случайным. «Скифский миф» о славянстве обрёл плоть позже – и уже не в области реальной истории, а в культуре и исторической памяти. От византийских хронистов и летописцев Руси до ранних историков на заре критической науки творилась связка «скифы – славяне», исподволь проникая в самосознание. Закрепившись же там, она едва могла быть изгнана научной критикой. И воскресала уже в новых, подчас причудливых образах даже в академической науке вплоть до последнего времени. Так древнейшие славяне, впервые в своей истории заступившие земли от разрушительной кочевой волны, оказались в памяти потомков накрепко связаны с врагами. Один из многих парадоксов, какими полно изучение глубин славянского прошлого.

В ходе своих набегов в Центральную Европу скифы заодно упрочили своё влияние на западе, в населённых в основном фракийцами землях. После вторжения 495 г. до н. э. ряд фракийских племён признал зависимость от скифских царей. Скифам удалось сломить и на время подчинить агафирсов. Фракийское направление на полтора века становится главным в политике скифских царей.

Однако другим направлением скифской экспансии стало юго-восточное. Здесь давлению паралатов подверглись давние соседи – меоты. В итоге часть меотских племён на левобережье Нижнего Дона и южнее была подчинена скифам. Греческий историк V в. до н. э. Гелланик определял северные меотские племена как «меотов скифов». В конце того же столетия другой эллинский автор Ксенофонт прямо писал, что меоты «подвластны» скифам. Впрочем, не все меотские племена покорились. Во времена Геродота скифы, с одной стороны, перегоняли свои стада зимой по замерзшему Боспору на земли синдов на Тамани. С другой стороны, скифы совершали по льду пролива и набеги против синдов. Таким образом, синды так и не подчинились скифам, несмотря на то, что те кочевали по их землям. Но на востоке границы скифов в Предкавказье в V в. до н. э. по-прежнему достигали верховий Кумы, захватывая всё Прикубанье.

Фракийский бог-всадник. Деталь позолоченного серебряного шлема

Скифские войны в низовьях Дона и на Тамани потревожили и сдвинули с мест окрестные народы. Именно тогда гелоны выселились на север, на Средний Дон, где возникла новая группа скифообразной земледельческой культуры. В низовьях Дона образовалась особая смешанная племенная группа со своеобразной культурой, в которой соединились скифы, меоты, савроматы и отчасти греки (или огречившиеся гелоны). Что касается савроматов, то они оставались союзниками скифов и именно тогда начали, ещё помалу, проникать на правый берег Дона. Пока нижнедонские кочевники подчинялись царским скифам. Как и Крым, эта территория считалась частью царских земель, невзирая на нечистокровность местного населения.

Итогом скифских завоеваний конца VI – начала V в. до н. э. стал наивысший расцвет Второго Скифского царства. Распространение скифского влияния от фракийских земель до верховий Кубани, оживлённая торговля с греческими городами способствовали процветанию скифов. Всё скифское «войско», а не только высшая знать, обогатилось за счёт военной добычи, дани и торговых доходов.

Вспоминая эту эпоху, греческий писатель IV в. до н. э. Клеарх Солийский писал: «Они предавались роскоши, как никто другой, вследствие удач во всем, богатства и прочего благосостояния… Предавшись же роскоши и притом весьма сильно и устремившись первыми из всех людей к тому, чтобы жить роскошно, они дошли до такой степени жестокости и высокомерия, что у всех людей, с которыми вступали в сношения, стали обрезать концы носов. Потомки этих людей, удалившиеся с родины, еще и ныне имеют прозвище от того, что те претерпели. Женщины же их татуировали тела женщин фракийцев, живших вокруг них к западу и северу, накалывая рисунки булавками. Отсюда много лет спустя пострадавшие и униженные таким образом женщины фракийцев особенным образом изгладили следы несчастья, расписав и остальные части тела… Над всеми же они господствовали так надменно, что рабское служение у них, ни для кого не бесслезное, перенесло и в последующие поколения выражение “от скифов”, показывающее, каково оно было». Здесь немало легендарного (едва ли древний обычай фракийских женщин татуировать себя связан со скифским игом), однако суть происходившего передана верно.

Женское ожерелье. V в. до н. э.

Скифы, победители Дария, внушали страх окрестным племенам и сами преисполнились гордости от своих побед. Наступал почти двухвековой зенит скифского могущества. Именно к этому периоду относятся наиболее яркие и подробные описания скифских нравов у античных авторов. И это же время дало наиболее яркие памятники собственно скифской культуры, до сих пор вызывающие восхищение у наших современников.

Религия и культура скифов

В своём описании Скифии Геродот наибольшее внимание уделяет диковинным и жутковатым на взгляд эллина обычаям, дав нам бесценный дополнительный материал о духовной жизни кочевников. В том числе грек перечисляет восемь богов, которые, по его словам, только и составляют круг почитаемых скифами.

На первое место Геродот ставит богиню Табити, которую отождествляет с греческой Гестией, богиней домашнего очага. Скифские цари признавали её «царицей» над собой и над своим народом. Табити, таким образом, воплощала важнейшую для арийской культуры идею священного огня как посредника между земным и небесным. Имя её толкуется как «Пламенная». Табити – источник всякой власти. На золотых бляшках из кургана Чертомлык Табити изображается как водительница в иной мир, приобщающая божественному. Богиня с зеркалом в руках восседает рядом с горящим священным огнём, а перед ней или рядом стоит скиф, испивающий до дна поднесённый ему ритон. Табити была высшей богиней скифов, матерью богов и праматерью людей. В честь Табити приносилась величайшая для скифов клятва – «царскими очагами».

На втором месте в пантеоне стоят божественные супруги Папай и Апи, Небо-Отец и Земля-Мать. Имя Папая легко толкуется как «Отец». «Апи» же, как уже говорилось, означает скорее «Водная» – ибо воплощала все силы дольнего мира. Если Папая все античные писатели отождествляли с Зевсом, то в Апи видели и богиню земли Гею, и демоническую змееногую Ехидну, и нимфу Гору, воплощавшую смену времён года. Изображения Папая – бородатого старца, простирающего руки в благословляющем или направляющем жесте, – находят на ритуальных бронзовых навершиях. Гораздо чаще изображали на разных памятниках скифского искусства богиню Апи – со змеями вместо ног либо «прорастающей» из бурной растительности.

Младших богов скифского пантеона Геродот называет четверых. Во-первых, это Ойтосир. Имя его неясно современной науке. Но поскольку Геродот отождествляет Ойтосира с греческим Аполлоном, то в нём видят бога солнца. Солнце скифы явно почитали как одно из высших начал, дарителя жизни и удачи. Ойтосира отождествляют с божественным стрелком-охотником, который изображен на золотой пластине из одного скифского кургана.

Богиню Аргимпасу греки и сами скифы отождествляли с Афродитой Уранией («Небесной») и ближневосточной Астартой. Именно она, по преданию, прокляла женоподобием энареев – но и одарила их даром прорицания. Аргимпаса была богиней плодородия и владычицей дикой природы. Изображали её крылатой, в окружении диких животных. Имя её восходит к древнеиранской богине удачи и изобилия Арти, Аши.

Следующим Геродот называет «Геракла», то есть Таргитая, почитавшегося как первопредок скифов (и вообще подлинных людей) и неоднократно изображавшегося на памятниках скифского искусства. Это бог-воин, победитель чудовищ, предок и покровитель земных царей. Таргитай первым из скифских богов, ещё в VII в. до н. э., был отождествлён с греческим – Гераклом. Благодаря этому греческий герой оказался популярен в среде кочевой знати, не сомневавшейся уже в тождестве его своему родоначальнику. Эллинские изображения головы Геракла на дорогих бляхах – не редкость в скифских курганах. Геродот упоминает священное место, связанное с именем Геракла-Таргитая – след его «ноги» у Тираса (Днестра). След был впечатан в скалу и действительно походил, если верить греку, на человеческий – не считая того, что достигал почти метра в длину.

Навершие с изображением Папая

Неизвестно подлинное имя скифского «Ареса» – бога войны, зримым воплощением которого считался скифский меч-акинак. Обычно полагают, что бог этот напоминал Веретрагну у оседлых иранцев – покровителя воинов, божество разрушительных небесных стихий.

Наконец, в качестве восьмого бога скифов Геродот особо, отдельно от прочих, называет Тагимасада, которого отождествил с греческим Посейдоном. Ему, как отметил эллинский историк, поклонялись только царские скифы. Имя этого бога не поддается толкованию. Полагают, что он воплощал поящую стада водную стихию и покровительствовал коневодству. Не исключено, что имя Тагимасад использовалось царскими скифами как замена имени первопредка Дану-Аракса, отца Апи. Для других скифов это было всего лишь чудовище, воплощавшее силы первозданного хаоса и побеждённое героем Таргитаем. Но какая-то часть туранцев ещё в авестийские времена чтила Дану как своего предка, а в первые века нашей эры в честь «Танаиса» в Скифии справляли некие «мистерии». Таким же тайным, запретным для других каст, был и отправлявшийся в Геродотово время паралатами культ водного бога Тагимасада.

Основным обрядом в честь богов, как и у других народов, было у скифов жертвоприношение. В жертву чаще всего приносили лошадей. Специальных алтарей или святилищ в честь большинства богов скифы не сооружали, как не делали для поклонения и скульптурных изображений. По описанию Геродота, жертвоприношения высшим богам пантеона, а также Ойтосиру, Аргимпасе, Тагимасаду и Таргитаю совершались следующим образом. Жертвенному животному – лошади, быку или иному – связывали передние ноги. Жертвователь сзади дёргал за верёвку и сваливал жертву. Когда животное падало, жертвователь призывал бога или богиню и удушал жертву приготовленной петлёй с палкой. С удушенного животного обдирали шкуру, очищали кости и бросали мясо в большой котёл, либо, если котла не было, в бурдюк из желудка, залив водой. В них мясо варили, используя кости как топливо для костра. После готовки жертвователь приступал к мясу, но «начатки мяса и внутренностей» бросал перед собой на землю для богов.

Особым был лишь ритуал поклонения богу войны. Прежде всего, ему устраивали постоянные святилища, по «округам» каждой из трёх скифских «областей». Ежегодно на священном месте наваливали сто пятьдесят повозок хвороста, получая квадратное сооружение со сторонами примерно по 530 м. В высоту оно немного оседало из-за снега и дождей. «Постройку» венчала четырёхугольная деревянная площадка, к которой устанавливали «доступ» только с одной из сторон. Посреди же неё вбивали «древний железный акинак», как раз и служивший изображением и воплощением божества. Ежегодно в обязательном порядке ему приносили в жертву лошадей, коз, овец – но не быков. С другой стороны, скифскому «Аресу» приносились в жертву, в отличие от прочих богов, и люди. Одного из сотни пленников, независимо от их численности, скифы приводили в капище бога войны. Полив голову жертвы вином, скифы закалывали приносимого в дар богу пленника над сосудом, чтобы кровь стекла в него. Кровь из сосуда собственно и являлась главной жертвой – её выливали на площадке перед мечом. Правую руку жертвы с плечом отрубали и подбрасывали в воздух. Тело и руку оставляли лежать там, где они упали, навечно. Уже после людей богу войны приносили остальные жертвы.

Бляха в виде оленя, найденная в станице Костромской

Простейшие святилища в честь Ареса, известные Геродоту, вопреки ему не были единственными у скифов. На Северном Кавказе, в Ставрополье и Прикубанье, обнаружены их гораздо более величественные прообразы, составлявшие единые комплексы с древнейшими «царскими курганами». Речь о них пойдёт далее, когда мы перейдём к описанию курганов Скифии.

С поклонением высшим богам и Таргитаю были связаны многие другие скифские ритуалы. Среди них – и обычай «священного брака» с Богиней-Матерью. Первоначально у разных народов первобытный «царь», вступая в брак с Землёй, становился залогом плодородия почв, – и приносился в жертву за урожай по истечении года. Но скифское общество уже достаточно далеко ушло в своём развитии для сохранения этого обычая в первоначальной форме. Потому царя заменяло другое лицо. Геродот описывает эту ситуацию так.

Каждый год происходил у скифов праздник в честь священного золота, на котором лично цари приносили посланным с неба золотым реликвиям Колаксая «большие жертвоприношения». Эти величайшие святыни скифов, дары Папая, сами почитались как живые боги и являлись залогом грядущего благополучия. К золоту на празднике приставлялся охранник, который должен был охранять его и ночью, под открытым небом. Если он уснёт, то, «как считается у скифов, не проживёт и года. Поэтому ему дают столько земли, сколько он сможет объехать на коне за один день». Очевидно, что Геродот не вполне понял сущность скифского обычая. Охранник, заночевавший на лоне Земли рядом с дарами её божественного супруга, как бы совершал «священный брак», заменяя в этом качестве царя. Он и становился символическим царём на год – получая даже некоторые «владения». Однако к следующему празднику земная жизнь его завершалась – надо думать, вовсе не естественным путём, – становясь законной жертвой Земле и Небу за благо скифов.

Что касается лично царя, то он выступал теперь как супруг Табити, «царицы скифов». Именно ритуал приобщения этому высшему браку, как полагают, изображён на бляшках из Чертомлыка. Табити выступала как хранительница защищённого огнём священного золота, а само оно – как её частичное воплощение. Совершая подношения золоту и испивая в честь богини ритуальный рог, царь скреплял свой союз с вечной царицей всего своего племени.

Другим пережитком «священного брака» был совершавшийся какое-то время в знатной скифской среде брак кровнородственный – когда цари и воины символически или действительно вступали в первый брак с матерями. Этим они подражали первопредку Таргитаю. Память об этом в античном мире дожила до рубежа нашей эры, когда скифов ещё упрекали в подобном противном естеству обычае. Однако на практике он тогда уже отмер. Возможно, в притчевой форме об отмене кровосмешения рассказывает передаваемая Аристотелем скифская легенда. Будто бы скифский царь, имея в своём табуне редкостную кобылу, решил свести её с лучшим из рождённых ею жеребцов. Однако жеребец упорно сопротивлялся и, только когда кобыле накрыли голову, покорился заводчикам. Но когда кобылу после случки открыли и он увидел её, то вырвался из рук людей, безумно понёсся и бросился с обрыва.

Как бы то ни было, ко временам Геродота обычая кровосмешения не существовало уже и в царском роду. Правда, скифские цари брали в жёны старших супруг своих отцов – не являвшихся их матерями. Не исключено, что с этим связано появление и наследования власти младшим сыном, существование коего у скифов предполагают многие учёные.

Бляшка, изображающая битву греков со скифами. Курган Чертомлык

Кое-что можно сказать о том, как в скифских мифах представала картина мира. Скифы представляли свою страну (а изначально, вероятно, и всю землю) в виде идеального равностороннего квадрата. Ограничивали ведомую им землю с юга море, а с севера – горы, достигающие небес. Путь к ним закрыт заснеженной пустыней, в которой, как думали скифы, ни один человек жить не может из-за постоянных снегопадов. Белые перья, как образно говорили скифы, там «наполняют воздух и из-за них невозможно ни видеть, ни пройти в глубь страны». С северных нагорий стекают великие реки Скифии, набирающие силу от снегов и впадающие в море. У гор и за горами, на крайнем северо-востоке, располагали скифы мифические страны блаженных. Но ближайшие к ведомому миру с севера и востока страны населены враждебными народами – оборотнями, людоедами, одноглазыми исполинами и чудовищными грифонами, стражами горного золота.

Жречество у скифов делилось на два разряда. Одни составляли наследственные жрецы авхаты, «светлые», жреческая каста, происходившая от Липоксая. Жрецы, собственно, являлись скорее шаманами, и основным их назначением было прорицание и гадание. Соответственно, Геродот и называет даже потомственных «от отцов» священнослужителей «прорицателями». По его словам, «они прорицают с помощью большого числа ивовых прутиков следующим образом: принеся большие пучки прутиков, они, положив их на землю, разъединяют и, вкладывая прутья по одному, вещают, и, произнося прорицания, одновременно снова собирают прутья и опять по одному складывают их».

Другая разновидность прорицателей принадлежала, однако, к воинскому сословию паралатов. Это были, по общему убеждению, потомки разорителей храма Астарты (по-скифски Аргимпасы) в Аскалоне, периодически поражаемые за это преступление женоподобием. Болезнь эта нередко встречалась собственно в царском роду, начиная с Анахарсиса. Название женоподобных прорицателей «энареи» чётко толкуется из древнеиранских языков как «немужчины». При устойчивых признаках полового бессилия знатный скиф объявлял себя энареем и в знак этого переодевался в женскую одежду. Энареи возводили своё пророческое искусство к Аргимпасе и, в отличие от наследственных жрецов, гадали по коре липы. При этом кусок коры разрезался на три части, и «прорицатель» пророчествовал, «переплетая и расплетая их вокруг своих пальцев». Энареев почитали и боялись, воздавая им настоящее поклонение.

Стоит отметить, что в трактате «О воздухе, водах и местностях», приписываемом знаменитому врачу Гиппократу, «божественной болезни» энареев даётся вполне рациональное объяснение. Древнегреческий врач считал, что она вызывается, с одной стороны, поражением бёдер вследствие постоянной верховой езды, с другой – неверным лечением через кровопускание. «Лечатся они следующим образом: при первых признаках болезни разрезают с обеих сторон жилы позади ушей; когда прекратится кровотечение, от слабости впадают в дремоту и засыпают; затем пробуждаются одни здоровыми, другие – нет». Не всё это согласно с современной наукой, но рациональное зерно в построениях древнего медика есть. Во всяком случае, он справедливо указал в доказательство своего вывода, что болезни подвержена знать, проводившая на коне наибольшее время.

Самым важным и самым рискованным делом для прорицателей обеих категорий было гадание о царской болезни. Вообще считалось, что болезнь царя вызывается ложной клятвой какого-либо скифа «царскими очагами». Такая клятва, разумеется, вызывала гнев божественной супруги царей Табити. Соответственно, прорицатели должны были назвать виновника происходящего. Для гадания приглашали трёх самых «знаменитых» шаманов. Когда они кого-то называли, то обвиняемого доставляли к царю. Чародеи обвиняли его затем публично, в ответ получая, конечно, чаще всего отпирательство и негодование (независимо от справедливости обвинений). Тогда призывались другие шесть прорицателей. Если они подтверждали приговор первых, то обвиняемому отрубали голову, а имущество его по жребию отдавалось первым трём обвинителям. Если же нет, то призывались ещё две партии шаманов поочерёдно, каждый раз большая. В случае, если большинство выносило решение в пользу обвинённого, саму первую тройку осуждали на смерть. Геродот в красках описывает процедуру расправы над несправившимися в этом или в других случаях лжепророками. Связанных по рукам и ногам, их буквально запихивали в груду хвороста, наваленного на запряжённый быками воз. Затем хворост поджигали и гнали быков. Во время казни иногда гибли и быки. По приказу царя расправлялись также и со всем потомством мужского пола, оставшимся после горе-прорицателей.

Отсутствие среди многочисленных скифских курганов явных погребений жрецов приводило учёных к мнению об особом для них погребальном обряде. Высказывалось, например, мнение, что тела «прорицателей» просто оставляли или сжигали на поверхности земли. Более вероятно, впрочем, что погребения скифских жрецов-шаманов ничем не выделяются из рядовых, а уничтожали отдельно их ритуальный инвентарь. Зато различные предметы, связанные с магией или культом, иногда находят в женских погребениях. Отсюда выводят наличие у скифов шаманок или знахарок, о коих Геродот ничего не говорил.

Как и у других первобытных народов, у скифов имелась развитая семейная обрядность – стойкие обычаи и ритуалы сопровождали всю жизнь человека от рождения до смерти и погребения. К сожалению, не о всех обрядах такого рода мы осведомлены. В археологических находках большая их часть практически не отображается. Например, родильный обряд совершенно нам неизвестен, поскольку почти не заинтересовал античных писателей. Известно лишь, что новорожденным детям скифы давали пить кобылье и коровье молоко вместо материнского. До возмужания дети проводили основную часть времени в кибитках при матерях. Возрастным рубежом, после которого ребёнок выходил из кочевого «дома», являлась первая посадка на лошадь.