Текст книги "Рок-н-ролл инженера Иванова"

Рок-н-ролл инженера Иванова
Александр Иванов

© Александр Иванов, 2022

ISBN 978-5-0056-0348-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Может, и ошибаюсь, но дело, похоже, обстоит так. Лет до пятидесяти люди копят знания, умения и опыт, а после начинают пытаться все это вывалить на окружающих и применить на деле, как они думают для блага близких, общества и, если получается, всего человечества. Слава богу, что на последнее возможности есть не у всех. Вряд ли знаю, как там у женщин, но у основной массы мужиков отражением этого самого опыта чаще всего являются живот, лысина и занудство, пришедшие на смену хорошей потенции, неразборчивости в напитках и умению удивляться. Ну и плюс материальные какие-то достижения, возможно. Да, чуть не забыл: дерево, сын и дом, как же без этого.

Соответственно, и я к середине своего шестого десятка тоже поднабрался всяких впечатлений, и хотя польза этого багажа совершенно неочевидна, желание поразглагольствовать на разные темы, или то, что мы видим в данном случае, пографоманить, накрыло и меня. Аргументами в пользу написания этих записок стало и то, что я, родившийся в начале 60-х в славном городе Ленинграде, здесь по-прежнему и живущий, был, во-первых, самым что ни на есть, типичным подростком 70-х, студентом и потом инженером 80-х, а во-вторых, на протяжении почти тридцати лет, ещё и тружеником малых сцен нашего города, или, проще говоря, лабухом кабацким. Пел всякие песенки нетрезвым отдыхающим за деньги, чтобы уж совсем было понятно.

И поскольку не так уж много на эту тему написано, а сфера достаточно интересная, времена тоже, на мой взгляд, да и люди на жизненном пути попадались занятные (обещаю, расскажу), твердое решение творить сформировалось окончательно. Так что, милости просим. Но, имейте, пожалуйста, в виду, господа. Этот опус ни в коей мере не претендует на стопроцентную документальность и сколь-нибудь заметную художественную ценность. Так, баловство…

«Помнится, дело было в Ялте…» – эту фразу я услышал в зале «Октябрьский» в 2003 году на сборном концерте групп «Цветы-2» и «Земляне», куда затащил семью посмотреть на ветеранов и для, так сказать, приобщения. Хэдлайнерами, само собой, были «Земляне» со Скачковым тогда ещё у руля, ну, а в первом отделении выступал легендарный Александр Лосев с группой. Его не стало в начале 2004, так что получается, это было одно из последних его выступлений в Питере. Что за люди составляли коллектив, не знаю, но звучало все исключительно достойно. Так вот, Лосев очень спокойно, если не сказать вальяжно, исполнял свою программу, перемежая до боли знакомые песни задумчивыми комментариями-рассказами о буднях бэнда он зе ран. Как понимаю, особенно драть глотку ему не хотелось, а отрабатывать свой час было необходимо, мужчина налегал на конферанс… И вот, где-то ближе к концу отделения после исполнения и в преддверии очередного хита опять прозвучало это его «…помнится дело было в…», и, поскольку до того достаточно подобного излагалось, плюс дамы средних лет уже просто текли в ожидании Скачкова, а их спутники алчно предвкушали буфет, из публики понеслось вначале негромко, а потом уверенней: «Пой давай! Хорош пи..деть! Ялта-фигалта. Не, ну а чо, уплочено же…». То есть, настал обычный такой для культурной столицы радушный и вежливый приём артиста.

Безусловно, человек с таким опытом легко нашёл слова в ответ на всю эту быдлятину и отработал положенное так, как считал нужным. Тем более, на его стороне было звукоусиление, и то, что он стоял на сцене.

К чему я это все рассказываю? К тому, что описанное ниже, это как раз то самое «помнится, дело было…». Конечно же, автор абсолютно уверен, что не всему нашему населению так уж необходимо внимательно изучать эти записки. Однако, моим друзьям и близким наверняка, а возможно и ещё кому-то что-то покажется интересным и даже узнаваемым.

Сразу хочу предупредить. Поскольку многое уже стерлось из памяти (в силу пьянства, особенностей психики и зрелого возраста), буду порою путать и привирать. Ради красного словца и чтобы никого не обидеть.

И последнее. Я сочинял эту книжку долго, лет пять, наверное, писал с большими перерывами под настроение. И каждый раз, когда появлялось что-то новое, я обязательно читал этот фрагмент моей жене Светлане. Она была моим самым большим поклонником, консультантом и критиком. А ещё единомышленником. Иначе говоря, грустили и смеялись мы вместе и над одним и тем же. Собственно, благодаря именно ей, в принципе, и возникла сама идея этих записок.

Моей любимой девочки не стало в январе 2020, два года мы боролись, но справиться так и не смогли. Теперь остаются только боль и пустота… И память.

Я решил ничего в тексте не менять, поэтому до какого-то момента вспоминая Светланку, говорю здесь о ней в настоящем времени, ну, а ближе к концу уже в прошедшем.

Глава 1

Аккордеон – не очень любимый мной инструмент, шумный и достаточно резко звучащий (сугубо личное мнение), но именно с него, я так считаю, началось мое знакомство с музыкой, точнее, не с музыкой вообще, а с прикладной, бытовой её составляющей, настроением, праздником – с тем, как я всю жизнь её понимаю.

Папа играл на аккордеоне часто, настолько часто как у нас дома бывали гости, а они бывали часто. Три раза слово «часто» здесь – чтобы обратить внимание и подчеркнуть… Аккордеону, кстати, его учил немец, забыл, в каком городе послевоенной Германии это было. В 45—46 там жила семья. И тут:

Историческая справка.

Мой отец – сын полковника Советской армии, новгородского парня из Окуловки, приехавшего в Питер «в завод» перед революцией 1917 года, не сильно, правда, успевшего на этом заводе поработать, поскольку война и вообще новая ситуация. Далее РККА и, как результат, вся жизнь по казармам и округам от рядового до полковника: орден Ленина, Красного знамени, четыре Красной звезды и штук 30 ещё медалей и орденов, четыре ранения, участие в, кажется, трех или четырех войнах. Убежденный коммунист и отличный дед. Его жена, моя бабушка – просто жена военного, любящая и тихая.

Отец доказал серьезность своих намерений моей будущей маме (и её маме и бабушке) наличием кожаного пальто (дедушкиного) и убедительностью – очень хорошо излагал мысли, иначе говоря, уболтал, что, как кажется, неудивительно для сына комиссара.

Моя мама – красивая и умная женщина, история её семьи пока ещё недоисследованна, много там, по её (84 года, в добром здравии и уме) словам, всякого. То, что известно доподлинно: из павловских мещан, папа её, красавец-военврач перед войной порадовал ею мир, будучи женат совсем не на маминой маме. Может и к лучшему, поскольку по непроверенным данным там пятая графа была не та, что у всех…

Ну вот. Хоть и не всеми это приветствовалось, но семья моих родителей появилась, и тут же, буквально, я. Сначала жили у Ивановых-старших, а потом дед взвыл от неспокойного соседства и организовал (была у него такая возможность) молодым однокомнатную хрущёвку. Не сразу, году в 65-м примерно.

Родители были студентами, отец учился в ЛЭТИ, мама в ЛИАПе, денег не было, и папа по окончании и после мучительных, но недолгих раздумий внезапно, как казалось, а я так думаю, вполне логично, отправился служить государству. Юрий, сын Степана, Иванов стал на три десятилетия военно-морским офицером, служил честно и демобилизовался в начале девяностых в звании, аналогичном дедовскому. Опуская нюансы и то, чего не помню, после Балтийского флота и Кронштадта родители уже втроем со мной осели в этой самой однокомнатной квартире, где…

Где постоянно бывали гости – молодые офицеры, их спутницы, институтские друзья родителей, папин брат дядя Володя из Таллина, весельчак и пьяница, куча прочего весёлого народа…

Посередине 17-метровой комнаты стоял шкаф, за которым жил я, а перед ним была, собственно, гостиная. И этот самый аккордеон, перламутровый Weltmeister 3/4, песни, другая музыка… Отец играл уверенно, но плохо, тем не менее, все были довольны, подпевали и танцевали. Весело, в общем, было. Мне, правда, нет, поскольку спать было невозможно. Но зато что такое правильный праздник мне стало понятно уже с того самого детства. И тогда, кстати, я услышал некоторые те самые классические произведения, вроде «Раз пошли на дело я и Рабинович», «Друзья, купите папиросы», Полонез Огинского и множество других…

Дома всегда что-то звучало из радиоточки, позже музыка приходила из телевизора и радиолы с научно-фантастическим названием «Мезон», в основном, конечно, то, что было в продаже и доступно, не буду уж вспоминать, ровесникам понятно, а тем, кто моложе и интересуется – архив Гостелерадио в помощь. Было, правда, у папы ещё и кое что особенное, пара-тройка так называемых «пластинок на костях», кустарного производства на рентгеновской пленке – «Rock Around O’clоck» Билла Хейли, ещё что-то такого же плана, но это всё-таки не было главным в фонотеке. Кроме того, когда я подрос, через этот радиоприбор я познакомился с «Концертами популярной музыки №1 и №2» Голоса Америки, программами Би-Би-Си Севы Новгородцева, а также с другими запрещенными источниками информации коротковолнового диапазона.

Время шло, родилась Наталия (кто не знает – это сестра), семейство переехало в одну, потом в следующую нашу квартиру. На проспект Елизарова – поменялись родственно с дедом – в, так сказать, фамильное гнездо, исторический и культурный центр имени Степана Андриановича Иванова и на мою, как я это теперь ощущаю, малую родину.

Далее, если не устали.

Ребёнком я был тихим, покладистым и физически совсем не развитым. Нет, конечно, руки и ноги у меня функционировали, голова на шее держалась, и слюна не текла, но на уроках физкультуры мои пируэты на брусьях или, скажем, на коне вызывали всеобщее веселье. Но хулиганы меня не били, поскольку было не за что, как-то получалось у меня со всеми уживаться – это свойство, кстати, со временем развилось и очень помогало потом. Да и сейчас тоже. Конформизм – не самое почитаемое героями разного уровня качество, но мы же понимаем…

Завершив восьмилетнее образование с одной единственной тройкой, угадайте, по какому предмету, я поступил в девятый класс 329 школы Невского района на проспекте Елизарова, туда же отправилась и Наталия в свой первый. Шёл 1976-й год…

В коллективе надо было как-то обосновываться, и хотя новеньких там было, конечно же, какое-то количество, в классе в основном оставались давно знакомые друг с другом ребята. Меня, тем не менее, приняли нормально – ежу ж ясно, в девятый класс брали более-менее вменяемую публику, всякая рвань и гопники после восьмого отправлялись в ПТУ и т.д, С ними, кстати, мне предстояло познакомиться в будущем тоже, попить вместе портвейна и наладить отношения.

К тому времени я уже отрастил относительно длинные волоса́, что очень злило учителей (родители к этому относились спокойно), имел купленные отцом после долгого моего канюченья магнитофон-приставку «Нота» и ненастраеваемую вообще гитару из, видимо, сосны. Так же я обладал какой-никакой коллекцией записей западной рок-поп музыки, и был безмерно увлечен вообще всем зарубежным.

Люди моего возраста, конечно же, помнят, что 60-70-80-е были временем рок-музыки и англоязычных звезд. Все знали эти названия и эти песни, счастливчики тогда уже обладали записями нормального качества, дисками даже не югославского производства, постерами и журналами. У меня что-то тоже стало появляться, пока всякие переснятые фото и перезаписанные десятые копии. Вся эта поп-культура с запада, где для музыкального и около того бизнеса золотые времена настали лет на десять-пятнадцать раньше, теперь просочилась и к нам и накрыла всех, и молодежь, и тех, кто постарше. В числе моих пристрастий были стандартные для того времени имена: Deep Purple, Led Zeppelin, Uriah Heep, Slade. Последние, кстати, остаются моим увлечением все эти долгие годы, вот, даже сайт завел, ну вы, вероятно, в курсе…

Кроме того, как ни странно, меня привлекали и так называемые «блатные» музыканты, но не те, что под гитару, а которые с оркестром – «Одесситы», «Братья Жемчужные», Северный и всякие другие неизвестные артисты. Теперь-то мы понимаем – это в основном были люди из ресторанов, где тогда, если в курсе, работали обязательно профессиональные музыканты, да и вообще очень грамотные ребята. Конечно, и их еврейско-цыганские аранжировки, и подача с безусловным влиянием джазовой и даже рок-стилистики тоже поучаствовали в формировании меня как будущего исполнителя. При этом и к эстраде из официальных источников я относился без истерик и злобы, понимая, что там, конечно же, далеко не самоучки трудятся. И да, вот ещё что. Дома была немаленькая коллекция старых дедовских пластинок на 78 оборотов. Утесов, Петр Лещенко, Русланова и другие – я и это слушал. Ну и набирался знаний, которые впоследствии в работе мне здорово помогали: я мог хотя бы примерно спеть и имитировать аккомпанемент великого множества песен и даже научить более грамотных своих коллег их исполнению, чтоб было хоть как-то похоже.

В ту благостную пору все парни лет с двенадцати активно осваивали самый популярный музыкальный инструмент того времени в СССР. В Ленинграде это была «Гитара шестиструнная производства ф-ки им. Чапаева» за 7 рублей (варианты: 9, 15 руб. и вроде бы 27 с темброблоком) в других городах, наверняка, было что-то подобное тоже.

Именно тогда я, как впрочем, и любой бы, понял, если ты чего-то можешь в этом смысле – внимание девиц и уважение однополых тебе гарантировано. В общем-то, обычная история для молодежи во все времена – любовь публики ко всяческим менестрелям, скоморохам, акынам и кобзарям вечна. Некоторые, правда, в такой ситуации задерживаются до старости (сам чудом избежал) так и не став профессионалами, постепенно переставая привлекать даже самых нетребовательных. Правды ради, есть и другие примеры – возьмите хотя бы Мика Джаггера или, скажем, Юрия Антонова, чтоб он был здоров…

Придя в новый класс, я быстро вписался в коллектив, где безусловным лидером был Володя Петров, исключительно одаренный парень – он хорошо учился, абсолютно при этом, не готовясь к урокам, здорово рисовал и само собой играл на гитаре. Он был своим среди дворовой шпаны, общался со старшими товарищами не самых честных правил и одновременно находился в нормальных отношениях с мальчиками из хороших семей и многочисленными нашими девочками. Он носил очки, слегка косил и сильно картавил, что не мешало ему пользоваться успехом у последних. Жил он со старушкой-мамой в захламлённой комнате в коммуналке, его отец то ли сидел, то ли путешествовал, и мы любили бывать у него – слушали музыку, болтали, там можно было открыто курить и даже выпивать. Изредка я с ним вижусь и теперь, у него был период тяжелого алкоголизма, потери близких и других всяких бед. Сейчас он в порядке, работает токарем, очень востребованный высококвалифицированный специалист, раз в году уходит на неделю – другую в запой, остальное время сухой. Острота ума и чувство юмора – по-прежнему на высоте.

Ну а ближе всех из класса я сдружился с Игорем Клуром, маленьким носатым парнем из семьи врачей, врачом впоследствии и ставшим же на какое-то время, и женившимся на сокурснице, которая, как вы понимаете, тоже стала врачом. Из него, правда, так и не получилось светила медицины – но зато теперь он трудится старшим помощником капитана на ирландском пароходе. Сейчас он трижды дед, так же бодр и целеустремлен, видимся с ним раз в году между его рейсами.

Дома у Игоря из поражающего воображение было: отцовский кассетный (!) стерео (!) магнитофон, вроде бы AKAI (!), качественные записи Beatles (здесь я, кстати, впервые услышал «Then I’m 64» в стерео с этим, тогда меня очень удивившим, разносом инструментов по каналам, ну вы помните…), болгарские, чешские, ГДРовские и другие перепечатки дисков западных эстрадных артистов, чучело пингвина, а также 20-литровая канистра спирта (вернее, уже не совсем спирта, поскольку перед всеми нашими праздниками Игорь немного отливал оттуда и добавлял воды). Все это счастье имелось оттого, что Клур-старший году, кажется, в 1974 побывал на зимовке в Антарктиде, и после, что не менее важно, долго возвращался домой морем с заходами во всякие зарубежные порты. Кстати, здесь же я впервые попробовал и баночное пиво. Честно скажу – оно меня не поразило, но зато сильно повысило самооценку.

Немного отвлекусь от исторического материализма. Хочу сразу предупредить читающих – в этой книге будет много слов о пьянстве – праздничном, бытовом и, так сказать, производственном. И поскольку к алкоголю я отношусь с интересом, общался и продолжаю с людьми схожих взглядов, да и профессия, которая меня увлекла почти на тридцать лет подразумевает – согласитесь, было бы смешно строить из себя приверженца идей Фёдора Углова, если кто-то помнит такого… Слава богу, генетика или наследственность – как хотите, уберегла меня от глубокого погружения в синие дали, чего не скажешь про достаточное количество моих друзей-приятелей, впрочем, некоторые из них умудрились оттуда таки вернуться. Жаль, что не все.

Шел 1976 год, и понятие «рок-группа» стало совершенно осязаемым и у нас в стране, практически в каждом ДК, клубе, колхозе и цеху был свой ВИА. В каждой школе тоже был. Но не в нашей – не знаю почему, но, то ли из-за ортодоксальности директрисы, то ли из-за лени предыдущих поколений учащихся в этом смысле здесь стояла тишина.

Я очень хотел играть в группе, поскольку жаждал славы. Может, не славы, а усиления внимания к такому неординарному себе, при этом ничем особенно поразить окружающих я не мог, хотя потенциал вроде бы чувствовал. Ну, а ещё… думаю, вы поняли – мальчика же интересовали девочки, и практически все, что были вокруг (возможно одна или две из них чуть больше остальных), и хотелось ощутить себя хоть в чём-нибудь доминантным.

При этом я знал целых пять гитарных аккордов, умел играть вступление из «Smoke On The Water» на одной струне, ещё одну какую-то загадочную композицию на двух, и абсолютно не умел петь.

Иначе говоря, юноша понял – если не он, то кто, и с мыслями о создании ВИА первым делом обратился к Клуру. У него, конечно, тоже была гитара, причем со звукоснимателем, а кроме того, он когда-то отучился четыре года в музыкальной школе на скрипке, правда, видимо, не очень успешно, поскольку к описываемому времени всё уже давно забыл. Но при этом он хотя бы что-то представлял о нотах, ставил пальцы куда надо и знал гораздо больше аккордов, чем я. И вот, мы с ним начали думать, кого бы ещё позвать в наш, так сказать, «проект». Первым и единственным кандидатом был, естественно, Вова Петров. Во-первых, он лучше всех играл на гитаре, знал множество песен, охотно горланил их в компаниях и имел громкий скрипучий голос, а во-вторых, был авторитетом, как в музыке, так и в общественном пространстве, что, согласитесь, тоже было немаловажно для будущего успех. В котором, между прочим, мы абсолютно не сомневались. На предложение Вова ожидаемо и с легкостью согласился.

С самого начала было решено, что формат будущей группы будет, скажем так, студийным, поскольку для выступлений на сцене не было никакой материальной базы.

Вообще говоря, вопросы, связанные с оборудованием и инструментами всю жизнь, пока я находился в этой сфере, постоянно были головной болью, если не сказать геморроем, музыканты меня поймут. И много позже, когда я уже плотно трудился, это оставалось важной статьей расходов и решалось путем всяких технических ухищрений, с применением серьезных физических, умственных и материальных усилий. Радует и одноременно волнует то, что теперь даже у начинающих артистов возможности значительно шире, много чего продается, и не так уж задорого можно овладеть какой-нибудь китайской балалайкой, пультом с обработкой и силовой аппаратурой, не говоря уже о микрофонах, стойках и других железяках. Притом всё это как-то будет звучать. В конце концов, для самовыражения достаточно просто ноутбука и сотни скачанных из интернета минусовок, сейчас ведь на любой мало-мальски приличной коммерческой площадке принято наличие звукового оснащения. Да.

Ну, а в те яркие времена в магазинах продавались барабаны «имени Энгельса», полная установка стоила рублей 500, да гитары электрические по 100—200. Все эти «Тоники», «Элгавы», «Уралы» и прочие были разработаны, видно, садомазохистами-гиревиками и годились, разве что, для рукопашного боя. Не забывая о пианистах, что было бы смешно, отечественный музпром выпускал огромное количество так называемых ЭМИ (что означает – электромузыкальный инструмент, если кто не знает), некоторые любители популярной музыки со стажем до сих пор называют эти изделия любовно «Иониками» по названию легендарной полумифической органолы шестидесятых. Ну, а саунд, собственно, обеспечивался при помощи всяких акустических приборов в основном на базе кинозвукового оборудования. Все это веселье стоило совершенно умопомрачительно для школьника, да и вообще для любого честного человека. Были ещё всякие болгаро-польско-чешско-венгерско-ГДРовские изделия, они являлись практически потолком даже для профессионально работающих музыкантов, и их существование на том этапе для нас было равно тому самому суслику из фильма – вроде бы он есть, но кто его видел?

Конечно, со временем ситуация менялась, появлялось много чего, умельцы-кулибины разные в этой сфере множились и, разумеется, активизировались спекулянты. И уже потом на разных этапах моего «творческого пути» любимыми темами разговоров среди друзей-музыкантов постоянно были как раз вопросы аппаратуры и инструменты – у кого круче ревербератор или какой-нибудь энхансер, у кого в Ямахе или Корже голосов больше, чьи килоВатты мясистей звучат и у кого сколько дюймов динамики. Условно говоря, коллеги по цеху постоянно мерялись своим хозяйством. Условно говоря, как пацаны в бане сами знаете чем. В общем-то, да, это имело свои резоны, ведь понятно, чем дороже оборудование, тем больше была вероятность сесть в хорошее место. Хотя, были и другие пути… Ладно, что-то я отвлекся.

С местом сборищ разночтений быть не могло – у меня. У Вовы негде, у Игоря никак, там была не очень добрая старшая сестра, а у меня – раздолье: своя комната, родители на работе и сестра на продлёнке. Родители, кстати, не возражали, поскольку просто не представляли, видимо, что у них дома будет такое (надо сказать, когда мы уже активно этим всем занимались, истошно вопили и грохотали, соседи оставались вполне лояльны, ну и, кроме того, стены-то в нашем замечательном доме были и остаются толстыми). Да и вели мы себя, в общем-то, нормально, никогда не выпивали и дома не курили (почти).

Вопросы матчасти и распределения ролей в ансамбле решились вполне себе логично. Вышеупомянутый «Мезон» стал источником звука для соло-гитары, ей управлял В. Петров, так же он, когда было надо, играл «на ритме́». Игорь стал басистом без басовой, правда, гитары, её роль выполняла обычная со звукоснимателем, включенная в самодельную колонку его папы, которую он таскал из дома, благо было недалеко.

Что же касается меня, тут всё было сложно… Я практически ничего не мог и не умел – ни петь, ни толком играть на чем-то. Являясь, правда, вроде бы идеологом и движущей силой всей этой затеи. Ситуация разрешилась, просто и естественно – как же поп-группе без барабанщика – конечно никак. Ударную установку я собрал вначале из подручных средств (некоторые, конечно, могут ехидно предположить, что из кастрюль – таки нет!). По особым параметрам подобранная картонная коробка, кресло, накрытое несколькими листами газет (неплохо имитировало ведущий барабан, ошметки бумаги, правда, летели в разные стороны) и небольшой тонкий железный лист от детского магнитного дартса, подвешиваемый специальным образом в качестве крэш-тарелки. Палки я купил, кажется, стоили они 1 рубль за пару. А немного позже я построил барабан сам. Тогда в отделах музтоваров продавалась кожа, свиная или чья-то ещё, такие желтовато-коричневые неровно-круглые куски диаметром примерно один метр, гадкого вида, пованивающие чем-то, вызывавшим ассоциации с зоопарком, благо, хоть без щетины. Дома я нашел большую фанерную шляпную коробку, видимо бабушкину, на неё, предварительно размочив, я и натянул этот биоматериал, закрепив бельевой веревкой. Когда кожа высохла, получилось просто изумительно – конструкция напоминала полковой барабан 19 века, а звук боказался как у литавры, что, в общем, неудивительно – принцип-то изделия был тот же. Тогда же примерно я попытался построить ещё и банджо из гитарного грифа, купленного в «Юном технике» и большой банки из под селёдки. Я где-то прочитал, что американские переселенцы использовали именно их, у автора, правда, как-то не задалось. Потом тот же финал постиг затею по изготовлению цельнодеревянной электрогитары собственного проекта.

Неа, видно не судьба мне было стать новым Страдивари.

Собравшись в первый раз, мы тут же начали записываться, благо вопрос репертуарной политики не стоял – что знали, то и пели – этакий фьюжн – что-то из советской эстрады, что-то из дворовых песен и, конечно же, было бы странно, если б мы не уделили внимание забугорным поп-хитам чисто на английском языке. Именно так: «чисто на английском», позже у нас это называлось петь «по Чехову» и как-то ещё, и означало следующее: на слух снимались слова, записывались русскими буквами, и потом воспроизводились с разной степенью умения и наглости. В нашем случае получалось, конечно, не сильно похоже на оригинал, чтобы ни сказать больше, но нас устраивало. В те времена так делали практически все, ведь тексты взять было негде, да и знаниями зарубежных языков у нас в стране всё-таки не 100% населения могут похвастать, ну а мы тогда и подавно. Что, кстати, не помешало нам сочинить вскоре необыкновенно талантливую трёх-аккордную рок-композицию с совершенно новаторскими стихами:

Дую лайк зе рашн водка,

Дую лайк зе рашн водка.

Ес ай ду, ес ай ду!

Ай лайк зе рашн водка!

А ещё тогда повсеместно делалось так: на музыку какого-нибудь иностранного артиста просто сочинялся русский текст, примерно подходящий по смыслу, хотя это свовсе не было обязательным. Вспомните хотя бы «Карлсона» «Поющих гитар» или «Поспорил старенький автомобиль» «Веселых ребят». А уж если говорить о самодеятельности, здесь вообще был полный вперед, ведь народных дарований у нас, как понимаете, всегда хватало. Чего стоит хотя бы такая одна из трактовок незабываемой «Venus»:

«Хабарик, я нашел хабарик.

В туалете, на газете…», и т. д.

Немаловажным моментом, конечно, было правильно назвать коллектив, и тут как-то всё забуксовало. Вокруг уже было полно всяких «Странников», «Гитар», «Братьев», даже «Большой железный колокол» был, если кто помнит. «Группой п/у Шуры Иванова» называться показалось уж совсем не прогрессивно, и тут Вова вспомнил какой-то мультфильм, где фигурировал несуразный ансамбль из лягух с гитарами под названием «Зеленые звезды». Больше в голову никому ничего не пришло, поэтому на том и порешили, прозрачно изменив имя, чтобы было меньше вопросов, на «Green Stars», трансформировавшееся позже в «Green Stars Menestrels». Хотя, вопросы и всякие шуточки у публики всё равно возникали, но нашим ответом, как правило, было уверенное: «Не еб… т!». Аргумент, согласитесь?

Уже на второй или третьей рекорд-сессии, а происходили они поначалу чуть ли не через день, возникла проблема. Володя, со всей широтой своего репертуара, состоявшего в основном из «англоязычных», хулиганских, блатных и каких-то вообще неведомых народных песен, ну просто никак не годился для исполнения лирики. Из-за хриплого голоса и разухабистой манеры у него всё звучало в духе «Цыгане любят шубы…».

Игорь вообще не пел и отказался наотрез даже пробовать. Зато с радостью попробовал я, получилось, мягко говоря, так себе. Нет, конечно, лирический тенор-то присутствовал, но был он жидок и невнятен, кроме того, существовали явные проблемы с музыкальным слухом (они вообще-то так никуда и не делись, я просто вида не подаю). Поэтому, несмотря на здоровое раздолбайство и сугубо дилетантский подход, было принято решение укрепить коллектив ещё одним членом. После недолгих кастингов им оказался наш одноклассник Сергей Галицкий. К сожалению, он погиб вскоре после окончания школы, разбился на машине.

Серега был симпатичным спортивным парнем, с хорошей фигурой, нравился девицам, что тоже было немаловажно для успеха общего дела, и любил выпить, буквально до падения в канаву, но главное, он почти нормально с допустимой степенью лажи, пел именно то, что нам было необходимо – «про любовь». И голос у него был достаточно красивый. Что удивительно, мама его была глухая, а папа вообще глухонемой, бывает же так!

Надо сказать, Серега не сильно прикипел к этой всей истории в отличие от нас троих. Часто мы собирались и без него, а под конец десятого класса и, соответственно, существования бэнда он вообще как-то отпал. Но, тем не менее, он был полноправным участником. И никак иначе.

Дорога к славе была открыта и мы по ней шли. К середине учебного года мы записали уже часа полтора всякой музыки, а вообще записей за два года наберётся, наверное, часа на четыре. Пленки эти хранятся у меня, я их переслушивал считанные разы за прошедшие сорок с лишним лет, а вам я этого делать вообще категорически не предлагаю. Уж больно там всё немузыкально и убого, что, тем не менее, совершенно не умаляет того нашего удовольствия от процесса. Мы просто весело проводили время.

Чтобы было всё, как у людей, бобины с записями мы позиционировали как альбомы, я их оформлял – оклеивал разными красивыми вырезками из журналов и нашими фотографиями, указывал имена с пояснениями кто на чём играет. Получалось, что в группе все сплошь мультиинструменталисты и, кроме Игоря, вокалисты.

А на уроках нашим любимым занятием было рисовать всякие забавные картинки на тему великих нас, особенно хорошо получалось, разумеется, у Вовы, но и мы с Игорем тоже не отставали. Темы рисунков были самыми разнообразными, от мифологии, вроде «Green Stars прилетают на гастроли в Нью-Йорк» или «Green Stars встречаются с Beatles», до более-менее реалистичных – мы на сцене, в бане, на лыжах и т. п. Полотна включали в себя массу деталей, кроме нас там фигурировали различные персонажи из нашего окружения, одноклассники и учителя. Эти картинки у соучеников вызывали, пожалуй, даже больший интерес, чем собственно наша музыка, о которой много было разговоров, а толком её никто и не слышал. По сути, мы вели вполне грамотную маркетинговую политику – это, конечно, делалось не осознанно, но результаты приносило. Ко мне в гости стали напрашиваться всякие наши приятели, чтобы поучаствовать в записи или просто поприсутствовать на репетиции. Некоторым даже удалось спеть с нами, таким образом, считай, войдя в историю с нашего великодушного позволения. А 23 февраля 1977 года произошел случай, который добавил популярности если не всей нашей компании, то мне уж точно. Дело было так.