Текст книги "Художник механических дел"

Александр Ивич
Художник механических дел

© Богатырева С. И., 1969

© Богатырева С. И., вступительная статья, 2008

© Панов В. П., рисунки, 1969

© Мазурин Г. А., рисунок на переплете, 2008

© Оформление серии. ОАО «Издательство «Детская литература», 2008

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Жить достойно

Александр Ивич, написавший эту книгу, родился в 1900 году в городе Хабаровске. Его отец, путейский инженер, работал на строительстве Китайско-Восточной железной дороги, которую прокладывали, чтобы наладить регулярное сообщение между Россией и Китаем. Не всем китайцам нравилось, что в их стране появились чужаки – русские, англичане, немцы. Недовольные подняли восстание (в истории оно известно под именем Боксерского). Они громили посольства, миссии, школы, разрушали всё, созданное иностранцами.

Подверглась нападению и железная дорога, которую строила Россия. Бунтари разобрали часть проложенного пути, стреляли в российских инженеров, рабочих, в их жен и детей. Одним из выстрелов был убит отец будущего писателя. Осиротевшая семья, молодая вдова с двумя сыновьями, девяти летним и новорожденным, кружным путем возвратилась домой, в Петербург. В плетеной тростниковой корзинке в каюте парохода будущий писатель трех месяцев от роду совершил почти кругосветное плавание.

Рос и учился он в Санкт-Петербурге, который был в начале XX века не только столицей Российской империи, но и центром русской культуры, которая переживала в ту пору расцвет, мы называем его Серебряным веком. Окончил гимназию в бурном 1917-м, между Февральской революцией и Октябрьским переворотом, и сразу оказался в самом центре событий: сначала работал помощником коменданта Государственной думы, затем служил в охране Временного правительства и, несмотря на столь важные обязанности, успел сдать выпускные экзамены, даже получил золотую медаль! После Октябрьского переворота нашел дело, связанное уже не с политикой, а с литературой: собирал библиотеки для кораблей Балтийского флота. Посты он занимал и выполнял поручения, казалось бы, не совсем подходящие для семнадцати-восемнадцати лет, но в те годы молодые люди взрослели куда быстрее, чем в наши дни.

Вся жизнь его была связана с литературой. Учился он на историко-филологическом факультете Петроградского университета и в Институте истории искусств. Дружил с писателями и поэтами: Михаилом Кузминым, Владиславом Ходасевичем, Михаилом Зощенко, Ольгой Форш, Юрием Тыняновым, Виктором Шкловским. Ему посчастливилось встречаться и беседовать с Александром Блоком, Анной Ахматовой, Владимиром Маяковским, с замечательными филологами и литературоведами того времени.

В двадцать лет основал издательство, которое просуществовало недолго, но успело подготовить и выпустить в свет несколько замечательных книг, а ближе к тридцати годам сам начал писать. Вот тогда и возникло имя, которое ты видишь на обложке. Надо сказать, в те времена принято было придумывать себе псевдонимы: многие политические деятели, литераторы, художники, актеры так поступали. Из длинного Игнатий Игнатьевич Бернштейн, как его звали на самом деле, вычеркнул он почти все буквы, оставил только первую «И» от Игнатия да три последние от отчества, получилось коротко и звонко: Ивич. Так он и стал подписывать свои сочинения. А имя переменил на «Александр», потому что в семье его с детства называли Саней.

Первая книга Александра Ивича «Приключения изобретений» была адресована школьникам и рассказывала о приключениях, только случившихся не с людьми, а – с изобретениями! Оказывается, у каждого изобретения есть своя жизнь, отличная от жизни его создателя, и жизнь эта полна удивительных событий, то радостных, то трагических: борьба, победы и поражения, разочарования и счастливые неожиданности, долгие ожидания и стремительные взлеты переплетаются в ней.

«Изобретения путешествовали и переживали приключения. Они пробирались сквозь глухие леса и пустынные степи недоверия или насмешек, и часто изобретатели замечательных вещей умирали раньше, чем люди начинали пользоваться их изобретениями. <…> Иногда замечательное изобретение казалось людям не стоящим внимания пустяком. Иногда и сам изобретатель не понимал, что он сделал великое открытие», – сказано в предисловии к этой книге. Большой успех выпал на ее долю. Ребята, особенно мальчики, зачитывались ею, в библиотеках записывались в очередь, чтобы ее получить. «Приключения изобретений» перевели на множество иностранных языков.

Не только прошлое изобретений интересовало Александра Ивича. Он вообще увлекался техникой, много ездил по заводам и стройкам Урала, Сибири, писал о них очерки для газет и журналов, в том числе и для детских.

В июне 1941 года началась Великая Отечественная война. С первого дня Александр Ивич – военный корреспондент в действующих частях морской авиации Черноморского флота. Теперь герои его очерков – летчики. Вместе с ними он участвует в боевых вылетах на передовую линию, в тыл врага, в разведку, на бомбежки. Полгода проводит в осажденном вражескими войсками Севастополе, участвует в обороне Кавказа и в освобождении Крыма. Во время войны и о войне написаны им кроме ста с лишним очерков и корреспонденций для газет три книги для взрослых, а для детей – книга о летчиках «Июньское небо». До конца дней писатель хранил дорогие для него воспоминания об отважных людях, которые были его фронтовыми товарищами, и гордился своими боевыми наградами.

Война окончилась, но мирная жизнь восстанавливалась долго и трудно. Может быть, именно по этой причине Александр Ивич после войны задумал и начал вести на радио передачи для ребят младшего возраста «Рассказы о простых вещах». Впоследствии они вошли в книжки, названия которых говорят сами за себя: «Твое утро», «Твой завтрак», «Твоя одежда».

К литературе для детей Александр Ивич относился крайне серьезно, считал ее важнейшей частью великой русской литературы. О том, какой должна быть по-настоящему хорошая детская книга, размышлял в своих статьях, этому посвятил книгу «Воспитание поколений».

«Художник механических дел» – одно из лучших произведений, написанных Александром Ивичем, – знакомит читателя с замечательным человеком, подобного которому, пожалуй, не было в истории. Иван Петрович Кулибин, который жил в конце XVIII – начале XIX века, был из тех людей, кого называют «самородками». Как находка слитка чистого золота – счастливый случай для золотоискателя, так и рождение гения в простой семье – драгоценный дар для страны, для ее настоящего и будущего.

Однако жизнь самородка редко бывает легка и покойна. Талант требует от него ежедневной работы, заставляет искать нехоженые тропы, совершенствоваться, ставить перед собой задачи все более сложные, добиваться успеха и признания. И, что всего труднее, постоянно бороться с искушением забыть о своем даре, похоронить его, стать как все, жить как все: тихо и смирно, не создавая нового, не доказывая своей правоты. Гению и в наши дни не сладко приходится, а в старое время, в непросвещенной России, совсем было невмоготу.

Мы встречаем юного Ивана Кулибина в лавке его отца, где он томится, откуда норовит сбежать, потому что знает: не быть ему никогда торговцем. Его тянет к мастерам-умельцам: учиться у них, а иной раз, к удивлению старших, и их чему-нибудь научить. Он постигает секреты хитрых механизмов, поначалу старается повторить чужие успехи, позднее дерзает создавать чудеса сам. Нет у него наставника, нет книг, нет советчиков, нет ему равных – только острый глаз, цепкая память, яркое воображение да терпение и прилежание, без которых вся твоя одаренность гроша ломаного не стоит.

Автор ведет нас, как по лесенке вверх, вослед работам Ивана Кулибина, все более затейливым и необычным. От игрушечной мельнички к сочленению сложнейших механизмов – часового, музыкального и управляющего театральным действием, внутри овала чуть больше утиного яйца, – к конструированию научных приборов, к проекту висячего моста через Неву, двигателя для самоходного судна и другим грандиозным планам. Вместе с ним мы отправляемся в столицу империи, вместе с ним возвращаемся на волжские берега. С грустью прощаемся с ним на последней странице.

Чтобы написать историческое повествование, автор должен мысленно уйти из своего времени и переселиться в прошлое. Для этого требуется читать старинные книги, работать в архивах, изучая документы прошлых веков, овладеть тем русским языком, на котором говорили 150–200 лет тому назад.

Не один год потратил Александр Ивич, собирая материалы об Иване Кулибине в Нижнем Новгороде, в Санкт-Петербурге. В результате его книга рассказывает больше чем историю жизни художника механических дел: она передает дух эпохи.

Ты найдешь в повести широкую картину России на рубеже XVIII–XIX веков: побываешь в лавке купца, в доме мастерового, в архиерейских палатах, в петербургской кунсткамере, в Академии наук, в императорском дворце. Повстречаешь людей всех слоев общества, услышишь, как они говорили, узнаешь об их обычаях. Но самое главное – познакомишься с человеком, который всегда и везде был верен себе, своим представлениям о том, что важно в жизни, в чем заключается его долг перед людьми, перед собой и своим исключительным дарованием.

Жизнь писателя Александра Ивича пришлась на жестокое время: террор, война, несправедливые обвинения и незаслуженные гонения выпали на его долю. Близкие ему люди гибли в тюрьмах и на войне, любимые книги запрещались правителями. Писать честно и открыто о том, что тебя окружает, делалось все труднее и стало в конце концов невозможно. Чтобы не кривить душой и не допускать лжи в свои произведения, во вторую половину жизни автор предпочитал писать только о прошлом. Девизом его было: в любых обстоятельствах жить достойно, не изменять своим понятиям о чести.

Александр Ивич скончался в Москве в 1978 году. Он прожил трудную жизнь – и прожил ее достойно.

Софья Богатырева

Кукушка

Невысокий лобастый юноша стоял, прислонившись к дверям лавки, и скучливо поглядывал на прохожих.

Петр Кулибин кивнул на него и зашептал:

– Сын-то, Иван, часу в лавке не усидит. Бегает от дела, как от черта рогатого. Беда!

Оглаживая бороду, покупатель сочувственно покачал головой и затеял степенный разговор о нижегородских новостях.

Приезд в Макарьев на ярмарку нынче ожидается большой. Слышно, с Кяхты, от китайских границ, идут богатые караваны, и чай будет дешев. Сибирские купцы везут мягкой рухляди[1]1
  Р у́ х л я д ь – пушной товар (здесь и далее сноски ред.).


[Закрыть] – белок, куниц, соболей – против прошлых лет не в пример больше. Из-за Каспия ждут цветастые шали новых рисунков. Тянут бурлаки вверх по Волге, к Макарьеву, расшивы[2]2
  Р а с ш и́ в а – большое деревянное парусное судно.


[Закрыть] с солью и рыбой в неисчислимом множестве. А хлеба будет не пышно: летошний урожай засуха съела.

Тут Петр Кулибин повеселел: цена на хлеб станет крепкая, а у него амбар полон. Однако радость показывать негоже. Стал жаловаться:

– До Макарьева недалече – семьдесят верст, да едут иногородние, минуя Нижний. Путь от Москвы никудышный – непроезжий бор да болота невылазные. В неделю едва доберешься. Ярославль, Казань богатеют, каменными палатами обстраиваются, а Нижний за полвека, почитай, и вовсе не вырос.

Иван у дверей переминается с ноги на ногу. Нет конца ленивому разговору! Все медлит покупатель, не снимает перекинутый за спину пустой мешок. Как отец отвернется к ларю муку насыпать, быстрыми ногами можно за угол.

…На бурлацком базаре нынче людно. Весна! Сбившись артелями, бурлаки калякают, поджидая купцов, песни поют. А то режут ножом из чурок затейливые фигуры. Ходит Иван от артели к артели улыбчив и весел. Там сказку скажет, там певцам подтянет, а между тем зорким оком поглядывает на мастеров, что фигуры режут, на руки их умелые. Учится сноровке в работе простым инструментом – топором да острым ножом.

Купцы, владельцы судов, высматривают, в какой артели подобрались мужики поздоровее. Справляются, кто пойдет шишкой – передовым. Тут нужна сила знатная. Шишка, завидя купца, выпятит грудь и начнет, будто от безделья, вязать узлом толстый железный прут.

Рядятся на путину[3]3
  П у т и́ н а – сезон промыслового рыболовства.


[Закрыть] с божбой и проклятиями. Да прижимисты купцы: полушки[4]4
  П о л у́ ш к а – старинная медная монета достоинством в четверть копейки.


[Закрыть] не выторгуешь.

Ударив по рукам, идут в судовую расправу[5]5
  Р а с п р а́ в а – суд, разбирательства.


[Закрыть] писать кормежную запись. В записи строгий наказ: вести судно, не просыпая утренних и вечерних зорь, без лености, притворной хвори и ни в какое своевольство не вдаваясь.

На небогатый задаток шли всей артелью покупать деревянные ложки знаменитых семеновских мастеров – резали они из баклуши[6]6
  Б а к л у́ ш а – обрубок древесины, обработанный для выделки различных предметов.


[Закрыть] добрую ложку вмиг, до ста сосчитать не успеешь. Ложки совали бурлаки за ленты валяных шляп – знак, что подрядились на путину. Потом покупали табак. Его вешали в мешочках на груди, чтобы не подмок, когда тянешь бечеву, шагая по воде. А напоследок сворачивали в трактир – «мочить лямку».

Иван по дружбе ходил с бурлаками по лавкам, а у входа в кабак прощался – к вину был не приучен. И бежал к затону смотреть на строение судов – простых несмоленых белян для сплава леса да просторных парусных расшив, с кормой острой, как нос, и плоским днищем. Тут, у строения судов, не одни плотники трудятся – и знатные кузнецы, и слесарных дел мастера.

В затонах скоро привыкли к Ивану, полюбили его. Глаза у юноши светлые, радостные. Речь складная. Сам доверчив – и люди к нему с открытой душой. Не прятали от него секретов доброго мастерства. А их надлежало беречь. Дорого мастерство, пока редко: многие постигнут секреты – цену мастерам собьют.

Бывало, Иван, приглядевшись, берет у мастера инструмент, показывает:

– Это и ловчей можно сработать, меньше труда положить.

Откуда у мальца соображение берется? Дело ведь говорит, и без лишнего задору, с веселой улыбкой. Учиться-то учится, а иной раз и сам мастера научит.

Но заветное для Ивана место было над Окой. Стояла там на высоком месте нарядная церковь. И ходил к ней Иван каждодневно. Глядел вверх, на большие часы с циферблатами, обращенными на все четыре страны света. Кроме времени дня они показывали фазы луны и движение планет. Далеко по городу разносились громкий бой и мелодичная музыка курантов.

Сторож пускал Ивана на колокольню. Приоткрыв тяжелую железную дверь, юноша взбирался по крутым кирпичным ступеням витой лестницы. Взлетали, шурша крыльями, голуби, свившие гнезда в глубоких нишах.

Далеко с колокольни видно. Внизу Ока с Волгой сливаются, у пристаней на окских островах крохотные человечки несут, согнувшись, мешки – грузят расшивы. А за Волгой – поля без края, полоска леса синеет, видны ближние деревни.

И на всю ту красоту Иван не смотрит. Она привычна: с края оврага, у родного дома, тот же вид. Закинув голову, вглядывается он в устройство часов. Мерно вращается великое множество колес – иные крутятся побыстрее, у иных еле заметен ход. А есть и такие, что весь час неподвижны, просыпаются только для боя. Можно различить – механизмов несколько. Один движет стрелки часов, другой управляет планетным календарем. Для боя и музыки механизмы особые. А как они сочленены – не разглядеть.

Спускался Иван с колокольни в густых сумерках. И казалось, что громким, торжественным боем вещали часы: тайна наша крепкая, не постичь ее. Важно помолчав пятнадцать минут, часы заливались громким смехом колокольчиков – где тебе, где тебе! – словно весь город над Иваном смеется.

Идет Иван не домой – к соседу. С молодым купцом Микулиным он дружен издавна, с тех пор как строил плотнику.

Это было хитрое дело. Дом Кулибиных стоял над оврагом. Весной в овраге вода, к лету остается топь. Ни пруд, ни суша, а так – лягушачий рай.

По склону оврага, от родников, стекают ручейки, затейливо вьются. И куда стекают, там топко.

Затеял Иван строение. Вырыл по склону оврага канаву, а на ручьях сложил плотники из камней и земли. Аккуратно сложил, каждую щель обмазал глиной, чтобы не размывало. И повернули ручейки к новому руслу – к той канаве, что вырыл Иван. Слились они в один большой ручей, потекли в овраг, и вместо топи разлился по оврагу славный пруд. Вода проточная, чистая, и на второй год рыба завелась. Старики с Успенского съезда и мальчишки всей округи приходили с удочками.

По окрестным кварталам пошла слава.

– У Петра Кулибина сын не лыком шит – какой пруд построил! – поговаривали соседи.

А Микулин прибавлял:

– У плотинки-то он водяное колесо поставил да мельничку на манер игрушечной. Строил ее из простых плашек, а жернова обтесал каменные. Засыплешь зерно – мелет как взаправдашняя. Чудодей!

Умелое строение полюбилось Микулину, а пуще того полюбился строитель – ясный разумом, приветливый. Часто по вечерам беседовал он с Иваном о тайнах природы, о хитрых механических игрушках, что привозили в Макарьев на ярмарку, или о прочитанных книгах, до которых оба были охотники.

У Микулина на стене висели часы. И в них тоже тайна: механическая кукушка. Как минутная стрелка обойдет полный круг – открывается в часах дверка, выскакивает деревянная птица и кукованием объявляет время.

Набрался Иван храбрости, попросил Микулина:

– Дай ты мне, друг, на недолгое время часы. Будут сохранны – головой отвечаю.

Микулин промолчал. Вещь дорогая. У именитых купцов и то редко увидишь. Однако парень надежный – обману никто от него не видел. Как не помочь неуемной его пытливости!

– Бери, Иван… – вздохнул Микулин. – Но, гляди, осторожно!

Заперся Кулибин с часами в своей каморке. Ночь не спал, затеяв опасное дело: разобрать часы, выведать тайну. Ну, как собрать не сумеет? Ну, как замрет кукушка навеки? Часовых мастеров в городе нет. Случится неладное – некому спасать. А слово дано, и зазорно его нарушить.

Первый день Иван лишь смотрел, как работает механизм. Все колесики оказались деревянными.

Второй день инструмент готовил. Сбегал к друзьям-мастеровым, достал мелкие отвертки, ножички. На третий день решился – разобрал.

И увидел: стрелки циферблата движутся от вращения колес, а колеса вращаются потому, что тянет их тяжелая гиря. Это Кулибин понял раньше, когда разглядывал механизм больших часов Рождественской церкви.

Гиря висит на шнуре, шнур намотан на барабан. Опускаясь, гиря заставляет вертеться барабан. А с ним вращается и зубчатое колесо. Надето оно на ту же ось. Выточено колесо из дуба. За зубья того колеса цепляются зубья другого. За второе цепляется третье. Большие колеса медленнее обходят круг, маленькие быстрее. Когда гиря опускается на всю длину шнура, часы останавливаются. Тогда надо их завести ключом. Ключ вращает барабан, и шнур на него обратно наматывается.

А почему гиря не падает сразу, опускается равномерно, так, что большая стрелка обходит полный круг как раз за шестьдесят минут, а малая – за двенадцать часов? Вот где тайна. И микулинские часы раскрыли Кулибину тайну.

Над колесом висит якорек. А под якорьком качается маятник. Пойдет маятник направо – и якорек направо качнется, зацепит за зуб колесо, остановит его движение. Качнется маятник влево – и якорек туда же. Высвободит на миг колесо да сразу другим своим краем зацепит за зуб и опять остановит движение. А одно колесо остановилось, значит, и всем другим задержка. Выходит, что движутся колеса, только когда якорь их освобождает.

Якорек и маятник, размер колес да число зубьев – вот где тайна равномерного хода!

А вторая гиря час висит неподвижно, потом опускается. Она приводит в движение тот механизм, что управляет кукушкой и боем часов.

Разобрал-таки Иван Кулибин часы, постиг их тайну.

Все части вымерил, зарисовал в натуральную величину, на каждом колесе зубья сосчитал.

И в тот день была вторая победа: сумел собрать часы!

Снова исправно выскакивает кукушка и кукует в парадной горнице микулинского дома.

А Иван Кулибин в своей каморке мастерит часы с кукушкой. Инструмент у него один – острый нож. Ловко управляться с ним научился у бурлаков и у плотников при строении судов. Из сухого, крепкого дерева вырезал Иван колесики. И по размеру и по числу зубцов точно, как в микулинских часах. Гири на шнуре подвесил, маятник, якорек сделал аккуратный. Смастерил свистульку, что кукушкой кукует. И механизм особый, чтобы кукушка из дверок выскакивала.

А часы не пошли.

Думал Иван – принесет отцу труд своих рук и скажет отец доброе слово: вижу, мол, сын, не баклуши ты бил, а постиг хитрое мастерство. Ну, так быть посему, и не сидеть тебе долее в лавке, а кормиться редкостным своим художеством.

Нет, не сбылась мечта. Непригоден грубый нож для тонкой работы. А другой инструмент где взять?

Кручинится отец: уже Иван Петровичем сына величают, борода пробивается, а от дела все бегает. И одно непонятно: откуда парню доверие такое в купечестве? Все его знают, все его любят.

А доверие было и впрямь не по возрасту.

Думало купечество нижегородское, кого в Москву послать. Тяжба там была, затянулась, и протолкнуть некому. Микулин говорил: снарядить в Москву Ивана Кулибина. Молодые купцы соглашались. Странное дело – и старики хоть любили в человеке почтенность, зажиточность, а тут не спорили. Был Иван хорошо грамотен и, помимо разума да приветливого нрава, известен твердостью характера.

Послали его в Москву.