Текст книги "Как боги"

Всеволод Алферов, Александр Ивицкий
Как боги

…и вы будете, как боги,

знающие добро и зло.

Бытие 3:5

В тот день Кмун впервые увидел смерть.

Он отдыхал после утренней церемонии, а механическое опахало то взмывало, а то опадало, разгоняя дым наркотических курений. На подательнице удовольствий был бесформенный серый балахон. Она смиренно опустилась меж ног жреца, и Кмун положил ей на лоб ладонь, благословляя – когда медные цепочки в дверях зазвенели.

Ла́йва, будь он проклят! Как всегда не вовремя…

Руки подательницы замерли на застежках мантии жреца. Замер и Кмун. Отпустить прислужницу? Послать Лайву к демонам? Коротышка спешил и запыхался, волосы его прилипли к блестевшему от пота лбу. Лайва открывал и закрывал рот, но дыхание подвело его, с полных губ срывались лишь шумные всхлипы.

– Звезда… – выдохнул он. – Звезда упала. Вот только что!

Кмун положил два пальца на лоб подательницы и отстранил ее. Прислужнице не нужно было пояснять: вздрогнув, она тут же поднялась и молча вышла.

– Звезда? – коротко переспросил жрец.

– Так все выглядело. Я не… в конце концов, тебе лучше знать! Я проводил очищение, когда это… когда произошло. Яркая вспышка в третьем квадранте, потом покатилась, покатилась… под конец даже не осталось огня, только белый хвост, как дым. Мне кажется, она распалась на обломки. И свалилась на северо-западе.

Лайва сцепил тощие нервные руки. Он в самом деле был в зеленой мантии, которую надевают для очищения. Поразмыслив, Кмун решил, что и правда – только нечто из ряда вон могло оторвать жреца от обряда.

– Что-то упало с неба, – подытожил коротышка. – Распалось в воздухе и упало.

– Ну, это мог быть небесный камень, – неуверенно протянул Кмун. – Я смотрел воспоминание и… – и он тут же закончил: – Нет. Нет. Упади небесный камень, мы бы с тобой не разговаривали.

Рот Лайвы сжался в упрямую черту.

– Вот мы и выясним! Это здесь, в пустошах. Рукой подать!

– Мы?

Каменная пирамидка ша-тула, что должна была унести жреца к вершинам наслаждения, еще пульсировала синим светом. Вздохнув, Кмун коснулся ее пальцем и заставил погаснуть.

– В храме полно жрецов старше и выше рангом. При чем здесь я? Зачем ты вообще ко мне пришел?

Коротышка замахал на него руками.

– Обряд десятилетия. Боги, Кмун, ну вспомни же! Половина занята в церемониях, а еще половина отсыпается. И потом, кто видел больше воспоминаний? Кто еще разберется?

Губы у подательницы удовольствий были маленькие, чуть-чуть припухлые – и до того умелые, что жрец подумывал забрать ее к себе, чтобы никому не уступать. Он прикрыл глаза, вспоминая подвижный язычок, длинные пальцы и небольшую упругую грудь.

Но не позволил себе тешиться мечтами. Лайва шумно вздыхал и хрустел пальцами. И, пожалуй… младший жрец прав. Упавшая звезда. Кмун не помнил такого за долгие триста лет. Дальше память мутилась, подсовывала ложные воспоминания, зияла провалами – но он бы руку дал на отсечение: ничего подобного не случалось со времен предков.

Упавшая звезда стоит тысячи вечеров с прислужницей.

И пусть никто не скажет, что Кмун Шета́т, смотритель архивов, на пятой сотне впал в детство, как его собратья.

Бесформенные, источенные ветром скалы уносились прочь в отвратительном треске мобиля. Под безжалостным солнцем нагромождения серого и желтого камня походили на грязную пену, что вспучилась над неровной поверхностью пустошей. Чем дальше углублялись они в выжженные земли, тем выше вздымались по сторонам дороги ноздреватые скалы. Еще немного – и закроют солнце.

– Мы должны успеть до… – начал жрец, когда мобиль сотряс толчок, так что зубы у Кмуна клацнули.

– О, я знаю, я все знаю! – горячо заверил Лайва. – Я взял самую быструю птичку, ни у кого в городе такой нет. По моим расчетам, будем на полцикла раньше зевак.

«Лучше бы рассчитал, что делать с мобилем!» – подумал Кмун.

Даже через подошвы эластичных туфель он чувствовал, как раскалился пол от работавшего внизу двигателя. К тому же машину болтало из стороны в сторону, и если к скрежету и дребезжанию жрец привык, то начал опасаться, что рано или поздно мобиль слетит с дороги и на полной скорости вмажется в скалы Пустошей.

Мысли эти частенько навещали Кмуна – и возвращались с завидной настырностью.

Мир совершенен. Жрец знал это много веков, с тех пор, как в последний раз вышел из вод жизни. Он смотрел воспоминания предков – так что ему было с чем сравнивать! Он давно потерял интерес к миру за пределами побережья, но ни в Шрилага́те, ни в Ракса́ре, ни в Наррамóне – нигде в окрестных городах не знали ни смертей, ни немочи. Выцветшие фрески говорили, что человек рожден для радости и наслаждений. Плоды для пищи появлялись на вечнозеленых деревьях в садах, что управляются искусственными слугами. Часть садов иссохла и больше не давала еды, но не беда – ведь их еще много.

И все же… Созданные тысячи лет назад машины медленно, но верно рассыпались. И в храме понятия не имели, что с этим делать.

Они остановились, когда стало ясно, что дальше придется добираться пешком. Маячок мигал на самом краю экрана, у латунного окоема. Кмун подавил вздох, глядя на испещренные расселинами и пастями провалов скалы.

– Давай, старик. Хватит ворчать! – проговорил Лайва и коснулся приборной панели, подняв прозрачный купол.

Испепеляющее солнце окатило жрецов, как горячая вода. Пока Кмун медлил, коротышка протиснулся в щель и начал восхождение.

Карабкались долго, не обращая внимания на шорох ползущего под ногами гравия, пыль и ссадины. В конце концов, жреца охватил странный, неведомый ему прежде азарт. Подательница удовольствий отвернется, увидев сведенные костяшки и отвратительные царапины. Но пусть. Собратья поймут. Упавшая звезда… Что стоит неделя аскезы, скрывающая уродства чадра – если они найдут звезду? Если привезут ее в храм?

Жрецы отыскали ее через несколько минут. Искореженный металл, обожженный, потекший, точно воск. Обломок, похожий на кусок обшивки мобиля. От него все еще поднимался дымок.

Так это и есть звезда? Но почему… потом Кмун заметил еще осколок, и еще – и ему стало не до вопросов.

Он первым увидел человека. Тот лежал ничком у особенно большого обломка, похожий на скомканную тряпичную игрушку.

– Что ты… – начал Лайва, но Кмун не ответил. Во рту у него пересохло, и впервые за долгие годы он познал забытое чувство.

Страх.

Потому что человек был мертв.

Не обращая внимания на собрата, жрец подошел к телу. На человеке был странный металлический костюм, сродни ритуальным доспехам, что хранились в реликварии. На памяти Кмуна старший надевал их трижды, на обряд столетия. Вернее – больше, много больше… просто дальше жрец помнил с трудом.

Судя по звукам, Лайва боролся со рвотой в отдалении. Присев на корточки, Кмун с опаской перевернул тело.

Толстый металл не то панциря, а не то комбинезона вдавился в грудь, смяв кости, мышцы, органы… что там еще у человека внутри? Странное, омерзительное зрелище. В тот день Кмун впервые увидел смерть – и первое, что он подумал, было: мертвецы похожи на сломанные куклы, набитые противной влажной массой.

Плоть человека сочилась кровью. Это не жар убил его. Серебристый металл выдержал температуру – то было падение. И необычно острый для обточенных ветром пустошей камень.

Кмун отвернулся, иначе бы его тоже стошнило. Встретился взглядом с собратом.

– М-м-мертв, да? – заикаясь, переспросил Лайва.

Кмун промолчал. Отрывисто кивнул. Но коротышка не отставал:

– Но к-к-кто он? Не отсюда же, да? Я никогда… то есть я не видел таких букв.

И правда: то, что жрец сперва принял за узор на рукаве, больше походило на буквы. Молитва? Клеймо механического дома, что выпустил странное одеяние? Кмун не успел по-настоящему всмотреться, потому что за спиной раздался тихий стон.

Против воли жрец сжался, как будто смерть заразна, как будто стоит отвернуться – и разбросанные по плато камни накинутся, расправятся с ним, как с бедолагой. Она лежала во впадинке, на ложе из нанесенного ветром песка – и, видно, это ее спасло. На ней был тот же серебристый панцирь, только весь почерневший от гари. Жрец медлил, не решаясь подойти.

Протяжный хрип. Рука женщины вывернулась под немыслимым углом.

Кмун сглотнул, подавляя дурноту.

– Мы должны что-то сделать! – кудахтал за спиной Лайва.

Должно быть, отрезок времени выпал из памяти жреца. Лицо в диковинном шлеме – серое, как пыль. Все в сеточке складок и бороздок, как лица предков в воспоминаниях. Женщина была отвратительна – и все же Кмун не мог оторвать взгляда, молча шевеля пересохшими губами.

Следующее, что он помнил, – это как нес ее на руках, оступаясь на предательском склоне, а Лайва семенил следом.

– Куда мы… что ты намерен…

– Мы везем ее в храм, – не оборачиваясь, бросил жрец.

Веки женщины даже не дрогнули при звуке его слов.

– Не знаю, Лайва, не знаю… – Глубокий голос с диковинным гортанным выговором. – Мы многое потеряем, если она пройдет через воды жизни. Слишком многое.

Второй говорил тихо и глотал слова. Агéлика только и расслышала, что «страшно смотреть». Быть может, то было заботливо вколотое скафандром обезболивающее: левую руку она не чувствовала совсем, и мир ускользал… уплывал… слова долетали сквозь шум в ушах.

Вот опять:

– …обсуждали много раз, – говорил первый. Это машина, догадалась Агелика. Или летательный аппарат. – Наш храм, Лайва, мы все должны следить, чтобы техника работала. Обряды столетия, десятилетия. …процедуры, чтобы вода подавалась в города, а механические дома не останавливались. Но сам слышишь, как дребезжит чертова железка! Будь я проклят, если мы знаем…

– Она же изранена. Изуродована…

Запах металла, пыли и синтетики. Наверное, женщина вновь провалилась в забытье – но когда пришла в себя, двое все еще спорили.

– …наш долг, Лайва.

– …не по себе! Откуда тебе знать, что она…

Агелика почувствовала, что аппарат п

...

конец ознакомительного фрагмента