Текст книги "Чеченские рассказы. Большая сборка – война и мир"

Глава 4
ПЕРВЫЙ СНЕГ

В грубый защитный рюкзак ложатся завёрнутый в бумагу кусок простыни, железная кружка, бритвенный станок, лезвия… Особенно беспокоится бабушка. Она стоит над душой, а Миша говорит ей: «Ба, ты ещё валенки мне принеси дедушкины!..» Миша устал отбиваться от доброй старушки, потому что она и в самом деле собралась идти за валенками. В конце концов сошлись на тёплых вязаных носках.

Наконец, легли спать. Всем не спалось, кроме маленького Димки. Миша выходил на улицу курить. Он крался по залу, чтобы никого не разбудить. Но всё равно мама окликала его: – Ты куда? Миша.

– Покурю выйду, – отвечал Миша: он впервые так отвечал маме.

Ночью пошёл снег и быстро таял в лужах и на сыром асфальте. Но, когда Миша вышел в следующий раз, всё изменилось.

В свете фонаря вьются и блестят снежинки. Примораживает. Снег густо укладывается на землю, на крыши и капоты машин, скамейку. Миша бродит у подъезда, вытаптывает фигуры в снегу, бросает снежки.

Ему легко дышалось и думалось в ту ночь. Вспоминалось детство в этих дворах: штурм снежной крепости, хоккей без коньков на бельевой площадке. Вот ему восемь лет: он обморозил руки, отец больно отливает их холодной водой. «Терпи, казак», – говорит отец.

Миша пытался вообразить людей из части, в которую он скоро попадёт. Пытался представить обстановку в армии. У него плохо получалось. Представлялся монтажный цех, где он работал после школы. По цеху ходили условные парни в солдатской форме. И даже ходил Толик Снегирёв, сварщик металлоконструкций.

Ещё Миша гадал, в какие всё-таки попадёт войска, – об этом он гадал с детства. Почему-то его не интересовало место службы, а только род войск.

Утром звенит будильник. Это старинный будильник с противным звуком страшной силы. Только бабушка проснулась заранее и лепит на кухне вареники. Миша очень любит бабушкины вареники, и она старается специально для него.

Сидели «на дорожку». Мама встала первой. Миша надел у зеркала фуфайку. «Господи, какой же он большой!..» – думает мама. А говорит с раздражением: «Давай, Миша, пошли уже. Согояны уже вышли». Бабушка в кухонном фартуке плачет у двери. Миша поцеловал её и сказал: «Ба, не на войну же, не надо».

Зато Димка уже бегает у дома и обстреливает снежками голубей и гаражи. Нахохлившиеся голуби шумно взлетают, но тут же опускаются на прежнее место у мусорных баков: там кто-то раскрошил для них хлеб. Металлические гаражи весело грохочут от Димкиных снежков. Димка радуется выпавшему снегу и тому, что старший брат уходит в армию, и это так интересно!

По дороге в совхоз «Солнечный», на районный сборный пункт, подошли Согояны: Карен, друг Миши, и его мама Агнесса Львовна.

Карен светится, будто его начистили пастой-гоя. А печальная Агнесса Львовна тянется к Мише, чтобы поцеловать.

Снег хрустит под ногами. Даже женщинам веселей идти, и они разговорились. Мише вообще радостно на душе, почти как Димке. А Карен шагает с ним рядом и что-то бойко рассказывает. Он худой и длинный: ростом Карен пошёл в отца, а не в Агнессу Львовну.

Шли среди панельных пятиэтажек. Однообразных и мрачных. Но в этот день казалось – пятиэтажки преобразились: «Удачи, Миша! Мы тебя помним», – говорят пятиэтажки. А когда проходили мимо дома Согоянов, в одном из окон на них смотрел дедушка Карена и махал старческой рукой.

К совхозному клубу пришли первыми. Карен дёрнул дверь – закрыто. На снегу нет следов. Вдруг, как из-под земли, вырос подполковник Амилахвари. Агнесса Львовна воскликнула: «Ой!»

Димка ухватился за мамино пальто: он подумал, что усатый военный играл в прятки и теперь решил себя объявить.

– Прибыли? Молодец! Будем ждать остальных», – сказал Амилахвари. Он сдвинул обшлаг шинели, посмотрел на часы и обратился к Мише: – Ну что, орёл! готов служить?

От неожиданности Миша замешкался. Его выручила Агнесса Львовна, засыпав Амилахвари вопросами. Она смешная в этот момент – так она наседает на подполковника, словно подпрыгивает храбрый воробей. Мама не выдержала и тоже спросила про тёплые вещи.

Но Амилахвари весело отражает все вопросы: «Мамы! Войска из Афганистана вывели десять месяцев назад, да?.. Тёплые вещи выдадут всем, да?.. Дедовщину-медовщину в армии отменили – слушай! телевизор пока не в курсе, да?..» – Он говорит без акцента, а сейчас немножко шутит.

Женщины заулыбались и почти успокоились. Хотя они ничему не поверили, кроме того, что войска вывели из Афганистана.

Миша с Кареном отошли от подполковника. Мише стало неудобно за женские вопросы. Начали подходить призывники с родителями и друзьями. Через десять минут сделалось шумно. Большинство призывников тоже в фуфайках. Один парень надел даже какую-то дедовскую тужурку – засаленную и с дырками. Миша подумал о нём: «Как пугало».

Снова пошёл снег. Белые хлопья опускаются на шапки и плечи людей. Все посвежели и притопывают на снегу. Всем стало чуточку веселей. Парень в старой фуфайке понравился Мише – он смешно балагурит. Другой призывник пришёл в военной форме с голубыми погонами: это воспитанник местной авиачасти, сейчас он призывается, как все. К некоторым парням жмутся девчонки. От этого Мишу слегка сдавливает внутри. Он подумал, что Наташка могла бы и прийти – хотя бы для виду.

Неуловимый Амилахвари то появлялся, то снова исчезал. Никто не может за ним уследить. Наконец, Амилахвари с пачкой новеньких красных военных билетов в руках, начинает перекличку.

Долго обнимались и целовались. У мамы в глазах блестели слезинки. «Держись там», – сказал Карен. Что-то хотела пожелать и Агнесса Львовна, но смогла сказать только: «Мишенька». Миша улыбнулся ей, заходя в автобус. Он уселся на холодное сиденье и протёр ладонью заиндевевшее окно.

Пушистые снежинки мягко касаются стекла, оставляя мелкие капельки. Автобус развернулся. Карен и Агнесса Львовна машут вслед. Мама стоит со слезами в глазах и тоже махнула рукой. Неугомонный Димка бежит за автобусом, чтобы бросить снежок. Но снежок не долетел – автобус быстро набрал скорость и понёсся из совхоза, клокоча выхлопами.

Глава 5
МОРСКАЯ УГРОЗА

На краевом сборном пункте («девятке») со сцены кинотеатра вещает офицер в светлой шинели. Его речь всплывает и гаснет в гомоне толпы – не все слова можно разобрать. И сам офицер сквозь вьющуюся табачную завесу какой-то нереалистичный.

– …матери и отцы… думают… служите в армии… пользуясь тем… срок службы идёт… по два месяца сидят здесь… не собираются служить, как положено… отставшие от своих команд явитесь в комнату сто четырнадцать – запишитесь в новые команды!..

Толпа визжит, как обкурившаяся.

– Эй, братуха! Вали в «бюро находок»! Твой мать и отец думают, что ты служишь, как положено, а ты на «девятке» колбасу жрёшь!

– На положено хуй наложено!

– Га-га-га-га…

Раздраконенный офицер сбегает по ступенькам со сцены и пробирается к выходу, расталкивая призывников.

– Полегче, полковник!

– Я сейчас тебе устрою полегче! Кто это сказал?! – Майор (а не полковник) уставился в Мишу мутными глазами. Миша застыл с непонимающим лицом. Майор развернулся, бросил на ходу: «уроды!», – и быстро вышел в раскрытую дверь.

– Сам урод, – с опозданием отозвался голос, который сказал: «Полегче, полковник».

Миша ещё плохо понимает, куда попал. Будто на какой-то революционный вокзал в семнадцатом году.

Теперь на сцену забрался молодой оратор в распахнутой фуфайке. Оратор стучит левым кулаком по лысой голове с буграми, привлекая внимание зрителей, становится в разные ораторские позы, а правой рукой лускает семечки, выплёвывая шелуху далеко вперёд.

Шелуха падает на петушки и лысины дикой публики. Публика снизу стремится ухватить оратора за ноги, чтобы стащить со сцены.

Наконец, оратор нашёл нужное положение для выступления. Он выдёргивает кривые ноги из рук зрителей, становится, как стоял Ленин на броневике, с поднятой рукой вперёд, и зажигает прокуренным голосом:

– Пацаны!.. Родина в опасности!.. Все в «бюро находок»! в натуре…

– Га-га-га-га… – гогочет толпа, стягивает оратора со сцены и отпускает фофан в его голый череп.

Широкие двери распахнуты, но в крытом летнем кинотеатре душно. Вместо воздуха вьются клубы дыма. Сквозь шум автоматический женский голос (как на вокзале) передаёт ленты фамилий. Громкоговоритель требует отставших от своих команд призывников в комнату сто четырнадцать («бюро находок»).

«…Ерещенко, Простишко, Менялов, Будько, Счастный, Окунев, Дубинин…»

Миша с Русланом разыскали место, чтобы сесть. В заднем ряду нашлась свободная половина скамейки, на которой не так давно кто-то стоял в грязных ботинках. Руслан постелил газету.

Ребята вместе приехали из «Солнечного» и разговорились ещё в автобусе. Миша узнал, что старший брат Руслана задержал нарушителя иранской границы и получил медаль. Что сам Руслан до призыва занимался греблей (он и с виду крепко сложен), что живёт он на Российской (это далеко от Миши). Что отец у него русский, а мать ассирийка (Миша думал, что только в древности был такой народ). Что девушку Руслана зовут Светой и она светленькая. И ещё много сведений сообщил Руслан, сразу взявший над Мишей шефство.

Миша рассказал, что спортом особенно не занимался, а так – ходил в качалку; что с девушкой поссорился, поэтому она сегодня и не пришла его провожать. Хотя он не ссорился, а просто не сложилось с Наташкой ничего.

За двадцать минут ребята стали друзьями и решили служить вместе. Между тем громкоговоритель называл номера команд, а толпа волновалась:

– Слышь, чё за сто вторая?

– А я чё доктор?.. Стройбат, Омск.

– Неа… не пойду… Там холодно.

– А 45-бэ чё за такое?

– ЖДВ, БАМ.

– Это чё за жэдэвэ-бам?.. Десантники, что ли?

– Сам ты десантник!.. Железнодорожные войска.

– А-а… БАМ!.. Это чё, рельсы зимой прокладывать?.. Нашли придурка!

– Дуракив нэма.

– Га-га-га-га…

Исчерпав темы для разговоров и угостив друг друга вкусной домашней едой из рюкзаков, Руслан с Мишей, как это всегда бывает у русских, стали рассказывать анекдоты. Из-за шума им приходится говорить или просто громко, или прямо в ухо друг другу.

– …Саг'а, ты дверь на замок закрыла?.. Закрыла – спи, Абг'ам… А на к'ючёчек закрыла?.. Закрыла… Погоди… Моя команда!.. – Руслан вскочил, но тут же сел и придвинулся к Мише: – Ну что, пошли?.. Зайду, а потом ты… Скажешь, что хочешь служить вместе со мной. Скажи: вместе греблей занимались. Всё равно кто-то из этих косарей не явится… У меня команда в погранвойска, – добавил Руслан тоном человека, разглашающего государственную тайну.

– …У меня ж зрение… Мне всё как раз, кроме погран, ВДВ и морской пехоты…

– Ты думаешь, там все на заставе и в наряд ходят?.. На таможне будешь служить – там и в очках можно… Прорвёмся!.. Главное – погранвойска, а не мабута какая-нибудь.

– Ну, пошли… – неуверенно сказал Миша.

Пока ребята сидели в кинотеатре, солнце поднялось в белом небе и теперь плавило снег, счищенный на край плаца в неровный сугроб. Миша шагал по лужам рядом с новым другом. Брызги от его старых полусапожек летели в толпящихся призывников, – никто не обращал внимания на такие мелочи.

У ворот шмонали прибывшую команду. Белобрысый офицер с танками на чёрных петлицах демонстрировал зрителям вскрытый снизу тюбик зубной пасты.

– …Тебе там выдадут вино с шоколадом! Через три года станешь мутантом! На меня смотри!.. Ты и так уже мутант всё равно!.. Глазки свои не прячь наркоманские…

Незадачливый владелец тюбика шмыгает носом.

«Анаша в тюбике?..» – соображает Миша.

Как у фокусника, тюбик в руке танкиста превращается в бутылку «Столичной» водки. Разъярённый (впрочем, немножко театрально) офицер продолжает угрозы. Но зрители про атомные лодки и дисбат понимают, что «все там будем», а вот водки и анаши жалко. «…Надо было тюбик в карман сунуть… Водку пацаны проносили в грелке…» – сочувствуют они пойманному нарушителю.

Сдав рюкзаки в каптёрку сержанту-азиату, ребята пошли по краю забитого призывниками плаца. Руслан был сосредоточен, а Миша беззаботно рассматривал железные щиты, на которых молодцеватые солдаты выполняли строевые приёмы. Когда по плацу пружинистой походкой следовали «покупатели» – капитаны и майоры всевозможных родов войск, – народ не сразу смыкался, и за офицерами оставались дорожки, как след от винта на воде. Иногда с офицерами-покупателями были сержанты.

Миша рассматривает сержантов с особенным любопытством. Все сержанты носят шинели серо-бурых оттенков с чёрными, красными или голубыми погонами. Квадратные шапки на их чубатых головах или съезжают далеко на затылок, или опускаются на глаза.

Обогнули строй призывников. Офицер с непонятными эмблемами на чёрных петлицах выкрикивает фамилии перед строем: «Пустошкин… Алейников… Сенчин… Жигуленко… Жигуленко? Ты у меня вычеркнут, иди в комнату 108…»

В другой команде Миша заметил весельчака в дедовской тужурке, с которым они вместе приехали из «Солнечного».

– Смотри, – толкнул Миша Руслана, – вон из нашей толпы!..

Весельчак громко смеётся, размахивая руками. Когда команда удаляется, Миша читает на его спине: «ВДВ ДМБ-91». Надпись выполнена зубной пастой.

– Клоун, – говорит о весельчаке Руслан.

В большой десантной команде человек, наверное, шестьдесят. Не такие уж и крепыши – обычные парни. Не «сильвестры сталлоне»… Миша немножко приободрился – может, ещё и прокатит зрение в погранвойска… Тут же ещё дед… Пограничники ж, блин, относятся к КГБ… Про репрессированного деда он не указал в анкете… И Руслану, конечно, не сказал… Прорвёмся!

В административном здании пополнение для Советской армии и флота в фуфайках и сношенной болонье мечется по лестницам, толпится на этажах, шарахается из кабинетов от окриков.

Руслан зашёл в кабинет 108. Миша за пять минут победил дрожь в коленках и открыл дверь. Решалась его судьба.

За столом пил чай офицер со зверским лицом (как у Гены Крокодила из фильма «Блондинка за углом»). В нём было не меньше двух метров роста, а его плечи примерно соответствовали ширине столешницы. Руслан сидел на стуле и не смотрел на друга – как предатель.

Мише захотелось немедленно скрыться. Но женщина-машинистка приветливо улыбнулась ему. Тогда Миша собрался с духом:

– Товарищ… майор… Можно мне вместе с ним?..

Офицер посмотрел сквозь Мишу и сказал:

– Нет.

Так их дружба закончилась, не успев начаться. Миша больше никогда не видел Руслана и скоро позабыл его.

Он шёл и думал об офицере… Красный цвет… тёмный такой… и мотострелковые эмблемы… Мотострелок… У мотострелков вообще-то не такой цвет – светлый… А у этого тёмный такой красный… У пограничников зелёные… Тоже с мотострелковыми, с общевойсковыми… Все войска интересные – главное, в стройбат не попасть… Или на зону, охранять… «Армия – должна быть армией», – вспомнил Миша слова дяди Коли… Пограничники – это не армия, а КГБ… И ещё вспомнилось: «Всё, что ни делается, – всё к лучшему».

А потом до Миши дошло – майор был в форме ВВ.

…Вот тебе и пограничники… Как раз тебе и зона… У Амилахвари что погран, что ВВ… Ему на базаре фурмой торговать, а не в военкомате работать… Хочешь артиллерию, дарагой? – артиллерия, да?.. Хочешь кавалерию? – кавалерия, да?.. Всё для тебя, дарагой! На танк хочшь?.. Такая вот и у меня артиллерия – всё что угодно может быть…

Мише сделалось грустно. Он шёл один по мокрому плацу. Куда-то спряталось солнце. Облезшие постройки и плац приобрели теперь чёрно-белое изображение. Солдаты, застывшие на щитах, были нарисованы плохо и выглядели плоскими.

Когда Миша заметил, что плац пуст, у него зазвенело в ушах от тишины… Ни пацанов, толпившихся у кинотеатра… ни у столовой и казармы… Что за дела?..

А дело было в том, что на «девятке» появился офицер в морской форме. Весь в чёрном, он прошёл по плацу, стараясь не замочить лакированные боты. От этой осторожности он больше напоминал дрозда на пашне, а не грозного морского волка. С виду офицер был совсем не страшным, не таким, как вэвэшник в сто восьмом кабинете, но паника вымела с плаца всех призывников.

«Девятка» пряталась за постройками. Кинотеатр опустел и наконец проветрился. – Морфлот. Три года!..

Парни за постройками курят одну сигарету за другой, как перед атакой. У Миши закончилась пачка – он забыл взять про запас из рюкзака.

Громкоговоритель методично повторяет: «Команда 47-дэ…»

– Сорок семь дэ – морфлот, три года, – дублируют пацаны.

– Сорок семь дэ – это ж моя команда! – не сразу доходит до Миши.

– Держись, братан, пронесёт, – поддерживают его пацаны. Кто-то хлопает его по плечу и суёт в руку зажжённую сигарету с фильтром.

Миша затянулся и закашлялся. Посмотрел на сигарету – кубинский «Партагас» – крепкие, блин… Миша курил такие, когда работал в монтажном цехе, – лучше «Астра», чем такие с фильтром… На кораблях тоже пушки есть – шутник – Амилахвари… Три года вращаются у Миши в голове. Он как бы примеряет их на себя, и получается – очень долго.

Тех, кто ещё шатается по плацу, пацаны тащат за постройки.

«Как крысы», – думает Миша. Ему вспомнилось, как дед, работавший на свиноферме, рассказывал, что, когда они разбросали отравленное зерно против крыс и несколько крыс отравились, старые крысы выставили у отравленных куч патрули и отгоняли молодых.

А по толпе бежали тральщики и эсминцы – пугающие иностранные слова. Вмиг загадочные эсминцы топились привычными для русского уха подводными лодками, а неопределённый морской флот постепенно становился определённо Северным.

– Атомные подлодки. Северный флот. Три года.

Подводных лодок не боится почти никто, даже атомных с их радиацией, и которые иногда тонут, как подлодка «Комсомолец». А чёрная форма у «дрозда» вообще классная. Но три года – это не два года! Это ясно всем. Три очень долгих года парализуют толпу призывников, как паук свою жертву.

Когда моряк проследовал обратно во главе небольшой команды, «девятка» выдохнула: «Севастополь, морская авиация. Два года!»

И тогда народ хлынул на мокрый плац, смеётся над своими страхами и наивно завидует счастливчикам.

– В натуре, повезло пацанам!..

– Не морская авиация, а береговая охрана!.. Сам ты авиация…

Это умничает осевший на «девятке» Ватсон, специалист по командам. Он потому Ватсон, что на любой вопрос сначала отвечает: «Чё я, доктор?», а потом уже выдаёт точнейшие сведения. Откуда он их берёт?..

Морская авиация, береговая охрана – какая уже теперь разница?.. Будет ещё много разных и интересных команд. На душе у Миши отлегло, хоть и было ещё немножко грустно. Но это была приятная грусть, с философским таким оттенком. «Всё, что ни делается, – к лучшему», – повторял он про себя – прицепилось.

Глава 6
СОРОК ДНЕЙ ДО ПРИКАЗА

– Часть-подъём!.. Форма одежды – три… – это издалека, не отсюда… Так хорошо ещё спится… Снится Надя, и её попа снится… Петров ни разу не видел Надиной попы в раздетом виде (всё произошло быстро и в темноте). Но теперь снится всё в свете, и попа… И уже эта казарма, шум… и чижи прыгают с верхних коек, словно это не чижи, а десантники.

Рассеивается попа и превращается в лицо капитана Лемиша. Во вполне реалистичное лицо капитана Лемиша. Петров смотрит в глаза Лемиша, а Лемиш смотрит в глаза Петрова. И так они смотрят с минуту. «Зайди в канцелярию», – говорит Лемиш и растворяется… а сон уже не идёт.

Чёрт!.. Полежал ещё, чтоб возбуждение до конца спало. Хотя в расположении пусто. Чижи убежали на зарядку. Старые выдвинулись с метёлками досыпать на территории под видом уборки.

Петров надел штаны. Достал из тумбочки мыльно-рыльные, выдавил зубную пасту на щётку и пошёл умываться.

Туалет дневальные мыли, видно, методом опрокидывания воды из ведра. На полу стоят лужи, вода из них ручейками стекает в решётку стока.

Петров долго укладывал под краном жёсткие почти чёрные волосы и смотрел в зеркало. Выкурил над очком в позе коршуна сигарету «Рейс», хорошенько подумал… Пошёл одеваться.

Эх… Какой сон был!.. Не мотая, Петров сунул ноги в портянках в сапоги. Запахнул посильнее полу кителя снизу – чтобы сзади не осталось складок. Бляху ремня сдвинул чуть вниз… Ну… пошёл, что ли…

В расположении ни души!.. И наряда не видно… Только чиж-дневальный засыпает на тумбочке66
  См.: Примечания.


[Закрыть].

– Юноша, маму потерял?..

«Юноша» очнулся, часто заморгал большими бесцветными ресницами.

– Не база регламента средств связи – скотобаза!.. Соберись… В наряде стоишь… Сколько служить мне, сегодня?

– Сорок…77
  Там же.


[Закрыть]

– Правильно… молодец… Не спи только – замёрзнешь… Кто воды в туалете поналивал?.. Где дежурный?

– Э-э…

– Э-э, а-а… – передразнил Петров дневального и стал спускаться по лестнице, насвистывая весёлый мотив.

О!.. Сегодня Вася Плющ по штабу…

– Вася, почему все сержанты – хохлы?

– Та иди ты… Я тебе потом объясню… Давай лучше покурим твоих посылочных…

– Я же говорю: все сержанты – хохлы… Пошли, угощу тебя… А ты мне послабление по службе сделаешь.

– Я тебе расслабление сделаю… Клизьмой…

В офицерском туалете Петров долго достаёт сигареты, набивая себе цену. Услужливый Вася приготовил спички:

– Ровно сороковник сегодня…

– Да… сорок… А ты чего в наряде?..

В штабе трещит телефон… Плющ вложил сигарету за ухо и выскочил из туалета… Ты смотри… можно подумать, это Васю с родной деревней соединили…

– Дежурный по штабу, старший сержант Плющ… Да… Так точно… Так я ж ему говорил… Есть… Понял…

Чего он рубится так?.. Старшиной уволиться хочет?.. Сорок дней… Потом ещё месяца два… Дембель в маю – всё… В декабре у тебя будет дембель!.. В новогоднюю ночь…

Петров докурил сигарету. Плюща нигде не видно… Да… а чего я здесь делаю?.. Канцелярия… Чего я там не видел?.. Будет Лемиш мозги компостировать… Может, он приснился мне?..

В канцелярии тоже никого. Петров прохаживается от стола к двери, осматривая новые обои, – у весенников дембельский аккорд был.

Остановился у книжного шкафа. Открыл дверцу… «Танки идут ромбом»… «Южнее главного удара»… МАТЕРИАЛЫ XXVII СЪЕЗДА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО… Макулатура!..

Сверху на шкафу лежит голубовато-серый дисциплинарный устав. Под массивным дыроколом наставление по стрельбе из РПК-74.

Петров взял дырокол. Взвесил его тяжесть в руке… Килограмма два!.. Поставил обратно.

Из окна топот сапог. Пробегают части. Их не видно за зеленью деревьев. Летний утренний воздух льётся в открытую форточку. Где-то с командного клацанье металла. Ещё и ещё… Цлакт-закл… цлакт-закл… цлакт-закл… Это не раздражает Петрова, он изучает через оконное стекло форму листьев… Тополь, наверное?.. Не пирамидальный просто…

За спиной открылась дверь. Петров оборачивается и получает удар кулаком в лицо. Не успевая сообразить, бьёт правой… добавочный левой. Лемиш летит в книжный шкаф. Петров бьёт ногой. Добивает левой ногой. На дверце шкафа трескается стекло, сползающего капитана осыпает осколками. Сверху падает устав. Срывается дырокол… Хрясь-сь!.. Наставление отскакивает Петрову под ноги.

«…Чаасть-шагом!..» Гулкий топот сапог несёт с лестницы через закрытую дверь и фанерные перегородки. Петров присел над Лемишем и нащупал пульс.