Текст книги "Мост дружбы"

Часть третья. МЕДВЕДЬ И ЯГУАР

Никогда в дебрях лесных

медведь и ягуар не были врагами.

Глава первая. ЛИГА ГОЛЫХ

Утром свежего майского дня мистер Медж, высокий, в меру полный, дышащий здоровьем джентльмен с энергичным, благообразным и довольным лицом, вышел в столовую раньше дочери. Он слышал, как она плескалась в ванной.

Войдя в крошечную гостиную, мистер Медж прежде всего открыл окно и всей грудью вдохнул свежий бодрящий воздух, подумав, что днем будет жарко.

Фальшиво насвистывая модную ковбойскую песенку, мистер Медж стал расхаживать по комнате, взяв в руки дистанционное управление телевизором. По всем программам шли утренние передачи и реклама. Наугад остановившись на одной из них и отбивая ногой ритм поп-музыки, сопровождавшей рекламу, он на ходу поглядывал на экран, где ему предлагали приобрести новый компьютер, способный не только сыграть с хозяином в шахматы, но и «думать за него» во время бизнеса. Мистер Медж изобразил сомнение на гладко выбритом лице и усмехнулся. В шахматы он не играл, а на бирже играть мечтал. Однако деньги любой «смышленой машине» он не доверил бы, впрочем, как и любому «смышленому малому». К тому же ему нужен был не столько компьютер, сколько его стоимость в наличных для пополнения его тощего бумажника.

Подойдя к журнальному столику, он принялся перебирать свежие газеты, которые успел вынуть из-под входной двери, но отвлекся вкрадчивым голосом дикторши, убеждавшей воспользоваться кредитом фирмы всего лишь на один день. Но на какой! На полярный! Пока солнце не зайдет на Северном полюсе, вы можете не беспокоиться о выплате долга, любезно улыбнулась в заключение очаровательная леди.

Мистер Медж подмигнул ей и вздохнул. «Ах, этот кредит, эти льготные условия! Как все это знакомо! Его прелестный коттедж на тенистой улице нью-йоркского пригорода Флашинга с тремя комнатами вверху и двумя внизу не будет уже его собственностью, если через неделю он не выплатит очередной взнос в семьсот сорок долларов. Жизнь в кредит подобна часам, которые обязательно остановятся, если их не завести». Владелец коттеджа снова вздохнул. «Ах, эти финансовые затруднения! Как трудно в жизни оставаться честным человеком!»

Весело заскрипели ступеньки крутой лесенки. Мистер Медж потер ладони и в предвкушении завтрака прошел в столовую.

Через открытую дверь он видел чистенькую кухню и мелькавшую там тоненькую фигурку дочери в утренней пижаме.

Он сел спиной к двери и сделал вид, что внимательно читает захваченную из гостиной газету.

Амелия тихо подкралась к нему сзади и, топнув ножкой, крикнула звонким мальчишеским голосом:

– Руки вверх, если вам дорога жизнь!

Джентльмен изобразил на лице испуг и выронил из рук газету.

Амелия целились в него носиком кофейника, из которого струился ароматный пар. В другой руке она держала тарелку с поджаренными ломтиками хлеба.

– Я могу заплатить выкуп, – дрожащим голосом произнес мистер Медж.

– Платите, – крикнул очаровательный гангстер, подставляя свою щечку, еще не покрытую пудрой.

Подвергшийся нападению джентльмен должен был десять раз поцеловать ее, заменяя тем выплату десяти тысяч долларов. Так издавно заведено было в доме Меджей со времени, когда мать Амелии, миссис Эмма, бросила семью, уехав с голливудским актером на «тот берег» (в Калифорнию).

После традиционной шутки отец и дочь принялись за завтрак.

– Деди, – сказала Амелия, встряхивая локонами и капризно надувая губки. – Опять вы уткнулись в свои газеты. Это неприлично, и я их терпеть не могу.

– Дорогая, надо же иметь представление, что происходит в мире, – оправдывался мистер Медж, отлично зная, с какой жадностью накинется дочь на газеты, едва появится в них снова ее имя, как в дни, когда она была похищена гангстерами перед началом процесса «Рыжего Майка» с обвинением Майкла Никсона в ее убийстве.

– Ну и что вы выловили нового в этом мире? – с деланным равнодушием поинтересовалась Амелия, по-хрустывая поджаренными хлебцами.

– Хотя бы то, что этот… ээ… ваш знакомый, мистер Майкл Никсон, все-таки выбран сенатором от штата. И под любопытным лозунгом: «Мосты вместо бомб!»

– Слышать о нем ничего не хочу! – вскипела Амелия, заткнув уши, и затараторила, впадая почти в истерический тон: – Ненавижу мосты, паровозы, лифты, лифчики, колготки, школы, библиотеки, конгресс!

– Однако в конгрессе и будет теперь он заседать.

– Если бы вы знали, на что он меня толкал! Подсунул книжку какого-то монаха, Кампа… Кампанеллы, что ли, который описывал коммунизм в своем Городе Солнца. Это ужасно, деди! Общие жены! Принудительное деторождение от насильственно соединенных пар, как на конном заводе! Вот к чему приведет мост через Северный полюс, по которому русские будут экспортировать к нам свой коммунизм.

– Право, бэби, насколько я знаю, у них общая собственность на заводы, а не на жен.

– Это пропаганда, деди, рассчитанная на таких простаков, как вы! Они безнравственны! У них в Ледовитом океане целый архипелаг островов, обнесенных колючей проволокой. И там в страхе перед окружающими льдами со злобными белыми медведями содержатся все те, кто против общности жен и всего прочего, коммунистического…

– Опять вы немножко путаете, бэби, первые шаги с жалкой группой изгнанных из Советской страны, – мягко возразил мистер Медж.

– Я ничего не путаю! Так говорят все просвещенные люди вокруг. Русские ворвутся сюда по своей трубе, чтобы всех американок загнать в дома терпеливости.

– Может быть, «терпимости»? – поправил мистер Медж.

– Ах, мне все равно! Я иду войной на все на свете.

– Вы что-то задумали, бэби? Надеюсь, не похищение ядерной бомбы?

– Разумеется, нет! Но мне понадобится ваша небольшая помощь.

– Советом?

– Нет, долларами. Вы должны одинаково одеть всех нас, создавших Лигу борьбы с цепями культуры.

– Ах, бэби, вы явно преувеличиваете мои возможности, считая, что я могу приобрести гардероб для целого батальона рвущих цепи молодых леди. Если вы сможете из своих карманных денег одолжить мне пять долларов, то мы еще месяц будем смотреть телевизионные передачи.

– Что? Остаться без телевизора в такую минуту? Вы с ума сошли, деди! Во что же мне одеться? Ведь надо ехать.

– Куда, бэби?

– Сегодня первый день открытия Нью-йоркской международной выставки реконструкции мира. Удачный момент, чтобы уничтожить этот опасный проект моста к коммунистам, а заодно и все мосты, пароходы, паровозы, билдингн…

– Да, да, галстуки, шляпы, накидки, – в тон ей продолжал мистер Медж.

– Не издевайтесь надо мной! Вам никогда не понять модных стремлений молодежи, потому что вы безнадежно устарели. Раз вы не можете одеть меня и подруг, я пойду раздеваться.

– Бэби, остановитесь. Что вы имеете в виду?

– Жаркий день и купальный костюм, обтягивающий тело. И все мы, члены лиги, отправимся на выставку в купальниках. Я сейчас обзвоню всех подруг по телефону. И при всем американском народе мы, как дети самой Природы, заявим протест против самоубийственных мостов и других цепей культуры. Мы сумеем высмеять этого неуклюжего инженера Герберта Кандербля и тех, кто въезжает по коммунистическому мосту в американский сенат.

И Амелия, хлопнув дверью, вышла из столовой.

Мистер Медж откинулся на спинку стула. Может быть, здесь что-то есть? На мосту, как бы то ни было, окажешься на виду.

До сих пор мистер Медж делал свой бизнес под видом «прогрессивного политического босса», берущегося «провести в сенат паршивого пса против апостола Павла», как говорится в американской поговорке.

Но прогрессивные взгляды не всегда привлекали претендентов на политические посты, и мистер Медж давно уже оставался не у дел.

«Надо, пожалуй, пока не поздно, ухватить за хвост удачу! – решил мистер Медж. – Пора выбирать путь для преуспевания».

Меньше чем через час автомобиль Амелии остановился на огромном бетонном поле. Здесь машины посетителей второй Нью-йоркской международной выставки, посвященной реконструкции мира, образовали целый город с широкими авеню, перпендикулярно расположенными к ним стритами, площадями и бензоколонками, похожими на памятники.

Пешком пройдя сквозь этот лабиринт машин, отец и дочь оказались перед входом на выставку.

Видя кого-либо из так же экстравагантно одетых, вернее, раздетых молодых девушек, прибежавших сюда как бы прямо с пляжа, Амелия запускала в рот пальцы и пронзительно свистела. Вскоре она оказалась в окружении целой ватаги «купальщиц», лишь слегка прикрытых прозрачными туниками.

День выдался жаркий, словно на дворе был не май, а нью-йоркский жаркий июль. Лишь это могло оправдать нашествие купальщиц, как выразился кто-то из привыкших ничему не удивляться посетителей выставки, которые, впрочем, прибыли сюда, чтобы удивляться.

Дорогу им преграждали турникеты с вращающимися крестами, автоматически отсчитывающими количество посетителей.

– Деди! Я командую правым флангом. Мы атакуем павильон завтрашних дней. Вы, как прогрессивный деятель, разведаете территорию русского павильона. Х-ха! Воображаю сенсацию – отец и дочь на диаметральных полюсах. Долой реконструкцию! Да здравствует первобытная красота!

Мистер Медж послушно ретировался, имея кое-что на уме. Он пообещал дочери рассказать обо всем, что выставлено в русском павильоне.

Мисс Амелия Медж была чрезвычайно возбуждена. Ее маленький приятный носик, казалось, был вздернут сегодня особенно высоко. Голубые глаза потемнели от возбуждения. Она часто встряхивала головой, отчего ее локоны рассыпались по голым плечам. Она походила на сказочного принца, отправляющегося на сказочный подвиг, но забывшего одеться.

Павильон «Завтрашних идей» был построен в фантастическом стиле. Он представлял собой поставленный на вершину конус, стеклянные стены которого угрожающе нависали над испуганными прохожими.

– Смотрите, – обратилась к своим спутницам мисс Амелия, – вот чем хотят поборники реконструкции заменить красоты природы, дарованные нам богом!

– Ок-ки док-ки! – весело отозвались девушки, что означало на самом залихватском жаргоне предельное одобрение.

Мисс Амелия решительными шагами направилась в павильон.

– Хэллоу!

Когда мисс Амелия произносила свое «хэллоу», оно звучало у нее прелестно. Это были звуки одновременно и вкрадчивые, и задорные, и ласковые, и вызывающие. Они повышались на последнем звуке и от этого казались и приветствием и вопросом.

– О-о! – молодой человек, гид павильона, восхищенно смотрел на мисс Амелию, обратившуюся к нему.

– Мы хотим видеть инженера Герберта Кандербля.

– О-о! – просиял гид. – Видеть мистера Кандербля? О'кэй, мэм!

Гид сделал знак девушкам следовать за собой.

Ватага леди в купальниках с развернутым транспарантом: «ДОЛОЙ ЦЕПИ КУЛЬТУРЫ!» шумно перешла в зал «Павильона завтрашних идей». И сразу остановилась в нерешительности.

Но их предводительница, мисс Амелия Медж, словно запущенная со старта ракета, вырвалась вперед, не обращая внимания на дующий ей в лицо леденящий ветер. Ее прозрачная накидка затрепетала у нее за спиной, а холод ожег обнаженное тело.

– Инженера Герберта Кандербля! Мы требуем Герберта Кандербля, распространителя вредных идей! – кричала мисс Амелия Медж, обращаясь к учтивому гиду в униформе, почтительно обратившему ее внимание на развернувшуюся перед нею картину.

Казалось, Амелия с подругами вбежали на заснеженный берег, на который вздымались торосами льды. Дьявольски холодный пронизывающий ветер гнал ледяные поля, круша и разламывая их.

По берегу размашистой походкой, одетый в теплую доху, шел высокий человек с удлиненным лицом.

Амелия поняла, что это и есть вызванный ею инженер Герберт Кандербль.

– Хэллоу, эй вы там, мистер Кандербль! – звонко постаралась крикнуть она, но стучащие зубы помешали фразе прозвучать достаточно дерзко.

Меж тем тепло одетый Герберт Кандербль, казалось, не слыша, но видя посетителей, обратился к ним:

– Леди и джентльмены. Рад приветствовать вас на берегу Ледовитого океана, вынужденный принести вам извинения за не слишком приятный вам северный ветер, но, как узнаете дальше, он имеет некоторый символический характер.

– Не морочьте нам голову, – стуча зубами, прервала его мисс Амелия Медж, ощущая, что тело ее покрывается гусиной кожей. – Мы пришли сюда протестовать против цепей культуры, к которым вы хотите добавить еще и мост к врагам цивилизации!

Амелия хотела вложить весь свой гнев в эти слова, но из-за холода, перехватившего ей горло, у нее получился какой-то жалобный писк.

– Ветер, леди и джентльмены, ощущаемый вами сейчас, – это символ дыхания холодной войны, парализовавшей мир в последние годы. Вы видите северный берег нашей родины и чувствуете ветер, от которого нет укрытия в мире.

– Мы не хотим слушать вас! – крикнула на этот раз отчетливо мисс Амелия Медж.

И опять Герберт Кандербль никак не реагировал на этот возглас, словно был глух или слова «внезапной посетительницы» северного берега Аляски звучали с пляжа Флориды.

– Надеюсь, вы, уважаемые леди и джентльмены, достаточно ощутили неприятность ледяного дуновения, поэтому я перехожу к следующей части программы.

Амелия почувствовала приятное теплое дуновение. Ледяное море исчезло, уступив место исполинскому земному шару.

– Мы как бы видим нашу планету из космоса со стороны Северного полюса, – говорил теперь Герберт Кандербль, успевший скинуть свою меховую доху. В руке он держал длинную указку.

– Мне хотелось бы обратить ваше внимание, леди и джентльмены, на очертания материков, разделенных Полярным бассейном. По воле природы контуры эти весьма многозначительны. Не требуется большого воображения, чтобы увидеть, что континент, на севере которого расположен Советский Союз, представляется нам исполинским белым медведем. А теперь взгляните на противостоящий материк с северным нашим штатом. Не правда ли, он напоминает ягуара? И два могучих царя природы как бы обращены друг к другу носами, разделенные Беринговым проливом.

Действительно, за фигурой говорившего Герберта Кандербля на огромной фотографии земного шара (или глобуса, если смотреть на него сверху, со стороны Северного полюса), по краям материков пробежала линия, а очерченные ею пространства окрасились в разные цвета, и перед изумленными посетителями на планете появились два могучих символа земной природы: белый медведь и ягуар, почти соприкоснувшиеся носами, готовые, казалось бы, броситься друг на друга. Впрочем, никогда в дебрях лесных медведь и ягуар не были врагами.

– Их разделяет меридиан, проведенный через Берингов пролив. Столь слабое препятствие как бы отделяет их один от другого, – продолжал Кандербль. – Но… если только что испытанный вами холод отражал взаимную ненависть и готовность растерзать друг друга, то другой меридиан, тоже проходящий через Северный полюс, не разделяет этих двух могучих властителей континентов, а по прямой линии соединяет их. Это, леди и джентльмены, трасса предполагаемого подводного плавающего туннеля, позволяющего установить железнодорожное сообщение, где поезда промчатся между СССР и США за какие-нибудь два часа.

Ответом на слова Герберта Кандербля было чихание. Очевидно, холодный ветер и легкое одеяние посетительниц сделали свое дело и вместо протеста, который хотела сейчас провозгласить, команда Амелии Медж могла лишь хором чихать, утирая полупрозрачными плащами-накидками, заменившими носовые платки, сразу покрасневшие носики.

Однако чихание и насморк не могли умерить гнева мисс Амелии, и, пересилив досадную помеху, она закричала бесчувственному инженеру:

– Эй вы там, болтун от техники! Нам не нужны ваши мосты и общность жен по коммунистическим законам! Нам ненавистны ваши цепи культуры. Нам нужен голый человек на голой земле.

– Если не ошибаюсь, леди, эти слова принадлежат одному русскому писателю дореволюционного времени, какому-то малоизвестному…

Амелия обернулась на эти обращенные к ней слова и обомлела. Это произнес инженер Герберт Кандербль, но не тот, с указкой около сфотографированного из космоса земного шара, а совершенно такой же Кандербль, но стоящий рядом с ней.

– Не удивляйтесь, леди, – продолжал инженер. – Вы смотрели на топографическое изображение, к которому совершенно напрасно обращаться с гневными протестами. Однако я готов все выслушать, а главное, предложить вам согреться стаканом коктейля у меня в кабинете вот за той дверью.

Мисс Амелия не могла прийти в себя. Обернувшись, она заметила, что ее «армия врагов культуры», стремясь согреться, оставила предводительницу, выскользнув под теплое солнышко наружу.

Она же все еще дрожала от недавнего холодного ветра.

– Зачем вам понадобился этот гнусный ветер? – прошептала мисс Амелия Медж.

– О, только для того, чтобы ассоциировать у посетителей выставки эти неприятные ощущения с холодной войной, жертвами которой все мы являемся. Так прошу вас. Стаканчик горячего вам сейчас не повредит.

Сама не зная почему, мисс Амелия пошла следом за Кандерблем.

Глава вторая. ВКУС СЛАВЫ

Братья Корневы снимали вблизи от выставки одну из комнат второго этажа коттеджика старого чеха, упрямо называвшего свой город «Нев-Йорк» (как пишется).

Стоя перед зеркалом с электробритвой в руке, Степан говорил брату:

– Мы с тобой, Андрюша, так заработались и дни и ночи в своем павильоне, что не знаем об американском отклике на замысел Арктического моста. Вчера, когда ты уходил, со мной говорил какой-то американец, мистер Медж. Он сообщил, что в павильоне «Завтрашних идей» американский инженер Герберт Кандербль тоже экспонирует подводный плавающий туннель через Северный полюс.

– Кандербль? Да это ж Сурен его сагитировал! Я сразу пойду в этот павильон, посмотрю, что там, а ты иди к нам без меня.

На том и порешили.

Но когда Андрей подходил к павильону «Завтрашних идей», коническому зданию, как бы поставленному на срезанную вершину, то от него уже отъехал электромобиль с мистером Меджем, который вез инженера Кандербля на свидание со Степаном Корневым, так они накануне договорились.

С этого знакомства должно было начаться деловое сотрудничество русских и американцев, в котором мистер Медж рассчитывал сыграть не последнюю роль.

А следом за этим двухместным электромобилем в одноместном электромобильчике ехала мисс Амелия Медж. Взволнованная своей предстоящей ролью, она двигалась левее черты, обозначавшей зону питания токами высокой частоты, напрасно расходуя аккумуляторы.

Электрические машинки, похожие на педальные автомобили, стали излюбленным средством передвижения на выставке.

Опустив никелевую монетку в кассовый аппарат электромобильчика, Амелия получила возможность проехать еще пятьсот футов. Однако, пройдя едва двести футов, машинка остановилась. Амелия напрасно нажимала педаль – «эчифкар» (экипаж высокой частоты) не двигался.

Амелия решила, что требуется еще никель, но опустила его не в ту щель, и из-под сиденья зазвучал записанный на тонфильме голос диктора:

– Уважаемые леди и джентльмены, вы проезжаете мимо павильона, напоминающего своим видом письменный стол. Это символично, ибо здесь вы познакомитесь с последним словом компьютерной техники, автоматическим секретарем, который… – и механический гид стал перечислять все, на что был способен автоматический секретарь, который меньше всего нужен был мисс Амелии Медж.

– О, леди! – услышала она голос сзади, решила, что этот несносный гид будет уговаривать ее купить чудо кибернетики, и не обернулась.

– О, леди, осмелюсь спросить вас, – повторил тот же голос.

– Что такое? – возмущенно оглянулась мисс Амелия, и увидела почтительно склонившегося над нею негра в голубой униформе с белыми отворотами.

– Леди ехала не по черте, под которой проложен питающий провод. У машины леди разрядились аккумуляторы. На черте токи высокой частоты возбудят в обмотке эчифкара ток и зарядят аккумуляторы.

– Ах, везите меня, куда хотите!

Негр проворно покатил Амелию, пока машинка не стала на черту.

– Теперь леди может ехать, – поклонился негр.

– Ах эти проклятые цепи культуры! – пробормотала Амелия, стиснув зубы, и нажала на педаль.

Оживший экипаж легко покатился по цветному асфальту. Но эчифкар с мистером Меджем и Кандерблем бесследно исчез.

Амелия не знала куда ехать, но нашла на панели название советского павильона и нажала под ним кнопку. Теперь эчифкар доставит ее по назначению даже без ее помощи.

И через некоторое время она действительно оказалась перед советским павильоном.

По обеим сторонам широчайшей лестницы стояли два высоких пилона из белого мрамора. От них, словно распахнутые створки, в обе стороны шли два подковообразных крыла павильона. По ступенькам поднимались люди, по сравнению с сооружением казавшиеся пигмеями.

Сверкающие белизной пилоны соединялись прозрачным арочным сводом, наполненным водой. Это выглядело гигантским аквариумом, образующим над лестницей виадук. На поверхности воды плавали льдины, а на одной из них даже находился белый медведь.

В воде можно было различить проходящую подо льдом трубу. Она стремилась всплыть, удерживаемая канатами, делавшими сооружение похожим на перевернутый цепной мост, который не падал, а рвался вверх.

Плавающий туннель ажурной аркой висел над лестницей, как бы знаменуя собой ворота в будущее, которое выглядело необъятной океанской синевой. Павильон был построен на морском берегу.

Амелию не занимала грандиозность необычного здания. Ее вели иные чувства. Заметив в толпе отца с Гербертом Кандерблем, она стала пробиваться к ним через толпу, применяя приемы бокса ближнего боя.

– Хэллоу, Герберт, дружище! – звонко крикнула она, достигнув цели. – Вот и я здесь. – И она обменялась с отцом многозначительным взглядом. – Ну как? Осилим мы с вами эту штуковину? – И она протянула вверх руку. – Мы с моим старичком, – она взглянула на мистера Меджа, – решили помочь вам, Герби! О'кэй? Вы не против? Мы вступили с русскими в технологическое состязание. И не проиграем. Не так ли?

И она победно оглянулась, сразу приметив в толпе приглашенных отцом репортеров.

– Я так соображаю. Строить такую трубу надо сразу с двух сторон. Как вы считаете, Герби?

– Разумеется, – мрачно отозвался Кандербль, оглядывая Амелию, одетую уже не в купальник с прозрачным плащом, как вчера, а броско, в самое модное платье слепяще-оранжевого цвета.

– Бэби, бэбк! – с деланным упреком твердил мистер Медж, но дочь не обратила на него внимания, продолжая:

– Надо сделать всех американцев заинтересованными участниками этого дела. Я все обдумала, как вы просили.

Брови мистера Кандербля удивленно поползли вверх.

– Ха! Конечно! Он уже забыл. Вот это память! И у такого гениального инженера. Он, пожалуй, не помнит, что завещал нам Джефферсон. Или кто победил на последнем конкурсе красоты. Завтра он и меня забудет. Вот что значат забитые техникой мозги!

Окружающие рассмеялись. Амелия же продолжала, уловив щелканье фотоаппаратов и жужжание кинамо:

– Мы устроим гонки! Подводные гонки! О'кэй? Кто раньше доберется до Северного полюса, русские со своим азартом или американцы с их инициативой и предпринимательством? Мы ведь уже состязались. В мировую войну – кто оккупирует больше Германии. В космосе пришлось догонять. Вчера бомбы, завтра – мост. Теперь нужен грандиозный тотализатор. Ни одной американской семьи без купленного билета в расчете на выигрыш. И пари без ограничения суммы! Эй, парни, хэллоу! Кто ударит со мной по рукам пока на десять долларов, а потом на десять тысяч!

Амелия оказалась в центре внимания. Кандербль не знал, как реагировать на атаку экстравагантной леди, с которой он имел вчера неосторожность распить коктейль, стараясь отогреть ее после символического ветра холодной войны. Однако, по существу, ее слова не расходились с его планами.

Толпа, проходящая в советский павильон, увлекла их за собой. Внутри один из отделов был посвящен проекту Арктического моста. Посередине зала стоял огромный макет земного шара с морями и материками. В Северном Ледовитом океане под кромкой льда отчетливо вырисовывалась прямая линия, ведущая из Мурманска на Аляску. В углу зала помещалась часть туннеля, выполненного в натуральную величину. Здесь же стоял и настоящий, готовый в путь вагон. Столпившиеся около него посетители старались заглянуть внутрь. В дальнем конце зала у стола с моделями механизмов Арктического моста стоял высокий крепкий человек с энергичным лицом.

– Мистер Корнейв, – обратился к нему Медж. – Разрешите познакомить вас, как автора замечательного проекта, со светилом американской техники мистером Гербертом Кандерблем.

Степан Корнев немного смутился.

– Я очень рад, – сказал он, старательно выговаривая слова. – Имя Герберта Кандербля знакомо мне со школьной скамьи.

Герберт Кандербль дружески похлопал Степана Григорьевича по плечу:

– Хелло! Жалею, что я не знал вашего имени прежде.

– Зато теперь его будет знать весь мир! – вставил мистер Медж. – Мистер Корнейв, я взял на себя смелость пригласить нескольких американских парней для интервью с вами.

Степан Григорьевич смешался:

– Мне не хотелось бы одному давать какие бы то ни было интервью, ибо… я не являюсь…

– Какие пустяки, мистер Корнейв! – перебил Медж и сделал знак рукой.

Зажужжали кинамо, несколько джентльменов в соломенных шляпах защелками затворами фотоаппаратов. Мисс Амелия засуетилась, стараясь попасть в поле зрения объективов.

– Прошу вас, сэр, – кричал один из репортеров. – Пожалуйста, улыбнитесь. Вот так! Еще, еще! Приветливей. Скажите несколько слов американскому народу от лица автора проекта, призванного поставить крест на гонке вооружений.

– Говорите, говорите, старина! – подбадривал Степана Медж. – Я помогу вам. Уже сегодня вечером это будет звучать со всех нью-йоркских телеэкранов.

– Ах, сэр! Мы все так просим вас! – с очаровательной улыбкой вмешалась Амелия.

Степан Григорьевич пытался сопротивляться, но его буквально рвали на части. Кто-то пожимал руку, кто-то совал цветы, выкрикивали что-то о человеке, который поймал первым на земле самую простую и самую замечательную идею, достойную американцев. К губам Степана Григорьевича поднесли микрофон.

– Говорите же, коллега, – снисходительно посоветовал Кандербль. – У нас любой бизнес начинается с рекламы. Грех от нее отказываться.

«И в самом деле, – подумал Степан. – Разве я не обязан даже и без Андрюши популяризировать его идею, за которую боремся вместе. Надо ловить миг накала их интереса».

Недостаточно владея английским языком, Степан Григорьевич, заговорив, по существу, лишь повторял подсказанные Меджем слова, которые, очевидно, были наиболее подходящими и для этого случая, и для американских нравов. Он сам не смог бы повторить сказанного о мосте, о мире, о значении сближения народов…

– Браво! Браво! – кричали окружающие.

Кандербль взял Степана за плечи, отвел его в сторону, сам освободившись наконец от опеки Амелии.

– Какой род тяги избрали вы? – спросил он Степана.

– Предусмотрено бегущее магнитное поле развернутого вдоль всего туннеля электрического статора, – пояснял Степан.

Кандербль присвистнул.

– Сколько же вам понадобится меди, мистер? Я предложу вам совместную разработку мотора, который сэкономит миллионы и миллионы. И все пополам. Кажется, так говорится у вас, у русских?

Степан не знал, что ответить, и нерешительно сказал:

– Разумеется, мы не откажемся ни от какой новой технической мысли, полезной будущему строительству.

– Будущему строительству? – спросил Кандербль. – Хочу заразиться у вас оптимизмом. И не только заразиться, но и безнадежно заболеть им! – И он рассмеялся. – Заходите ко мне в павильон и вместе обмозгуем одну из идей завтрашнего дня. О'кэй?

– Я зайду, непременно зайду, – пообещал Степан.

– Извините меня, господин Корнев, – сказал кто-то на чистом русском языке.

Перед Степаном стоял коренастый седой японец.

– Позвольте познакомиться. Усуда, доктор медицины. Почитатель вашего ослепительного инженерного таланта. Ярый приверженец вашей затеи.

Позади Усуды стояла его дочь. О'Кими рассматривала человека, дерзнувшего сдвинуть континенты.

– Я бы хотел спросить вас, – продолжал японец, – какие аргументы вы имеете против своих конкурентов: скажем, самолетных компаний и ледоколов, проводящих суда через льды.

– Самые убедительные, господин Усуда. Экономика! И сохранение нашей среды обитания. Корабли, даже вслед за ледоколами, чтобы одолеть арктические льды, вынуждены затрачивать такое количество топлива и так загрязнять им океаны, а самолеты, тратя еще больше топлива, загрязнять воздух планеты, что способ доставки пассажиров и грузов по подводному туннелю почти без всякой затраты энергии и без всякого вредного воздействия на окружающую среду в грядущем будет признан предпочтительным по сравнению со всеми видами межконтинентальных сообщений. Арктический мост – это первая трасса на нашей планете, которая покроется целой их сетью.

– Прекрасный совет, – отозвался японец. – Мы в Японии, не имеющей своего топлива, как никто другой, поймем преимущества вашей системы транспорта. Моя дочь О'Кими, корреспондентка нашей газеты, сейчас запишет все вами сказанное.

– Браво! – сказал Кандербль, когда Степан перевел ему свой ответ японцу. – Теперь покажите мне, как вы решали некоторые детали вашего проекта.

Степан, сам не замечая, стал говорить о технических решениях, не употребляя слова «мы», само собой получалось у него, что решения эти найдены им, Степаном. И вдруг он запнулся. Сбоку от него стоял бледный Андрей. Он ничего не сказал Степану, только посмотрел на него. Но старший брат съежился, смешался и, чтобы выйти из положения, шепнул Андрею:

– Андрейка, так надо. Я тут без тебя отдуваюсь. Но сейчас представлю тебя Кандерблю. Мистер Кандербль, – обратился он к американцу, – позвольте познакомить вас с моим младшим братом…

Он не успел договорить, потому что Кандербль бесцеремонно перебил его.

– О! Младший брат? Он тоже инженер? Молодой инженер? Это очень хорошо, когда младший брат помогает старшему. Я очень рад познакомиться с вами, мистер Кронейв-младший. Неужели я где-то видел вас? Ах, эти ошибки памяти. Я очень рад, очень!

Андрей не напомнил Кандерблю о их прежней встрече в Средиземном море.

О'Кими меж тем наблюдала за Степаном Корневым, слова которого записала в крохотный блокнот. Узнав о необыкновенном проекте, она не раз думала о его авторе, но представляла его совсем иным, чем Степан с его тяжелыми чертами, спокойными глазами, уверенными движениями. Но, несомненно, он был сильным человеком. Очевидно, таким и надо быть дерзающему.

Степан же, заметив ее изучающий взгляд, обратился к ней:

– Позвольте представить вам, госпожа О'Кими Усуда, моего брата, Андрея Корнева, автора проекта Арктического моста.

О'Кими засияла, но постаралась скрыть это за вежливой улыбкой приветствия, протягивая руку Андрею. Она обрадовалась, как девочка. Может ли быть подобное! Ведь она именно таким, как брат первого Корнева, и представляла себе романтического автора Арктического моста.