Текст книги "Мы верим в наше призвание"

Очарованные историей

Выше я писал, что на всех кафедрах факультета работали талантливые люди, но главной, определившей мою судьбу, была кафедра истории СССР. Огромную роль в моем становлении как ученого и человека сыграл Дмитрий Сергеевич Бабурин (1909–1982) – мой первый научный руководитель, заведующий нашей кафедры. Рамки данной работы не позволяют дать исчерпывающую характеристику его научного творчества.

Приведу лишь оценку видного историка, знатока XVIII века профессора Н.И. Павленко (1916–2016) о монографии Д.С. Бабурина «Очерки истории мануфактур коллегии», вышедшей в 1939 году: «…с тех пор прошло четыре десятилетия, но фундаментальное исследование выдержало испытание временем и не утратило своего значения по сей день. В те годы монографических исследований, а тем более выполненных на основе широкого использования неопубликованных источников, насчитывалось единицы. Это дает основание считать Дмитрия Сергеевича одним из основателей советской исторической науки»[4]4
  Киселев А.Ф. Кафедра. Профессорские розы. М., 2006.


[Закрыть].

Удивительно точными оказались слова профессора А.Г. Кузьмина, крупнейшего специалиста древнерусского летописания, по случаю 90-летия со дня рождения Дмитрия Сергеевича: «Д.С. Бабурин жертвовал своими недюжинными научными возможностями, чтобы расчистить дорогу другим. Тем, кого считал талантливыми и способными в перспективе принести большую пользу науке, образованию, молодежи». А.Г. Кузьмин продолжил: «Дмитрий Сергеевич чувствовал, что мы живем в постепенно угасающем обществе, и бился за то, чтобы здоровыми были его детища – кафедра и факультет, то есть вкладывался в дело, на которое мог максимально влиять»[5]5
  Там же.


[Закрыть].

В конце 60-х – начале 70-х годов ХХ века Д.С. Бабурин ставит перед собой задачу сформировать такой коллектив кафедры, который и после его ухода на десятилетия обладал бы высоким научно-педагогическим потенциалом. Он пригласил на кафедру таких высоких профессионалов, профессоров, как Н.И. Павленко, А.Г. Кузьмин, В.Б. Кобрин, В.Г. Тюкавкин. Докторские диссертации защитили Э.М. Щагин и Р.М. Введенский, в качестве ассистентов на кафедре были оставлены выпускники 1973 и 1974 годов – будущие профессора Л.М. Ляшенко и А.Ф. Киселев.

Для Дмитрия Сергеевича русский язык был такой же святыней, как и родная история. Поэтому неслучайно в долгих беседах со своими аспирантами на даче в Ильинке Дмитрий Сергеевич так много размышлял о русской классике, о новинках отечественной словесности, о полемике на страницах литературных журналов. Эти периодические издания он нас буквально обязывал читать, имея в виду, что наша будущая преподавательская деятельность невозможна без общей эрудиции, широкого кругозора, своеобразной, как говорил Дмитрий Сергеевич, «шлифовки» и «огранки» профессиональной подготовки историков. Он сочетал в себе любовь к делу и к ученикам, а в этом, по определению Л.Н. Толстого, и заключается совершенство Учителя.

Д.С. Бабурин любил понятие «просвещение» и рассматривал его как феномен национальных традиций, подчеркивая, что просвещения вообще, абстрактного, без национальных корней не существует, как не существует без них и искусства, культуры, образования и воспитания. Система образования тоже несет на себе печать исторической судьбы, характера своего народа и должна отвечать глубинным и сущностным потребностям нации.

По глубокому убеждению Дмитрия Сергеевича, главная задача просвещения – противостоять кризису человеческого духа, помнить о том, что люди веками очень заботились о приумножении материальных благ и гораздо меньше о своем духовном здоровье. Образование и воспитание призваны, прежде всего, обеспечивать нравственное и духовное становление подрастающих поколений, а не просто готовить их к благополучной жизни. Недаром Д.С. Бабурин говорил, что ценит в человеке не столько ум, сколько сердце, душу и совесть, ибо, не обладая последними, умный человек становится источником малых и больших бед как для окружающих, так и для себя. Скептически Бабурин относился и к понятию прогресса, замечая, что прогрессирующим бывает и паралич.

Как-то в ноябре 1977 года Д.С. Бабурин предложил мне съездить в Троице-Сергиеву лавру послушать акафист Богородице. Поехали. Дмитрий Сергеевич за рулем своих «жигулей» первого выпуска. Отстояли вечернюю службу, прослушали удивительное церковное пение. Вышли во двор семинарии. Подмораживало. На фоне безоблачного неба отчетливо и рельефно выделялись синие с золотыми звездами купола лавры. Повернувшись ко мне, Дмитрий Сергеевич спросил: «Ну как, понравилась служба? В этом пении звучит и живет наша история, душа народа, и вот когда эти звуки зазвучат в тебе, вот тогда и поймешь, что такое наша история». В нем они звучали до последних минут жизни.

Дмитрий Сергеевич любил жизнь. Не уставал восхищаться природой. Выращивал цветы и шутил, что, когда будет трудно, с табличкой «Профессорские розы» пойдет торговать на рынок. По-детски ждал, когда весной распустятся крокусы. Любил кормить синиц. Умер на даче в Ильинке, присев на порог, от очередного инфаркта 5 декабря 1982 года.

Подготовил Дмитрий Сергеевич себе и смену. Приглашенный из Иркутска профессор В.Г. Тюкавкин (1928–2002) стал достойным преемником Д.С. Бабурина и более 30 лет возглавлял коллектив. Он впервые появился на кафедре в 1974 году, тогда ему было 50 лет, но выглядел намного моложе. Среднего роста, плотного телосложения, с зачесанными назад русыми волосами, правильными чертами лица и доброй улыбкой, Виктор Григорьевич буквально излучал основательность, уравновешенность, надежность человека, знающего себе цену, но ценящего и других людей.

Годы занятий отечественной историей выработали у Виктора Григорьевича своеобразный оптимизм. Он считал, что как бы ни были глубоки разломы и разрушительны взрывы войн и революций, они не в силах положить предел исторической преемственности. Исконное, глубинное, выстраданное даст о себе знать; оно будет жить и проявит себя неожиданно, но всегда своевременно. В борьбе традиции и революции будущее за традицией. Однако и революция не исчезает бесследно: рожденные ею идеи и бытие переплавляются в новую традицию, органически связанную с предшествующим историческим опытом.

Поэтому каждое следующее поколение должно приходить в полный драм и трагедий, но вместе с тем светлый и радостный мир не для того, чтобы утверждаться за счет опрокидывания сложившихся традиций, а лишь затем, чтобы вписаться в них и приумножать созданное теми, кто жил и творил прежде. Такая позиция поможет человеку обрести прочный фундамент, осенит жизнь высоким нравственным светом, придаст личности целостность и устойчивость в нашем весьма непостоянном мире. Примером может служить сам Виктор Григорьевич – необыкновенно цельная натура, человек, выросший не на асфальте, а на земле, имеющий свои корни… Такого можно согнуть, но не сломать. Он выпрямится и поможет другим твердо встать на ноги, что в конечном итоге Виктор Григорьевич делал всю жизнь. Он многим помог профессионально и по-человечески.

В.Г. Тюкавкин был родом из забайкальского села и впитал исконно крестьянское миропонимание, основанное на взаимной товарищеской поддержке людей, которые живут в суровом крае и не добывают, а отвоевывают хлеб насущный у природы. В мире ничего не дается легко и просто, все достается трудом – этой истине учила повседневная крестьянская жизнь. Ее уроки Виктор Григорьевич усвоил на все последующие годы. Он был великим тружеником.

Труды В.Г. Тюкавкина по аграрной истории относятся к классике советской и российской историографии. Он впервые ввел в научный оборот понятие «крестьянский мир», тесно связанное с понятием «община», но гораздо более широкое и значимое. Перу Виктора Григорьевича принадлежат фундаментальные монографии по истории аграрных преобразований в начале ХХ века и другие. Под его руководством кафедра преуспела в подготовке кадров высшей квалификации и обучении профессиональному мастерству студентов.

Стержневым на кафедре стало изучение истории социально-экономического развития России. Однако и для тех, кто занимался политической историей, были созданы благоприятные условия, позволяющие им реализовывать свои исследовательские замыслы. Под руководством В.Г. Тюкавкина оживилась научная жизнь кафедры. В обсуждении докладов, диссертаций, статей участвовали ученые разных специальностей. Нередко свежий взгляд «феодала» на ту или иную проблему более позднего периода вносил соответствующие коррективы в ее решение, выявлял достаточно любопытные нюансы в определении научных подходов.

Полемика всегда полезна, а когда она ведется в кругу тех, кто занимается разными этапами истории, полезна вдвойне, ибо способствует цельному восприятию исторического процесса, не дает замкнуться в рамках узкой специализации (последнее крайне нежелательно для преподавателей высшей школы). Лучший воспитатель – научно-педагогическая среда с присущими ей атрибутами эрудиции, культуры, академической подготовки, с трепетным отношением к науке и образованию.

На кафедре Виктора Григорьевича среда была весьма взыскательна, что благотворно сказывалось на научном росте каждого члена кафедры, а также на учебно-воспитательном процессе в целом. В лице Виктора Григорьевича Тюкавкина мы имели едва ли не эталон заведующего кафедрой. Он отличался не только своим научно-организаторским талантом, но, что весьма важно, идущим из глубины его души миролюбием, деликатностью и тактом, что не мешало необходимой для руководителя взыскательности и строгости, которые облекались в присущую только Виктору Григорьевичу форму товарищества и сотрудничества.

Д.С. Бабурин говорил, что у него есть способный, но очень строптивый ученик – Эрнст Михайлович Щагин (1933–2013). Строптивость его характера в полной мере ощутили мы с Алексеем Владимировичем. А.В. Лубков под научным руководством Э.М. Щагина защитил кандидатскую и докторскую диссертации, а автор этих строк – докторскую. Несмотря на «закидоны» нашего шефа, мы его любили, ибо знали, что эти «закидоны» в конечном итоге нам во благо.

В 1978 году Э.М. Щагина избрали деканом исторического факультета. Двумя годами позже я был избран секретарем партийной организации истфака. Работали, как говорится, рука об руку. Однако спокойной жизни не получилось. Э.М. Щагин решил расформировать кафедру марксизма-ленинизма, существовавшую на истфаке в течение десяти лет. Причина была одна: кафедра, как убежденно высказывался на ученых советах и партсобраниях декан, несостоятельна в научном плане, поскольку объединяет преподавателей близких, но разных специальностей, кафедра аморфна и не может должным образом обеспечить не только соответствующую специализацию студентов, но и уровень общих лекционных курсов. Споры кипели жаркие. Припомнили и слова Щагина о том, что нет такой науки марксизм-ленинизм, а есть история КПСС, истмат и диамат, политэкономия.

В партийные инстанции пошли анонимные письма, в которых Э.М. Щагина и некоторых его коллег, в частности меня, как секретаря парторганизации, обвиняли то в троцкизме, то в приверженности к иным антиленинским идеям. Партсобрания на факультете длились по 5–6 часов. В конце концов кафедру марксизма-ленинизма на истфаке упразднили. Однако убрали и строптивого декана. Меня командировали на два года в Монголию. Перед отъездом я встретился с Лубковым. Алексей Владимирович с улыбкой сказал, что разрозненные, но непокоренные части Щагина организованно отступали в Монголию, по аналогии с казаками атамана Дутова. Посмеялись… Впрочем, жизнь в Монголии оставила у меня самые добрые впечатления.

В 1983 году на факультете была образована кафедра истории СССР советского периода (ныне – новейшей отечественной истории), и ее заведующим избрали Э.М. Щагина, который руководил ею вплоть до ухода из жизни. За более чем 20 лет существования кафедры на ней подготовили и успешно защитили докторские диссертации 28 преподавателей различных вузов РФ, а кандидатские диссертации свыше 65 аспирантов и соискателей. Среди них звучные имена ректоров педвузов, деканов, заведующих кафедрами и других.

Э.М. Щагин, как и В.Г. Тюкавкин, специализировался на аграрной истории России. Его вклад в историческую науку отражен в статьях и монографиях по отечественной историографии. Скажу лишь, что без преувеличений он входил в элиту российских историков.

В судьбе В.Г. Тюкавкина и Э.М. Щагина много общего. Их объединяла семейная трагедия. Когда Виктор Григорьевич и Эрнст Михайлович были подростками, их отцов расстреляли в 1938 году как врагов народа. Во второй половине 1950-х годов реабилитировали. Однако тогда их сыновьям приходилось пробиваться в науку через нищету семей врагов народа, предвзятое отношение, косые взгляды и прочее. Они все преодолели. Характерно, что ни Тюкавкин, ни Щагин не озлобились, не чернили родную историю, а ее советский период относили к героической эпохе российской действительности.

Вакханалию очернительства истории в 1990-е годы устроили не те, кто действительно пострадал от сталинских репрессий, с лихвой хлебнул горя, а те, кто кормился партийными пайками, жил в комфортных квартирах и загородных домах. Например, генерал-полковник профессор Д.А. Волкогонов (1928–1995), входивший в партэлиту, вещавший по телевизору о советском патриотизме, «переобулся» и споро побежал по дороге антисоветизма, писал книги о Ленине, до неузнаваемости искажая его образ. Волкогонов и ему подобные призывали нас выдавливать из себя по капле психологию рабов. Они выдавили ее из себя, но в их душах осталась пустота и мерзость запустения.

С годами оформилось некое братство историков, спаянное общим делом, любовью к России, а также крепкой дружбой. Душой этого братства был профессор Аполлон Григорьевич Кузьмин (1928–2004), исключительно талантливый ученый с широким кругом научных интересов – от начала Руси до актуальных проблем истории России ХХ века. Он прекрасно играл на гитаре, пел, сочинял музыку на стихи Н.М. Рубцова (1936–1971), профессионально играл в шахматы, обладал тонким чувством юмора.

Духовная связь времен, воплощенная в идеях, деяниях, в нравственном и культурном наследии наших предков, составляет ту великую силу, которая не дает обществу распасться и забыть о своем предназначении и об ответственности перед прошлым, настоящим и будущим. Чувствует эту целительную связь поколений далеко не каждый, а только тот, для кого понятия Отечества, семьи, товарищества, долга относятся к числу сердцевинных и служат опорой в помыслах и поступках.

«Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью»[6]6
  Цветаева М.И. Ответ на анкету журнала «Своими путями». 1925 // https://www.tsvetayeva.com/prose/pr_otvet_na_an_sv_p


[Закрыть]. Эти проникновенные слова Марины Цветаевой в полной мере относятся и к Аполлону Григорьевичу Кузьмину. Россия жила, дышала, действовала в его сердце и душе.

А.Г. Кузьмин был самобытен как педагог. Около 30 лет он читал курс лекций по истории России периода феодализма. В 1975 году, когда Аполлон Григорьевич только начинал работать в МГПИ, я, тогда аспирант, слышал, как студенты говорили, что вместе с Кузьминым в аудитории пришла наука. Действительно, он был мастером проблемных лекций. Аполлон Григорьевич, зная, что первокурсники часто воспринимают слово преподавателя чуть ли не как «истину в последней инстанции», стремился не только познакомить их со своим способом решения тех или иных вопросов, но и с возможно более широким спектром сложившихся научных взглядов на центральные проблемы курса.

В аудитории Аполлон Григорьевич неторопливо рассуждал о неоднозначности научных решений тех или иных вопросов и побуждал студентов к самостоятельному поиску ответов на острые проблемы через изучение источников и литературы. Он учил думать, рассуждать, искать и т. д. Одним из талантливых учеников Аполлона Григорьевича был рано ушедший из жизни член нашего братства Владимир Иванович Вышегородцев, с которым и меня, и А.В. Лубкова связывала тесная дружба.

Еще один штрих к портрету Кузьмина: он был яростным полемистом, но к своим оппонентам, явным и тайным недругам относился очень дружелюбно, говоря, что воюет не с людьми, а лишь с идеями.

Тесные товарищеские отношения связывали Аполлона Григорьевича с учениками. Они были частыми гостями в его доме, где радушный и хлебосольный хозяин умел создать такую атмосферу уюта и добра, что хотелось вновь и вновь бывать здесь, слушать игру хозяина дома на гитаре, петь песни, обсуждать волнующие проблемы, в том числе и житейские.

Друзья и ученики Аполлона Григорьевича любили собираться и на его даче в Конюшково. Впрочем, этот крестьянский дом с заросшим садом, сеновалом, погребом, где хранилось фирменное яблочное вино Кузьмина, мало похож на современные дачи. В Конюшково написаны многие книги А.Г. Кузьмина, рождены интересные и оригинальные идеи, обсуждены работы его учеников, отмечены большие и малые праздники, творческие удачи…

О вкладе А.Г. Кузьмина в науку необходимо писать объемное историографическое исследование, настолько его труд значим и многомерен. Кузьмин – историк с большой буквы. Здесь лишь отметим: все, что выходило из-под пера А.Г. Кузьмина, носило на себе печать таланта, неординарности и самобытности, подлинного профессионализма.

В 1980-е годы наше братство пополнил еще один талантливый историк – Алексей Владимирович Лубков. Я старше его на 14 лет. Мне он сразу показался крайне симпатичным парнем. Привлекало, во-первых, то, что Алексей занимался спортом и выступал на самых тяжелых дистанциях легкой атлетики – 400 и 800 метров. Значит, есть характер. Во-вторых, как и я годами ранее, он был комсомольским лидером, причем не по должности, секретарь комсомольской организации МГПИ, а по сути, по искреннему желанию сплотить студентов, объединить общим делом, сделать студенческую жизнь интересной, увлекательной, разнообразной, в том числе и веселой. В-третьих, у нас был общий научный руководитель – Э.М. Щагин, который то полушутя, то неодобрительно-осуждающе называл нас «чиновниками». Меня – за то, что был деканом, Алексея – за комсомольское лидерство.

Примечательно, что мы с Алексеем Владимировичем как бы шли друг за другом. Он сменил меня на посту декана, а после моего назначения первым заместителем министра образования РФ – в должности первого проректора МПГУ. Я был очень рад избранием его на пост ректора нашей альма-матер. Он приносит много пользы родному университету.

Отмечу такую важную черту личности нашего ректора, как чувство благодарности. Сократа спросили, стареет ли человек. «Стареет», – ответил Сократ. «А что в нем стареет в первую очередь?» – «Чувство благодарности», – заключил Сократ.

Алексей Владимирович относится к тому избранному кругу людей, у которых чувство благодарности не стареет, а только крепнет. Полгода назад он пригласил меня на родной истфак. Переступив его порог, я буквально обомлел. Со стен на меня смотрели добрые, умные глаза и незабываемые лица моих учителей студенческой поры. Я вновь оказался в удивительном мире истфака моей юности…

Алексей Владимирович свято чтит память наших учителей. Он регулярно организует научные конференции, посвященные жизни и творчеству В.Г. Тюкавкина, Э.М. Щагина и А.Г. Кузьмина, издает соответствующие, причем высокого научного уровня, сборники докладов и сообщений. Подобные научные форумы важны еще по одной причине: на них съезжаются из десятков городов России, как правило, более 200 учеников Бабурина, Щагина, Тюкавкина и Кузьмина. Общение это не сугубо научное, а товарищески теплое и душевное, с воспоминаниями, объятиями и т. д. Кроме того, А.В. Лубков поставил крест на очернительстве своего предшественника на посту ректора – В.Л. Матросова (1950–2015).

Алексей Владимирович Лубков – академик Российской академии образования. Его вклад в науку весом и значителен. Отмечу лишь многогранность этого вклада. Здесь научные монографии и статьи, интеллектуальные биографии князя Д.И. Шаховского и яркого публициста М.Н. Каткова, работы по философии образования, проблемам педагогики, истории кинематографии, культуре России и другие.

Скажу несколько слов о докторской диссертации А.В. Лубкова. Она посвящена кооперативному движению России начала ХХ века. Алексей Владимирович показал, что кооперация шла снизу и была формой самодеятельности и самоорганизации широких слоев населения. Кооперация, безусловно, относится к факторам развития капитализма, но в России эти процессы строились на иных основаниях, чем в Европе и США. Российский капитализм в виде кооперации, как убедительно доказал Лубков, вырастал из общинных традиций и строился на них. В приоритете были традиции товарищества, взаимопомощи и солидарности, чести и достоинства. Это был не хищнический, а народный капитализм по своей ментальности, задачам и целям. Эту позицию оценили за рубежом. Докторская диссертация А.В. Лубкова была переведена на английский язык и издана в США.

Расскажу еще об одном событии в жизни коллектива кафедры. В 1996 году мы (Тюкавкин, Щагин, Лубков и ряд других коллег) собрались у меня в кабинете. Я был тогда первым проректором МПГУ. Речь пошла о том, что заканчивается ХХ век и необходимо подвести его итоги. В результате решили написать учебник для вузов. Задуманное осуществили. В 1998 году вышел двухтомник «Новейшая история Отечества. ХХ век», первый в новейшей истории России учебник для вузов, в котором в свете современных достижений исторической науки и уникальных архивных документов рассмотрены события и проблемы ушедшего столетия.

Авторский коллектив постарался передать в книге весь трагизм революционных преобразований и военно-политических столкновений, на острие которых наша страна оказалась в ХХ веке. В то же время мы полностью отказались от какого-либо очернительства и стремления негативно охарактеризовать советскую эпоху как некую «черную дыру», лишь поглощавшую социальную энергию русского народа и других народов СССР. Мы твердо стоим на позициях непрерывности и преемственности исторического процесса. Учебник трижды переиздавался, не потерял актуальности и в наши дни.

Ректор Московской духовной академии, наш добрый друг, тогда архиепископ Евгений, как-то сказал, что каждый человек, задумавшись о своей жизни, найдет в ней место чуду. Чудо было и в моей жизни: лечение пчелами, встреча в очереди за квасом с моей будущей женой Валерией, тренер Валентина Григорьевна Старостина, незнакомая учительница истории, директор школы Дмитрий Федорович Уланов, а главное – мои друзья и коллеги, наполнившие мою жизнь светом добра, служения, долга и чести. Низкий всем поклон…