Текст книги "Девятый вал"

Глава 2

Ну всё, дело сделано, и я надеюсь, что-то, что я сделал, даст нам шанс, иначе моя жизнь, да и не только, лишь пыль. Я бросил окурок под ноги подошедшей ко мне вызывающе одетой девушке.

– Александр, – улыбнувшись, сказала она прекрасным женским голоском.

Я молча оглядел её и, развернувшись, вошёл в широкий подъезд одного из многочисленных небоскрёбов. За нами закрылись металлические двери, и кабина гравимагнитного лифта беззвучно и очень плавно поплыла вверх.

– Молчалив, – сказала девушка. – Ну и хорошо, болтать не нужно много.

С этими словами она сняла с огненно-рыжих волос капюшон, встряхнулась, как собака, от мелких капелек и, сняв полупрозрачные очки, глянула на меня ядовито-зелёными глазами. Я еле смог удержать себя, чтобы не дёрнуться, и девушка, как ни странно, заметила моё смущение. Как оказалось, очки очень даже хорошо скрывали эти светящиеся глаза.

– Глаза? Да, понимаю, меня саму они пугают, но, к сожалению, ничего сделать не могу с этим, это не имплантаты, это настоящие глаза человека, родившегося в угрюмом устье Загорья.

– Ты из Загорья, – наконец прервал я своё молчание.

– Да, знаешь это место?

– Бывал там несколько раз, вот и всё, – непринуждённо сказал я, при этом испытывая искреннюю жалось к родившейся там девушке. Шесть аккумуляторных заводов сливали свои отходы на полигоне Загорья. Тогда, совсем давно, это была экологическая катастрофа, до того, как учёные придумали новый способ создания компактных аккумуляторных устройств, взамен литий-ионных, после этого это уже не была катастрофа, это было вымирание. Но нашлись некие люди, которые на базе сверхъядовитой окружающей среды создали верование, вознесли в культ источающие радиационные земляные фонтаны. И стали покланяться им, веря, что это Суфирим, придуманный главарями епархии бог, даёт жизнь, превращая землю в тёмно-зелёную жидкость. Как ни странно, община прижилась на электролитионных болотах и живёт там уже не одно поколение. Создаются семьи, рождаются дети, умирают молодыми. И лишь Хозяин болот Загорья остаётся вечным, его уже очень давно никто не видел, но он с завидной регулярностью выступает на всех экранах, обращаясь к населению Угрюмого устья Загорья.

– Не то место, чтобы наслаждаться видами. Хотя ежегодное извержение центрального гейзера – зрелище завораживающее.

– Я по делу был, извержений не видел, – буркнул я.

– По делу, – медленно проговорила она. – Дела, дела, дела, понятно.

Двери открылись, и мы вышли в коридор не то 30-го, не то 40-го этажа. Я открыл дверь, и девушка вошла в номер.

– Душ?

Я молча показал дверь в ванну. Она скинула с себя мокрую меховую накидку, оставшись в одном топе, что почти не прикрывал её молодую, сочную и стоящую грудь. Я налил себе бурбона, скинул куртку, снял футболку и, взяв рокс, вышел на балкон. Гостиничный небоскрёб стоял последний в линии всех зданий, и все его номера были со свободной стороны. Так что балкон в этой части здания имел большую прибавку к стоимости. Ведь с него открывался прекрасный вид на зелёную долину, в глубине которой, извиваясь, убегала в даль река. Заповедная зона, вторгнувшемуся туда – немедленный расстрел.

Тёплые, нежные и необычайно мягкие руки обняли меня сзади, в ухе послышался шёпот.

– Ты напряжён. Пойдём в комнату, я помогу тебе расслабиться, всё уже позади. Я развернулся, за мной стояло прекрасное, смуглое, обнажённое тело, с красивым лицом и рыжим кудрявым взрывом на голове. Её глаза тускло светились в темноте глубины комнаты, куда она меня затащила. Чистое, стройное тело вызывало восхищение: и как ей удалось сохранить себя в таком первозданном виде, при всём при том, что родилась она в самом грязном месте на планете. Лишь две небольшие металлические линии вставок на бедре и голени немного сбивали, хотя и они гармонично вписались в идеал нагой женской красоты. Гладкие ноги, лобок, нет ни линий загара, ни изъянов кожи, словно скульптор изваял свою фигуру из карамельного, молочного шоколада. Сводящая с ума стоявшая грудь слегка покачнулась, и девушка упала на кровать, призывая меня к себе. Я не смог больше сопротивляться и, стянув штаны, упал в объятия красотки. Я жадно целовал её, поглаживая идеальные изгибы тела. Попадающий в окно свет, играл на капельках пота проявившихся на наших телах. От такой проблесковой игры желание всё увеличивалось, я работал как жеребец, напрягаясь всем телом, проступали мощные мышцы, играя по телу правильным рельефом. И вот наш экстаз достиг пика, её тело выгнулось, она запрокинула голову и из груди вырвался самый сладкий стон, что я слышал в своей жизни, стерпеть такое я не смог и извергся, рыча от удовольствия.

Я сидел на углу кровати, в темноте тускло освещённой вечерним уходящим солнцем комнаты. Его лучи еле-еле пробивались сквозь туман облаков, толи 30-го, то ли 40-го этажа.

– Это было, – взяв паузу, она улыбнулась: – Вкусно. Может, вернёшься и попробуем ещё раз этот чудесный десерт?

Я затушил сигарету в пепельнице, не оборачиваясь, встал и, подойдя к окну, сказал:

– Тебе надо идти.

– Так сразу?

Я обернулся и посмотрел на белоснежные простыни, где возлежала тёмная голая девушка.

– Именно так. Сразу.

– Ого, да ты прямо какой-то древний бог, слишком идеален, чтобы быть правдой, в одежде и не скажешь, импланты? – улыбнулась она мне, игнорируя мои потуги срочно проводить её.

– Одевайся, – бесстрастно сказал я и кинул ей её нижнее бельё чёрного цвета с красными точками.

– Ну хорошо, – обиженно сказала она. – Но я бы хотела встретиться с тобой ещё раз, ты не против? Не за деньги, а так, – она замешкалась. – Скажем, поужинать.

– Я сегодня уезжаю из города, так что прости.

– Это печально, – поднявшись и в последний раз дав мне насладиться чистотой идеальных форм обнажённого тела, она начала одеваться. – И куда путь держишь?

Я не ответил, надев джинсы, я закурил ещё одну сигарету и вновь впился в заоконный пейзаж.

– Ну ладушки, Александр, – уже от двери сказала она, и в её голосе послышалась некая обречённость, какое-то чувство неизбежности. – Если что, я буду рада вновь встретиться, – дверь хлопнула, и я остался в номере один. «Очень интересная леди, – подумал я, – по голосу отчётливо слышалось, что не может она здесь жить, не её это занятие, не её этот город, не на своём месте она, ей бы вырваться. Хоть куда, хоть с кем, но убежать, улететь, уехать из этого города».

– Ну что ж, все мы заложники сложившихся обстоятельств, – пробормотал я, поднимая с прикроватной тумбы визитку. – Алика, – медленно прочитал и перевернул карточку. На другой стороне ручкой, наспех, был написан номер телефона, прямо на принте женского глаза, под которым красовалось название заведения «Синицы». Искупавшись в душе, где ещё присутствовал лёгкий аромат какого-то цитрусового шампуня недавней гостьи, я стал собираться. Комната всё так же пылала страстью, любовью и сексом, я улыбнулся.

– Ну что же, я очень надеюсь, что у нас всё получится и ты сможешь себя реализовать, так что всё впереди, Алика, всё ещё впереди.

Спустившись на стоянку, я натянул чёрный шлем, завёл свой цикл и, выехав на улицу с подземной стоянки, направился в сторону выездных ворот города. Душа была пуста и легка, под шлемом я улыбался, навстречу мне потянулась вереница стоящих у частных домов машин, в шлем бил дождик. Сбавив скорость перед почти перекрывшими всю дорогу несколькими грузовиками следственных служб, я посмотрел на стоящего под зонтом мужчину, что медленно курил сигарету. Он так же пристально смотрел на меня, я улыбнулся шире, хоть меня и никто не видел, и прибавил газу, поспешив к выезду из города.

Глава 7

Мэр медленно поднимался по лестнице к себе в кабинет, быстрее он не мог передвигаться, так как повреждённое бедро мешало ему.

– Чёртово бедро и сраный мотоцикл, удружил мне, теперь вот мучаюсь, – ругался Николай Исаевич. – Надо бы переехать пониже, а то забрался на верхотуру, кому это нужно.

Поднявшись на шестой этаж, он прошёл широким коридором, где не было никаких кабинетов, кроме помещения управленца городом, минул двух малоумных секретарш и вошёл в свой кабинет.

– Меня не беспокоить, – грозно приказал руководитель, вход только Анне, это понятно?

– Да, да, господин, никого не пускать, – в воздухе повисла пауза, и, поняв, что продолжения не будет, мэр рявкнул. – Пустить ко мне только Анну!

– А, да, господин, никого не упускать, кроме Анны, ещё что-то?

– Нет, – и он закрыл за собой большие двухстворчатые двери, инкрустированные золотом, серебром, артемкнутом и другими драгоценными металлами и камнями. Вообще сказать, мэрия была уж очень богато одета изнутри: золотые карнизы, барельефные своды, хрустальная лепнина, фиоцитовые ковры, неоновые вставки, подчёркивающие богатое убранство. По мнению некоторых работников, это скорее пылало пафосом, нежели богатством. Шестиэтажное здание, с балльной мансардой на крыше, не имело ни лифтов, ни подъёмных платформ, отсутствовали даже простые латоры.

– Господин мэр.

– Да, Анна.

– Вот ваш бурбон, – гувернантка поставила поднос с полной бутылкой напитка, два рокса и ведёрко со льдом.

– А где Мара? – поинтересовался мэр, откупоривая бутылку.

– Она сейчас приведёт себя в порядок и поднимется к вам, её лицо… она… в общем, вам нужно будет подождать, негоже девочку в таком виде опрашивать.

– Хорошо, хорошо, – согласился мэр. – Я подожду, и скажите Анна, моим помощницам, что я дал указ пустить Мару ко мне в кабинет, а не то они её на пороге оставят.

– Не беспокойтесь, господин, уж я этим клюшкам скажу, всё сделают правильно.

– Как там помощник Ток?

– Уснул, господин, я ему подушку под голову подложила только да пледом прикрыла, а больше ничего и не успела – уснул на кресле, где и сидел.

– Хорошо, пусть спит, не тревожить его, и остальным скажите, пусть не колготят по коридорам.

– Сделаем, сэр, а вы сегодня домой-то поедете?

Я прикинул в уме, сколько времени может понадобиться на разговор с Марой, посмотрел на напольные часы, которые вот-вот должны пробить час ночи и сказал:

– Наверное, тут останусь.

– Так вам постель обновить?

– Не нужно, Анна, оно там свежее, ступайте, а я здесь подожду Мару.

– Как скажете, господин, мэр, доброй ночи, – и гувернантка вышла из кабинета, закрыв за собой массивную дверь.

Я прошёл к дальней стене помещения и уселся за свой рабочий стол. Сделал глоток бурбона и закурил сигару. Время шло, но Мары всё не было, стрелки на часах уже доходили до двух часов ночи.

– Хм, – грозно сморщился я. – Получается я… моё подозрение, – в дверь громко постучали, я аж подпрыгнул.

– Господин мэр, я могу войти? – послышался голос Мары из-за двери.

– Да-да, голубушка, входите.

Войдя, девушка, пройдя через весь кабинет, уселась в одно из двух кресел, что стояли перед моим рабочим столом. Лицо уставшее, видны наплывы, глаза красные, плечи опущены, в глазах пустота.

– Выпьешь? – она посмотрела на меня. – Бурбон? – не говоря ни слова, она протянула металлическую руку, куда я и вложил наполненный рокс.

– Ну что, девочка моя, рассказывай.

– Что вы хотите слышать?

– Что тебя так сильно выбило из колеи? Почему ты так близко приняла информацию о смерти Циллионы?

– Я бы очень не хотела об этом говорить, сэр, это скорее личное, чем ваше дело.

– Тут всё моё дело, внутри этих стен, на территории этого города, тут всё моё дело, – взорвался я, ишь какая выскочка, дала мне по губам своим бесстрашием, надо ломать её, надо её ломать.

– Простите, сэр, но мой утренний стул, тоже ваше дело?

– Язвить задумали, – поморщился я. – А не боитесь?

– Моё нынешнее чувство вряд ли что-то переплюнет, сэр, так что не старайтесь пугать меня, не получится физически.

– Я вас позвал не пугать, а поговорить, – неожиданно резко смягчился я, давая ей выход из загнутого пространства чувств, и она им воспользовалась, глупая.

– Простите, сэр, я просто неспособна сейчас контролировать своё поведение, – проговорила она, откидываясь на спинку кресла.

– Понимаю тебя, Марочка, поверь, я в своей жизни испытывал что-то похожее и с уверенностью могу сказать тебе, что понимаю.

– Вы тоже потеряли близкого, – на меня уставились наливающиеся влагой красивые женские глаза.

Оп-па, а вот и ключ ко всей этой истерике.

– Да, милая, я потерял свою любовь, – не мешкая, без раздумий соврал я, мне нужно вывести её на откровение и понять, что она хотела.

– И кто это был?

– Где? А-э… Моя жена-э-э… Моя первая жена, Мария. Да, да, так случилось, что я её потерял, она умерла у меня на руках, – собрался я, после чуть не провалившейся неподготовленной лжи. – Она болела, смертельно болела и исходила жизнью прямо у меня на руках, в своей постели, на Бурто-Стэйн, мы тогда жили там, я ещё не занимал должность высокопоставленного чиновника. Ох, как я тогда страдал, как было больно мне, не передать. Но я собрался, я пережил, и вот я перед тобой, излечен временем от душевных ран. Всё пройдёт, – она посмотрела на меня исподлобья, явно с недоверчивым выражением, чёрт моя ложь вот-вот провалится, надо уводить линию разговора.

– А, кстати, Мара, почему вы сказали помощнику Идри-Току, что я вам приказал подготовить дело о мадам Стэмковой? – Чёрт, чёрт, чёрт, успокойся, Николай, успокойся, не нужно паниковать, нельзя всё сразу раскрывать.

– А разве вы не собираетесь на саммит в ГолГрад?

Уместная тактика вопросом на вопрос, не так она и проста.

– Ну как же, собираюсь, но я вам не говорил ничего подготавливать, тем более по делу Стэмковой, – впился я в лицо Мары, пытаясь уловить мельчайшие намёки на панику, страх, но… Её лицо не дрогнуло.

– А кто, по-вашему, готовит вам доклады вот уже год? Вы сами или, может, господин Ток?

Я промолчал.

– Ну так я вам скажу – я, именно я каждый месяц готовлю вам доклады по делам, которые приведут в восторг ваших слушателей, и мне не нужна ваша команда, за полчаса до отъезда, о срочном деле. – Чёрт побери, а ведь и правда, я уже не помню, когда просил Тока передать мне дело перед отъездом, оно всегда у меня было на накопителе, за несколько дней до отбытия. Но это не снимает вопроса, почему именно дело Стэмковой, то дело, о котором Идри спросил убийца его дочери, то дело, с которого…

– Да, согласен, прошу меня извинить, мадам, мне всего лишь показалось это странным.

Я налил ещё нам выпить, закурил сигару и, сев на край стола, спросил.

– А вы были влюблены в Циллиону? – я заметил, как её подпухшие щёки порозовели, тяжело скрыть правду, особенно такого сильного и яркого чувства, как Любовь.

– Сначала всё ограничивалось только словом «привет», когда мы встречались на лестнице мэрии. Потом мы как-то встретились за фужером вина, на одном из местных дней рождения, завязался интересный разговор. Она, как и я, интересовалась антропоморфными роботами, дизайном, цветопередачей, фионистиловыми преобразованиями. Ну и пошло, поехало и покатилось, непринуждённые касания, дружеские объятия, поцелуи при встрече, всё это начало перерастать в задерживающиеся взгляды глаза в глаза, на доли секунд дольше обычного, невпопад улыбки, долгие объятия. Но, к сожалению, это всё, чем нам удалось насладиться, потому как сегодня я узнала, что её убили.

– Вчера, – поправил я её.

– Да, э, вчера, – опустила она голову.

– Антропоморфная робототехника, – пробормотал я, скользнув взглядом по механическим рукам девушки, встал с края стола и сел в кресло рядом. Всё вроде бы хорошо, но что-то меня гложет, что-то я упускаю. Так, она собирала уже как год для меня дела, ну… наверное, так, надо бы уточнить у Тока, она влюбилась в коллегу и, как выясняется, подругу, ну тоже возможно, тогда что? Что-то с делом Стэмковой, почему именно это дело, как она о нём вообще узнала, оно-то до неё было, она ничего не может знать, или…

– Скажите, голубушка, а как давно вы у нас на службе состоите?

– Три с половиной года уже как.

– А-э…

– Чуть больше года у мистера Идри-Тока в отделе, – предугадав мой следующий вопрос, перебила меня секретарь.

– Хорошо, госпожа Гвоздь, можете идти отдыхать, господина Тока прошу не беспокоить, ему нужно прийти в себя. Не, не знает, это просто совпадение, так бывает.

– Да, господин мэр, разрешите идти?

– Ступайте, – я встал, прошёл к столу и подумал сказать: – Ах да, мисс Гвоздь, – я обернулся, девушка вставала, и мне показалось, что я заметил едва заметную ухмылку на её лице. Стоп, не может быть, ведь, или может, что с этой девушкой и почему она такая странная? Нужно поговорить с помощником, когда он проснётся, может, с его слов я смогу составить картину, которая не будет резать мне глаз, – подумал мэр и, вновь обратившись к Маре, сказал:

– Ах да, вы не могли бы помочь с организацией похорон, раз уж вы были так близки.

Она замешкалась, сразу не дав ответа, она просто смотрела в глаза мэра. Он вопрошающе поднял бровь.

– Э, да, конечно, сэр, помогу, простите меня, – и она выбежала за дверь, не закрыв её.

Похороны – Смерть

– Опять этот сраный дождь, он никогда не закончится, сколько можно лить, – бубнил себе под нос один из гробовщиков, что стояли вчетвером у массивного деревянного гроба. Невиданная роскошь в наши дни. По истории мы знали, что раньше, пару столетий назад, большинство людей хоронили в деревянных гробах, пренебрегая экологическими правилами земли. И сейчас это не запрещено, но стоит такой гроб непомерно дорого и просто не по карману даже рядовому чиновнику или бизнесмену. Но хоронили Циллиону, дочь самого преданного городу и государству чиновника, из отдела расследований экономических преступлений, мистера Сэм Идри-Ток и его жены Марго Идри-Ток. Вокруг разрытой в земле ямы, куда позже будут опускать закрытый гроб, собралось немало людей. «Девочка была хорошей, умной и красивой, никому ничего не сделала, так за что её, да таким варварским способом», – шептались в толпе. Родители стояли молча в первых рядах, по обе стороны все высокопоставленные лица города, вплоть до независимого смотрителя управ делами города. Все опустили головы и молча смотрели в землю.

На земле лежала девушка, потёки крови на губах, связанные руки за спиной, ноги в коленях. Она одета в ночную рубашку.

– Тебе помочь? – раздался женский голос сверху.

– Нет, иди работай, – рявкнул я и, закинув девушку на верстак, достал ножовку.

Священник в длинной рясе и огромным золотым крестом на груди, открыл Библию и, найдя нужный стих, начал читать нараспев, поддерживаемый тремя молодыми послушницами. И в это же мгновение не выдержала мадам Ток, навзрыд крича, она кинулась к лежавшей в гробу дочери, убиваясь и громко кляня этот город, мужа и всех его коллег. Никто, все молча стояли, никто не смел ей возразить, сейчас ей можно говорить, сейчас ей позволено многое, она скорбит, она взывает к небесам, она теряет связь с ребёнком. Это уже после ей скажут, ей сделают замечание, её изобьют до потери сознания, в подвале родного дома, там, где у хозяина семьи Токов расположен рабочий кабинет, там, где он неоднократно пристрастно вёл бесконечные беседы с подозреваемыми, коллегами, подчинёнными. И лишь иногда пробивались сквозь ночную тишину резко обрывающиеся крики и глухие стуки, монотонные глухие стуки.

Монотонные, одинаково амплитудные движения пилы медленно, но верно разрезали плоть, распиливали хрящи и небольшие кости шеи девушки, чья голова спустя мгновение глухо упала в бережно подставленное ведро.

– Ну вот и всё, – сказал я тихо. – Точка не возврата, но не переживай, всё будет хорошо. Я положил голову девушки в небольшую спортивную сумку, закрыл её. После смыл с себя остатки крови, протёр пилу и, поднявшись наверх, крикнул в зал:

– Всё готово, я поехал, убери там всё, соберись и действуй по реперам.

– Я поняла тебя, не переживай, я всё запомнила, – сказала девушка, и в коридоре мелькнула рыжая тень, блеснув на солнце металлом.

– Прощай, – тихо, почти шёпотом сказал я и, надев куртку, вышел из дома.

– Всё, всё, прекрати, её больше нет, – успокаивала Марго жена какого-то чиновника, что более-менее дружила с семьёй Идри-Ток. – Пойдём, пойдём я налью тебе успокоительного, – беря под руки Марго, она продолжала говорить с ней. Гроб был опущен, и мужчины с лопатами принялись закидывать его влажной чёрной землёй. Толпа стала редеть, народ потянулся к своим машинам и автобусам, специально заказанным для этой процессии. Священник ещё раз перекрестил возникший у его ног земляной бугор и, глухо сказав «аминь», потихоньку побрёл в прикладбищенскую церквушку. Господин Сэм Идри-Ток стоял у могилы своей дочери, не в силах тронуться с места, он никак не мог поверить в случившееся. Его Циллиону убили, его дочь, как это вообще возможно, и, самое главное, мотив, который никак не формировался у него в голове.

Я медленно проехал рядом с кладбищем, просматривая через густые насаждения процессию, что начала потихоньку расходиться. Похороны завершились, и все, кому был дорог умерший или его близкие, собирались почтить память усопшего бокалом, роксом, стопкой. Свернув к главному входу на кладбище, я до максимума сбавил скорость цикла и двинулся в сторону усаживающихся в свои транспортные средства людей. Подъехав ближе, я увидел девушку, что молча плакала, стоя у забора, красивые светлые волосы, покрытые чёрной вуалью, стройное тело, облачённое в деловой костюм, в металлических руках белый мокрый платок. Она вдруг подняла глаза и скользнула взглядом по мне, на долю секунды задержавшись на линии глаз, я так же смотрел ей в глаза, и, спустя мгновение, отвернувшись, прибавил газу, умчавшись отсюда.

– Господи, – наконец изрёк Сэм. – Да как же так, родная, ну как же ты так, почему именно ты, почему он не убил эту тупую суку Марго? Господи, я не верю, – он вновь вытер лицо платком. Его глубокая скорбь была понятна посвящённому кругу коллег, ведь на неё Идри-Ток поставил всю свою жизнь и карьеру. Свою дочь Сэм учил лично, ни одного раза не прибегнув к силовому вбиванию знаний, он ни одного раза не дал ей даже пощёчину или подзатыльник. Девочка схватывала всё на лету, вникала в самые глубокие дебри, порой заставляя восторженно восхищаться учителя. Она была им, она была Сэмом, но лучше, умнее, быстрее, моложе, и ей, ей в особом кругу была отведена особая роль, в предстоящих глобальных событиях. Но всё рухнуло, это крах всех надежд, окончание жизни и безумная боль. Сэм сейчас не казался властным чиновником, что мог открыть любую дверь и выбить из любого правду, он стал похож на старика. Сгорблен, ссутулен, дрожащие пальцы, обвисшие щёки и пустые глаза.

– Прости, родная, я не сберёг тебя, – беззвучно, губами проговорил Сэм, и, казалось, должно прийти осознание, должна начать обуревать ярость, вокруг должно померкнуть всё, оставив лишь Александра перед ним, глаза в глаза, в руке топор, и ярость тысячи полков обрушится на шею убийце ни в чём не повинной девушки, но… Но он стоял, стоял и просто плакал, всё глубже падая в образовавшуюся внутри души пустоту, и уже подняться оттуда возможно ли?