Текст книги "Кремлевский пул. Два полюса и шесть континентов"

Подарок из Манагуа

Мне нравилось бродить по рыночным рядам, где торговали сувенирами и всевозможными поделками из дерева. Там стояла мебель, выполненная в старинном колониальном стиле, табуретки и кресла, вырезанные из древесины местного ореха «нямбр», с сетчатыми для лучшей вентиляции сиденьями.

Однажды наткнулся на место, где продавали птиц: в вольере из сетки-рабицы сидел здоровый желто-голубой, в цветах нынешнего украинского флага, попугай ара, рядом в клетке прыгала злобная мелкая птичка, а на прилавке замер, привязанный за ногу к столбу, зеленый попугай амазон.

– Сколько стоят? – спросил я у продавца.

– Ара двадцать, эта птичка один доллар, а амазон – пять!

Я засмотрелся на ара, но потом заметил странные следы на стальных прутьях ограды, как будто сделанные кусачками. Такие следы были везде, куда мог дотянуться его мощный клюв. Представил, сколько вещей будет испорчено, если дома поселится такой питомец. Злобная попугаевидная птичка не нужна была и даром, а вот амазон понравился.

– Говорят, что если покупать, то нужно молодого, а то болтать не будет! – неожиданно услышал русскую речь.

Подошли несколько девушек в форме стюардесс «Аэрофлота». Мы познакомились и разговорились.

– Немного знаю по-испански, сейчас проверим. Этот попугай молодой или старый? – спросил я у продавца.

– Молодой!

– Жаль, а мне нужен старый…

Буквально через минуту прибежал мальчик и притащил другого, с темным клювом и большими узловатыми лапами.

– Нет, вот этот молодой все-таки лучше. – Я показал пальцем на амазона, привязанного к столбу. – А что, вы хотели его купить?

– Да нет, просто жалко стало, – сказала одна из девушек.

– Тогда я куплю! Только как отсюда его вывезти в Москву?

Из дальнейшей беседы со стюардессами узнал, что на обратном рейсе, на который через десять дней у нас были билеты, как раз будет их смена. Пронести попугая в самолет вообще не проблема, только насчет таможни в Шереметьеве они не знают. Сегодня у всего экипажа выходной, остановились в отеле «Интерконтиненталь», совсем недалеко от нашей фазенды. Я пригласил всех зайти вечером в гости. Отдав пять долларов продавцу, забрал коробку с зеленым амазоном.

Даже не мог тогда себе представить, что обретаю компаньона на долгие годы. Попугай получил имя Чика, почти сразу научился говорить: «Чика Кочетков – хороший мальчик!» Уже больше тридцати пяти лет он живет и здравствует в моей семье.

Вечеринка удалась на славу. В конце старшая стюардесса вообще сообщила, что в следующий рейс они прилетят на Ил-86, а там столько места, что мы можем привезти в Москву все что хотим, хоть деревянные кресла.

– А как командир самолета на это посмотрит?

– А что? Как мы скажем, так и сделает!

– Где-то я такое слышал! Мультик «Бобик в гостях у Барбоса» смотрели? Как там было, помните: «А дедушка где спит?» – «Возле двери, на коврике!» Придет командир и скажет: «Катитесь отсюда со своими креслами и попугаями!»

– Не будет такого! Он у нас мужик нормальный!

Утром пошел проведать Чику, которого на ночь закрыли в туалете, поставив на пол блюдечко с водой. Рядом положили дольку арбуза. Попугай сидел в углу, весь пол вокруг был липкий, усеянный разгрызенными семечками. Собрав мусор, бросил его в унитаз и нажал спуск. Вода вдруг выплеснулась наружу. Присмотревшись, увидел, что слив закупорен круглым желтым предметом.

– Кто это сделал? – грозно спросил подошедший на шум Валера.

– Это я, – признался брат Алеша, – грейпфрут хотел дать попугаю и нечаянно уронил.

Грейпфрут застрял капитально, вытащить его не удалось.

– Предупреждал же! Казенное имущество не портить! Корреспондент скоро из Москвы возвращается. Что делать? Придется вызывать сантехника.

Так мы получили новые познания в испанской лексике. Сантехник назывался красивым словом «фонтанейро».

Две недели пролетели быстро. Съемки были практически закончены, архивные материалы отобраны с большим запасом, которого хватило бы на несколько фильмов. Приближалась дата отъезда. Оставалось еще раз посетить местный рынок, выбрать подарки и сувениры в Москву.

Кресла продавались в разобранном виде, кроме них купили себе пепельницы на высокой резной подставке, а я не удержался и взял двухметровой высоты угловую этажерку. Все ребята, кроме Алеши, приобрели себе по такому же, как у меня, зеленому амазону. Этажерка в машину не влезла. Пришлось ехать, придерживая ее рукой на крыше.

– Наверное, теперь нужно оформить справку, что питомцы здоровы? Может пригодиться на выезде в аэропорту Манагуа.

– И на прилете в Шереметьево справка не лишняя будет!

Попугаев посадили в коробку и отправились искать клинику для животных.

– Справка будет стоить шесть долларов, – предупредил ветеринар.

– Ничего себе, сама птица стоит пять, а справка шесть! – возмутился Петя.

– Давайте возьмем документы на одного, а потом размножим!

Успешно отксерив бумаги в нашем посольстве, случайно столкнулись в коридоре с консулом. С ним мы успели познакомиться на одной из вечеринок с журналистами, даже несколько раз обсуждали международную обстановку за бокалом никарагуанского рома «Флор де канья» с колой. Вряд ли кто лучше мог подсказать, как довезти ценный груз до Москвы.

– О, ребята! Ничего у вас не получится. Справка не поможет. Прилетите в Шереметьево, таможня попугаев заберет на карантин! А вам скажут: «Приходите через месяц!»

– И что?

– А ничего! Через месяц узнаете, что, типа, «они заболели и склеили ласты!» А на самом деле их продадут на Птичьем рынке, и концов не найдете.

– Так что же делать?

– Тише, только я вам этого не говорил, – консул наклонился ко мне. – Сажайте их в коробку, коробку в сумку на плечо, и идите спокойно мимо таможни. Пронесете – хорошо, ну а нет – значит, не повезло.

Так мы и сделали. В аэропорту Манагуа местные секьюрити даже не обратили внимания, когда перед ними на экране монитора проплыла наша ручная кладь с четырьмя скелетиками. Знакомые стюардессы не обманули, самолет был огромный, командир экипажа не возражал. В один из багажных отсеков удалось запихнуть кресла, этажерку, мешок с зелеными зернами кофе и даже железный кофр с мандаринами.

Полет прошел нормально, только попугаи в салоне подавали голос на взлете и посадке – пришлось вылить в коробку рюмку коньяка.

На таможне в Шереметьеве сумку, затерявшуюся среди большого количества съемочной аппаратуры, никто не заметил. Кроме одного экземпляра для себя, я докупил второго, чтобы подарить директору творческого объединения, в знак благодарности за столь интересную командировку. Когда приступили к распределению привезенных птиц, Алеша сказал: «Извини, не подумал, не стал покупать. А мне очень нужен такой!» Пришлось отдать одного попугая брату, а самому лихорадочно искать, что найти взамен.

На следующий день на студии, столкнувшись с директором, я протянул ему пакетик.

– Вот, небольшой сувенир из Латинской Америки!

Он открыл пакет и достал кошелек, сделанный из кожи гигантской жабы, масса которых обитает в Никарагуа. С одной стороны кошелек был гладкий, с другой красовалась жабья морда – не нашел ничего лучшего для подарка.

– Это мне? Ну, спасибо…

Как-то спустя некоторое время я снова увидел знакомый предмет. Он был в руках симпатичной девушки, стоявшей за мной в очереди в студийной столовой. Оказалось, что она работает в мультцехе, а директор объединения «Риск» – ее отчим. Таким образом сувенир оказался у Саши, которая вскоре стала моей женой и матерью двух наших сыновей.

Второй попугай тоже не ушел далеко из семьи. Наигравшись с ним, брат отдал его сестре отца – тете Гале. Сейчас старушка проживает с нами и двумя птицами в загородном доме под Москвой.

После возвращения из командировки я проводил все дни на студии, отсматривая снятый материал. В один из вечеров, вернувшись домой, резко почувствовал себя плохо: высокая температура, рвота и головная боль. Приехавший врач скорой, осмотрев подозрительно загорелого пациента, спросил, не был ли, случайно, в южных тропических странах. И когда я утвердительно кивнул, сказал: «Собирайтесь! Может быть опасная инфекция! Отвезем в Боткинскую на карантин. Постельное белье и вещи приедут и заберут из санэпидемстанции».

Утром я проснулся в изолированном блоке с отдельным входом. Из окна увидел, как к приемному отделению больницы подъезжали машины скорой помощи. В одной из них был звукооператор Петя. Он вскочил с носилок и, показывая на меня рукой, горячо стал доказывать санитарам, что у нас одна зараза и его надо поместить в соседний бокс. Скоро к нам присоединился наш администратор Юра.

На карантине каждый должен находиться в изоляции в своей комнате, но жарким августовским вечером окна первого этажа были открыты и, естественно, мы скоро собрались вместе за одним столом. Попивая из кружек минеральную воду, вели оживленную беседу. Краем глаза заметил в коридоре крадущуюся тень врача. «А!!! Попались!» – Он распахнул дверь, схватил бутылку «Боржоми» и поднес к носу на предмет обнаружения алкоголя, которого конечно же не было.

Печень еще долгое время не принимала спиртные напитки, потому что вместо опасной тропической инфекции у нас оказался самый обыкновенный гепатит, в просторечии называемый желтухой. Догадываюсь, где мы его схватили. Вечером после съемок в Манагуа как-то заехали искупаться в бассейне гостиницы и сидели за столиками со стаканами колы. «Интересно, а откуда они берут воду для льда», – спросил я, с подозрением наблюдая за поваром, который зачерпнул из бассейна полное ведро и отправился на кухню. Алеша и второй оператор Серега разбавили тогда свои напитки солидным количеством рома, поэтому, вероятно, зараза их не взяла.

Мы провели в больнице месяц. Вечерами, лежа на койках, смотрели сеансы Кашпировского и прочих целителей, которых в те годы часто показывали по телевизору. Свои бутылки с минералкой ставили ближе к экрану, чтобы лучше заряжались целебной энергией. Всерьез, конечно, это не воспринимали, но другого лечения в те годы всеобщего дефицита не было, кроме советов употреблять больше жидкости, промывая по максимуму печень и почки водой.

Пребывание в больнице не помешало в оговоренные сроки сделать и сдать, ко всеобщему удовольствию, первый советско-никарагуанский фильм. Он получился симпатичным, но в плане творчества малоинтересным – наивно было рассчитывать в заказной работе рассказать о том, что меня действительно волновало. Но оставалось еще большое количество материала, который жалко было выбрасывать, и я начал искать ему применение.

В России тогда был самый расцвет перестройки и гласности. В толстых журналах появились статьи, ставящие под сомнение социализм как самый прогрессивный общественный строй. Время для реальных перемен еще не наступило, а вот Никарагуа на этом витке истории уже явно опережало нас где-то на пару лет. Скоро там должны были состояться прямые выборы президента страны.

Мы снова прилетели в Манагуа буквально за несколько дней до этого события.

На главной площади города сандинисты организовали грандиозный митинг, на который собрали почти полмиллиона человек.

Как полагается, на сцене, украшенной лозунгами и транспарантами, выступали известные в стране музыкальные исполнители. В финале с речью вышел кандидат в президенты от правящей партии Даниэль Ортега. Перечислив все достижения, успехи и прорывы последних лет, он, похоже, ни капли не сомневался, что народ проголосует как надо. Такие же результаты предсказывали опросы общественного мнения, о стопроцентной поддержке Даниэля Ортеги наперебой вещали политологи с экранов телевизоров.

Но люди, выстроившиеся на следующий день в очередь на избирательных участках, устали ждать светлого будущего и в едином порыве решили отдать свои голоса кому угодно, только не сандинистам. Я помню растерянное лицо корреспондента «Известий», который заранее, до окончательного подсчета голосов, поспешил передать в Москву весть о победе Ортеги, чтобы успеть к утреннему выпуску газеты, и теперь в отчаянии кричал в телефонную трубку наборщикам типографии: «Ребята! Срочно! Убирайте всё из номера! С меня будет причитаться!»

Скрыть результаты выборов было нельзя, подсчет велся традиционным способом, сенсационная новость вырвалась на простор. Даниэль Ортега был вынужден признать свое поражение.

В дальнейшем мне довелось еще не раз побывать в Никарагуа. Не сказал бы, что люди стали жить лучше, слишком велик был груз накопившихся проблем.

А мой фильм, к моему удивлению, показали по Первому каналу нашего телевидения в преддверии выборов первого президента России, которые состоялись 12 июня 1991 года, но это уже совсем другая история.

«Лихие девяностые». Вспоминаю операторское ремесло

Заканчивались последние дни декабря 1991 года. Где и как встречать Новый год, особых идей у меня не было. Прежде всего нужно было раздобыть елку, какой же без нее праздник!

На улице стояла промозглая погода, дул холодный ветер, но я заставил себя выйти из дома. Хлопнув дверью подъезда, направился в сторону станции метро «Аэропорт». Рядом с недавно установленным памятником немецкому коммунисту Тельману приютился елочный базар – обнесенный ржавой сеткой загон с потухшими электрическими лампочками и злой замерзшей теткой-продавщицей. Кроме нее внутри сиротливо стояли два высохших ствола с осыпавшейся хвоей.

– Это все, что есть?

– Бери что дают! А не нравится, иди на Ленинградский рынок! Там тебе коммерсанты впарят за доллары все что пожелаешь!

Советский Союз только что прекратил свое существование. После Беловежской Пущи ушел в отставку Михаил Горбачев. Полки магазинов были пусты, народ сметал все подряд за стремительно дешевеющие рубли. На мою зарплату кинорежиссера Центральной студии документальных фильмов в те предновогодние дни можно было купить несколько килограммов картошки. Что я и сделал, елку тоже взял, поменяв по хорошему курсу несколько бумажек из валютных запасов, оставшихся от зарубежных командировок и халтуры на стороне. Недавно мы с братом приобрели в Германии видеокамеру и с удовольствием принимали заказы на съемки клипов для начинающих российских музыкальных звезд. Были и другие возможности заработать, порой самые неожиданные.

После недавней свадьбы мы с женой отдыхали на Черном море, в Пицунде, в Доме творчества Союза кинематографистов. В Москву вернулись в день, когда провалилось введенное путчистами чрезвычайное положение. В тот августовский вечер 1991-го я взял с собой камеру, и мы пошли погулять по городу. Толпа возбужденного народа заполнила центр столицы. На Лубянке у здания КГБ стоял памятник Дзержинскому.

Несколько человек залезли наверх и накинули петлю на шею чекиста. Натянув трос, враскачку пытались свалить многометровую фигуру. «Раз-два, взяли! Раз-два, само пойдет!!!» Но железный истукан не поддавался. Сквозь толпу поближе к месту наконец пробились автомобильный кран и машина коммунальных служб. Из нее выскочили люди с инструментами, у основания полетели во все стороны искры, на асфальт стали падать срезанные части металла.

Пока снимал этот процесс на камеру, моей хрупкой жене удалось вытащить из самого пекла в качестве сувенира тяжеленный кусок плаща Дзержинского. Через несколько мгновений фигура покачнулась и под ликующие крики народа грохнулась наземь, чудом никого не придавив.

Подняв одной рукой аппарат над головой, я волочил за собой фрагмент «железного Феликса», пытаясь выбраться из толпы. Саша, молодец, держалась прямо за мной, не отставала. Уже на краю площади нас чуть не сбил с ног какой-то человек.

– Ты снимал там? Видел, ты снимал там, у самого памятника! – Он говорил в высшей степени возбуждения с иностранным акцентом.

– Ну, снимал, и что?

– Дай переписать! Я корреспондент немецкого телевидения, не смог подойти ближе! Заплачу, очень хорошо заплачу!

– Да мне не жалко! Пожалуйста!!!

Мы отошли в сторону, присели на обломок памятника. Достал кабель, подсоединил наши камеры и включил кнопку. Немец прилип к видоискателю.

– Вот здорово! Бах!!! Самый момент есть!

Когда перезапись закончилась, он полез в карман и достал бумажник.

– Вот тысяча марок, это несколько сот долларов, хватит? Ты так здорово снял! А можешь еще что-нибудь поснимать для нас? Вот моя визитка, телефон московского бюро. Позвони, обязательно позвони!

Об этой встрече я вспомнил спустя несколько месяцев. Денег на новые фильмы у страны не нашлось, и крупнейшая в мире студия документальных фильмов стала тихо разваливаться. Помещения в Лиховом переулке дирекция сдавала в аренду, места для хранения архива не было, старые пленки просто выбросили во двор на улицу. Хорошо, что нам удалось забрать копии своих фильмов домой. Что ж, каждый выживал как мог.

Помню, когда я собирался подавать документы во ВГИК на факультет режиссуры, отец дал мне дельный совет: «Попробуй лучше сначала поступить на операторский. Это настоящая профессия, можно сказать ремесло, которое всегда прокормит в тяжелые времена. Никто не помешает потом стать режиссером, а вот наоборот вряд ли получится!» Старшие коллеги по работе вспоминали, как в голодные годы сразу после Великой Отечественной войны приезжали в командировку в удаленные села, где никогда не было фотоателье, а многие и не знали, что это такое. Человек с киноаппаратом воспринимался тогда как фокусник или волшебник, способный остановить время, и пользовался большой популярностью у местного населения. Оператор усаживал желающих получить карточку на память перед камерой и фиксировал кадр. Жители с удовольствием вешали на стены в своих избах свеженапечатанные портреты многочисленных родственников и фото памятных событий вроде свадеб, рождения детей и похорон, если таковые случались. Киношники тоже на жизнь не жаловались, получая к своему столу молоко, свежие яйца, самогон и прочие деревенские деликатесы.

Я набрал номер телефона московского бюро иностранной компании. «Александр! Куда ты пропал? Мы так хотели взять тебя на постоянную работу! Сейчас место уже занято. Подожди, подожди!!! Твоим материалом мы тогда поделились с Рейтером. Им очень понравилось, они все время о тебе спрашивают, им нужны операторы в московское бюро! Запиши телефон! Прямо сейчас им позвони!!!»

Московское отделение агентства Рейтер располагалось в обычном жилом доме в переулках у метро «Белорусская», но уже готовилось к переезду в гостиницу «Славянская» возле Киевского вокзала. Что ж, близкое расположение к центру, прекрасный вид на Белый дом со стендап-позиции на крыше – месте, откуда корреспонденту удобно выходить в прямой эфир. Многие телекомпании мира, такие как BBC, NBC, Sky News, TV Tokyo и др., решили обустроиться именно здесь.

Стандарты западного телевидения

После первого визита в Рейтер выяснилось, что работы не просто много, ее очень-очень много, просто невероятное количество. На переговорах с шефом бюро Майклом Пеном мы обязались предоставлять до трех съемочных групп в день, состоящих из оператора, звукооператора и водителя с машиной. За каждую смену нам обещали платить несколько сотен долларов, что в те времена было гигантской суммой.

Тут уже было не до режиссуры и сценариев, пришлось вспомнить свою первую профессию кинооператора! Ну, хорошо, держать в руках камеру могли я сам и, конечно, мой замечательный брат Алексей. Третьим стал Серега Ульянов, совсем недавно мы в таком составе работали в Никарагуа. Звукооператорами взяли Юру – мужа подруги моей жены по институту, и дядю Валю – брата Сашиной мамы, то есть моей тещи. Профессией, естественно, они не владели, запись звука также пришлось контролировать нам самим, но быстро научились носить штатив и держать с важным видом микрофон. Ну, а машину водили все по очереди. Заказы на завтрашний день принимала моя мама по домашнему телефону. Качество съемок вполне устраивало всех, нюансы и новые требования старались схватывать на лету.

Стандарты западного телевидения, конечно, очень сильно отличались от наших. Например, нельзя было делать длинные панорамы а-ля Тарковский. Так в минутный сюжет новостей входило гораздо больше коротких планов, а значит, и больше информации.

Для выхода в эфир корреспондент поднимался на крышу отеля за минуту до прямого включения, и слова о том, что надо бы проверить звук или поправить свет, вызывали недоуменный вопрос: «А что, раньше не было времени это сделать?»

Вспоминаю свою первую съемку с известным американским журналистом, шефом-корреспондентом бюро NBC в Москве Бобом Абернетти – высоким, солидного вида мужчиной пожилого возраста, в длинном черном плаще, со шляпой типа цилиндр на голове. Именно так в советских сатирических журналах художники изображали министров-капиталистов. Боб стоял у выхода из бюро, увидев меня, приветственно кивнул.

– Сейчас, одну минуточку! Соберу аппаратуру и выезжаем!

– Какую минуточку? У нас выезд в 9.00! – Боб поднял вверх палец, показав на электронные часы над дверьми: цифры предательски перескочили на 9.01.

С тех пор я всегда старался приходить в бюро заранее.

Каждую неделю мы снимали стендап на итоговую программу новостей. Даже при солнечном освещении на Боба полагалось ставить три осветительных прибора по определенной схеме. Со временем наши отношения стали более доверительными: он стал хвалить мои успехи в английском, а я показал несколько новых точек для съемки и предложил как-то раз, когда образовалось свободное время, переставить по-другому, на мой взгляд, лучше, свет. «Хорошо! Нарисуй мне на листке свой план расстановки приборов. Мы отправим на согласование в Нью-Йорк».

Через две недели из Америки прислали новый утвержденный вариант. Стендап мог записывать только шеф-корреспондент. Кроме него в бюро NBC было еще несколько девушек из американских университетов, учивших русский язык и проходивших в Москве что-то наподобие практики. Одна из них, рыжеволосая коротышка Джулия, однажды, пользуясь хорошим расположением духа своего шефа, попросила не для эфира, конечно, а для пробы снять свой стендап на фоне Кремля.

– Вы видите за моей спиной… – начала она с фразы, которую очень любят произносить журналисты на нашем телевидении.

– Стоп! Это непрофессионально! – Боб не дал ей продолжить и руками выпихнул практикантку из кадра. – Если так говоришь, тогда не загораживай! Не мешай людям смотреть, что у тебя за спиной!!!

Вообще Джулия была очень смешной. Как-то раз она подошла к нам.

– Скоро мы будем делать сюжет о русской мафии, – сказала она. – У вас еще осталось полсмены, езжайте, поснимайте что-нибудь!

– А что снимать?

– Как что? Мафию, конечно!

– Может, ты подскажешь нам, где она собирается?

– Не знаю. Сами поищите…

Мы вышли из «Славянской», отъехали до ближайшего кафе, посидев часок, вернулись назад.

– Ну что, нашли?

– Ты знаешь, Джулия, нет нигде мафии! Искали-искали, ну нет и все!

– Плохо! Придется на вас пожаловаться Дайане!

Дайана была директором корпункта NBC в Москве. Иногда от нее тоже приходили достаточно странные задания.

– В газетах писали, что в подмосковных лесах появились радиоактивные грибы. Езжайте на рынок и снимите, как люди с дозиметрами ходят и проверяют их.

Мы честно поехали и вернулись через несколько часов.

– Дайана! Два рынка обошли, нет таких людей. Может, нужно снять, как в лаборатории проверяют?

– Нет! Нужны простые люди с дозиметрами! Будете ежедневно до конца недели ездить, пока не снимете!

Начальница была с характером, спорить мы не стали. Прошло несколько дней, и, когда нам надоело такое однообразное занятие, я купил нужный прибор в магазине. На рынке сунул его в руки какому-то мужику.

– Хочешь заработать червонец? Ходи и води им по прилавкам, а мы тебя снимем.

Вернувшись в бюро, отдали Дайане кассету.

– Ну вот! Что я сказала? Можете, если захотите!

Темы для сюжетов, которые использовали иностранные компании в Москве, часто повторялись. Где-то с периодичностью в два года делали репортаж о «вредной русской кухне», и тогда мы ездили снимать блинные и пельменные. Под рассказ о тяжелом экономическом положении России как нельзя лучше подходили кадры москвичей, выстроившихся в очередь у киоска хлебозавода, чтобы купить свежую продукцию! Западные журналисты искренне не понимали, зачем стоять в очереди, если хлеб продается в магазине? Но кадры всем нравились и их с удовольствием вставляли в сюжет.

Другую практикантку, которая часто работала с нами, звали Эмми. Она была высокой пышногрудой блондинкой и обожала носить короткие юбки. В машине, как правило, корреспонденты садились на переднее сиденье рядом с водителем. Мы с камерой располагались на заднем. Ездили на синей «пятерке» «жигулей». Раньше в СССР автомобили продавались только по талонам, и эту я купил, как уже рассказывал, по протекции своего соседа Всеволода Санаева в качестве поощрения за съемки в Антарктиде.

За рулем был брат моей тещи. «Александр! – после первой же поездки обратилась ко мне Эмми. – Скажите своему дяде Вале, чтобы он перестал пялиться на мои коленки! Пусть на дорогу лучше смотрит». Эмми проработала в бюро недолго. Говорят, вышла замуж за кого-то из руководства телекомпании. Действительно, через пару лет она вместе с высокопоставленным мужем, пребывая в Москве, нанесла визит вежливости в NBC. Ее было трудно узнать в шикарном длинном платье и бриллиантах, но, заметив нас среди толпы встречающих, она подмигнула и спросила: «А дядя Валя где? Передавайте ему привет!»

Еще мне очень нравилось работать с корреспондентом «ТВ Токио» Арато Мацушитой. Свою командировку в Москву он использовал, чтобы ближе познакомиться со страной. Его интересовало все: политические лидеры и обыкновенные россияне, их жизнь, быт, привычки, кухня и традиции, продукция промышленности и советского автопрома. Он даже купил по случаю за двести долларов старый горбатый «запорожец» и выкрасил его в красный цвет с белыми пятнами, под божью коровку. Машина не ездила, а просто стояла в переулке недалеко от Киевского вокзала.

Еще в особый восторг Арато привел автобус ПАЗ, где дверь открывалась с помощью замысловатого рычага.

– Сам сделал? – допытывал водителя японец.

– Нет, на заводе так выпускают!

– Врешь! Сам сделал!!!

Часто после съемки, а иногда и до нее, Мацушита приглашал нас в московские рестораны, расспрашивал, какие рекомендуем посетить, чтобы отведать настоящей русской кухни. Заходили и в японские, посмеяться над тем, как в Москве всё неправильно готовят. «Представляешь, у нас в Токио свежую рыбу разделывают для суши и выбрасывают, если никто не съел за двадцать минут! А тут она сутками лежит в холодильнике!»

В штате бюро «ТВ Токио» были также продюсеры и переводчики Игорь и Ирина, водитель Саша. Команда была дружная, и, когда случались какие-либо памятные события, отмечали всей компанией. Раз поехали ко мне на дачу, вернее, тогда на участок на берегу реки Истры, который мне достался пару лет назад бесплатно от Союза кинематографистов.

Для пикника купили кусок мяса на шашлык. Его было явно мало на всех, поэтому решили накормить в первую очередь японца, а себе взяли колбасы, какая нашлась в магазине, чтобы без затей нарезать кусками и подержать над костром на палочке. Мацушита с удовольствием съел и шашлык, и колбасу.

– Когда-нибудь я построю здесь большой дом, куплю катер с мотором и буду ездить на работу в «Славянскую» прямо по воде, без пробок, до Киевского вокзала! – поделился своей мечтой.

– Не получится! Ну да, Истра впадает в Москву-реку, но дальше целый кусок вдоль воды захвачен под дачи всевозможных шишек, – возразили мне. – Охрана не даст проехать!

– Жаль…

Интересно отметили и день рождения нашего оператора Сережи Ульянова. Стол накрыли у него в квартире. В качестве подарка, по просьбе именинника, был приобретен газовый пистолет. Выглядел он совсем как настоящий, в обойме семь патронов, сначала холостой шумовой, следующие с перцовой начинкой. После первого тоста именинник решил опробовать изделие и направил ствол в потолок.

«Папа! Папа! Не надо! Ты уже стрелял, пока гости не пришли!» – закричал маленький сынок Сергея.

Но было поздно. Раздался грохот, и комната наполнилась ядовитым туманом. Все бросились врассыпную. «Вызывайте 911!!!» – заорал Мацушита. Одной рукой я схватил жену, второй японца, как главного кормильца семьи, и вытащил обоих на балкон на кухне. Оставшиеся в комнате прилипли лицами к москитной сетке открытого окна. Еще долго у всех гостей слезились и чесались глаза, а сынок всхлипывал и причитал: «Ну и дурак ты, папа! Ну и дурак…»

В нашей компании все чаще стала появляться сестра Ирины – Оксана. Сети были расставлены, исход предопределен, оставалось только ждать, как скоро это произойдет. На свадьбу с Украины приехала мама невесты.

Сидя за столом, она с умилением смотрела на японца, вытирая платочком выступившую от счастья слезу: «Аратушка, сынок, попробуй пирожок с капустой!»

В общем, наше сотрудничество с иностранными компаниями стало очень прибыльным предприятием. Заказы сыпались один за другим, и уже стало не хватать людей и аппаратуры. Один раз повезло, я заметил, как штатный оператор NBC Стив взял видеокамеру и выставил ее за двери бюро в общий коридор гостиницы.

– Стив, зачем? Через минуту не будет, возьмет кто-нибудь!

– А, пускай! Новая пришла из Америки!

– Так, может, мы себе заберем?

– Да пожалуйста! Что же сразу не сказали, что вам нужно!

С дополнительным персоналом вышло не так хорошо. Подобрав несколько опытных операторов на стороне, мы попытались перевалить на них часть работы. Нет, ну а что? Мама принимает заказы, мы распределяем, сами ничего не делаем, а в конце месяца приходим в кассу за деньгами. Отличная идея!

Но сказка быстро закончилась. На второй месяц шеф Рейтера сказал: «Так, ребята! Либо вы снимаете сами, нас и наших клиентов это устраивает, либо до свидания!» Я понял, что дело было не столько в квалификации, просто правила работы в западной компании были совсем другими, чем у нас в России.

Многие помнят весь этот советский ужас: необходимость отмечать командировочные удостоверения, счета из гостиницы с обязательной круглой печатью, нищие суточные – два рубля и шестьдесят копеек в день, и, соответственно, частые перекуры и всеобщую необязательность. Нет, здесь все было совершенно по-другому.

Как-то раз я столкнулся в коридоре «Славянской» с Александрой, администратором из ВВС.

– О, Саша! Тут у нас недельная командировка в Прибалтику! Прилетел из Лондона режиссер, будет делать большой материал, нужно показать ему класс! Ну как, поедешь?

– Конечно!

С Александрой у нас всегда была одна общая тема для разговора. Дело в том, что она недавно завела себе большого попугая и часто выспрашивала у меня, уже опытного владельца никарагуанской птицы, чем лучше кормить и поить, все ли орехи и фрукты пригодны, можно ли давать грызть куриные косточки, какая нужна клетка, надо ли закрывать питомца на ночь плотной тканью, чтобы не орал.