Текст книги "Приключения ноплов"

Глава 9. Шествие по траве – «шишка или шрам?» – «А что вы тут делали?»

– Ну, и кто там лежит? – спросил сержант Ноплеф. – Прямо на лугу, гм?

– Это не он! – быстро сказал генерал-артиллерист. – Не может быть, чтобы снова он. Это, наверное, неизвестный.

– То я и вижу, что неизвестный.

– Но я же не виноват! – воскликнул генерал. – Мои пушки ещё даже не надуты!

– Ну да, – вздохнул сержант Ноплеф. – Ещё не надуты, а неизвестный уже лежит. Ну, ладно, пойдёмте. Только не говорите мне, что один снаряд дважды в одну воронку не попадает.

Никто и не говорил. Все знали, что сержант очень не любил, когда в одном предложении соединялись «один снаряд» и «дважды». Потому что никакой снаряд не может возвращаться назад, чтобы им потом снова выстреливали из пушки. Снаряды – это вам не бумеранги! Сержанту Ноплефу было очень важно, чтобы его подчинённые чётко это усвоили. В армии во всём нужна чёткость.

Тем временем, процессия ноплов сошла с дороги и двинулась через луг, проминая в траве широкую полосу. Генералы шли в ряд. Их плащи раскачивались, как четыре зелёных колокола, а сапоги сбивали головки цветов и распугивали кузнечиков, которые тотчас замолкали. Это молчание сообщало лугу некоторую тревогу, как будто вот-вот должен произойти апокалипсис или хотя бы солнечное затмение. Солнце на это снисходительно улыбалось. Оно поднялось уже довольно высоко и прекрасно видело с высоты, что миру ничто не угрожает.

– Насколько я слышал, – обратился к сержанту генерал-артиллерист, – в последнее время этот Нопленэр стал каким-то странным. Говорят, он ведёт себя как самый настоящий лунатик. Так что он мог удариться обо что-нибудь сам.

Услышав про лунатика, смелый рядовой Ноплиан едва не споткнулся. Ему сразу вспомнились зловещие шаги в темноте, и от этих воспоминаний у него под мундиром пробежал лёгкий холодок. Однако он быстро взял себя в руки. Под солнцем даже отъявленные лунатики должны вести себя смирно.

Мир и покой царили на Земле, когда генералы, сержант, маленький капрал и смелый рядовой дошли, наконец, до озера и поднялись на небольшой пригорок, на котором росла берёзовая роща. Там дул ветерок, шелестела на деревьях листва, и кузнечики снова стрекотали, убедившись, что солнечное затмение откладывается до вечера. Страхи насчёт лежащего на траве неизвестного тоже быстро рассеялись, как только все убедились, что это был снова художник Нопленэр и снова, к счастью, живой. В любом случае, его хохолок весьма весело трепетал на ветру. Вряд ли бы у мёртвого нопла хохолок вздумал трепетать столь же весело.

Подсунув обе ладони под щеку, художник лежал на траве в своей обычной ежедневной одежде, которая состояла из модного сиреневого сюртука, белого галстука, прикрывающего розовую манишку, и тёмных панталон в белую полоску. На ногах у молодого человека сидели модные узкие башмаки, в каких было приятно скользить по зеркальным паркетам дворца Ноплдом.

Мудрый сержант Ноплеф осторожно попинал художника по подошве башмака. Башмак не ответил. Тогда сержант, покряхтывая, нагнулся и опять-таки осторожно похлопал Нопленэра по плечу.

– Без сознания, – сказал один из генералов. – Я таких видел.

– Да, без сознания, – согласился второй генерал. – Хорошо, что не убит. Хотя, может, ранен?

– Или контужен, – предположил третий генерал.

– Если контужен, на голове должна быть заметна шишка, – сказал первый генерал, разглядывая голову с хохолком.

– А если ранен, то шрам, – ответил второй генерал.

– Уверен, тут только шишка, – сказал третий генерал и встал прямо над головой лежащего. – Я не вижу крови.

– Там шишка.

– Шрам!

– Шишка!

Генералы так тесно сгрудились над лежащим, что уже никому не давали ни нагнуться, ни посмотреть, что там действительно скрывается, шишка или шрам.

– Караул! – внезапно раздался чей-то хриплый, сдавленный вскрик, и генералы резко отпрянули. На траве сидел перепуганный Нопленэр и нервно озирался по сторонам. – Мамочки мои, караул, – снова проговорил он, но уже не так хрипло.

– Кар-раул?! – удивился сержант, машинально повторив про себя знакомое слово, и следом так же машинально скомандовал: – Стройсь!

В ту же секунду солдаты и генералы пристроились к сержанту в одну шеренгу и застыли по стойке «смирно». Всё это они проделали совершенно автоматически. Подсознательно. Даже генералы. Те считали себя старыми вояками и гордились тем, что выполнение строевых команд у них так же крепко засело в ногах, как и умение кататься на велосипеде. Прямо на всю жизнь.

Художник Нопленэр с удивлением посмотрел на это внезапное построение и медленно, осторожно встал. Ему показалось неприличным сидеть, когда перед ним стоят. Тем более, навытяжку. Тем более, генералы. Хотя те были не в своих парадных мундирах, в каких обычно появлялись во дворце, а в длинных зелёных плащах без рукавов, и над головами у них торчали забавные прутики.

Нопленэр не решался спросить, что бы это значило, тем более, что лица у генералов оставались непроницаемы, а глаза устремлены вдаль, куда-то за спину художника. Боясь сразу обернуться, Нопленэр осторожно отошёл от военных подальше и только тут рискнул оглядеться по сторонам. Вроде никого. Учений тоже как будто не наблюдалось. Лишь после этого художник скромно кашлянул, одёрнул на себе сюртук, стряхнул с него прилипшие травинки, оправил на груди белый галстук и задумчиво прошёлся вдоль строя.

Все молчали. Все молчали просто потому, что в строю запрещено разговаривать, а сержант – ещё и потому, что генералы были старше его по званию. А ведь, как гласил воинский устав, младший по званию должен сначала спросить у старшего разрешения говорить. Правда, и спросить разрешения было тоже «говорить».

Художник Нопленэр молчал тоже. Однако ему такое молчание давалось гораздо проще: он просто не знал, что должен сказать. Он даже не знал, что думать. Но всё же думать или не думать от человека не зависит, и вскоре Нопленэр догадался, что эти военные, наверное, захотели, чтобы он их нарисовал. В какой-нибудь батальной сцене. Какого-нибудь сражения. Прямо здесь, на лугу. За этим они и явились сюда.

– Так, значит, вы хотите, чтобы я вас нарисовал? – спросил Нопленэр.

Поскольку все продолжали молчать, он сделал вывод, что угадал правильно. И снова всех внимательно осмотрел. Затем он вывел из строя маленького капрала Ноплеона и попросил его повернуться лицом к солнцу. Потом от солнца. Потом направо, затем налево, а далее приказал ему поочерёдно нахмуриться, улыбнуться, округлить глаза, сделать их щёлочкой и, наконец, приложить к ним ладонь в виде козырька и пристально посмотреть вдаль.

Изучая данную позу, Нопленэр в задумчивости прошёлся по траве взад-вперёд, потом вернулся к маленькому капралу и, будто разговаривая сам с собой, произнёс, что у этого военного, кажется, довольно выразительное лицо и вполне подходящая осанка. А главное – правильный рост. Возможно, он будет приглашён в качестве модели для написания большого живописного полотна, на котором Его Величество король Ноплиссимус I будет изображён в самой гуще большого сражения на своём наблюдательном пункте.

Услышав такое, маленький капрал Ноплеон покраснел, как малиновка. Точнее, как грудка малиновки. А то и как грудка снегиря, которая ещё в два раза краснее. Короче, лицо капрала совсем потерялось на фоне его мундира, но это была такая потеря лица, которой капрал Ноплеон гордился до конца своих дней.

А вот сержант Ноплеф остался недоволен. Он долго хмуро смотрел перед собой, потом решительно вышел из строя, приблизился к художнику и сухо поинтересовался:

– А что вы тут, собственно, делали, милостивый государь?

Глава 10. Кто такие лунатики – муки посредственного поэта – настоящая катастрофа

Нопленэр и сам плохо помнил, что он делал на лугу. Ещё недавно, пока его не разбудили, он крепко спал, а что же было до этого? Одно он знал точно – что он не лунатик. Не настоящий лунатик. Настоящий лунатик – этот тот, кто бродит ночью во сне с отрытыми глазами и ищет сам не зная чего. Нопленэр же знал, что искал. Он искал Луну. И всю вчерашнюю ночь он искал Луну тоже.

Не стоит думать, что у него было нехорошо с головой. Всё началось ещё во время пребывания экспедиции ноплов на Земле. Тогда он не был ещё рисовальщиком облаков, а рисовать Луну ему никто и не предлагал, поскольку в Нопландии не было земной ночи, но факт остаётся фактом, что именно тогда, на Земле, и именно под той прежней земной Луной, он вдруг осознал, что влюбился в прекрасную садовницу Ноплерию.

Это произошло совершенно случайно. Он просто гулял ночью под Луной и думал о прекрасной садовнице, и совсем не подозревал, что влюблён, как вдруг бац! – в его голове начали складываться стихи. Так, ничего такого особенного, просто в рифму: «садовница – любовница», «империя – Ноплерия», «розовый бутон – сердце, как бетон». Сначала Нопленэр не придал этому никакого значения, однако, написав следующее стихотворение, в котором использовалась рифма «любит – тюбик», а бледность кожи Ноплерии сравнивалась с зубной пастой, он начал волноваться.

Он давно уже имел подозрения, что ничего не умеет делать по-настоящему. Он пробовал заниматься наукой и не добился никаких результатов. Он стал спортсменом и ни разу не занял первого места. Он учился играть на музыкальных инструментах – успехи были посредственными, и даже когда потом начал рисовать, то рисовал только солнце и облака, что умеет каждый ребёнок.

Короче, он уже начинал думать, что он неудачник. Поэзия стала последней каплей. Это он понял, когда использовал в стихотворении рифму «любит – тюбик». «Ну, всё! Не хватало мне ещё писать плохие стихи!» – воскликнул про себя Нопленэр и дал себе слово, что больше не напишет ни строчки. И долгое время ему удавалось сдерживать себя. Но катастрофа была неминуема. Она разразилась в ту самую последнюю ночь перед отлётом с Земли, когда над лесом светила полная Луна и когда Нопленэр захотел напоследок прогуляться по своим любимым местам. Стихи так и полились из него. Их было много. Очень много. Их было столь же много, сколь много отдельных музыкальных фраз может произнести одна влюблённая птичка за одну ночь. Лишь утром, вернувшись на корабль, Нопленэр понял, что пропал. Ведь, если он всё же и стал поэтом, то очень плохим, в лучшем случае, посредственным поэтом. В том не было сомнения. Ибо никакой человек не может стать непосредственным ни с того ни с сего, особенно, если раньше он уже бывал посредственным много раз!

Тогда, не сказав никому ни слова, Нопленэр решил всё забыть. Он решил забыть все написанные стихи и никогда больше о них не вспоминать. Это было непросто, однако он не сдавался. Он пускался на различные ухищрения и то пытался забыть все свои стихи одновременно, то забывал по стихотворению в день, то переписывал стихи другими словами, то есть прозой. У него ничего не получалось. Тогда Нопленэр бросился читать всевозможные умные книги и начал изучать справочники типа «Сто тысяч выходов из безвыходных ситуаций», и там он, действительно, нашёл один выход, который так и назывался «Выход №273 – для безответно влюбленного поэта».

Там поэту предлагался чудодейственный план. Нужно было заманить свою даму сердца в какую-нибудь беседку, забаррикадировать все окна и двери, а затем всю ночь ходить вокруг этой самой беседки и читать, читать и читать посвящённые ей (то есть даме, а не беседке) стихи. Поэт должен был читать стихи до тех пор, пока его дама сердца не высказала некоторого суждения о его творчестве, после чего всю поэзию выдуло бы из головы поэта за один раз. Но, постойте! Заточить всю любимую в клетку, а потом всю ночь рассказывать ей про то, как ты её любишь? Нет, лучше смерть!

Между тем время шло. Корабль давно уже находился в космосе, Нопленэр трудился рисовальщиком облаков, а затем был назначен знаменитым художником, но по-прежнему продолжал страдать. Порой он целыми днями бродил по Нопландии и не реагировал ни на какие расспросы, а то вдруг принимался буянить, задираться и вызывать на дуэль придворного дуэлянта Ноплеца. Но тот всегда отказывался драться, ссылаясь на занятость другими дуэлями. Он лишь согласился выдать на время свой дуэльный пистолет, но взамен потребовал изобразить себя на картине в боевой позиции со шпагой в руке. «И не забудь, – сказал напоследок Ноплец, – ты должен нарисовать меня точно в момент атаки уколом в верхний сектор туловища с выпадом. При этом защита должна быть пятая – дагой. То есть кинжалом». Нопленэр послушно кивнул, захватил свой мольберт и пошёл стреляться на луг. Там он немедленно получил в голову снарядом из надувной пушки – история, ставшая легендарной.

Очнувшись на следующий день в больнице, Нопленэр ощупал себя с ног головы и сильно удивился. Всё вроде было на месте, но явно чего-то не хватало. Он долго думал, чего могло не хватать, и вдруг понял, что он напрочь забыл все свои стихи. Все до единого! Ему, что называется, отшибло память. Он был счастлив. Он был счастлив в течение целого месяца. А потом ещё месяц сомневался, действительно ли он счастлив. А ещё через месяц ему уже стало казаться, что в его стихах что-то было. Кажется, там были совсем неплохие строчки. Ну, вот, например… Или вот…

Однако ни одной строчки Нопленэр так и не сумел вспомнить. Он надеялся, что вспомнит свои стихи когда-нибудь потом. Он верил, что время лечит. Но время не лечило. Из-за этого Нопленэру порой становилось совсем уже худо. Так худо, что по ночам он даже стал пробираться в картинную галерею дворца, снимать там со стен портреты принца Нопличека, переворачивать их и смотреть, что написано на изнанке. Ведь было время, когда некоторые свои стихи он переписывал прозой прямо на изнанке холста. С одной стороны, экономил на писчей бумаге, с другой – верил, что так будет легче избавиться от стихов, когда картину унесут.

Однажды ночью, когда Нопленэр снова переворачивал картины, в картинной галерее возник сам король. Он явился как привидение – в белом колпаке и белой ночной рубашке до пят. В одной руке у него подрагивала свеча, в другой он держал кочергу от камина. К счастью, кочерга не понадобилась.

Всю ночь король и художник просидели на холодном полу, разглядывая и разгадывая найденные стихи. Короля это настолько увлекло, что он немедленно сделал своего знаменитого придворного художника ещё и самым признанным поэтом Нопландии. Но тут уже Нопленэр взмолился. Он попросил короля не раскрывать его тайны. Король согласился, но одновременно дал молодому человеку важное задание. Скоро будет объявлен долгожданный день рождения королевы Ноплессы, и король хочет, чтобы хор ноплов исполнил на её вечере вокальную сюиту, к которой Нопленэр должен написать слова.

Глава 11. День рождения королевы – композитор Ноплюсси – придворный Ноплезир

День рождения королевы Ноплессы имел отдельную историю. Вернее, история была, а вот самих дней рождения пока не было. А всё потому, что после замужества у молодой королевы стал резко портиться характер. Эта девочка всегда росла избалованной. И от этого немного несчастной. Наверное, потому, что всегда добивалась исполнения всех своих желаний. Вершиной таких желаний стал указ короля, в котором его королева раз и навсегда объявлялась первой красавицей Нопландии. Однако это не помешало красавице зареветь уже в первый свой день рождения, будучи законной королевой. Ноплесса заревела от того, что теперь она постарела на целый год и уже не столь красива и молода. Наутро королева потребовала указ, отменяющий её лишний год. Король заупрямился. Он стал говорить, что природу не обманешь, что природа – не календарь и что нужно, наконец, стать взрослой разумной женщиной.

Королева ревела день, два, неделю, месяц, пока король, наконец, не сдался. Но, сдавшись, он поклялся гибелью Вселенной, что отныне королеве дозволяется справлять день рождения только через раз. «Да, один раз в два года!» воскликнул король. Королева посмотрел на короля и заревела ещё пуще. «Нет, один раз в три года!» Королева растерянно всхлипнула. «В пять!» Королева подняла голову и показала своё распухшее личико. «Один раз в семь лет и не чаще!» Королева так сильно удивилась, что от удивления даже вытерла слёзы. «Ага!» – обрадовался король, и с тех пор дни рождения королевы стали отмечаться только один раз в целых семь лет. То есть ещё ни разу.

Только не надо думать, что королева Ноплесса больше не ревела. Нет, она плакала и плакала ещё как, но король железно стоял на своём, хотя и старел из-за этого семимильными шагами. Когда приблизился пятый день рождения его жены, несчастный король чуть было не умер от жалости к королеве, которая вдруг сказала, что ещё год она не проживёт и что она всех прощает. Ей только жалко сына, который будет расти без матери. От этих слов король чуть сам было не заплакал и даже едва не пообещал назначить день рождения хоть на завтра, вот только… Король тяжело вздохнул и посетовал, что, увы, композитор Ноплюсси никак не успеет написать музыку. Ибо по случаю столь торжественного события в концертном зале дворца должна быть исполнена праздничная вокальная сюита, а без неё, нет, нельзя.

Как только король ушёл, королева вызвала к себе композитора Ноплюсси. Она просила его, умоляла его, грозила ему и заискивала перед ним. В ответ композитор говорил, что он был бы рад помочь, но вокальная сюита – это такое произведение, в котором обязательно должны быть слова. И не простые слова, а очень возвышенные, благозвучные, поэтические. Они должны будут поспособствовать более мелодичному звучанию музыки, поскольку сюита называется «Лирические рассветы коноплянки», а, значит, без лирики тут никак.

«Ну так возьмите эту самую лирику!» воскликнула королева.

«Помилуйте, Ваше Величество», расстроился композитор Ноплюсси. «Да где ж её взять?»

«Ах, какие вы все!» возмутилась королева и села писать королю письмо, в которой пригрозила немедленно начать голодовку. Условия её были жёсткими: либо её день рождения, либо её голодная смерть.

К счастью, через неделю король услышал в картинной галерее какой-то подозрительный шум и нашёл там художника Нопленэра, переворачивающего свои старые картины. Далее всё известно. Под утро художник Нопленэр получил задание написать поэтические слова для сюиты «Лирические рассветы коноплянки» – птички, чья музыкальная одарённость никогда не считались бесспорной.

Первым делом художник, а теперь ещё и тайный поэт, отправился к композитору Ноплюсси, чтобы серьёзно с ним поговорить.

Композитора Ноплюсси он застал на сцене концертного зала, где тот срочно репетировал комическую оперу про двух петухов, лишённых голоса через суп. Эту оперу неделю назад заказал ему канцлер Ноплер, так что теперь композитор не спал и не ел, только бы успеть выполнить заказ. Ноплюсси чрезвычайно боялся канцлера. Он считал его чрезвычайно всесильным и всемогущим, и даже более того, существом просто высшего порядка, способного разметать всех и каждого в пух и прах только силой своего взгляда. Прах, конечно, можно было бы потом подмести, а вот пух летал бы по дворцу ещё долго…

Зная, что Ноплюсси крайне возбудим, Нопленэр заранее подготовился к разговору с композитором. Он даже порепетировал, как будет убеждать его в том, что истинно гениальной музыке вообще не нужны никакие слова. На худой конец, их всегда можно заменить более органичными выражениями чувств, типа: «а-а-а», «ла-ла-ла», «ля-ля-ля», «йо-йо-йо», «кляк-кляк-кляк» или «чур-мя-чур, чёр-чёр-чёр»!

Ноплюсси, к сожалению, ничего не захотел даже слушать. Одетый в шоколадно-коричневый фрак с пёстрой манишкой на груди, с дирижёрской палочкой в руках, он нервно ходил по сцене и испуганно оглядывался на парадную дверь в конце зала, через которую Всесильный и Всемогущий однажды уже входил. Художнику Нопленэру так и не удалось заставить композитора Ноплюсси остановиться хоть на минуточку, чтобы внушить ему такую очевидную вещь, что он, Нопленэр, простой художник Нопленэр, бывший рисовальщик облаков Нопленэр совершенно не способен написать никакие лирические слова. Во-первых, у него нет дара поэзии, во-вторых, он давно уже ничего не писал, в-третьих, на корабле нет Луны. Увы, композитор наотрез отказывался воспринимать логику всех этих аргументов.

Расстроенный Нопленэр вышел из концертного зала и побрёл сам не зная куда. Кажется, он хотел пойти подышать воздухом на улицу. В коридоре на него наскочил один из придворных, это был толстый и расфуфыренный нопл по имени Ноплезир.

– Эй, Нопленэр, постойте! Погодите, Нопленэр! Стойте! Уф-ф! – сразу начал говорить Ноплезир. – Куда вы от меня убегаете?

– Я? – удивился Нопленэр.

– Да-да! Вы-вы! Вы слышали новый анекдот про аиста?

Аистом во дворце называли всемогущего канцлера Ноплера, за длину его носа и ног, и Нопленэр остановился, чтобы послушать.

– Значит, так. Аиста пригласила на свой день рождения черепаха. Сели они за стол, стали кушать, вдруг черепаха и говорит аисту: «Да что же вы это, сударь, всё носом-то едите?» Аист удивился и отвечает: «Позвольте сударыня, а чем же я должен есть?» А черепаха ему: «Уж, право, не знаю, сударь, но все приличные люди знают, что есть надо ртом, а не тем, что надо ртом!» «Над ртом?» – задумался аист. «А как же! – воскликнула черепаха. – Вот меня куда-нибудь пригласят, так разве я буду в гостях есть носом?» Ха-ха-ха!

– Да-да-да, – сказал Нопленэр, извинился и побрёл дальше. Он уже слышал этот анекдот. Говорили, будто его придумал сам канцлер. А кончался анекдот так: после обеда аист вернулся к себе домой и там изобрёл вилку, ложку, а также палочки для еды.