Текст книги "Кремлевские сказы"

Борис ничего этого не знал, ибо нормальную стражу давно разогнал (не вписалась в воровской коллектив), а новые были из самодеятельности театральной, к тому же нечистыми на руку. Не столько заботились о безопасности государя, сколько решали свои узкочастные коммерческие задачи.

А царь чем дальше, тем чуднее становился. Как стареющая светская львица, готовая целое состояние вложить в сохранение своего товарного вида, Борис на склоне лет решил поддержать себя путем подсадки в организм клеток человеческого эмбриона. О такой возможности последний и новейший придворный лекарь случайно проговорился. Эту операцию мог только один медик империи сделать, но он, узнав, что пациент – Сам, заартачился. Дескать, пойди что не так – шкуру спустят, и пойдут прахом мечты о своей счастливой старости в именьице под Клином.

Куда там, и не таких ломали. Жизнь, если и не вечная, то очень долгая, – мечта любого правителя. И вот уже медик с ужасом в душе вводит в кремлевской больнице Борису омолаживающий эликсир. Организм взбунтовался от чужеродных клеток, монарх чуть ласты не склеил, но все же оклемался. Более того, хоть небольшой, но эффект от инъекции был: у Бориса отросли сиськи и одновременно разгладились морщины на лице. «Нормальный ход, – сказал он себе. – По пляжам я не ходок, а морду подданные пусть гладкую видят».

* * *

Долго ли, коротко ли сказка сказывается, но все ж таки отправили Бориса на монархическую пенсию. Оставили в пользование один из дворцов с огромной усадьбой возле столицы. Новый царь, провожая предшественника под дряблые руки до кремлевского крыльца, увещевал:

– Борис, ты – один из нас, голубая кровь, хоть и проспиртованная. Мы тебя никогда не забудем. Нам нужны твой опыт и знания. Если чего надобно – обращайся, все сделаем в сей момент…

Борис расчувствовался и облобызал сменщика в лысину – тот ростом был ему под мышку:

– Береги царство!..

Надо ли говорить, сбитый летчик, персональный пенсионер царского значения Борис, новой власти на хрен не нужен стал. Не раз и не два пытался он связаться с царским двором, но безрезультатно. А загородный дворец Бориса, где экс-монарх сидел на завалинке, на всякий случай оцепили соглядатаями – мало ли чего старцу в голову взбредет.

Штанина варила ему по утрам овсянку, садовник по традиции исподтишка, чтобы супруга не спалила, наливал Борису сто граммов, а он пускал старческую слезу, вспоминая, как дирижировал оркестром, исполнявшим «Калинку-малинку»…

Как только преставился Борис, Штанина с Блединой понаставили по всему царству музеев имени папы на казенные средства, а сколько к рукам при этом прилипло – и не сосчитать. В музеи те никто не ходит, если только из-под палки казенных мужиков и крепостных не загонят. Да что там смотреть – портянки покойного царя, кубок для шампанского, копии указов и прочая мишура. Борис небось в гробу переворачивается. Мало умереть царю – надо еще, чтобы баба и наследники не опозорили потом. Такая вот мораль сего сказа…

Купец воровской гильдии

Сказ о тех, кто себя элитой называет (а на самом деле – сволочь, только при больших деньгах)

Жили-были дед да баба. Дед сидел у корыта госбюджета, а баба при нем тыл обеспечивала – по избе хлопотала. К корыту ее, вопреки фольклору, не допускали. И до такой степени дед насосался денег из казны, что просто руководителем госкорпорации уже мало ему было называться. И захотел он превратиться в олигарха для солидности.

Баба руками замахала:

– Окстись, окаянный! Олигархи – это купцы, которые торгуют, богомерзким предпринимательством зарабатывают. А тебе этого нельзя, ты на должности.

Дед встал, поглядел на себя в зеркало, выписал бабе затрещину и молвил:

– Понимала бы что, толкушка. Во-первых, я тоже торгую – родиной. Во-вторых, олигарх – это не род занятий, это призвание и образ жизни…

* * *

Абрам Борисович Борзовский был жуликом самой высокой – государственной – квалификации. Сумел он не только наворовать полный чулан денег, но и своего царя на трон посадить, чтобы тот охранял заветный чулан от народа. Но это будет потом, а в старые времена начинал Борзовский обычным инженером в НИИ – был рядовым Абрамом, про жадность которого в курилке рассказывали анекдоты и которого из-за пятого пункта не пускали ни в партию, ни за границу.

Но был талантлив, чертяка, по части математики. Разработал алгоритм, чтобы ничего не делать целый месяц, а в конце премию получить за эффективность. Математика заметили, и он пошел на повышение в Академию наук. Там тоже преуспел: в командировки не ездил, а командировочные получал.

Когда в царстве-государстве все начало сыпаться и разваливаться, разрешили частную собственность и извлечение нетрудовых доходов. Борзовский сразу учуял ветер перемен, который пах несусветными бабками. И организовал контору по продаже легковых телег: с ними в стране всегда была беда – хоть делались коряво и стоили дорого, но очередь – на полжизни. Абрам рассудил: главное для нашего человека – надежда на телегу, а если она есть, можно и потерпеть.

И контора Борзовского такую надежду давала: надо было заплатить Абраму денег, ну а он достанет гражданину заветную тачку. Потом как-нибудь. Если получится. С надеющимися на лучшее лохами у нас никогда проблем не было, и бумажник Борзовского очень быстро распух до гигантских размеров, как печень алкоголика.

Первое, что сделал разбогатевший Абрам, – естественно, озаботился путями бегства и получил гражданство исторической родины. Но и здесь, в царстве-государстве, дела перли в гору. Он подружился с придворным летописцем царя Парашевым. Тот как раз закончил создание задолизательных «Записок монарха». Абрам пообещал денег на издание богатой книжки с картинками (хотя, ясное дело, не только своих не дал, но еще и чужие украл). И таким образом влез в доверие к тогдашнему царю.

Абрам зачастил в царские палаты – искал возможность присосаться к казне, что в государстве нашем всегда было самым прибыльным занятием и венцом карьеры любого проходимца. И самым безопасным: лошадь со двора сведешь – в тюрьму пойдешь, а пару заводов продашь – в Монако в казино поедешь. Вон надысь бабу, мать десятерых детей, в СИЗО посадили за покушение на мошенничество в размере 20 тысяч, а одновременно начальник конторы, которая космодром строила, за воровство 400 миллионов получил условный срок.

Так вот, Борзовский распивал мед да пиво в Царском клубе и вербовал себе агентов, чтобы помогли засунуть волосатую руку в царскую мошну. Молва о нем шла нехорошая: как только он появлялся в коридоре дворца, все быстро прятали плюшки со столов – Абрам славился тем, что съедал все, что на виду было. А что ж вы хотели, не на свои же ему харчеваться.

Чтобы спокойно воровать, надо мозг народу загадить, поэтому Борзовский влез в идеологический приказ, да и деньги там немалые крутились. Ну а в нефтяные дела как было не залезть ему – это же почетно, недра присваивать, вон сколько бояр на этом кормятся. Построил себе Абрам отдельную трубу и качал с нее деньги в карман.

Не всем нравился Борзовский, и его даже взорвать пытались, но погиб, как водится, не Абрам, а его прислуга. В свою очередь, и сам он вынашивал замыслы под врагов мешок с порохом подложить. Сидел в чулане у себя и списки составлял: этих – на кол, тех – в Сибирь. На этой почве познакомился и с генералом Гусем – страшным на вид, но управляемым. Так и образовалась странная парочка: тихо бормочущий Абрам с бегающими глазками и гогочущий Гусь с кулаками, как Абрамова голова. На какой только союз не пойдешь ради места под солнцем…

Поучаствовал Абрам и в замирении беспокойного южного народа. Ну, какое тут участие могло еще быть: деньги из казны раздавал влиятельным тамошним кланам, причем им доставалось меньше, чем самому раздатчику. Горцы – народ гордый, и если бы они тогда поняли, что какой-то Абрам их примитивно разводит, кончил бы он плохо.

Борисыч был настолько влиятелен, что мог на корню пресечь деятельность целых правоохранительных структур, если они угрожали его интересам. Вот создали в тайной службе Управление по разработке и пресечению деятельности преступных организаций – чтобы с такими жуками, как Борзовский, бороться. Но УРПО это продержалось недолго: оно так рьяно взялось выполнять свои задачи, что Абрам, используя какие-то свои хитрые рычаги, продавил его ликвидацию. Еще немного, и опера вышли бы на финансовые истоки теплой дружбы Борзовского с мятежными горцами.

Но хоть и был Абрам талантливым вором-государственником, все же не на ту лошадь поставил. В один прекрасный день решил Борзовский, что воровать сподручнее, если царь имеется свой. Царская крыша – это вам не бандиты с района на тонированной телеге. «Вот бы такого пацана найти, чтобы на троне сидел, а я к нему вечером в покои на рюмку виски заглядывал и задачи на следующий день ставил», – мечтал Абрам. И нашел такого во второй столице – не чуждого абрамовской идее о том, что мы должны всем активам наши гордые дать имена.

Преемник на троне начал с того, с чего начинают все помазанники, – с уничтожения влиятельных царедворцев из прежнего состава. Тут друзей не бывает: красные пришли – грабят, белые приходят – тоже грабят. Попал как кур в ощип и Абрам Борзовский – едва ноги унес. Осел за рубежом в королевстве, откуда писал покаянные письма: дескать, простите, урки дорогие, за кандидатуру нового царя, виноват, недоглядел, вернее, не разглядел за овечьей шкурой волка. Братва-то, может, и простила, да только не царский двор. Кто же за спиной оставляет такого хитро выкрученного математика, который в курсе, откуда есть пошло новое начальство…

Отправился как-то Абрам в ванную комнату душ принять, а там – ниндзя в звании майора, который подвесил математика на полотенце и исчез в ночи. Так и решили, что Абрам сам полотенце на шее закрутил. Хотя все, кто его знал, в курсе: он собирался всех пережить, и на самое ценное – на себя самого – расхититель плюшек и нефти руку поднять никак бы не смог.

* * *

Говорят, ради того, чтобы Борзовского из страны выжить, немало постарался его заклятый коллега Дубайс по прозвищу Рыжий – идеолог отъема страны у граждан, люто ненавидимый за это, но тем не менее живущий и здравствующий назло всему трудовому народу.

Дубайс – классный оратор, практически фюрер, этого не отнять, и когда он ездил по ушам населению, обещая каждому долю в отечественной экономике, ему верили, как верят жители села цыгану, обещающему не воровать коней и честно трудиться. Все понимали, что кидает, но не могли понять, как именно.

Как и целая плеяда жуликов и бандитов, закрепившаяся при дворе, вышел он из Северной столицы. Был замом председателя тамошнего курултая, который возглавлял тогда Собакевич – видный народоволец, болтун, бабник и подпольный миллионер. У нас часто бывает: чем незауряднее вор, тем выше должность. Вот и Дубайса, учтя его трудовые успехи по растаскиванию по карманам богатств Северной столицы, назначили в царское правительство. Одновременно пустили козла в огород, доверив ему реформу казны.

Хотя козлом он не только в огороде был: валял по койкам во дворце замужнюю царскую дочь Смутьяну (что потом вышла замуж за Парашева). Впрочем, дочка ничего против рыжего жулика в койке не имела, и тот наловчился через нее влиять на выпивающего батюшку-царя при решении шкурных вопросов.

Валяются они на парчовых покрывалах, жмакает он ее отвислую сиську и шепчет на ухо:

– Свет моих очей, а скажи-ка папе, что сибирские изумрудные копи надо отдать патриоту Магомеду, он лучше справится, чем Иван-дурак.

– А Магомед этот что забыл в Сибири?

– Да ты что, там у них филиал Кавказа!

– А нас не кинет?

– Все ровно, душа моя. Десять процентов и пара изумрудиков ежеквартально тебе на шейку…

Так они и жили: спали как бы врозь, а деньги были.

Один юродивый, дорвавшийся до трибуны, обещал тогда гражданам: «Каждой бабе – по мужику!» Дубайс не так романтичен, он – конченый прагматик, поэтому посулил подданным: «Каждому мужику – по две телеги!» В результате и по одной-то получили единицы, сумевшие накопить денег, а большинству той доли богатства страны хватило только на пару пузырей спирта «Рояль». Зато Дубайс, распродавший страну нужным людям за копейки, стал едва ли не самым богатым чиновником, летал на собственном аэроплане и жрал устриц из городу Парижу.

И немудрено: оценивается, к примеру, завод в 10 подвод золота, а Дубайс его инвестору за две подводы продает, но еще две подводы при этом к нему во двор заезжают или прямо в Датское королевство. И все в шоколаде, кроме холопов.

Но как только царю-батюшке стало припекать задницу, он Дубайса принародно отстранил. В царстве случилась радость превеликая по этому поводу, но Рыжему того и надо было: довольно усмехаясь, он уселся в кресло главного электрика – там еще было что украсть. Первым делом разрулил он финансовые потоки так, что они растеклись по разным лужам, которыми владели Дубайсовы подельники. А затем и вообще продал всю царскую электрику в частные руки – монарху, ушедшему в очередной запой, было уже все равно.

Потом активный деятель Дубайс взялся руководить странной конторой всяких наномелочей. Но не просто так, а ради очень больших бабок. Контора – государственная, в том смысле, что убытки государство гасит, а прибыли, которых никто не видел, Дубайсу и его банде отходят.

Замыслили они построить завод по производству микрорезинок для трусов. Шуму было – жуть сколько. По телевизору показывали заморских богатеев, жаждущих вложиться в завод, и счастливых баб, рассказывающих, что без таких резинок трусы на коленки сползают, никакого житья, и спасибо Дубайсу за понимание нужд простого электората. Стали проектировать завод. Год проектируют, пять… А денежки из казны капают, и их все больше надо. Мильярд, два, двадцать…

В итоге осилили пробную партию продукции, но вот только резинки получились не микро, а как вожжи для кобылы – трусы такие не носят со времен турецкой войны. И так было со всеми проектами, которые эта контора себе придумывала. А Рыжему все нипочем – знай себе по швейцарским форумам ездит да лекции читает про гвозди в крышку гроба коммунизма.

А все почему? Да потому, говорят злые языки, что царь нынешний своих не сдает. А Дубайс ему родной прям человек: в одном городе в партию вступали и вместе из нее выпиливались, когда переобуваться пора пришла. Вот и оказался Рыжий живее всех живых, как их с царем бывший вождь, который в Мавзолее прописался.

* * *

Неплохо устроились и другие видные купцы.

Цветметом заведует миллиардер Дерибасов. Наложил в свое время лапу на народное достояние, за бесценок скупив (не на свои причем) стратегические рудники. Талант, с какой стороны ни глянь. Правда, как-то в компании с видным правительственным деятелем с говорящей фамилией Заходько он засветился с шалавой – отдыхали вместе на яхте. Ну, так это вообще ни о чем, смех, а не проступок, за это у нас награждают, а не наказывают. Основная претензия к ним была такая: они что, не могли двух приличных проституток на борт взять, а не одну на двоих, да еще и болтливую? Разве на этом экономят мужи, мыслящие в государственных масштабах?

Шалава та оказалась не по годам матерой. Как скандал поднялся, так она заявила принародно:

– Люди добрые, у меня на бересте все ходы записаны: как, в каких позах и по сколько раз эти топы меня обижали. Ну, насчет «сколько раз», не особо обижали, – хихикнула девка, – хорошо, если по одному. Но в остальном – жуткие извращенцы, и я все расскажу, что запомнила, когда трезвой была…

У Дерибасова – переговоры, послы заморские, контракты, в которые и государев интерес заложен, а тут шалава какая-то под ногами путается! Дедовские методы (бритвой по горлу – и в колодец) не применишь, ибо огласка пошла бы на всю Ивановскую. Короче, Дерибасовы помощники по тайным делам поймали паскуду, дали ей мешок нанояхонтов и предупредили: еще раз поганый рот раскроешь – в бочке с цементом тебя замаринуем и в сусанинских болотах утопим.

Главный по яйцам в царстве – Трусельберг. Тоже, конечно, себе на уме гражданин, хоть и прикидывается патриотом. Заметим: не по куриным яйцам он дока, а по драгоценным – из золота и серебра, украшенным жемчугами и каменьями. Такая вот фишка с яйцами у Трусельберга. (Говорят, это как-то с Фрейдом связано: может, свои в детстве отморозил, может, еще какой глюк.) Как только в мире где-нибудь выставляют на продажу яйца с бриллиантами, так Трусельберг тут как тут и их выкупает: два – себе, одно – в царскую казну. Так что это только с виду он дурачок с яйцами в корзине, а на самом деле под эту лавочку никто его не трогает, и он спокойно ворует себе на казенном хозяйстве.

А вот придворный повар Отхожин – тот с настоящими яйцами всю жизнь колотился, но – при царской кухне, поэтому и преуспел. Но это уже после тюрьмы, куда не раз сходил по молодости за гоп-стоп.

Отхожин из кожи лез, чтобы царская требуха стряпней довольна была. Простонародных блюд, понятное дело, на монаршем столе не водилось. Повар запекал утку в гусе, а гуся – в поросенке. Осетрину с хреном подавал, яйцо, фаршированное икоркой, наливки из лесных ягод, медовые коврижки и протчая. Короче, потакал чревоугодию престола, как мог.

И был замечен: отдал царь Отхожину на откуп кормление войска. Вот тут он и развернулся… Знамо дело, рекрут – не вельможа, сожрет, что дадут – похлебку из свиного рыла, кашу из кочерыжек и квас из свекольной ботвы. Деньги на пропитание служивых из казны идут немалые, а поди проверь, чем там в дальнем гарнизоне солдатики намедни харчевались – пловом или крапивой, собачьим кормом или кошачьим.

Так же со школярами: детвора тоже питается, особо не задумываясь, главное – побыстрее прожевать и побегать на перемене. Отхожину отошло кормление учебных заведений в столице и других городах. Скандалы начались сразу: то червяков в каше найдут, то шурупы в макаронах, то гниль какую. Но Отхожина так просто не возьмешь: дал родителям денег, чтоб не возмущались, прошел через все суды и еще больше подрядов на кормление нахапал.

Вот и забросил поварской колпак Отхожин, купил себе три аэроплана и яхту, дворец в виде батона колбасы построил и вставил платиновый зуб. Продолжая семейное дело, залез в Африку, чтобы у аборигенов алмазы на макароны и карамель выменивать. Несогласных его костоломы в саванне в расход пускали. А еще отделал свою телегу слоновьей костью и в свободное от кормления лохов время катается с толстыми кухарками по окрестностям, распевая непотребные песни под гармошку. А чего? Заслужил.

* * *

Ну а самый богатый русский купец нынче – узбекский британец по фамилии Душманов: голова – груша, брежневские брови, хитрые глазки-пуговки и три подбородка. Биография самая простая по нынешним временам: отсидев за хитрожопую комсомольскую коммерцию, сопряженную с изнасилованием, вьюноша поднялся на табаке, металле и газе, а затем подался в финансисты. И пошло-поехало: футбольный клуб в собственности (ясное дело, не отечественный), шахты и металлокомбинаты, пара центральных газет и прочие ништяки. Как и всякий уважающий себя патриот, налоги со своих бизнесов Душманов платит не в России и живет по большей части где-то там между Монако и Лозанной.

Но главная тайна Душманова (которая и не тайна вовсе) – участие в устройстве личной жизни больших вельмож и царя. Они ведь несчастные люди по этой части. Простой подданный и живет просто. Захотелось большой и чистой любви – пошел в парк или в кабак, познакомился с бабой, привел домой, налил водки, нарезал колбасы и давай о творчестве Стаса Михайлова беседы беседовать, нащупывая застежку бюстгальтера. Царь или большой боярин пойти в народ и снять бабу не может – это одна из больших издержек их образа жизни.

Больше всего с этим делом не везет у нас царям. Ильич I сожительствовал со шваброй, бредившей идеями пролетарского интернационализма, и к своей боевой подруге он мог обратиться только за тем, чтобы законспектировать что-то. Про свой пол она, кажется, позабыла, и вождь благоразумно не напоминал ей ни о чем таком, находя понимание у цюрихских путан.

Иосиф II вроде поначалу хотел, как все смертные, – чтоб жена, домашний уют и прочие семейные ценности. Но логика классовой борьбы оказалась сильнее, и монарх всех своих баб сжил со света, оставшись на склоне лет с генералом Классиком, который и скрашивал его досуг.

У Никиты III и Леонида IV жены были, но такие, что хорошо смотрелись бы не рядом с троном, а в бухгалтерии колхоза «100 лет без урожая», и цари их стыдились, показывая свету только в протокольные моменты, когда деваться некуда. Затем были гонки на лафетах (про участников уже мало кто помнит, не говоря уж о царицах), а вот у царя Горбыля баба огонь была. Подданные, особенно женского пола, ее люто ненавидели за то, что носила туфли, костюмы и сумочки от лучших модных домов. Горбыль прослыл подкаблучником, а когда так случается, ничего хорошего с хозяйством не будет, и царство развалилось.

Занявший трон в скукожившемся государстве царь Борис бабу свою тоже разбаловал донельзя. Точь-в-точь старуха из сказки о золотой рыбке: ей палец в рот положи, так она вообще все откусит, до чего дотянется. И не доставишь такой бабе материально-технического удовольствия никогда.

Так вот, возвращаясь к Душманову: он был всегда готов подсобить особо важным персонам в решении полового вопроса. Ведь как ни крути, а если у вельможи перед глазами стоит не план по сбору податей, а женская задница, проку от него не жди. Душмановская жена имела в ведении целый коллектив девок, которые вроде и не крепостные были, но их кормили, поили и на разные народные скоморошьи шоу возили для увеселения публики. И были те девки подневольными, Душманиха ими распоряжалась, как своей дворней.

Как соберется боярская Дума чего-нибудь подумать или принцы заморские приедут, так вставал вопрос досуга. Ну, в лапту персоны поиграют, охотой на медведя их позабавят, в бане попарят – а все равно мало для души. Тут и подходил черед девок от Душманова. Уж они и на гуслях сыграют, и былину споют, и спляшут. Ну и, конечно, в опочивальню проводят, ерепениться не станут.

А тут как раз царь-государь свою жинку разогнал. Вышла первая пара перед народом и сказала: мы давно уже порознь, монарх с орлами летает, в пучине морской плавает и драконов преследует по миру, а супружница дома у окна изнывает, разве это семейная жизнь? Сказали так, по рукам ударили и разошлись: ему – царство, ей – свобода выбора.

Поскольку монарх еще скипетр на гвоздь не повесил, ему тоже баба потребна. И Душманов подсуетился: «Царь-государь, дозволь слово молвить. Ты у нас еще мужчина хоть куда, поэтому холостяком тебе нельзя. Есть на примете проверенная девка – лицом кругла, не болтлива и ноги выше головы драть может – одни плюсы у ей». Девка царю глянулась. На площади об этом глашатай не объявлял, стали они тайно жить-поживать да валюты наживать. И царевичи пошли – прячут их где-то в замке, чтобы подданных не злить.

Ну а Душманов после этого в гору пошел. Был мелкий тать, а стал крупный купец, мошну набил так, что весь двор с ним считается. И любые его замыслы по части профита получают зеленый свет. Расцвел бизнес Душманова по поставке дров в столицу – его «Дуб-холдинг» в приоритете, все другие подводы с поленьями специальные люди на въезде в город разворачивают или прямо там сжигать заставляют. Или вот еще задумал он царскую печать ставить на всю продукцию, имеющую хождение в государстве – на каждую бутылку самогона, каждый горшок и каждую пару лаптей. Затрат – копейки, а с поставщиков дерут за это рубль. Короче, чтоб мы так жили, как Душманов. Хотя лучше не надо: это он крученый, как пеньковый канат, а любого другого уже давно бы в острог отправили.

* * *

Но все же самые вкусные куски власти и денег царства сосредоточены в столице. Туда стремятся жулики со всей страны. Столицей заведует генерал-губернатор Собакин (они с питерским Собакевичем просто однокоренные однофамильцы).

Начинал трудовую биографию Собакин шаманом в тундре – мозги коренному населению выносил. Затем переключился на керосин, который разбавлял оленьей мочой. Царь там тоже в доле был (правда, тогда еще не царь, а так – седьмая вода на дворцовом киселе, мелкий стрелец на подхвате). Но мошну многие на этом набили и заслуги Собакина не забыли: перекинули на столицу. Одно дело – тундра, хоть и богатый край, но Тмутаракань, и совсем другое – столица, где крутятся все барыши царства.

Собакин сказал: «Прошли времена, когда тут пчеловоды в кепках бесчинствовали, теперь все будет иначе, отныне главное – это забота о жителях». Жители очень быстро впали в изумление от такой заботы о них. Понаехавший в стольный град глубинный народ сноровисто содрал с улиц весь дубовый настил мостовых – крепкий еще, служить и служить! В город потянулись подводы с элитной сибирской лиственницей: брали ее собакинцы в тайге за пять копеек, а из казны гребли пять рублей. Настелили прямо в грязь, и следующей весной, знамо дело, вся эта деревянная лепота погрузилась в говна. Это ж надо все сначала!

Собакинские приказчики вышли к народу и сказали:

– Это из-за вас казус такой! Вы, нищеброды, ходить не умеете, шкрябаете лаптями по благородной лиственнице, вот она и вспучилась, а где не вспучилась – утонула. Сызнова все сделаем, готовьтесь подати платить…

И выложили мостовую уже не деревом, а уральским мрамором за сто рублей аршин (на самом деле полтина). Но никогда такого не было, и вот опять! Мраморная мостовая тоже скособочилась. Народ спотыкается, а приказчики потные ладошки трут – менять надобно. И длится сей мартышкин труд много лет, горожане привыкли уже ходить криво между ямами. А приказчики себе дворцов понастроили, баб в соболя нарядили, а дочек – в жемчуга и на водах отдыхают по три раза в год.

Сам Собакин осторожничает, носит кургузый полушубок и изображает из себя разночинца. Но всякий знает, что из каждого присутственного места, харчевни или богадельни торчат уши его приказчиков и доверенных людей. С миру по нитке – Собакину новые активы. Кстати, как водится у бояр, как только в столицу перебрался, он завел себе новую бабу. Из тундры выписал. Говорит, Дракова (такая, уж извиняйте, у нее фамилия) для дела ему надобна. Народ по привычке шапку ломает, но про себя усмехается – знаем, дескать, вашу скрепу: чем выше пост, тем новее баба.

Дракова – заслуженная канцелярская крыса, поднаторевшая в боярских домах интриговать да выпытывать тайны, которые и докладывает своему шефу. Всю столицу опутала сетью своих доносчиков, и если где какая крамола умышляется – ну, например, несогласованный боярский сын или дочь в Думу лезут, – Дракова тут как тут, под корень изведет самозванцев. Салтычиха натуральная, только в платье от Диора.

Кстати сказать, Собакин хоть на нее и тратится, но у нее и самой копейка трудовая всегда имеется. Ну, хотя бы за счет обеспечения доступа к телу Собакина. Приходит купчишко какой-нибудь, из Сызрани понаехавший, в городскую управу и говорит: хочу лабаз поставить и коноплей торговать. Ему говорят: к Собакину ты на козе не подъедешь, иди, мил человек, к Драковой – она подмогнет печать на челобитной получить. Прихватит с собой купчишко дюжину соболей да золотишка пригоршню, задобрит Дракову, она в опочивальне шепнет на ухо Собакину, и вот уже сызранский торгаш столичным стал.

Собакин ей как-то сказал:

– Вот ты баба ушлая! Я меньше на мостовых зарабатываю, чем ты на мне.

Баба за словом в карман не полезла:

– Ну не все ж тебе на мне ездить…

Короче, как сказал еще один Собакевич (книжный) в беседе с Чичиковым, «я их знаю всех: это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет».

Однажды поезд со столичными мошенниками отправился на Север. Все овраги вокруг столицы забиты отходами жизнедеятельности под завязку, и собакинские эффективные мусорщики придумали ход: грузить помойку в вагоны и по железной дороге отправлять к поморам – там, в первозданной тайге, еще много складок местности, не видевших хорошей свалки бытовых отходов.

Вонючий поезд прибыл на станцию назначения, а там – толпа мрачных мужиков-поморов с дубьем и вилами. По бородатым физиономиям хозяев гости поняли, что душевного приема не будет.

Главный помойный менеджер в модном туристическом прикиде влез на теплушку с мусором и вскричал фальцетом:

– Мужики! Что невеселые такие?

– Тамбовский волк тебе мужик, – сдержанно ответили поморы. – Вали взад и говно свое забирай.

– Да что вы такое говорите! – кипятился столичный специалист. – Вас ввели в заблуждение относительно наших намерений! Это будет экологически чистый полигон отходов, от которого местности – польза, а народу – удовольствие!

– Бабе своей расскажи про удовольствие…

– Будут инвестиции, занятость, инфраструктура! Я вам сейчас все мотивированно изложу, и вы согласитесь…

– Бабу свою поучи щи варить…

– А не согласитесь, вызову войска генерала Золотушного!

– Слышь, припадочный, завали хлебало, не доводи до греха. Вот тут болото, в нем мумии тыщу лет лежат, будто новые…

Так с тех пор и длится это стояние на лесном полустанке: стоит поезд с московским мусором и менеджером в теплушке, который зарос щетиной и научился пить брагу, а напротив поморы лагерем встали, плетут корзины и лапти и зорко следят за тем, чтобы менеджер не гадил в тайге упаковками от доширака.

* * *

Забравшись в преданья старины не столь глубокой, обнаружим там, что сам Собакин не по щучьему веленью из тундры в Первопрестольную попал, а стараниями царева ближнего человека по фамилии Секин. Это олигарх неприкасаемый (вернее, неприкосновенный), потому что когда-то за самим будущим царем портфель носил – секретаршей у него служил. Поэтому теперь он чуть ли не второй человек в царстве, государственник и имеет право на любые подгоны из бюджета.

Секин любит публично рассуждать про национальные интересы, но все это пустой треп и пурга. Стартовала его придворная карьера с обычного холуйства – носил за товарищем питерского Собакевича мешок с бумагами, накрывал поляны и обеспечивал баню. А эти обязанности, как нас история учит, на Руси и есть самый короткий путь к вершинам власти. Когда-то так мечтал он о ней, что из штанов выпрыгивал, угождая патрону. И пуще всего радовался объедкам с монаршего стола, каковые у него всегда в доме водились. С тех времен осталась у Секина традиция дарить нужным людям колбаску собственного производства – понятно, что не сам ее он делает, а холопы из добытых браконьерским способом зверей.

Золотое времечко для него наступило, когда севший на трон царь силу набрал и стал на себя денежные потоки заворачивать. Секин был при нем Малютой Скуратовым – отжимал нажитое у бояр вроде как для самодержца, а и самому в карман перепадало. Бедолаг, дело которых Секину приглянулось и которых он разорил, – сотни. Кто сбежал, кто сгинул в застенке, кто пулю в висок пустил. А все их активы Секину и его родне отошли.