Текст книги "Знаменитые клады России"

Золото солдата Иоахима. Миф или реальность?

Пожалуй, ни одна кладоискательская легенда не привлекала меня больше, чем легенда о захороненных в окрестностях Борисова восьми бочонков золотых червонцев. Почему? Право не знаю, что и сказать. То ли потому, что услышал её в достаточно романтическом возрасте, то ли потому, что чем больше узнавал я об этом малоизвестном эпизоде нашей истории, тем больше проникался идеей непременно отыскать следы сего загадочного клада. Надо сказать, что традиционно поиски восьми бочонков велись мною вдоль реки Березины, поскольку в исходной легенде довольно ясно указывалось на то, что события происходили именно около этой реки. Ах, да, я же не рассказал о самой легенде. Сейчас исправлю это досадное упущение. Слово старой престарой вырезке из газеты «Неделя» аж за далёкий 1977-й год.

«О том, что, отступая из Москвы, Наполеон увёз с собой много награбленных сокровищ писалось не раз, – пишет Н. Матуковский, собственный корреспондент «Известий». Всевозможные гипотезы сводились в общем-то к одному: сокровища были брошены где-то в районе белорусского города Борисова, там, где войска Бонапарта потерпели очередное сокрушительное поражение. Гипотезы эти время от времени подогревались сообщениями о найденных на дне Березины золотых и серебряных монетах, то химическим анализом воды в одном из озёр (повышенное содержание серебра). Но вот я листаю документы обнаруженные недавно в архиве. «Дело канцелярии минского губернатора. О кладах найденных в Минской губернии. Начато 20 июня 1896 г., окончено 8 ноября 1897 г.» «Имею честь препроводить при сём на рассмотрение Вашего сиятельства докладную записку отставного губернского секретаря Рачковского об оказании ему содействия при раскопках зарытых будто бы в земле около Борисова бочонков с золотом.

Губернатор Минска в свою очередь запросил: – На какой земле зарыто золото – казённой, церковной, общественной или частной? На что Юлиан Рачковский ответил. «Местность принадлежит городу Борисову. Она луговая и никаких там памятников древности не было и нет…»

Как отставной губернский секретарь узнал о наполеоновском кладе? Оказывается, через много лет после войны в его дом зашёл пожилой солдат и рассказал следующее. «…Французы двинулись из Борисова на переправу, устроенную в 10-и верстах от Борисова на реке Березине у деревни Студёнка – передаёт рассказ солдата в своей записке Ю. Рачковский. Я и десять моих товарищей напали на крытый шарабан, запряженный тройкой лошадей. Возница – француз соскочил с козел, обрезал постромки, вспрыгнул на неё верхом и умчался. Мы бросились к бричке и увидели бочонки, их было восемь. С одного сбили тесаком обручи – там лежали золотые червонцы. Мы вырыли яму, высыпали золото в неё, затем набросали туда поломанные ружья и сабли, засыпали землёй, сверху разожгли костёр, погрелись и двинулись за войсками.

Рачковский сообщает далее: – Солдат Евхим хотел показать моему отцу, где зарыты червонцы. Но за ночь всё покрылось снегом. Ещё через ночь Евхиму сделалось хуже, и он сказал: «Видно не пользоваться мне богатством. Все мои товарищи погибли, остался один я. И мой конец близок».

Вот собственно и вся та информация, на которую я опирался в своих поисках. Информация, согласитесь, очень скудна и фрагментарна. Но меня воодушевляло только то, что общий район действий был очерчен достаточно точно. Напомню дошедшие до нас слова самого старого солдата Иоахима, повествующего об этой истории. Он говорит о времени захоронения клада так: – «Когда французы двинулись к Березине …» Отсюда я делал однозначный вывод о том, что эпизод с захоронением клада произошёл именно в момент отступления французских войск от Старо-Борисова к Студёнке, к свежевыстроенным двум переправам. Вполне вписывался в эту легенду и упоминание его о том, что на следующий день пятеро из десяти закапывавших клад солдат погибли в бою. Видимо имелось в виду известное сражение при Брилях, в котором действительно обе противоборствующие стороны понесли значительные потери. Каждый из нас и теперь может увидеть высокие насыпи громадных братских могил, воздвигнутых на правом берегу Березины, как раз напротив деревни Студёнки.

И всё бы хорошо, всё бы здесь ладно, но вот только никаких следов золотого захоронения отыскать не удавалось многие годы. Следы прочих исторических кладов я, так или иначе, но находил, а здесь так и сохранялась полная неясность. Впрочем, Бог бы с ним, с золотом, не в нём суть. Мне не удавалось отыскать даже и следов того раскопа, которые указали бы мне, что клад уже давно выкопан и вывезен.

Хотя нет, два следа всё же были – две явно искусственного происхождения воронки. В номере газеты «Клады и сокровища» № 1–2 за 1998 год в своей статье «Конец старинной легенды» я изобразил план местности, где, по моему мнению, происходили основные события, изложенные в данной легенде. Однако одна из воронок была уж очень мелка, и представить себе, что именно здесь некогда скрывались восемь бочонков, я никак не мог. Вторая же воронка была примерно в четыре метра диаметром и очень походила на место чьих-то давних раскопок. Вот только она была слишком велика и слишком глубока. Сделать столь глубокую «закопушку» без шанцевого инструмента наши солдаты просто не могли.

Тщательно обыскав прилегающую к реке местность, я тогда подумал, что если клад и был некогда зарыт здесь, то произошло сие событие именно в этом месте. И не нахожу я его только потому, что он спрятан на участке, совершенно непроходимом и для поисков недоступном. Но как потом оказалось, я сильно заблуждался. Случилось так, что в начале этого года одному моему знакомому поисковику позвонил житель г. Борисова и заявил о том, что имеет сведения о том, где захоронен клад наполеоновских времён. Проверить данное сообщение попросили именно меня. Вышедший на нас белорус проводил меня на давным-давно просвеченный мною заливной луг, расположенный рядом с широким водоотводным каналом.

– Вот здесь лежит старинный клад, – торжественно объявил он, щедро обводя рукой площадь примерно в половину квадратного километра.

Я естественно поинтересовался, что же предположительно находится в этом месте, и откуда, собственно ему про него известно. На что мне было заявлено, что сведения об этой тайне сохранялись в одной деревенской семье, предок которой видел, как отступающие французы закапывали на лугу какие-то ящики. Таким образом, сразу возникали два противоречия с основной легендой. Во-первых, данное захоронение осуществляли сами французы, а вовсе не наши солдаты. А во-вторых, зарывались ящики, а не содержимое разбитых бочонков. Но делать было нечего, пришлось провести повторную проверку. Ещё раз тщательнейшим образом прочесав местность на правом берегу водоотводного канала, я перешёл на его левый берег. Ещё несколько проходов и я вновь уткнулся в крохотное озерцо той второй, хорошо известной мне воронки. Получалось так, что именно сюда и больше никуда в далёком 1812-м году были опущены таинственные ящики и никакой связи между искомыми восемью бочонками у данной воронкой не было и быть не могло.

Следствие моё однозначно зашло в тупик. Там, где по идее, мог быть закопан клад, там не было ни его самого, ни следов того, что он был выкопан ранее. Я вернулся в Москву и тут совершенно случайно встретился с корифеем кладоискательского дела В.Т.Смирновым. Выслушав историю моих поисков, он деликатно улыбнулся и уверенно заявил о том, что там, где я искал легендарные бочонки, они никак не могли быть зарыты. Естественно я попросил его изложить свою версию событий, поведанных в своей записке дворянином Юлианом Рачковским в 1897-м году.

– Нет, любезнейший, восемь бочонков никак не могли быть закопаны у берегов Березины, – начал Смирнов своё повествование, – и вообще это событие, если, конечно, оно когда-нибудь происходило, могло случиться только около реки Сха (левый приток Березины).

Как следовало из анализа разысканных им старинных документов, события разворачивались следующим образом. Армия Петра Христиановича Витгенштейна сумела опередить довольно медленно продвигающиеся войска Наполеона и неожиданным ударом с юга, захватила мосты через Березину в районе Борисова, перерезав, таким образом, французам путь к отступлению. Но не забудем, что в Борисове стоял довольно многочисленный французский гарнизон, работала администрация, тыловые, интендантские и финансовые органы, готовившиеся принять и обеспечить подходящую к городу с запада измотанную армию. Естественно, что как только загрохотали русские пушки и штурмовые отряды (а среди них был и 14-й егерский полк графа Ламберта) пошли на штурм предмостных укреплений, то все тыловые части бросились прочь из города. Возникает законный вопрос, в какую сторону они направились? И если взглянуть на старую карту города, то становится понятно, что удирать тыловики могли только на запад, в строну Неманицы, поскольку к этому населённому пункту уже подошли передовые части маршала Удино, идущие от Москвы. Ведь для спасения жизней и ценностей у отступавших был только один мост и только одна дорога. Мост, соответственно, был переброшен через речушку Сха, а дорога вела на Оршу. Получалось, что именно по этой дороге и устремился основной поток бегущих поляков, вынужденно стиснутых на узкой дороге осенней распутицей.

Но как обычно бывает в любом деле, нашлись желающие не плестись в плотном потоке подвод, тарантасов и бричек, а обогнуть поневоле возникшую пробку по боковой дороге. И такая возможность была! Сразу за спасительным мостиком, вдоль речки в направлении деревни Углы проходила (да и сейчас идёт) просёлочная дорога, которую можно увидеть и на карте 1812-го года. Вполне возможно предположить, что и повозка с бочонками свернула на неё. Ведь сразу за деревней дорога сворачивала и по идее непременно выводила нашего незадачливого возницу всё к той же Неманице. Но к несчастью проходила эта дорожка по торфяному лугу, имевшему два очень неприятных, топких участка. И вполне возможно, что повозка застряла на одном из них.

А что же наши войска? Мы точно знаем, что они, заняв мосты через Березину, прошли через город и продолжили преследование убегающего противника. Но в ноябре дни короткие, и вскоре командиры отдали приказ становиться на ночлег. Приказ этот застал воинов 14-го егерского полка примерно в полутора верстах от моста через реку Сха, в густом сосновом лесу, к счастью сохранившемся и до сей поры. Естественно, что расположившись в незнакомом месте лагерем, военные тут же выслали боевое охранение. Десять человек двинулись вправо, и вышли на дорогу Борисов – Орша. А ещё десять были высланы в противоположную сторону, и естественным образом выбрались из леса как раз на ту просёлочную дорогу, где несколькими часами ранее и застряла повозка с золотом. Далее всё хорошо известно из рассказа того же Иоахима. Десять разведчиков, держа оружие наготове, прошли через перелесок (сохранился и сейчас) и вышли на пустынный, прилегающий к реке луг. Тут нужно важно заметить, что расстояние от края перелеска, до застрявшей на дороге повозки было весьма приличное, и у настороженно сидевшего около неё возницы, имелось вполне достаточно времени для того, чтобы унести ноги на пристяжной лошади. Вполне возможно, что повозка эта была там не единственная, и только топот копыт привлёк внимание наших солдат именно к этой небольшой тележке. А далее всё, как и в предыдущей версии. Тяжёлые бочки разбиваются, и их содержимое торопливо закапывается недалеко от реки у некогда росших там громадных дубов. Правда, никаких дубов в той местности теперь нет, но протекающая река вполне могла некогда принести жёлуди из огромного дубового леса, что раскинулся всё у той же Неманицы. Но давайте проследим, как же развивались события далее и как они согласуются с изложенной Иоахимом легендой.

Утром все 10, несказанно обогатившихся солдат, как ни в чём ни бывало возвращаются в свою часть из охранения и вместе со всеми продолжают преследование отошедших из Борисова французов. Но вот тут-то их как раз и поджидает первая неудача. Передовые части 14-го егерского полка встречает уже изготовившаяся к стрельбе французская артиллерия и, самое неприятное, из засады внезапно вылетает и батальон тяжёлых кирасир. Получается так, что вначале наши воины попадают под картечь выставленных на прямую наводку пушек, а затем, когда они бросаются назад в лес, их начинает преследовать тяжёлая конница.

Ага, – решаю я, – значит, именно в этом бою 14-й егерский полк понёс основные потери, потери настолько тяжёлые, что после этого поражения он был выведен за Березину и в дальнейших сражениях участия не принимал. И, стало быть, битва при Брилях не имеет к данной легенде ни малейшего отношения! Обескровленный 14-й полк в дальнейшем охранял лишь вспомогательные дороги на правом берегу реки, вдалеке от разворачивающихся впоследствии сражений.

Получалось, что все мои предыдущие выводы и многолетние поиски были в корне ошибочны, и поэтому дать результата просто не могли. Искать пресловутые червонцы следовало на левом берегу Сха. Естественно, я приступил к прочёсыванию нового района так быстро, как только смог. Работу предстояло проделать просто гигантскую, но делать было нечего, проклятые бочонки вновь звали в поход. Вскоре мною было проверено громадное пространство, от моста через реку, до деревни Углы. Один раз мне даже показалось, что удача наконец-то мне улыбнулась. В один из дней прибор недвусмысленно показал, что в земле находится цветной металл, но при проверке аномалии радужные мои надежды быстро рассеялись. Оказалось, что примерно на метровой глубине от поверхности земли лежали куски толстых освинцованных кабелей, и не более того. Короче говоря, и на этот раз судьба легенды не была прояснена.

Теперь, про прошествии стольких лет, мне уже кажется, что вся эта история была просто-напросто выдумана самим старым солдатом. Вспомним, что он, больной и уже пожилой человек, был принят на постой к самому предводителю местного дворянства. С чего это такая честь к рядовому ветерану? Может быть, он, думая о том, что в доме знатного дворянина ему будет оказан более квалифицированный уход, он просто быстренько сочинил столь привлекательную легенду? Так или иначе, но согласитесь, что, борясь с одолевавшей его болезнью, он вполне мог выдумать правдоподобную легенду лишь для того, чтобы получить спасительную помощь.

Итак, давайте подведём неутешительный итог многим годам поисков и разочарований. Шансов на то, что в окрестностях города Борисова по-прежнему лежат вожделенные бочонки, практически нет, но красота и спокойствие тамошней природы заставляют меня вновь и вновь приезжать в эти благословенные места, невзирая на то, есть ли в ней золото, или его там нет.

Четыре бочонка золота, или последний привет от Якоба Кёнига

Согласитесь, что воочию убедиться в реальности хотя бы одной из широко растиражированных кладоискательских легенд, нашему брату доводится далеко не так часто. И трудности на этом пути поджидают не только начинающих поисковиков, но даже и матёрых патриархов поискового дела. Отыскать место, где был сокрыт исторический клад столь же трудно, как и найти в глухом лесу оборонённый несколько лет назад перочинный ножик. Однако такие удачи иногда всё же случаются. Вот и мне 20-го апреля 2000-го года довелось поставить последнюю точку в широко известном в кладоискательском мире деле Якоба Кёнига.

Для того, чтобы рассказать Вам кем же был этот человек с явно нерусской фамилией и каким образом он оказался причастен одному из знаменитейших Российских кладов, мы с Вами мысленно перенесёмся в последние дни осени 1812-го года, когда отступающие войска Бонапарта наконец-то добрались до небольшого белорусского городка Борисова, что стоит на речке Сха, впадающей в знаменитую Березину. В те дни перед Наполеоном стояла сложнейшая задача.

Требовалось не только привести в порядок уже весьма ослабленную и потрёпанную в непрерывных стычках армию, но и умудриться в условиях фактического окружения вырваться из ловушки самому и спасти остатки некогда славного воинства. Особая забота не только Наполеона, но и военачальников более мелкого уровня была проявлена о сохранении вывозимых ценностей. Ведь кроме награбленных во время завоевательного похода сокровищ, у них имелись и полковые кассы, и отступающие с войсками гарнизонные финчасти и передвижные магазины, тоже располагающие немалыми финансовыми средствами. Короче говоря, вопрос сохранения наличности волновал начальников всех уровней и в тех исключительных по сложности обстоятельствах. Надеяться на честность и исполнительность тех, кто отступал от самой Москвы, было явно неразумно. Слишком большие моральные испытания и физические страдания выпали на их долю. И в значительной степени эти бедолаги были едва способны отвечать сами за себя. Но ведь кто-то должен был выполнять и более ответственные поручения! Таких крепких исполнительных и ответственных воинов набирали из состава Баденского полка, подразделения которого стояли в различных белорусских гарнизонах, а так же в Смоленске, и не были так смертельно измотаны, как прочие строевые части. Напомню, что сам Баденский полк входил в первый корпус французской армии, который находился под командованием маршала Даву́.

Вот и наш Якоб Кёниг был одним из таких солдат. Крепкий, хорошо одетый, имеющий в своём распоряжении небольшую пароконную повозку, он выл вполне в состоянии выполнить любой приказ командования. И ему такое поручение дали за три дня до роковых событий на Березине. Вместе с двумя сослуживцами он должен был сопровождать и непременно переправить по свежеотстроенным переправам у деревни Студёнки четыре бочонка золотых монет. Килограммов двести, однако, приличная сумма денег и весьма приличный вес. Загвоздка, однако, состояла в том, что мгновенно исполнить данный приказ было совершенно невозможно. Переправы были узки, имели невысокую пропускную способность и график продвижения по ним, был расписан буквально по часам и исполнялся с большой строгостью.

Кроме того, свои коррективы в график передвижения внесла и война. Российский авангард генерал-майора Властова стремительным броском постарался прекратить столь нежелательное для военных успешное бегство французов из поставленной по всем правилам военного искусства ловушки. Артиллерийская батарея русской армии к несчастью для отступавших французов, уже заняла главенствующую высоту к северу от Старо-Борисова, и своим шквальным огнём практически перерезала движение по основной трассе. Французская армия оказалась разорванной чуть ли не пополам. К спасительным переправам успели проскочить артиллерийские части, «старая» и «молодая» гвардии, кое-какие разрозненные полевые соединения и часть обозов. Часть изнурённой кавалерии, польский корпус Домбровского, основная масса обозов и тысячи несчастных беженцев оставались в том районе перед Старо-Борисовым, там, где ныне расположен выстроенный в советские времена городской госпиталь.

Что оставалось делать господину Кёнигу в такой запутанной обстановке? Приказ-то надо было выполнять любой ценой. Каким-то образом он узнал, что есть кружная дорога, которая сворачивает с основной дороги на восток после села Старо-Борисово и, достигнув реки, идёт вдоль берега Березины до самой деревеньки Студёнки. Мало того, выяснилось, что именно эту скрытую в лесной глуши дорогу охраняет батальон французской кавалерии, расположившийся на постой в брошенной помещичьей усадьбе. Действовать требовалось не мешкая, (ибо на «кону» были их жизни) и трое бравых баденцев уселись на повозку и, погоняя лошадей, помчались к заветной переправе. До определённого момента им везло, и примерно через полчаса они добрались до охраняющих дорогу кавалеристов. А вот дальше в этой заурядной поначалу истории произошло нечто странное. Потому что именно здесь и оборвался маршрут наших славных эвакуаторов, и именно в этом месте они были вынуждены захоронить весь свой драгоценный груз. Да, да, все четыре бочонка с червонцами были зарыты именно там, в небольшой сосновой роще вблизи помещичьей усадьбы. И далее трое швабов были вынуждены добираться до переправы пешком.

Вас, наверное, страшно интересует, почему они не взяли золото с собой? Это-то как раз предельно понятно, и никакого удивления не вызывает. Двести килограммов монет и вдесятером не утащишь. А ведь их было только трое и им предстояло до мостов через Березину идти пешком порядка семи или восьми километров. Да и дальше их ждали сплошные трудности и нешуточные испытания. Ведь даже с того места, где они теперь находились, им были слышен приглушённый грохот пушек, доносившихся со стороны Студёнки.

Лично же меня в этой удивительной жизненной коллизии больше всего интересовал совершенно иной вопрос. Мне было безумно интересно выяснить, почему вообще так получилось, что баденские солдаты были вынуждены закопать перевозимое ими золото? Что именно их подвигло на это противозаконное дело? Уж точно не желание втихаря обогатиться. Никто из них не был уверен в том, что переживёт даже этот день. Нет, они именно спасали порученные им ценности, поскольку трезво понимали, что шансов успешно переправить их на другой берег реки мизерно мало, если не сказать, что их не было совсем. Ведь, если русские артиллеристы смогли перерезать главную дорогу у Старо-Борисова, то, что им мешало подтянуть батареи непосредственно к Студёнке и расстрелять мосты в упор?

И ещё одно обстоятельство постоянно бередило мой ум. Почему бочонки были закопаны именно там, у буквально набитой ненужными свидетелями усадьбы? Отчего три солдата не могли проехать ещё пяток километров и посмотреть из-за кустов, как обстоят дела на переправе? Если дела обстояли не лучшим образом, то бочонки можно было легко спрятать и там. И только впоследствии я догадался, что золото было спрятано именно в этом месте только потому, что эвакуаторы нежданно-негаданно лишились своих лошадей. Причём «помогли» им в этом именно те самые кавалеристы, которые, по идее, и были призваны их защищать.

Скорее всего, обеих, славно упитанных и не измотанных долгим перегоном лошадей Кёнига реквизировали тут же, как только они появились вблизи оккупированной усадьбы. Бедной троице и возразить-то было невозможно, тем более что они были облечены тайной миссией, и распространяться о характере перевозимого груза просто не могли. И вот, дождавшись, когда их оставят в покое, они спрятали подведомственные бочонки и, осмотрев напоследок место захоронения, двинулись в сторону грохота далёких пушек. Они торопились и не оглядывались, но если бы обернулись, то наверняка в накатывающихся ранних ноябрьских сумерках заметили далёкое зарево. Это жарко полыхала подожжённая пьяными кавалеристами усадьба и резкий порывистый ветер разносил искры по крышам стоявших неподалёку хозяйственных построек…

Дальнейший путь троицы проследить было, в общем-то, несложно. В ночь с 28 на 29-е они переправились-таки на правый берег Березины, а утром 29-го ноября в 9 часов утра мосты были сожжены.

После той ужасной ночи прошли годы. Вернее сказать одиннадцать лет. И в 1823-м Якоб с двумя сопровождающими отправился в Петербург, куда и прибыл 30-го сентября. А 26-го ноября на казённой тройке отправился на Березину. Спутниками г-на Кёнига были отнюдь не его боевые товарищи, вместе с которыми он работал в роще сапёрной лопатой. Те к тому времени уже почили в бозе. А в далёком заграничном путешествии 45-летнего ветерана сопровождали собственные племянники. Так вот.

Поскольку герр Кёниг действовал вполне официально, то троицу сопровождали двое местных жандармов, призванных охранять кладоискателей и по мере необходимости оказывать им помощь и содействие. Совместно они добрались до приснопамятной Студёнки, где Кёниг тотчас же узнал место страшной переправы. Но дальше начались совершенно непредвиденные трудности. Несколько ослабшая за прошедшие годы память, да и особые обстоятельства, при которых происходило захоронение ценностей, никак не помогали в поисках заветной рощи. Да что там рощи! Даже хорошо запечатлевшейся в памяти Якоба барской усадьбы им никак не удавалось отыскать. Но ни он, ни приставленные к нему жандармы просто не знали, что, разыскиваемая ими усадьба сгорела в тот же самый день, когда вблизи неё был зарыт клад. Они скрупулёзно посетили все усадьбы в округе, прошли вдоль реки, насколько было возможно, осмотрели окрестные леса. Всё было напрасно, того, самого значимого ориентира, около которого были зарыты бочонки, отыскать так и не удалось.

Расстроенный Кёниг, который по договорённости должен был получить половину клада, даже принялся вовсю интересоваться у сопровождающих, по поводу наличия в окрестностях Минска какого-либо другого города Борисова. Что могли ответить ему расстроенные не меньше его жандармы? Другого Борисова у Березины не было…

Прошло ещё много, много лет… А в 1984-м году в один из июльских дней на площади в старинной части города Борисова появился невысокий мужчина в очках, неизменной кепке и с ксерокопией старинной карты в руках. Он сориентировался на местности и быстрым шагом двинулся в направлении деревни Малый Стахов, чётко придерживаясь направления движения, по которому 172 года тому назад мчалась повозка с тремя солдатами и тяжёлыми бочонками.

– Моя задача была простая, – вспоминал впоследствии г-н Смирнов, – выяснить обстоятельства дела и понять, почему Якоб Кёниг не смог найти место, где он сотоварищи закопали золото? В какой-то мере мне это удалось, для чего мне пришлось исходить пешком все дороги, все тропинки, овраги, сосновые рощи и обследовать все господские усадьбы 1812-го года. Размышляя над тем, почему Якоб Кёниг не нашёл клад, я пришёл к такому выводу: он не нашёл место по той простой причине, что та господская усадьба, что была у него на плане, полностью сгорела в ночь с 27-го на 28-е ноября 1812-го года. Но он со своими спутниками уже был в это время в Студёнке и никто из них не мог знать об этом. Не знали этого и сопровождавшие его в поисках жандармы. Усадьба сгорела и более на том месте не восстанавливалась, а место, где она некогда стояла, заросло молодым лесом. А Якоб Кёниг всё искал эту знакомую ему усадьбу и не находил её и даже стал сомневаться, а та ли это река и тот ли это Борисов.

Известный исследователь несчастливых судеб наполеоновских кладов В.Т. Смирнов смог отыскать самое главное: он нашёл остатки фундамента той самой злополучной усадьбы. Честь ему за это и хвала. Но к тому времени, как я сам выехал на место давних событий, прошло ещё 6 лет, и даже от этих жалких остатков не осталось ровным счётом ничего. Однако, уже имея определённое представление о местоположении основного поискового ориентира, я посчитал, что мне просто необходимо разобраться уже непосредственно с самими бочонками и однозначно установить их дальнейшую судьбу. Через какое-то время продвижения по старому сосновому бору я вышел на склон живописного оврага, где некогда стоял барский дом и окружавшие его хозяйственные постройки. То, что я действительно на правильном месте мне подсказали два скрученных временем дерева, совершенно не характерных для матёрого белорусского леса. Но для старых российских усадеб такие деревья были очень даже характерны.

Определившись по карте, я принялся бродить по густейшему, молодому и явно искусственно высаженному лесу, пытаясь выяснить, где же конкретно проходила дорога на Студёнку. Ведь идти по прибрежным оврагам она не могла, и, следовательно, находилась севернее усадьбы. Если судить по указаниям Смирнова, то она проходила примерно в 350–400 метрах от барского дома и как раз между ними и росла та роща, в которой были закопаны бочонки. Внимание моё как бы удвоилось, и вскоре я был вознаграждён за свои труды. Вместо густой чащобы молодой сосновой поросли мне стали попадаться старые коряжистые деревья, не менее чем 150–200 лет отроду.

– Наверное, это и есть остатки той знаменитой рощи, – возликовал я, – только тогда они были маленькими, но за 180 лет успели малость подрасти.

Уверившись, что искомая роща передо мной я настроил поисковую аппаратуру и принялся методично обходить только что найденное, чудом сохранившееся лесное образование, в надежде засечь массу цветного металла, некогда спрятанного под землёй. Постепенно я перемещался из равнинной части рощи в её восточную часть, всё ближе и ближе подходя к довольно протяжённому холму. А, поднявшись на него, я неожиданно увидел, что стою на достаточно неплохо сохранившемся отрезке очень старой гравийной дороги.

– Господи, – молнией пронеслось у меня в голове, – а уж не на этом ли самом месте стояла повозка наших баденцев? Если бы не было молодого леса, то они точно должны были отсюда видеть усадьбу во всей её красе!

Я со всех ног кинулся вниз по склону, вживье представляя себе, как они скатывают вниз по пологому склону глухо позванивающие монетами бочонки. Пробежав буквально 70 или 80 метров, я наткнулся на огромный, весом в пару тонн гранитный валун.

– Вот и прекрасный местный ориентир, – обрадовался я. От него очень удобно отсчитывать шаги до места захоронения.

От жуткой жары и естественного волнения я покрылся таким крупным потом, что пришлось срочно снимать с себя поисковую амуницию и усаживаться на плоский валун для кратковременного отдыха. – Куда же они дели свои бочки дальше? – принялся озираться я по сторонам. Валун лежит почти на краю рощи, а закапывали наверняка в центре её, сторонясь чужих взоров. Ведь ограбившие их кавалеристы были совсем рядом!

Желая проверить свою догадку, я выхватил из кармана компас и пристроил его рядом с собой. Достаточно было одного взгляда на застывшую стрелку, чтобы понять, что все направления, кроме южного уводили из старой рощи, и только оно одно вело в её центр. Вновь включив поисковый аппарат, я двинулся вперёд, держа перед собой компас и непрерывно нажимая на пусковую клавишу электронной схемы. 10 метров, двадцать, тридцать… ничего. Пусто. И только отсчитав ровно пятьдесят шагов, я понял, почему молчит мой надёжный и испытанный прибор. Прямо передо мной внезапно открылась квадратная яма размером примерно три на три метра, у дальнего края которой было вырыто земли гораздо больше, нежели в других местах.

Компас с глухим стуком выпал из моей разом опустившейся руки. Опять неудача! Опять обойдён конкурентами… Впрочем, что это я? Какая неудача! Найти даже уже давно ограбленное местонахождение исторического клада уже есть слишком большая удача, сравнимая по своей значимости с самым успешным поиском. Я выключил электронику и поднял компас. Он упал около похожего на сплющенную дыню белесого камня, и я поневоле обратил на него внимание.