Текст книги "В дали веков"

Меж двух огней

Весть, что в перынской роще снова появился страшный волхв, быстро пронеслась по всем родам, жившим на берегах Ильменя.

Память об этом чудище была еще жива в народе. Целые легенды ходили среди ильменских славян о волхве. Засел он у истока большой многоводной реки, вытекающей из Ильменя, и много-много лет сидел там, не пропуская ника кого суденышка из озера в реку.

Только это давно было. Ничего не слыхать уже сколько времени о перынском чудовище.

И вот теперь этот страшный волхв и на суше появился. Что-то будет? Уж не грозит ли родам славянским какая беда?

Первую весть о появлении волхва разнесли перынские жрецы.

– Пойдите и возвестите всем родам славянским о том, как наказывает наш Перун отступников, – приказал им Велемир. – Усомнился Избор в его силе, в его могуществе, и вот как он грозно покарал его. Так будет и со всяким, и пусть память об этом не изгладится вовеки. Пойдите и передайте повсюду рассказ Вадима, бывшего свидетелем этого чуда.

И жрецы разошлись по всему побережью Ильменя, передавая рассказ старейшинского сына, причем, конечно, каждый из них разукрашивал его так, как подсказывала ему его фантазия.

В род, где старейшинствовал Володислав, отец Вадима, Велемир решил отправиться вместе с юношей.

– Только уважение к твоему отцу избавляет тебя от наказания за дерзость, – объявил старый жрец Вадиму, – но ты должен принести очистительные жертвы.

Юноша с почтением приложился к его высохшей руке и удалился во внутренние покои, отведенные ему Велемиром для отдыха. Никакое чувство сожаления не шевельнулось в его душе. Он считал себя и раньше правым, а теперь, когда даже сам старый жрец Перуна уверился в том, что молодой варяг сделался жертвой чудовища, Вадим забыл окончательно и думать о судьбе соперника.

Переменив наскоро перепачканные и вымокшие одежды, кинулся Вадим на ложе и скоро заснул. Старый жрец Велемир между тем бодрствовал.

«Что это все значить может, – думал он, расхаживая по светелке, – какого там волхва мог видеть Вадим? Правда, жил когда-то в этих местах дерзкий, смелый разбойник, грабил всех без разбору, кто только из Ильменя в Волхов спускался, да ведь это когда было? Я уже давно своим годам счет потерял, а этого разбойника мой дед, тоже жрец Перуна, своими руками убил. И с тех пор о нем ничего не слышно. Это ведь мы его в кудесники да волхвы возвели, чтобы нам победу Перуна над ним прославить, а на самом деле он простой человек был, ни больше, ни меньше. Так кого же это там Вадим видел и кто этого солевара убил – уж не сам ли Вадим? Ведь он на это способен. Надо узнать все подробно».

Велемир призвал нескольких жрецов и приказал самым тщательным образом обыскать еще раз весь лес.

«Хорошо еще, что Вадим такую сказку придумал, а то бы мне, да и всем нам, плохо было бы. Володислав – старейшина богатый, вся Перынь наша чуть ли не одними его жертвами держится. Как казнить его сына? Ведь он всех нас сокрушить мог. Весь его род слепо ему повинуется, и Перынь разнесли бы, прикажи он только. А не казнить Вадима нельзя было бы, не придумай он такой истории. Тогда другие бы роды поднялись. Слава нашего Перуна пошатнулась бы, вместе с тем и нам, жрецам, нечего было бы делать. И Избора жаль. Все-таки он Гостомыслу племянник, и хотя не велик человек, посадник буйного Ново-города, а все-таки и с ним ссориться нельзя, и у него свои приверженцы есть. Впрочем, с Избором все уже кончено. Жалей, не жалей, а его к жизни не вернешь. Кто с ним покончил, Вадим или тот, кого он за волхва принял, все равно, теперь надо подумать, как Гостомыслу горестную весть передать».

Размышляя так, Велемир приказал уведомить новгородского посадника о несчастии с его племянником.

Весть о гибели Избора, однако, опередила посланника. Когда он явился в Новгород, там все уже знали о случившемся.

Знал об этом и Гостомысл. Он любил Избора, но был настолько умен, что не дал посланному заметить своих чувств.

Тот передавал рассказ о гибели Избора и о чудесном спасении Вадима от ужасного волхва, украшая его всевозможными подробностями, отчасти внушенными ему самим Велемиром, отчасти и выдуманными во время дороги от Перынского холма до Ново-города. Фантазия посланца была богатая, и он так разошелся, что Избор уже оказался прямо-таки поглощенным на глазах всех служителей Перуна свирепым волхвом. Гостомысл не поверил сразу тому, что сообщили ему о гибели его племянника.

– Это все жрецы с Перыни народ мутят, – вскричал он, выслушав известие, – на какой там ляд, в самом деле, волхв появиться мог, просто они схватили Избора, и, если я не поспею ему на помощь, они убьют его!

Он приказал подавать ладью и, быстро собравшись, отправился из Ново-города вверх по Волхову в то место, где близ истока на высоком холме стоял идол Перуна.

Наступила уже ночь, когда он добрался до Перыни. Здесь он к большой досаде своей узнал, что жрец Велемир вместе с Вадимом и несколькими жрецами уехали в Володиславов род.

Гостомысл стал расспрашивать служителей и рабов Велемира о своем племяннике. Все они в один голос подтвердили ему рассказ, которому он было не поверил.

Один из младших жрецов, знавший хорошо Избора, сказал ему, что узнал окровавленную одежду его племянника. Это передавалось с такими подробностями, что в гибели Избора и сомнения быть не могло.

Более в Перыни Гостомыслу нечего было делать, и он, опечаленный, взволнованный, вышел из жилища жрецов, направляясь к пристани, где ждала его ладья.

Двое жрецов провожали новгородского старейшину. Оба они видели его грусть и глубоко сочувствовали ему.

Вдруг в нескольких шагах от пристани какая-то фигура перерезала дорогу Гостомыслу, и, прежде чем он опомнился, рядом с ним появился человек.

Гостомысл отшатнулся было, но подошедший быстро наклонился к его уху и прошептал что-то, заставившее старейшину вздрогнуть.

Между тем сопровождавшие его жрецы заметили человека около старейшины и, думая, что ему грозит опасность, быстро кинулись ему на помощь. Но когда они подбежали, человек уже исчез.

Кто это был такой, Гостомысл жрецам не сказал, не сказал также, что сообщил ему этот так внезапно появившийся вестник.

Радость и горе

В род Володиславов известие о всем происшедшем с Вадимом пришло прежде, чем юноша успел вернуться под родимый кров. Слова жреца, явившегося сюда по приказанию Велемира, произвели смятение. Из всех хижин повысыпались люди. Мужчины, которые в этот день не были в лесах на охоте, побросали чинить невода, готовить стрелы и толпой собрались около хором Володислава, куда прошел посланный Велемира. Женщины сбежались сюда еще ранее, обсуждая на разные лады возвещенный случай.

В хоромах тем временем жрец, перед которым уже поставлено было обильное угощение, передавал свой рассказ матери Вадима. Сам старый Володислав, серьезный и важный, сидел на гладко оструганной лавке, второй раз слушая с большим вниманием эту историю.

Богумила, мать Вадима, плакала от изумления.

– Один он, один из семерых остался, – говорила она сквозь слезы. – Шестерых уже нет, одного медведь заломал, двух злые люди загубили, трое без вести пропали, он только, соколик мой, надежда моя, остался.

– Надо благодарить Перуна, – важно ответил жрец, – это он совершил чудо, защитив твоего сына от свирепого волхва.

– Его только, его, батюшку, благодарить приходится. Он Вадима моего милого от смерти неминучей избавил. Да что же ты, Володислав, проси служителя Перуна откушать нашего угощения.

– Только откуда этот волхв появиться мог, – высказал свое мнение Володислав, – никто о нем не слыхивал.

– Как не слыхали? – вступился жрец. – Сколько раз тебе наш отец, Велемир, об нем говорил.

– Так ведь он говорил о том, что было.

– А то, что было, и вперед быть может, – важно заявил жрец. – Но что это за шум под окном?

Действительно, собравшаяся у хором Володислава толпа настоятельно требовала, чтобы жрец Перуна вышел и повторил снова свой рассказ.

– Родичи собрались, тебя зовут, – пояснил жрецу Володислав.

Тот с видимым неудовольствием выбрался из-за уставленного яствами стола и пошел на крыльцо.

– Говори, – раздались сотни голосов, – что случилось, как явился волхв, где наш Вадим?

Жрец откашлялся и начал рассказ. Говорил он медленно, растягивая слова, но все слушали, затаив дыхание.

– А отступника Избора в мелкие клочья изорвал волхв, вот и одежда его, в крови его смоченная, – говорил служитель Перуна. – Только всего и нашли мы на том месте, куда нас Володиславов сын, Вадим, привел.

– Да, может, им пригрезилось! – послышалось восклицание.

– Эй, замолчи, – нашел нужным вмешаться жрец, – не смей произносить хулы на Перуна. Вот если бы отец Велемир услыхал! Ох, последние дни наступают, слабеет вера, падает, а вместе с ней и народ погибает.

Никто не обратил особенного внимания на эти слова.

Вся молодежь в роду Володислава была на стороне Избора.

Старики же и пожилые были взволнованы той частью известия, которая относилась к появлению перынского волхва.

Все они чувствовали в нем какую-то ложь, понимали, что рассказ о гибели Избора далек от истины, но высказать этого не решались. Велемир все-таки был сила. Но как бы то ни было, Избора жалели.

Вдруг толпа заволновалась вся сразу, как один человек. Все обернули головы по направлению к лесу и напряженно глядели туда.

На опушке леса один за другим показалось несколько всадников.

– Кто-то едет к нам, – произнес старейшина Володислав, тоже обративший внимание на эту группу.

– А я скажу тебе, кто, – вмешался примолкший было жрец, – едет к тебе, княже, отец Велемир, служители Перуна с ним и среди них твой сын, Вадим. Встретить готовься гостей дорогих.

– Сын, Вадим, ненаглядный мой! – воскликнула Богумила и кинулась с крыльца навстречу всадникам.

С глубоким почтением расступился народ пред старым жрецом Перуна, в то время как обрадованная мать со слезами радости на глазах обнимала дорогого ей сына.

– Привет вам, – важно и степенно проговорил Велемир, когда с помощью нескольких жрецов ему удалось сойти с коня, – привет и радость, старейшина славянский, дому твоему, и вы радуйтесь.

Он простер над благоговейно склонившей головы толпой свои руки.

– Милость великого Перуна посетила этот род! – воскликнул Велемир. – До сих пор никто не выходил целым из заповеданной рощи, но если Вадиму удалось покинуть ее невредимым, стало быть, он угоден богам! Нечестивец же, бывший с ним, погиб, потому что осмелился произнести хулы на Перуна. Да будет так со всяким, кто осмеливается нарушать заветы старины. Разойдитесь же мирно по домам и помните, что всякий будет наказан, как Избор!

Теперь Вадим мог быть совершенно спокоен. Сам верховный жрец Перуна признал его невиновность, и никто не осмелится после этого назвать его ослушником богов. Вадим был вполне уверен в гибели Избора, хотя в то же самое время никак не мог понять, что за чудовище такое видел он в заповедном лесу.

Но это скоро перестало занимать его. Мало-помалу он начал забывать об Изборе; никакие угрызения совести не мучили Вадима. Он чувствовал себя вполне правым. Мал посредством своих чар показал ему его врага, правда, врага только в далеком будущем, но ведь нет человека, который не стал бы в настоящем заботиться именно об этом будущем. И Вадим позаботился. Он уничтожил опасного человека и был вполне уверен, что так, а не иначе должен был поступить на его месте всякий.

Варяжка между тем готовилась опустеть.

Удальцы с берегов ее собрались в дальний путь. В Новгороде у Гостомысла были скандинавские гости – купцы, возвращавшиеся из Византии в свою страну холодных скал и фьордов, и славянские варяги уходили с ними.

Сам Гостомысл много содействовал этому. Он даже помог им собрать ладьи и дал оружие, без которого был бы немыслим дальний поход.

Это было уже не первое отправление удальцов с Ильменя за Нево, и поэтому ни в Новгороде, ни в приильменских родах никто особенно не интересовался происходящим.

В назначенный день драккары скандинавов подняли паруса и стали один за другим отваливать от берега. Ладьи варягов ждали уже их, чтобы в некотором отдалении следовать за ними.

Из какого-то страшного любопытства Вадим явился в Новгород посмотреть на проводы.

Вот ладьи и драккары подняли паруса, убрали весла и быстро пошли вперед.

Когда первая ладья проходила мимо Вадима, из груди его вырвался невольно крик. Среди ильменских варягов он увидал того, кого считал уже мертвым, – Избора.

Вадиму показалось, что он видит сон. Он кинулся было к лодке, чтобы нагнать уходящих, но ладьи шли так быстро, что об этом и думать было нечего.

«Неужели Избор жив? – думал Вадим. – Ведь это его я видел на первой ладье».

Ужас объял старейшинского сына.

Спасенный

Да, это был действительно Избор. Вадим не ошибался.

Он был бледен, лицо его осунулось, под глазами виднелись темные круги, но все-таки он был жив.

В этом никто не мог сомневаться!

Как же он спасся?

Старый Рулав, оттащив тела обоих юношей от отмели, где их захлестнули волны, сам спрятался в гущу кустарника. Любопытство подстрекнуло старого норманна посмотреть потайно, что будет с юношами, когда они очнутся и увидят себя в роще Перынского холма.

К тому же Рулав был в некотором роде философ и в данном случае рассуждал так: «Вот не суждено погибнуть этим молодцам, и не погибли. Орудием же их спасения Один выбрал меня. Я оказал им немалую услугу, стало быть, со временем когда-нибудь и они мне окажут. Почем знать, на что они мне могут пригодиться. Этот Вадим способен укрыть меня от жрецов, а с Избором можно набрать дружину из его товарищей и вместе с ними уплыть к берегам родной Скандинавии. Судьбы Одина неисповедимы. Может быть, он и послал мне сегодня такой случай, чтобы я воспользовался им».

Размышляя так, старик внимательно наблюдал за всем происходящим на берегу.

Он видел, как очнулся Избор и с каким вниманием ухаживал он за Вадимом. «Славный мальчик! – думал норманн. – В рядах наших дружин он был бы могучим и храбрым берсерком».

Рулав заметил, как горевал Избор, отчаиваясь в спасении своего товарища, и довольно отчетливо расслышал его смиренную просьбу к Единому Сыну неведомого ему Бога.

«Гм! Ведь и я про этого Бога не раз слыхал. Это Бог христиан, – рассуждал сам с собою старик. – Что же? Он хороший, милостивый; только вот не понимаю совсем, как это Он завещает любить своих врагов? Я знаю, что многие христиане так именно и поступают. Помню одного. Забрел он к нам в наши родные фьорды, долго и кротко говорил он нам, и хорошо так говорил, а мы, собравшись вокруг, слушали. И так хорошо говорил нам тогда этот христианин, что многие седые берсерки прослезились, когда он начал рассказывать про мучения на кресте их Бога. После просил нас уверовать в него. Только зачем нам это, когда у нас есть и Один, и Тор, и злобный Локи, и светлый Бальдр. С ними мы родились, с ними и умереть должны! Жаль только, что наш священник – не доглядели мы – убил этого христианина, а то бы мы еще послушали его в часы отдыха».

В таких размышлениях время летело незаметно. Рулав не покидал своего наблюдательного поста и скоро увидел, как очнулся Вадим.

Последовавший затем разговор и ссора заинтересовали его еще более. «Что теперь будет?» – подумал он.

Заметив, что Вадим кинулся с ножом на своего спасителя, Рулав позабыл даже о собственной своей безопасности и кинулся на помощь жертве старейшинского сына, но было уже поздно – нож Вадима поразил молодого варяга.

– Преступный убийца, – загремел норманн и выскочил из своей засады.

Он-то и показался Вадиму страшным перынским волхвом.

Его длинные усы в расстроенном воображении убийцы представились двумя змеями, а изорванная шкура козы, наброшенная на плечи шерстью вверх, придала ему так перепугавший старейшинского сына вид нежити.

– Беги, подлый трус! – гремел в след Вадиму Рулав. – Беги, трусливая коза, иначе старый норманн расправится с тобою по-своему.

Подгонять Вадима не приходилось.

Он и без того бежал, как перепуганная мышь.

Рулав, нагнувшись к Избору, прежде всего постарался остановить кровотечение:

– Это ничего, пустяки! Старый Рулав знает толк в ранах и всегда сумеет отличить рану, за которой следует смерть, от пустяковой царапины. Нож неглубоко вонзился. Пустяки! Все пройдет, только бы кровь унять.

Ему действительно удалось довольно скоро остановить кровотечение и даже наложить повязку на рану, для чего он должен был разорвать часть одежды Избора.

«Теперь самое главное, как его укрыть и самому укрыться, – подумал Рулав. – Этот негодник поднимет тревогу, и мы попадем в руки жрецов. Не знаю, как ему, а мне несдобровать!»

Оглядевшись вокруг, старик радостно воскликнул: он увидел прибитый волнами к берегу челнок – тот самый, на котором переплывали Ильмень Вадим и Избор.

– Вот и средство найдено! – весело восклицал он. – Есть теперь на чем выбраться из этой проклятой чащобы.

Быстро перевернув опрокинувшийся челнок, Рулав вычерпал из него воду, а потом со всей осторожностью, на какую только был способен, перенес и уложил на дно все еще не пришедшего в себя Избора.

Затем он поспешно отплыл, правя к истоку Волхова. Здесь он приютился у правого безлюдного берега, желая дождаться ночной темноты. Между тем Избор пришел в себя.

– Что это? Сон я вижу? – простонал он. – Какой там сон! Не во сне, а наяву твой Вадим ножом тебя пырнул! – отозвался норманн.

– Рулав! – воскликнул Избор, узнавая старика.

– Конечно, он! Будь мне благодарен. Только пока лежи спокойно. Молчи, сейчас придумаем, что нам делать. Не шевелись, а то еще опять кровь пойдет.

– Но что случилось?

Рулав рассказал Избору коротко обо всем происшедшем.

– За какого-то там вашего волхва меня этот негодник принял, – сообщил он в конце, – где только укрыться нам?

– Свези меня в Новгород, к Гостомыслу, – чуть слышно от слабости пролепетал Избор, – у него теперь гости из вашей Скандинавии.

– Клянусь Тором, – крикнул Рулав, – ты это хорошо придумал, мой милый мальчик! У Гостомысла мы будем в полной безопасности, а если там еще есть мои земляки, так нам все ваше Приильменье не страшно.

Лишь только стемнело, он перевез лишившегося чувств Избора в Новгород, сообщил обо всем случившемся Гостомыслу, а тот укрыл раненого в своих хоромах.

Здесь Избор и Рулав были в полной безопасности.

Никто, даже сам Велемир, не осмелился бы, несмотря на всю свою власть над приильменскими славянами, искать беглецов в посадничьем доме, где они, кроме того, были под охраной сильной дружины.

В самом деле, отряд норманнов возвращался по великому пути из далекой Византии в свои холодные фьорды и по пути остановился отдохнуть да попировать у гостеприимного новгородского посадника. Во главе норманнов стояли старые друзья и соратники Рулава – Стемид, Фарлаф, Ингелот.

Радостна была встреча друзей! Сперва Рулав и Стемид всеми силами старались сохранить равнодушную важность, но это не удалось, и в конце концов старики, как молодые пылкие влюбленные, кинулись друг другу в объятия, а когда разошлись, на глазах у того и другого была заметна влага.

На радостях даже о Велемире оба позабыли.

Только когда прошли первые восторги, на голову старого жреца так и посыпались проклятия, причем в этом никто из норманнов не уступал друг другу.

Нечего говорить, что и остальные дружинники примкнули к ликованию старых друзей и вместе со Стемидом радовались возвращению Рулава, которого все они давно уже считали погибшим.

За общим ликованием они и не заметили озабоченного лица Гостомысла.

Новгородский посадник прекрасно понимал, что ему придется повести из-за Избора с Велемиром борьбу не на живот, а на смерть.

Трудно было предположить, чтобы хищный жрец Перуна легко отказался от своей жертвы. Уже ради сохранения одного только своего достоинства должен был он потребовать казни Избора как оскорбителя грозного божества. Гостомысл прекрасно понимал, что рано или поздно спасение Избора будет известно всем, и тогда-то Велемир, пользуясь своей неограниченной властью, начнет немедленную борьбу с ним.

Всею душой любил новгородский посадник своего племянника, но было еще нечто другое, что для него являлось, пожалуй, самым дорогим на свете.

Но все-таки родственное чувство заставляло его искать средства для спасения племянника. Гостомысл изощрял весь свой ум, чтобы отыскать такое средство, и наконец ему показалось, что он нашел его.

«И чего лучше! Норманны скоро уходят. Старый Бьерн, конунг Сигтуны, всегда был моим другом. Он не откажется приютить Избора! – мелькнуло в голове Гостомысла. – А там будет видно!»

Мгновенно составился план, и Гостомысл сейчас же приступил к его исполнению.

Прежде всего, он сообщил свою мысль Стемиду, и тот пришел в восторг, когда услыхал предложение Гостомысла.

– Клянусь Тором, твой Избор скоро прославит у нас свое имя! – воскликнул он. – Медлить нечего! Двух его братьев оставь пока у себя, подрастут – присылай и их в Сигтуну, а Избор, как только немного поправится, пусть идет с нами!

Избор вполне был согласен с предложением дяди.

Так очутился он на ладье скандинавов, где его увидал бессильный теперь Вадим.

Вместе с Избором с варягами уходили и его друзья.