Текст книги "Будни нарколога"

Москва – не Россия

Имея дело с приезжими, я неоднократно убеждался – в Москве-то и не пьют, а так, балуются. Кстати, самые мало пьющие города в России: Москва и Питер, запойных здесь на работе не держат. Простой парень Ваня из Западной Сибири рассказывал, как у них пьют после получки. В сугроб ставится ведро водки, и два участника соревнования, сидя в снегу, пластмассовыми черпаками уничтожают содержимое. Процесс принятия спиртного заканчивается, когда один из участников тыкается носом в снег. Победитель с плохо скрываемым торжеством берет в одну руку ведро, в другую – ногу проигравшего и тащит их в бытовку. Остатки водки по праву принадлежат ему. Ясное дело, что о закуске и глупых тостах речь не идет, водка пьется быстро и молча, потому что на улице чрезвычайно холодно. На мой глупый вопрос: «А почему черпаки-то пластмассовые?» Ваня со знанием дела ответил: «А потому что на морозе металл к губам прилипает». А ведь недаром раньше пели песни и плясали, тем самым выкраивались интервалы времени, чтобы хоть немножко протрезветь. Печень по-любому перерабатывает среднюю порцию спиртного за 1 час. А современное русское застолье подразумевает порцию горячительного раз в три минуты, а до закуски, как правило, вообще не доходит. Закусывайте, россияне, закусывайте до и после, а лучше вместо. Ну, а уж если наковырялись, держите под рукой витамины В (декамевит, ревит и прочие). Это самое доступное средство быстро протрезветь, нужно лишь слопать драже семь-восемь. Кстати, многие официанты всегда держат под рукой такие витамины.

Часы показывали шесть часов десять минут. Набирал силу рассвет, солнце лезло в форточку, как наглый рыжий кот после бурно проведенной ночи. В сестринской заругались две девушки сонными голосами, кому идти и раскладывать лекарства. Из кухни запахло желудевым кофе и подгоревшими булочками. Я покрутил занемевшей шеей, потряс натруженной рукой. Пора бы и отдохнуть. Бли-и-ин, я же о наркоманах ничего не написал. Пока не охвачу эту группу населения, о завтраке можно и не мечтать.

Мифы о наркоманах

Миф 1. Наркомания не лечится. Ничего подобного. Покажите мне сорокалетних наркоманов. Покажите пятидесятилетних. Это водку можно пить и в двадцать, и в сорок, и в шестьдесят лет. С наркотиками все по-другому. Средний стаж наркомана – пять лет, потом он или умирает, или спрыгивает, или садится в тюрьму. У наркоманов все концентрировано: и райское наслаждение, и быстрая расплата. Даже в двадцать пять лет наркоман выглядит как пенсионер на дискотеке, ведь средний возраст потребляющих наркотики девятнадцать лет. А к двадцати пяти половина его друзей отбросили карандаши. Если наркоману больше двадцати пяти, его заслуги в этом, как правило, нет. Спасибо нужно сказать его родителям, которые его укладывали в клиники, снимали ломки и «омолаживали».

Миф 2. Передозировка. «Он умер от передозировки» – это выражение стало нарицательным. Попробуем разобраться, так ли это. Если не брать совсем юных торчков, то выходит неувязочка. Наркоманы со стажем – профессора и академики в своей области. По умению попасть в самые тонкие вены они дадут сто очков вперед процедурной медсестре. По знанию психотропных препаратов – самому опытному фармацевту. И заметьте, наркотический кайф гораздо легче алкогольного, который грамотные люди называют бычьим. Так с чего, согласитесь, наркоману, который сидит на двух кубах, вводить себе десять? Попробуем разобраться. У наркоманов есть такое выражение «бодяжить», то есть в чистый героин сыпать все подряд, похожее по цвету и консистенции на героин. А это сахар, известка, мел… Самое страшное, кстати, сахар: получается, как будто человек зараз слопал двадцать тортов птичьего молока. И поджелудочная железа не выдерживает: панкреатит – панкреонекроз – быстрая смерть. При чем здесь передозировка? Наоборот, героина было мало, зато сахара много. Возникает закономерный вопрос: а кто же бодяжит? Да все. Все, кто хочет заработать побольше денег или откроить и себе часть дозы.

Миф 3. Трудно лечить наркоманов со стажем. Наоборот, чем больше стаж и взрослее пациент, тем легче найти с ним общий язык. Хуже нет двенадцатилетних торчков, которые готовы нюхать клей и прочую гадость. Эти подростки не представляют себе, что хуже клея трудно что-либо придумать. Ведь клей – жирорастворитель, а мозг всего лишь кусок жира. Токсикоманы просто растворяют свой собственный мозг. Если вы посадили жирное пятно на брюки, его надо выводить жирорастворителем. То же самое происходит с нашим единственным и неповторимым мозгом.

Миф 4. Есть тяжелые и легкие наркотики. Если у вас к чему-либо развивается зависимость, не надо придумывать себе отговорки. Допустим, вам понравились оливки. Теперь при каждом удобном случае вы выставляете их на стол. То же самое касается мороженого, шоколада, кофе, табака. Согласитесь, никого не надо отучать от рыбьего жира. А зависимость тем и характерна, что она никогда не стоит на месте. Она растет не по дням, а по часам. Все сторчавшиеся наркоманы не родились таковыми, они просто считали себя умнее всех. Они были уверены, что будут нюхать героин или кокаин один раз в месяц. Но наркотики умеют ждать, и через некоторое время, как водится, приходится колоться пять раз в день.

Миф 5. Если отказаться от наркотиков, жизнь станет тусклой и серой. Все это сказки для молодых наркоманов, у которых еще вены не протухли, а родительские кошельки не опустели. Всю ту энергию, которую эти люди тратят на поиски новой дозы, им будет не хватать всю оставшуюся жизнь. Наркоманы со стажем уже не приход ловят, им нужно уколоться, чтобы найти в себе силы почистить зубы или завязать шнурки. Наркомания и алкоголизм – единственные заболевания, где прогноз с каждым годом лучше. То есть при других заболеваниях все хуже, а здесь все лучше.

Ну, теперь можно и позавтракать. Ничего не скажешь – заслужил. Только я потянулся за бутерами, как что-то торкнуло меня в затылок. А достаточно ли доходчиво я донес свои мысли? А не упустил ли что-нибудь самое важное? Я снова схватился за горячую ручку.

Ох, и дурят нашего брата

Бытует вредное мнение: пока сам больной не захочет, ничто ему не поможет. Пока, дескать, он сам не созреет, бесполезно даже пытаться его лечить. Чушь!!! Сидите и ждите, пока он созреет. Ждать придется долго, а он будет морочить вам голову, типа, подождите, я еще не созрел. Не готов морально. А знаете, когда он завяжет? Когда в нем проснется совесть? Нет. Когда просветление коснется его потного лба? Нет. Когда любовь осенит его своими крылами? Нет, нет и нет. Он завяжет, когда его в первый раз прихватит со здоровьем. Даже легкая аритмия способна сделать из отпетого пьяницы примерного семьянина. Выглядит это так. Мужик просыпается среди ночи, а у него совсем не бьется сердце. (Ясное дело, все происходит с глубокого похмелья.) Он лежит тихий и смирный, а сердце не стучит. То есть вообще не бьется. Мужик в полном сознании считает секунды, а подлое сердце не стукает, сволочь такая.

Этот дядя сроду не знал, где у него располагается данный орган, только догадывался, что где-то слева. И вдруг тишина. Мужик уже кончается, делает робкий вдох, сердце ударит и вновь замолчит, стукнет и затихнет, долбанет и снова замрет. После таких сердечных приступов его от алкоголизма и лечить не надо, он уже сам вылечился. А потому что припекло. А потом начинают придумываться всякие умные причины, почему же он завязал. И никто никогда не признается, за редким исключением. Так что не будем дурить волков наркологии и рассказывать сказульки о «собственном хотении». На 25-й кадр его, проходимца, на контент-терапию, чтобы ощутил быстротечность бытия, на подсознательном уровне понял, как коротка и прекрасна дарованная ему жизнь. Чтобы захотелось ему прожить подольше и получше, чтобы катком проехали по его подсознанию, подвергли его подкорку массированной бомбардировке и нашел он себе другие радости помимо бухла. А знаете, что самое страшное, когда человек бросает пить? Он не знает, чем занять свободное время…

В кабинет постучали. Е мое, сменщик пришел. На пороге ординаторской стоял Димон Соловьев, двадцатипятилетний оболтус с сигаретой в зубах.

– Чего, Андреич, оперу пишешь?

– Оперу. Дима, ты в курсе, что врач-нарколог не должен курить?

– С какого банана?

– Не профессионально. Знаешь, в свое время Хрущев озаботился своей лысиной и собрал всех академиков по этому вопросу. Они сидят, его ждут, к докладу готовятся. А он их увидел, развернулся и собрался уруливать. Они ему: «Куда вы, дорогой Никита Сергеевич?» А он им: «Вы самые лысые, как коленка, какой от вас может быть толк».

– И после этих слов я должен бросить курить?

– Я же в свое время бросил. Одна процедура контент-терапии – и ты вступишь в наши доблестные ряды.

– Алкоголизм, наркомания и табакокурение не лечится, – отмахнулся Диман.

– Мы живем в мире дурацких стереотипов! – взревел я неожиданно громко после бессонной ночи и закатил целую лекцию: – Допустим, ты знаешь, что страусы никогда не прячут голову в песок? Никогда. Это чья-то шутка, растиражированная по всему свету и ставшая абсолютной истиной. А страусы даже спят с высоко поднятой головой. Так и в нашей жизни масса идиотских штампов, которые мешают воспринимать алкоголизм как заурядную болезнь. Не дурь, не слабую волю, не черный сглаз и обстоятельства судьбы, а болезнь, которую можно и нужно лечить. Лечить дипломированным врачам, а не всяким экстрасенсам и знахарям. И сразу договориться об одном: влечения к алкоголю НЕТ! Его просто не существует, как летающих тарелок и снежного человека. Нет, и все. Влечение к алкоголю появляется после первого глотка. То есть до первого глотка болезни нет. И говорить постоянно о таком влечении – то же самое, что обильно перчить пищу больному язвенной болезнью желудка и пить крепкий кофе по десять чашек при гипертонии. Самый простой способ снять влечение – плотно поесть. Налопаться – как удав. Отвалиться от стола и с неприязнью смотреть на водку. Если договориться, что алкоголь – дешевая энергия, а организм – всего лишь топка, тогда все встает на свои места. Чем больше съешь, тем меньше выпьешь, и наоборот. На празднике в семейном кругу, когда много закуски, водка остается, она просто не лезет. А в гаражах, когда две конфетки на троих, десять раз в ларек будут за водкой бегать. Во время запоев совершенно пропадает аппетит. Пьющего человека за столом сразу видно, он никогда не закусывает, он на другом виде энергии. И если внушить человеку, что все дело в еде, то дело наполовину сделано. Если втемяшить ему в голову, что при виде спиртного нужно плотно поесть, то мы научно подходим к проблеме, а не абы как. Логично? Что такое моя программа с 25-м кадром? Ковровая бомбардировка подсознания простыми, но действенными советами. Принцип повторения лежит в основе любой рекламы. Если с утра до вечера гонять рекламу пива, то народ будет пить пиво и никуда не денется, что мы сейчас и наблюдаем. Мне одна женщина на полном серьезе говорит: «А я рекламе не поддаюсь. Я купила бутылку разрекламированного пива, сделала глоток и выкинула. Оно мне не понравилось». Наивная женщина, она могла даже глотка не делать, а сразу его выкидывать. Это как раз неважно. Главное, что она это пиво купила, потратила свои кровные, а дальше делает с ним все, что хочет. Вот и в программе со скрытыми вставками повторяется несколько простых истин: выпью спиртное – стошнит, алкоголь мне отвратителен, от спиртного одни неприятности, пора завязывать, мой организм противится принимать алкоголь…

– Меня-то хоть не грузи, – заерепенился Соловьев, – вас, старых говорунов, хлебом не корми, только дай аудиторию. А мне еще утренний обход делать.

– Слушай, оглоед, умных людей. Почему я встречаю пациентов, по пять раз делавших себе препарат «Торпедо» и не знающих принцип его действия? Почему никто из них не знает формулу пьянства? Все из-за таких, как ты, молчунов. Слушай, запоминай и расскажи другим. На Западе есть такое понятие Soshial drinking. То есть при принятии на работу человек говорит, что он контролирует принятие спиртного, может поддержать компанию, участвовать в корпоративных вечеринках, «знает норму», как у нас говорят. Или честно заявляет, что у него проблемы со спиртным. Тогда, ясное дело, хорошая работа ему не светит. Поэтому дураков нет делать такие заявления. Но всегда есть возможность пройти лечение от алкогольной зависимости. И там это не считается чем-то постыдным и зазорным. В России же все шифруются как партизаны, а зря. Позвонить же можно? Тем более анонимно. Появилось, как говорят наркологи, «дребезжание», позвони, не откладывая в долгий ящик, проконсультируйся со специалистом, не решай проблему сам. Не надо.

Тут я схватил салфетку и начал на ней выводить свою любимую формулу:

– Вот этот ацетальдегид и дает похмелье. Спирт сам по себе не токсичен. Токсичен ацетальдегид. Человек поддал водки, ему хорошо и забавно. А наутро ему плохо, это вредный ацетальдегид отравляет похмельной головушке жизнь. Бедолагу тошнит, голова трещит, слабость, потливость. Первый вариант: опохмелиться и перевести ацетальдегид обратно в спирт. И опять все замечательно и превосходно. На какое-то время. А потом скотина ацетальдегид опять дает о себе знать, и, как в России говорят, «похмелка та же пьянка». Второй вариант: ждать, пока ацетальдегид полностью не распадется. И вот бедняга бродит по квартире, пьет жадно воду, прислоняется пылающим лбом к холодной плитке. Глядишь, к обеду отпустило. Это ацетальдегид распался. Так вот, у русских ацетальдегид в среднем распадается через восемь-десять часов. А у басков – сорок минут. А у кавказцев – два часа. А у чукчей, эскимосов, эвенков, алеутов – шестнадцать суток. Поэтому законодательно запрещено продавать северным народам спиртное. Они за огненную воду все отдадут. Хотя виноват в этом всего лишь недостаток ферментов. А у басков ни один случай алкоголизма не зафиксирован. Потому что у них ферментов много. Северным народам нужно быть очень осторожными со спиртным. Сознательно урезать употребление спиртного, чтобы не приучить организм к дешевой энергии. Потому что если подсел на другой вид энергии, тогда труба – запои неизбежны…

– Андреич, тебе говорили, что ты иногда становишься невыносим, – перебил меня Диман и полез в шкаф за халатом и сменной обувью.

– Я что, не прав?

Соловьев, ни слова не говоря, пошел курить. А я, чувствуя в себе запас нерастраченных сил, устремился в первую же палату. Там Степаныч, директор крупного предприятия, только-только продрал глаза и, стоя в семейных трусах, готовился к водным процедурам. Он-то мне и попал под горячую руку. Степаныч был широко известен тем, что постоянно «срывался» раньше положенного срока, его выхаживали в реанимации, возвращали с того света, но он продолжал играть в русскую рулетку с эспералью и биностином.

– А вот, пожалуйста, экспериментатор! – стал разоряться я. – А дайте-ка я попробую, что будет, если выпью?! А будет одно и то же: капля дешевой энергии, попадая в организм, заводит процесс на уровне клетки. Организм переключается на дешевую энергию, и получаем недельный запой, а может, двухнедельный, а может, даже и трехмесячный. Это зависит, насколько у развязавшего хватает здоровья, денег и терпения окружающих. Теперь о лекарствах. Вам вводятся препараты, которые, вступая в реакцию с алкоголем, дают уже нам знакомый ацетальдегид, только в концентрации в пять, десять, двадцать раз больше, чем с самого крутого похмелья. Вот и все. Вся наркология держится на этой реакции. Чтобы препарат, вступая в реакцию с алкоголем, давал ядовитый ацетальдегид. И никаких чудес. Как антибиотиков миллион, суть одна и та же: плесень пожирает бактерии. Так и здесь: тетурам, дисульфирам, Торпедо, эспераль, колме, фаргилен, биностин, налонг… вступая в реакцию с алкоголем, дают токсичный ацетальдегид. А вы с упорством, достойным лучшего применения, на этих препаратах пьете, сажая печень и почки. Да еще бахвалитесь, какие вы крепкие, а все препараты «туфта и обманство». Только потом замечаете, что похмелье стало более тяжелым и выходить из запоев все сложнее. Дурашки, от ацетальдегида еще никто не уходил. Вы пользуетесь сотовыми телефонами, торчите в Интернете, считаете себя умными, но так глупо и бездарно разбазариваете свое здоровье. Ау, мужики, кроме вас на самом деле никто не страдает. Жена вас привела, но препарат вводят вам.

Доктор честно вас предупредил и взял расписку. Но своим здоровьем в случае употребления алкоголя рискуете только вы.

Спрашиваю: «Зачем пробовал?»

Отвечает: «Я экспериментатор».

Спрашиваю: «Машина есть, экспериментатор?»

Отвечает: «Есть».

Говорю: «Залей в бензобак воды, экспериментатор. Может, поедет. И не надо на бензин тратиться. И не надо в очереди на бензоколонке стоять».

Отвечает: «Я не дурак машину гробить».

Говорю: «Нет, ты очень умный. Машину тебе жалко, а себя нет. Машина, тьфу, железка какая-то. А ты свою печень, свои почки и другие собственные органы под монастырь подводишь. Заметь, находясь в ясном уме и твердой памяти».

Пыхтит, экспериментатор, думает. Потом выдает: «Да что же мне раньше никто этого не говорил?»

Отвечаю: «Говорили тысячу раз. Предупреждали тебя, не экспериментируй со своим здоровьем, не торопись на тот свет».

Степаныч, с опаской поглядывая на меня, схватил полотенце и юркнул в санузел. Да, весело утро начинается, еще девяти утра нет, а я уже разнес всех по кочкам, осталось только медсестрам разгон устроить. Я вернулся в ординаторскую, сложил кипу исписанных листов и призадумался. А может, мне нужно облечь свое повествование в более литературную форму? Может, нужно задать настоящего жару, чтобы до читателей дошло, с какой же заразой они имеют дело? Чтобы смех чередовался со слезами, чтобы сердце подкатывало под горло и чтобы призадумались они над своей пропащей жизнью. Все, приду домой и сразу же достану с антресолей свои старые рассказы, пьесы и сказки. Написаны они легко и весело, читаются в один присест, но имеют мощнейший терапевтический эффект.

Запой

Валера Анисимов выпил пива с утра – и ему захорошело. Потом, стоя на балконе, выкурил сигареточку, поплевал на сонные липы и вернулся на вылизанную кухню. Подумал и взял из холодильника вторую бутылку «Балтики», она пошла еще лучше. Валерец вдруг ощутил вертикальный, душевный взлет, жизнь мгновенно стала томительно прекрасной. Дочка растет, приносит из школы одни пятерки и даже записалась в кружок художественной гимнастики. Жена устроилась бухгалтером в крепкую фирму, работой вроде довольна и пилит его все реже и реже. А он вообще красавец. В фирме по установке бронированных дверей его ценят, всегда идут навстречу, и с начальником он вась-вась. Хозяин, конечно, молодой, борзый, но все-таки прислушивается к советам опытных мастеров и зря не бычит. Пивко уютно плескалось в желудке, посылая живительные импульсы в мозг и раскрашивая кухонную мебель под красное дерево. Валера помечтал, как через месяц он возьмет отпуск и с женой и дочкой поедет в Анапу. Супруга будет довольна, да и доче не помешает поднабраться здоровья перед новым учебным годом. Хорошо. В квартире тихо, жена с дочуркой крепко спят, за окнами середина мая, отражающаяся в прозрачном субботнем утре. Позавтракать, что ли? Не хочется. Анисимов с гордостью посмотрел на отремонтированную кухню. Хорошо. Плитка лежит одна к одной, новый холодильник сыто урчит, из крана не капает. А почему не капает? А потому что Валера не стал жаться и поменял еще советский кран на немецкий. Не на какое-нибудь дешевое китайское дерьмо, а на самый настоящий немецкий. Анисимов любовно погладил хромированный гусак. Открыл вентиль с горячей водой, открыл с холодной, кран работал как часы. Лепота. Когда-то Анисимов страшно пил, страшно. Жена с дочкой были всегда зареванные, голодные, а кухня напоминала помойку времен военного коммунизма. Но год назад Валерец взял себя в руки, сдался наркологу – и вот результат. Он ласково окинул взглядом новый итальянский плафон, испанский выключатель и не удержался, несколько раз им пощелкал. Свет загорался и гас с точностью секундомера. А раньше нужно было по десять раз на выключатель нажимать, иногда даже током било. Анисимов заботливо сдул несуществующие пылинки с кухонного стола и в который раз поточил ножи. «Каков нож, таков и хозяин», – подлизываясь, подумал он о себе и вышел на балкон покурить. На скамейке тусовалась его прежняя компания: вон Юрка Афган, вон Леха Кубарек, вон Лохмач и Курнак. Надо же, даже Ирка из третьего подъезда нарисовалась. Валера почувствовал неудержимое желание спуститься к бывшим друганам и похвастаться своими успехами. Последний год он обегал их за километр, не желая видеть пьяные, опухшие рожи и давать в долг, зная, что можно попрощаться с этими деньгами навсегда. Местные алкозавры выворачивали тощие карманы, собирая на опохмелку. Денег, конечно, не хватало, и все раздраженно переругивались, обвиняя друг друга во вчерашнем мотовстве. «Вот сейчас спущусь и добавлю, – лихо решил Анисимов, – они такие не ждут, а я раз, и тут как тут, с деньгами». Внутренний голос осторожно царапнул отточенным коготком, мол, не надо бы к ним ходить, не надо бы искушать судьбу. Но утреннее пиво служило отличной броней от возмутительных посягательств на Валерину личную жизнь. Тем более что Анисимов был на 500 % уверен, что выпьет с дружбанами одну бутылочку пивка, немного потрындит за жизнь и вернется пылесосить квартиру. Он вытащил из серванта десять купюр по пятьсот рублей, перетянул резинкой и посеменил на улицу.

– Здорово, мужики! – бодро выкрикнул Валерец, выходя из подъезда. – Привет, Ирунчик. Денег, что ли, не хватает?

– Так добавь, – прежние собутыльники недоверчиво посмотрели на розовощекого, гладкого Валеру.

– Пятьсот хватит? – Анисимов небрежно достал из кармана пачку кредиток и отслюнил одну.

– Выше крыши, – Лохмач цапнул пятихатку и порысил в магазин.

– Развязал? – опухшая с похмелья Ирка одним глазом посмотрела на бывшего ухажера.

– Да нет, – снисходительно улыбнулся Валерец, – одна бутылка пива – и баста. Я норму знаю.

– А раньше не знал, – уколола Ирка.

– Раньше у меня силы воли не было, а теперь есть, – рассердился Анисимов.

Испитая Ириша вызывала у него раздражение пополам с жалостью. Когда-то они учились в одном классе и некоторое время даже женихались. «Совсем спилась, кошелка, – подумал он зло про одноклассницу, – еще и наезжает, синячок».

– А что ты на меня одним глазом смотришь? – спросил он Иришку, заранее зная ответ.

– Если открою второй – голова расколется, – хрипло рассмеялась бывшая одноклассница.

– Ничего, сейчас поправишься.

Глаза компании зажглись селедочным блеском, а губы залоснились, предчувствуя конец утренним страданиям. Из-за угла показался жизнерадостный Лохмач. По дороге он уже размялся пивком и чувствовал себя Айболитом, спешащим на помощь прихворнувшим зверятам. Афган принялся разливать, а Курнак вскрывать банку с маринованными огурцами и бить по рукам самых нетерпеливых.

– Анисим, водку будешь? – Афган застыл с водкой над пустым стаканчиком.

– Не, я только бутылку пива выпью и домой.

– Посмотрим, – каркнула Ирка.

– Сказал бутылку, значит, бутылку, – отрезал Анисимов и звонко чпокнул пробкой.

– А руки-то помнят, – ухмыльнулся Кубарек.

– Мастерство не пропьешь, – откликнулся Лохмач.

– Как же ты развязал-то? – опять пристала Ириша.

– Да не развязывал я, – возмутился Анисимов, – я на год кодировался. Год прошел. Ну и все. Теперь у меня в холодильнике всегда будет стоять пиво. Раз в месяц выпью бутылочку, и хорош.

– Скажи еще, что ты от водовки откажешься? – язвительно улыбнулась Иринка.

– Да замолчи ты, инфекция, – вскипел Валерец и на правах угощающего процедил: – Афган, этой эпилепсии не наливай.

Ирка испугано заткнулась, Анисимов принялся солидно прихлебывать пиво, а остальная компания принялась спешно «поправляться». Сильно пьющих субъектов легко отличить в такие минуты. Если малопьющие морщатся и скукоживаются от первых глотков водки, ежатся и зябко передергивают плечами, то испытанные бойцы пьют горькую, как самый сладкий мед. Ведь они, болезные, не пьют, они, родимые, похмеляются, судорожно всасывая каждую каплю живительной влаги. Через пяток секунд водка прижилась, ханыги облегченно выдохнули и принялись деликатно хрустеть маринованными огурцами и закуривать.

– По второй, что ли? – хрипло предложил Афган.

– По второй, – закивали мужики.

– А мне? – На Ирку было страшно смотреть.

– Тебе наливать не велено, – пожал плечами Афган.

– Ну, Валерик, ну, пожалуйста, – Ирка умоляюще уставилась на Анисима.

– Пусть на колени встанет, – предложил Лохмач, – а то язык совсем без костей, много звездит и все не по делу.

– Налей ей, Афган, – щедро махнул рукой Валера, – я сегодня добрый.

– А коли добрый, дай еще на пузырь, – прохрипел Афган.

– Хорошенького помаленьку, – покачал головой Анисимов, добивая пиво и собираясь домой.

– Куда ты? – удивился Лохмач.

– У меня дела.

– Какие дела в выходной? – рассмеялся Курнак. – Жена, что ли, припахала? Им, женам, хорошо, когда мужики закодированные, только знай командуй. Мякиш ты, Анисим. Насекомить по хозяйству небось будешь?

– Не, я хотел футбол посмотреть, – неубедительно соврал Валера.

– Футбол вечером посмотришь, – Лохмач втихаря подмигнул Афгану, покопался в пакете, и Анисимов сам не заметил, как в его руке оказалась открытая бутылка пива. Не выливать же.

– Ну, за оставшееся здоровье, – прохрипел Афган, – вздрогнули.

– Накатим жидкого счастья, – дурашливо поддержал Лохмач.

Все чокнулись и опрокинули в себя порцию «жидкого счастья». Потом Анисимов с удивлением обнаружил, что у него в руке уже стаканчик с водкой и до понедельника он совершенно свободен. Какой пылесос, когда вокруг такие верные друзья и бесподобно красивая женщина, когда денег полные карманы, а впереди два выходных? Дальше пошли какие-то обрывки. Вот он достает из кармана деньги, перетянутые резинкой, и ловит на себе недобрый взгляд Афгана… Вот просыпается в чьей-то комнате, рядом лежит совершенно голая Ирка и страшно храпит… Вот он выдергивает прямо с проводами DVD и пытается вынести из своей квартиры. Дочка страшно кричит и виснет у него на руке, он отшвыривает ее к двери, переступает и спешит на улицу… Вот его за что-то буцкают ногами Афган с Кубарьком. Он лежит возле стены и пытается удержать бутылку бормотухи, но друганы все-таки отнимают ее и на прощание метелят с новой силой… Вот он роется в кухонных шкафчиках на своей кухне в поисках денег и находит заначку. Жена отталкивает его и что-то кричит про несостоявшийся отпуск и потерю им человеческого облика. Тогда он кидает в нее кастрюлю с борщом. Кастрюля ударяется о холодильник и катится по плиточному полу с противным металлическим скрежетом, разбрызгивая во все стороны фиолетовую жидкость с маслянистыми пятнами. Он пытается убежать с деньгами из кухни, поскальзывается, падает и весь в противной масляной жиже ползет по коридору на лестничную клетку… Они вдвоем с Лохмачом ржут и мочатся в урну в детском скверике средь белого дня, а мимо идет его бывшая классная руководительница со своей внучкой….

Анисимов захотел пить и открыл глаза. За окном рябил ранний рассвет, похожий на экран телевизора, когда все программы уже подошли к концу. Где бы он мог быть? Глаза узнали очертания родной кухни, оказывается, он спал сидя на кухонной табуретке, положив голову на стол. Валера на ощупь отыскал стакан и подошел к своему немецкому крану. Крана на месте не было. Анисимов устремился к испанскому выключателю, чтобы при электрическом свете разобраться в тяжести нанесенных его кухне потерь. Свет зажегся, но Валерца шарахнуло током так, что он мгновенно протрезвел. Кухня опять напоминала помойку времен военного коммунизма: холодильника не было, крана не было, вместо плафона свисала маленькая, золотушная лампочка, а от выключателя остался один рычажок. На столе ножом было нацарапано «Афган – кызел», а в радиусе трех метров не осталось ни одной целой плитки, как будто в его кухню угодил Тунгусский метеорит. Анисимов побоялся идти в комнату, чтобы не нарваться на жену и дочку, и на цыпочках отправился в коридор, посмотреть, какое сегодня число. Фу, слава богу, только двадцатое, а он-то думал… Тут взгляд Валеры упал на месяц еженедельника, и его сердце со свистом ухнуло в малый таз – на календаре значился сентябрь. Его запой длился больше трех месяцев. Анисимов скомкал рубаху на груди и закусил ее со всей силой, на которую был только способен, иначе он закричал бы так, что его аорта с шипением лопнула от ужаса предстоящей расплаты и бремени невыносимого стыда. Но больше всего ему было жаль кухни.