Книга: Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Александр Кушнир

Музыкально Сергей всегда был ближе к джазменам - и по профессионализму, и по восприятию музыки. К року, как явлению, он относился как к интересной, но не слишком существенной забаве. Однако джазмены зачастую были для Курёхина слишком академичны - мало кто мог разделить его тягу к экспериментам и провокации. А вот в рок-тусовке он встречал гораздо больше весёлого раздолбайства и готовности ко всяким безумным перформансам - именно так и зародилась "Поп-механика". Ну и, представляется мне, ему было интереснее общаться с БГ, чем, например, с Чекасиным или Сергеем Летовым. Широчайшая эрудиция и ироничное отношение к действительности делало эту смесь поистине гремучей.

Вообще в ленинградской музыкальной тусовке того времени было много талантливых людей, но гениальных, как мне кажется, только два: Курёхин и Гребенщиков. И их гениальность не только в том, что один был виртуозный музыкант и сочинитель-новатор, а другой писал удивительные песни. Каждый из них создал свой особый мир и заставил других - и музыкантов, и слушателей - жить по его законам. И неудивительно, что их взаимное притяжение не раз сменялось взаимным отталкиванием: временами БГ и Курёхину становилось рядом друг с другом тесновато.

Один из вопросов, оставшихся открытым после прочтения книги: как компетентные органы спускали Курёхину с рук и издание альбомов за границей, и всякие смелые акции наподобие грандиозной встречи-пьянки с Чиком Кориа и другими иностранными джазменами в американском консульстве? Внятного объяснения от Кушнира дождаться не удалось, будем копать дальше. Но это не портит замечательную книгу и огромную работу, проделанную автором. Зато он обратил внимание на музыкальные корни курёхинской "Поп-механики" и возвёл их аж к оркестру Джона Филиппа Сузы (1854-1932), успешно выступавшего по всему миру. Этот Суза, помимо прочего, сочинил национальный марш США и оперетту El Capitan. Совпадение?

Завершим эти сумбурные заметки цитатой самого Капитана, в которой он сетует на недобросовестность французских концертных организаторов: "Мне разрешили ледовую арену перед сценой – раз; провезти паровозик – два; сделать стеклянный потолок, с которого курицы посыпятся на зрителей. Потом у меня была идея – в определенный момент, когда идет концерт, задник пробивают две ракеты, две ракеты несут вперед головой Ильича, они идут под потолком и зависают над зрителями. Так вот, они сказали: «Как здорово, как оригинально, какая фантазия. Мы все, конечно, сделаем, и дорогу железную проведем, узкоколейку в зале». А когда они приехали в Ленинград, уже все было вяло. «Вы знаете – средства… потом, к балкону ничего нельзя привешивать, крыша не выдержит». И так далее, и тому подобное. В общем, все пошло насмарку".

Оба являлись лидерами по своей природе. Оскар был духовным лидером эстетов, да и вообще центром притяжения в любой компании. Сергей шагал в самом авангарде авангарда. При этом я полагаю, что у Курёхина лидерские качества были выражены даже более ярко:

Курёхин был тогда главный, - считает спустя двадцать лет Артемий Троицкий. – Он мог делать всё что угодно и был абсолютно уверен в себе. Ему достаточно было щелкнуть пальцами, и на сцене выстраивалась целая шеренга питерского андеграунда.

Оба – люди безграничного обаяния. Про Уайльда в частности говорили, что общение с ним оказывало намного более сильное влияние, чем знакомство с его работами. Про Курёхина, уверен, многие бы сказали то же самое (особенно учитывая специфику его творчества). Он очаровывал, брал своим обаянием в плен, ставил его на службу делу:

Об умении Курёхина уговорить любого человека сыграть в оркестре ходили многочисленные легенды. Как-то раз, выступая в Красноярске с фри-джазовой программой «Соло для секстета в традициях старых мастеров», Сергей узнал, что в городе гастролирует московский театр «Современник». За несколько минут до начала концерта Курёхин уболтал народную артистку РСФСР Марину Неёлову сыграть на аккордеоне. Находившиеся в зале Олег Табаков и Валентин Гафт просто умирали со смеха.

Оба молились богам успеха и, в конечном счете, оба успех вымолили. Уайльда успех настиг после выхода его комедийных пьес, Курёхин умудрился добиться широчайшего признания с «Поп-механикой». Пиком успеха стали концерты «Поп-механики» в Ливерпуле и в СКК - в Ленинграде, в 1989.

Чем больше известных музыкантов на сцене, тем больше народу в зале, - признавался Сергей друзьям. – Чем больше народу в зале, тем больше помещение. Чем больше помещение, тем больше резонанс. Я люблю, когда очень большой резонанс и много шума.

Оба, конечно, люди с блестящим чувством юмора, может быть, юмора высочайшей для своей эпохи пробы. Ну, приводить примеры высказываний Уайльда, я думаю, не стоит, скажу лишь, что его юмор, конечно, такой эстетски-парадоксальный, тогда как юмор Курёхина скорее абсурдистский:

Дальше...

Курёхин: Мы не элитарное кино. Еще раз подчеркиваю (поворачиваясь к Гребенщикову) – не элитарное? Не элитарное. Мы хотим, чтобы фильм был понятен и доступен всем. Людям, животным… Дебижев: Неживой материи. Гребенщиков: Мы показывали уже отснятые эпизоды этого фильма камням… (Курёхин хохочет.) Кошкам… Курёхин (отхохотавшись): Реакция была самая удивительная, просто потрясающая. Камни просто (хором с Гребенщиковым) окаменели! (Все хохочут.)

Оба не были чужды мессианских идей, видели себя великими реформаторами. Если уж на кону судьба – пусть это будет судьба цивилизации. Уайльд видел мир будущего свободного творчества, освобожденного от оков принудительного труда («Душа человека при социализме»), Курёхин же:

Идея фикс Курёхина состояла в том, чтобы всю мировую цивилизацию превратить в «Поп-механику», - вспоминал Артемий Троицкий.

Оба нацепили на себя маску легкомысленности, пряча под ней чудовищную интеллектуальную сосредоточенность.

Когда я позднее расшифровывал интервью с соратниками Курёхина, то постоянно поражался глубине и широте кругозора Сергея Анатольевича. Судите сами: одни из его друзей рассказывали о целенаправленном изучении Капитаном герменевтики, другие – об его увлечении древнегреческой философией, третьи вспоминали, как рьяно Курёхин читал книги по эзотерике, четвертые говорили про энциклопедические познания Сергея в вопросах, связанных с питерской архитектурой, пятые – про его увлечение каббалой и чтение книги «Зоар».

Наконец, оба словно бы так и не сделали того, что могли бы сделать. Уайльд сформулировал этот аспект своего бытия так:

Я вложил свой гений в жизнь, а в творчество – только мой талант.

Курёхин сказал почти то же самое:

Существует два типа художников, два типа искусства, - исповедовался Курёхин в книге Tusovka. – Первый - когда творец создает шедевры, которые пройдут через века и переживут целые народы. Другой – когда шедевры живут с художником и умирают с ним. Я знаю, что не оставлю после себя никаких шедевров.

А сколько шедевров похоронил в себе Уайльд? Да… Еще цитата на эту тему, от одного из музыкантов «Поп-механики», Сергея Летова:

Мне очень глубокую мысль о Курёхине высказал музыкальный философ Ефим Семенович Барбан, который как-то заявил: "Сережа – человек, которому важно быть выше того, что он делает".

При этом Уайльд, конечно, все же признанный всем миром гений, Курёхина же едва помнят даже и в России. Но и тут есть возможный момент сходства. После смерти Уайльда, сколько помню, пытались активно замалчивать и вообще вывести за скобки «серьезных писателей». Вроде как «посмеялись и хватит». Возможно, Курёхин сейчас переживет такой же период забвения. Правда, слишком уж специфична «Поп-механика», не факт, что она когда-то станет понятнее в смысле - «социально приемлемее», настолько, чтобы ввести Курёхина в пантеон классиков. Поп-механика – название для такого действия, точнее даже – действа, у которого в принципе не может быть никакого названия. Или, говоря словами самого Курёхина –

«Поп-механика» - это ритуал, посвященный тайным богам.

P.S. Уже упоминавшийся Сергей Летов (да, да, брат Егора Летова, между прочим) сказал про Курёхина:

Я запомнил его улыбающимся, с солнечной улыбкой.

Думаю, так и стоит запомнить и вспоминать Сергея Курёхина – улыбающимся, с солнечной улыбкой.

художника (назвать его только лишь музыкантом, композитором, пианистом и т.д. не

представляется возможным) Сергея Курёхина.

Автор адресует свою книгу широкому кругу читателей, что абсолютно справедливо:

написанная в духе научно-популярных изданий из серии ЖЗЛ, она легко и быстро

читается, не заигрывает с читателем, но и не утомляет его наукообразностью. Кушнир

не претендует на оригинальность стиля или композиции. Мыслит он по-журналистки

лаконично, не дает концепций или трактовок творчества героя (кроме относительно

бытовых), выстраивает повествование в хронологическом порядке, начиная с рождения

Курёхина и заканчивая его трагической гибелью. Жизнь Курёхина описана достаточно

подробно, в этом и состоит основная ценность книги. Кушнир специально побеседовал

с друзьями, родственниками, знакомыми, единомышленниками музыканта, проделал

поистине титанический труд, взяв для книги более сотни интервью (они-то и создают

потрясающе богатый и живой контекст эпохи). Из этих личных разговоров, из рассказов

современников, из воспоминаний, из статей и отзывов в периодике, из личной переписки

Курёхина Кушнир и создает жизнеописание Капитана.

Это подарочное издание на хорошей бумаге и со множеством иллюстраций (что,

вероятно, заслуга «Фонда им. Сергея Курёхина» при поддержке которого и была

выпущена биография), однако имеет и удручающие недостатки с точки зрения культуры

издания. Редакторские оплошности (например, в тексте постоянно путается лицо

повествователя – то я, то мы) настораживают, а из-за отсутствия корректных ссылок на

источники при богатом цитировании за автора становится даже стыдно.

Зато Капитана Кушнир очевидно любит, справедливо восхищается им, и это восхищение

передается читателю. Тем ценнее этот эффект, что автор не льет патоку в глаза читателя,

избегает оценочных суждений и сглаживания предосудительных, с обывательской точки

зрения, эпизодов курёхинской истории. Обаяние личности и творчества Сергея Курёхина

передано в тексте со всей полнотой, противоречивостью и загадочностью. И, тем не

менее, книга не адекватна своему герою.

Великий романтик, бунтарь и революционер от искусства Курехин оказался

канонизирован на 224 глянцевых страницах стройного жизнеописания. Способ

построения этой книги, ее стиль, композиция и цель – универсальны. Так можно было

бы написать книгу про любого – от Цезаря до Якубовича. Вариант в известном смысле

беспроигрышный, но для эпатажного Курёхина невозможный. Уж очень Капитан

выпадает, вырывается и выпрыгивает из всех возможных рамок и предложенных

контекстов.

Интересный даже сейчас, Курёхин совершенно не осмыслен, например, как режиссер

и перформер. А между тем, он предвосхитил многие явления современной театральной

культуры, будто воскресил находки русского авангарда рубежа XIX – XX веков для

рубежа эпох нынешних (Мейерхольд, Радлов, футуристы и конструктивисты наверяняка

пожали бы Капитану руку).

Он так же не «пророс» и в русском роке, да и никогда рок-музыкантом не был, в отличие,

например, от Цоя или Гребенщикова. Капитан был чем-то иным, чем-то большим.

Сфокусированный в большей степени на текстах, чем на музыке, русский рок был

интересен Курёхину как средство, а не как цель (так же как джаз, авангард и многое

другое). Отсюда и неясность названия книги Кушнира – «Безумная механика русского

рока». Или это речь идет о метафизическом роке, роке в его античном понимании?..

Для блестящего композитора русский рок был слишком прост с музыкальной точки

зрения. Курёхин тяготел к синтетическому концептуальному искусству, видение которого

с успехом воплощал в своих выступлениях.

Каждый день Капитан создавал свои фантастические художественные миры:

музыкальные, театральные, политические (издавая в США диски, как будто и нет

никакого «железного занавеса»), социальные (рассказав всей стране, что Ленин – гриб).

Жизнетворчество, одержимость идеями, возможно неосознанный, но непрекращающийся

поиск нового языка искусства и жизни – вот курёхинская сверхзадача, которую

незаслуженно исчерпывают его музыкальными подвигами.

Ворвавшийся как вихрь в жизнь Петербурга 70-х, врывающийся в сердца и умы

слушателей и зрителей до сих пор, Курёхин больше, чем выдающийся музыкант или

композитор. Он непризнанный культурный герой.

На страницах книга автор предельно четко формулирует свою цель: «Рассказать о

Курёхине тем, кто его не знал, и напомнить тем, кто в суете позабыл». И это справедливо

– Курёхина действительно либо позабыли, либо и вовсе не знали. Молодое поколение

слышало что-то о «поп-механике» и о том, что Ленин – гриб, более старшее – не

распространяется. Но Курёхин не просто позабыт, он, что еще страшнее, недооценен и не

понят.

Создается впечатление, что создатели книги придают излишнюю важность популярности

Курёхина, будто сетуют на его незаслуженную неизвестность. На мой взгляд, Капитан не

может и не должен быть популярен, в отличие, например, от шлягеров советской эстрады.

Курёхинская музыка, его постановки и его философия сложные и небанальные, что

обрекает их на неутешительную оценку масс. Но они могут и должны быть осмысленны.

Возможно, книга Кушнира станет отправной точкой на пути серьезного изучения

творческого гения Сергея Курехина – культурного кода эпохи, расшифровать который

пока никому не удалось.