Текст книги "Страсть и бомба Лаврентия Берии"

«Так, Земля в этом случае будет обращена к планете-пришельцу не с материковой стороны, а со стороны Тихого океана. Вода, находящаяся на Земле с противоположной стороны от материковой части, из-за сближения с планетой-пришельцем, которая проходит через пояс астероидов, из-за ее гигантских размеров и вращения, будет вытеснена на материки. Высота волны составит до 7 км со скоростью движения до 1000 км/ч. Последний (третий цикл) вращения планеты-пришельца вокруг Солнца был в 1596 году до н. э. Очередное вхождение планеты в Солнечную систему случится в 2009 году следующего столетия и, соответственно, в 2014 году (с учетом поправок за счет разницы между юлианским и григорианским календарями, а также календарем майя и тропическим годом), по утверждению тибетских монахов, произойдет пятый Армагеддон (конец света), гибель нынешней цивилизации и человечества.

По утверждению Блюмкина, по этой же причине все известные доисторические календари: шумерский, вавилонский, майя, отличающиеся особой точностью, оканчиваются примерно такой же датой.

Как следует из отчетов Блюмкина, у тибетских монахов существует определенная регламентированная процедура «священного отбора» избранной части человечества, которую тибетцы должны будут спасти в подземных городах Антарктиды и в Тибете, которые каким-то шлейфом под землей соединены между собой. В результате гибели каждой из цивилизаций ось Земли смещалась против часовой стрелки от остр. Пасхи (первый доисторический сев. полюс Земли во времена так наз. «протогирейской цивилизации») на 6666 км. В результате предстоящего Армагеддона следующим северным полюсом Земли станет Северная Америка.

Для совершения экспедиции Блюмкину были выделены 100 000 зол. рубл. Однако его маршрут был не продуман, использована легенда прикрытия, не соответствующая целям экспедиции, ставшая угрозой ее срыва из-за ареста и возможной депортации.

Как стоит полагать, основным аргументом при ведении переговоров с правительством Тибета является оружие и золото.

Указанная информация о Тибете, известная нам, стала достоянием германской и японской военных разведок в результате нескольких зарубежных поездок Блюмкина за кордон весной и летом 1929 года, после которых Блюмкин пытался осуществить побег из СССР со своей сожительницей.

Информация, которую сообщил в своем рапорте тов. Савельев, возвратившийся из Германии, целиком и полностью совпадает с той, что сообщал Блюмкин в своих отчетах».

«Так, и что же нам предлагает Деканозов ввиду всего происшедшего? Новую экспедицию в Тибет?»

«При планировании новой экспедиции считаю целесообразным предложить придать ей официальный статус, а тов. Савельева снабдить соответствующими полномочиями и верительными грамотами и делегировать ему достаточные полномочия, чтобы он мог от лица Советского правительства обсуждать любые вопросы с властями Тибета, в том числе и вопросы военно-экономического характера».

«Согласен!» – поставил свою резолюцию на полях Берия. И подумал: «Молодец! Сразу берет быка за рога!»

Берия дочитал записку до конца и задумался: «Немцы-то какие молодцы. Сразу поняли, что за ценная информация к ним попала. Зацепились и начали мощно выгребать ее из Тибета. А наши дураки-то. Расстреляли Блюмкина. Боялись, что выплывут их шашни с Троцким. Это первое. А не подставили ли они и Блюмкина? Специально, чтобы устранить в его лице конкурентов из СССР? Спровоцировали дураков. А что, вполне может существовать и такая версия. Но все-таки что же он такое им там передал, за что они заплатили бешеные деньги?»

* * *

На следующий день, как и было приказано, на доклад явились оба – Деканозов, носатый, крепко сбитый, с ходящими желваками и бычьей шеей, и подтянутый интеллигентный Меркулов. С ними зашли еще двое. Один – тихий очкастый человек, наголо обритый, с как бы застывшим лицом. Как представил его Меркулов, бывший буддистский монах, крупный знаток восточных текстов. Второй – носатый, с бегающими глазами. Научный эксперт. Заведующий какой-то лабораторией в одном из секретных НИИ, которые в немалых количествах плодились вокруг НКВД.

Состоялось небольшое странное совещание.

Первым выступил буддист, знаток древних манускриптов и индийских текстов, повествующих об окружении богов. Его выступление изобиловало разными специфическими словечками, и в основном он пересказывал присутствующим отрывки из древних текстов в современном переводе, сопровождая их мантрами.

Берии, судя по всему, этот «шут гороховый» активно не понравился, но он терпеливо слушал «шамана», стараясь в этом длинном словесном речитативе уловить то, зачем позвали этого странного человека. Из того, что тот поведал, запомнилось ему немного. В частности, воздушные суда, похожие на «лазоревые облака в форме яйца или особого светящегося шара», кои приводились в движение эфирной силой, ударявшей в землю при взлете или посредством вибрации, исходящей из неведомой силы». А также «они издавали нежные и мелодичные звуки», излучали «свечение, подобное огню», а их траектория была непрямой, но казалась как бы «длинной волнистой линией», приближающей или удаляющей их от Земли».

Присутствующие было совсем заскучали, когда адепт расписывал качества летательных аппаратов – виман, но слегка оживились, когда бритый перешел к описанию последствий воздействия оружия массового поражения из трактата «Маусалапарва»:

«Это неизвестное оружие, железная молния, гигантский посланец смерти, превратило в пепел все племя вришниев и алдхаков. Обугленные трупы даже невозможно было опознать. Волосы и ногти выпадали, горшки разбивались без видимой причины, птицы становились белыми. Через несколько часов вся пища становилась ядовитой…»

И далее: «Пукара, летая на борту виманы высокой мощности, бросил на тройной город только один снаряд, заряженный силой Вселенной… Раскаленный добела храм, похожий на десять тысяч солнц, поднялся в его сиянии!

…Когда вимана приземлилась, она оказалась сверкающей глыбой сурьмы, опустившейся на землю».

Дослушав выступающего, Лаврентий Павлович не стал даже задавать вопросы. Для него и так было ясно, что в древних текстах речь идет об оружии, которое воссоздать сегодня не представляется возможным. Слишком все это было общо и туманно.

Поэтому он, не тратя времени зря, предложил заслушать следующего докладчика, представителя спецотдела НКВД. (Отдел этот представлял собой на самом деле крупный научно-исследовательский центр с собственными лабораториями и производственной базой.)

Носатый ученый был менее красноречив, но более определенен. Он рассказал о том, что во Франции физиком Жолио-Кюри, а также в Германии учеными Ганом и Штрассманом были сделаны интереснейшие открытия в области деления урана. Оказалось: уран расщепляется. И при этом, несомненно, выделяется энергия. Большая энергия. По этому поводу весь ученый мир сильно возбудился, стало ясно, что цепная реакция возможна… Но, судя по всему, добиться этого на практике удастся только в самом отдаленном будущем… Хотя есть и у нас сотрудники, которые считают, что урановую проблему можно решить в практическом плане.

И далее он сообщил, что в Харькове, в Украинском физико-техническом институте, двое ученых с фамилиями Маслов и Шпинель работают по этой проблеме. И даже готовят заявку на изобретение.

И профессор зачитал отрывок из этой заявки:

– «…Проблема создания взрыва в уране сводится к созданию за короткий промежуток времени массы урана в количестве, значительно большем критического. Осуществить это мы предлагаем путем заполнения ураном сосуда, разделенного непроницаемыми для нейтронов перегородками таким образом, что в каждом отдельном изолированном объеме-секции сможет поместиться количество урана меньше критического. После заполнения такого сосуда стенки при помощи взрыва удаляются, и вследствие этого в наличии оказывается масса урана значительно больше критической. Это приведет к мгновенному возникновению уранового взрыва…»

Берия откликнулся сразу:

– Ну, что-то в этом есть. Все может быть. Но ясности для меня пока никакой нет. А что скажет разведка? Особенно на германском направлении. Ведь какое-то шевеление должно быть. Получив, судя по всему, серьезные материалы, а два с половиной миллиона долларов просто так не дают, немцы должны что-то по ним делать? Деканозов, у тебя есть что сказать?

В ответ начальник Пятого управления развел руками:

– Работаем, товарищ нарком! Собираем сведения. Разослал задания…

В разговор вступил Меркулов:

– Заместитель начальника отделения научно-технической разведки Квасников до тридцать восьмого года у нас занимался наукой, готовился защищать кандидатскую. Так вот он заметил, что почти исчезли публикации по проблемам урана.

– Это тот, с нового партийного набора? – спросил Берия.

– Да, да! Новые ребята, молодые, – ответил Деканозов. – Хорошо себя проявляют…

– Говоришь, закрывать тему стали? Но все это, как говорится, к делу не подошьешь! Я давал задание разыскать всех, кто так или иначе был связан с делом Блюмкина. Почему не докладываете? – В голосе наркома появились угрожающие нотки.

– Лаврентий Павлович! Меры приняли. Ищем. Но, к сожалению, почти никого не осталось.

– Совсем?

– Трилиссера нашли. Но он того… Почти невменяемый.

– Это как?

– После физического воздействия на допросах начал заговариваться.

– И где он?

– Доставили из лагеря. Сейчас находится здесь, на Лубянке. Во внутренней тюрьме.

– Я хочу с ним поговорить!

– Да он… того…

– Ты, Меркулыч, не юли… Совсем плох, что ли?

Меркулов поджал губы и махнул головой, подтверждая слова народного комиссара.

– Давай так, – подытожил Берия, – готовьте приказ на экспедицию в Тибет. Во главе с академиком Савельевым. И надо найти связь с Тибетом. Кого-то, кто вхож к этим ламам. Чтобы не получилось, как с экспедицией Рериха, которую не пустили. Проводник нужен. Ищите – должен быть. – И обратился к собравшимся: – Совещание закончено!

Народ быстро покинул помещение.

Оставшись вдвоем с Меркуловым, Берия задумчиво сказал:

– Пойду схожу к Трилиссеру. Мало ли что говорят эти костоломы! Невменяемый, заговаривается… Я сам проверю, так ли это.

VII

Как и каждая уважающая себя силовая структура, НКВД, преемник ВЧК и ОГПУ, еще со времен Октябрьского переворота имела свою, так сказать, «домовую тюрьму».

Естественно, она находилась на Лубянке, так что наркому внутренних дел, комиссару госбезопасности первого ранга товарищу Берии никуда не пришлось выезжать. Достаточно было пройти по коридорам, спуститься на несколько пролетов по лестницам, и вот он уже в другом мире – мире, где не было просторных, обшитых карельской березой кабинетов, комнат отдыха со всеми удобствами и прочих атрибутов гигантской, ничем не ограниченной, кроме воли Иосифа, власти.

Нарком прошел к воротам внутренней тюрьмы в сопровождении ее начальника и остановился перед тяжелой железной дверью. Бравый начальник нажал кнопку звонка. Изнутри затопали шаги часового. Приоткрылся глазок на двери. Кто-то звякнул засовом, и «сезам открылся».

Нарком шагнул. Часовой, застывший у распахнутой двери, подобострастно затаив дыхание, козырнул.

Лаврентий Павлович небрежно ответил и, переступив через порог, остановился в нерешительности.

– Давайте я провожу вас в один из кабинетов следователя! – проговорил безликий, как окружавшие их стены, начальник тюрьмы.

Типичный кабинет следователя был крошечной комнатой с серыми стенами и зарешеченным окном. На одной из стен висел портрет усатого вождя, как бы внимательно следившего за всем происходящим. В кабинете стоял однотумбовый стол, на нем – тусклая настольная лампа со стеклянным абажуром. Черный телефон. Чернильница. И неизменная пепельница. У стола со стороны допрашивающего был стул со спинкой. Напротив – колченогий табурет. Для обвиняемого. У стены имелась тумбочка, а на ней непременный атрибут любого следователя – пишущая машинка «ундервуд». В углу помещался еще то ли сейф, то ли шкаф, в котором хранились дела. На шкафу стояли графин с водой и стакан.

Увидев графин, Берия подумал: «Упрятал подальше, чтобы подследственный не схватил и не дал по башке… Или сам следователь в пылу допроса не воспользовался этим графином. И не убил…»

За годы работы в ЧК Лаврентий Павлович побывал во многих таких кабинетиках, где «кололи врагов народа». На мгновение и перед его глазами встали давние картины происходившего в его собственном кабинете. Еще там, в Закавказье.

Вспомнилась история с братом Орджоникидзе. Серго тогда был в большом фаворе у Джугашвили. Нарком тяжелой промышленности, старый большевик, личный друг Кобы. Вот его брат и позволял по отношению к нему, Берии, много лишнего. Ругал его постоянно, проклинал.

Однажды, когда Берия уже был знаменитым чекистом и они жили рядом, их отношения окончательно испортились. На вечеринке, где было много гостей, Лаврентий Павлович увлекся одной очень красивой и интересной дамой. Да так увлекся, что стал ее «лапать». Папулия, старший брат Серго, заметил это. Вызвал его в коридор, обругал и дал пощечину.

Такой он был бесстрашный, этот Папулия, пока брат его был в силе. Потом была стычка в бильярдной на первом этаже их дома. Лаврентий хотел помириться, но Папулия назвал его проходимцем и ударил его кием. Да так, что кий переломился.

Берия вынашивал идею мести этому лысому жирному борову много лет. Сначала он его арестовал, это был удар и по младшему Орджоникидзе. А потом, когда Серго после того, как Коба его разнес, застрелился, снова наступил час брата.

В августе тридцать седьмого Берия приказал привезти Папулию из места ссылки в Верхнеуральске в Тбилиси. Его били так, что он выл, как собака. Несколько дней били. Он подписал все. И что был членом контрреволюционной организации и что хотел убить Берию. Все подписал.

Англичане говорят: «Месть – это такое блюдо, которое надо подавать холодным». О, как они ошибаются! Его месть – это наслаждение. Острое, как красный перец, который нарком ест во время обеда. И он, Лаврентий, наконец-то насладился местью. У него в столе лежала резиновая палка. И она была в тот день вся мокрая от крови…

Десятого ноября старший брат Серго Орджиникидзе был расстрелян. А затем «под корень» выкосили всю его семью. Сначала жену Папулии Нину «тройка» приговорила к десяти годам лагерей. Но он добился пересмотра дела – чтобы ее расстреляли. Жену самого Серго – Зинаиду Гавриловну Павлуцкую – приговорили к десяти годам заточения. Тогда же казнили другого брата Орджоникидзе – Ивана. А заодно и его жену Антонину. Остался, правда, в живых третий брат – Константин. И племянник Орджоникидзе Гвахария. Но их время еще придет. Он умеет ждать. И доберется до каждого, кто вставал на его пути к власти. Или хотя бы чем-то оскорбил его… Достанет он всех, даже соседей из деревни, где они жили… Всех.

Коба говорит, усмехаясь: «Сын за отца не отвечает». Лукавый грузин. Еще как отвечают. Оставь в живых кого-нибудь, а потом всю жизнь бойся, что где-нибудь тебя подстерегут из-за угла.

Разделался он и с Нестором Лакобой. Тоже друг вождя… И его друг. Дачи строил, гад, вождю в Абхазии. Подмазывался. И «Холодную речку», и «Рицу», и «Мюссер», и Афонскую дачу… Лучшие места! Сначала Лакобу похоронили по первому разряду, с военными почестями, а через месяц объявили врагом народа. Выкопали и останки вывезли. Могилу пышную снесли. Закопали как преступника в безымянной под номером 3672.

Запомнят все эти горе-друзья его гнев. Его месть.

В этом убедился и подлец Мамия Орахелашвили. Он отдал его тогда в руки своего лучшего следователя Никиты Кримяна. И Кримян показал этому бывшему главному первому секретарю его место в жизни. У параши. Он бил его ременной плетью, бил смертным боем так, что у того все тело было черным от синяков. Мало того что он пытал его во время допросов. Следователь посадил его в камеру, где находился сумасшедший. И тот систематически истязал Орахелашвили. Царапал его, кусал, терзал – да так, что Мамия подолгу скрывался, прятался от него под кроватью. А потом снова на допросы. А там следователь так крепко с ним работал, что тот без конца падал в обморок. Приходилось впрыскивать ему камфару, чтобы не подох.

Но и он заговорил как миленький. Этот скрытый контрреволюционер. В конце, когда уже все почти закончилось, к нему вызвали жену. И в ее присутствии, заставив ее смотреть, выдавили ему глаза и порвали барабанные перепонки. И все равно гад перед казнью, перед расстрелом, кричал: «Да здравствует советская власть!» Было это в декабре 1937 года.

Жена Орахелашвили – эта красавица, фурия, что злобно ругала его, – жаловалась на него вождю… У, сучка! Крепкая была, не то что ее муж. Ей пришлось и руки вывернуть, и ребра переломать, и вообще изуродовать до неузнаваемости, пока она не подписала все, что нужно. Все о заговоре, который они готовили… И их клан он тоже истребил. Дочке дал пятнадцать лет лагерей. Зятя отправил на тот свет в том же тридцать седьмом…

Пришлось почистить республику от этого дерьма. Но сейчас уже другое время. Даже постановление приняли – не пытать. Он, Берия, сам его и готовил. А потом оказалось, что без физического воздействия ничего не добьешься. Враги опять запираются. Пришлось снова говорить с Кобой. Тот снова подтвердил: пытать можно. Но только явных врагов, чтобы без перегибов… Ненависть его, Лаврентия, подпитывало простое классовое чувство. Как он ненавидел их всех, этих бывших, этих вшивых интеллигентов, что кичились своим происхождением, своими революционными заслугами. Наверное, так плебеи ненавидели римских аристократов, так ненавидел Хам своих братьев Сима и Иафета, так ненавидел библейский Каин Авеля… И выход из этой ненависти один – смерть…

Наверное, Коба тоже ненавидит их. Сын сапожника, учившийся на «медные деньги», добытые матерью поденщицей, как должен относиться ко всем этим Бронштейнам, Трилиссерам, Гамарникам, Тухачевским с их знанием иностранных языков, их манерами, родственниками за границей?

Когда-то Ульянов, сын штатского генерала, собрал, сбил их в стаю, чтобы захватить власть, вырвать из рук родовитой аристократии. Профессиональные революционеры, они наконец «дорвались». И тут же забыли все свои лозунги о братстве, кинулись занимать освободившиеся дворцы, особняки, загородные дачи.

Но сына генерала заменил сын пьяницы-сапожника. А за ним шла другая дружина, которой было глубоко начхать на марксизм-ленинизм и прочий бред, с помощью которого шли «грабить награбленное» профессиональные свергатели власти, «гусары революции». Их время прошло. Наступило время таких, как он, Лаврентий Берия, – грозный народный комиссар внутренних дел. И его не обмануть сладкоголосым ленинским сиренам. Он знает, что почем. И знает, кто в доме «хозяин». И кому надо служить со всем пылом и жаром… Уже складывается «новая команда», которая и будет властвовать. И имя ей «номенклатура»…

«Так… ну где же этот Трилиссер? Что-то долго они его ведут!» – Лаврентий Павлович вернулся мыслями из прошлого в настоящее.

И тут загремели отворяемые засовы. Лаврентий Павлович чуть не ахнул, когда в кабинет завели человека.

Он как-то видел Меера Абрамовича Трилиссера, когда сам работал в Закавказском ЧК. Тогда это был еще не старый интеллигентный мужчина с густой шевелюрой, аккуратным пробором над высоким лбом, в модных очках и с ровно подстриженной щеточкой усов под носом. Был он крепкого телосложения, которое не скрывали, а, наоборот, подчеркивали отлично сшитый светло-серый костюм и ослепительно-белая рубашка. А еще запомнился (редкое в те времена дело) хороший иностранный галстук с золотым зажимом.

Сейчас перед Берией появился согбенный глубокий старик – небритый, запаршивевший, с испуганным затравленным взглядом.

«А он ли это на самом деле?» – подумал Лаврентий Павлович.

Но когда равнодушный вертухай, стоявший за спиной у Трилиссера, коротко доложил, что заключенный доставлен, Лаврентий Павлович узнал его и подумал: «Да, укатали сивку крутые горки!»

– Садитесь, Меер Абрамович! – начал разговор Берия. – В ногах правды нет. А где правда? Мы-то знаем. Или узнаем! – скаламбурил он.

И молча наблюдал, как Трилиссер, озираясь по сторонам, на дрожащих ногах прошел в середину кабинета и устроился на табурете перед ним.

– Не ожидали, что снова понадобитесь? – спросил Берия. – Да, вот понадобились по старым делам.

По тому, как дрогнула щека у заключенного, Берия понял, что Трилиссер до смерти напуган. Скорее всего, он рассчитывал, что все беды закончились и теперь его оставят в покое – гнить в тюрьме или лагере. А тут – вытянули снова на Лубянку.

«Что ж, воспользуемся, ошеломим», – подумал нарком.

– Я – Берия Лаврентий Павлович, народный комиссар внутренних дел СССР. Меня интересует история, связанная с Яковом Гершевичем Блюмкиным, поэтому я попрошу вас сосредоточиться и рассказать мне все как было. Все, что вы помните…

Поняв, чем интересуется Берия, старик тяжко вздохнул и заговорил, шамкая ртом, судя по всему, с выбитыми во время допросов зубами.

Он подробно и толково, чуть покачиваясь на табурете взад и вперед, рассказал Лаврентию Павловичу уже известные факты по делу Якова. Закончил на приговоре.

– Коллегия ОГПУ приговорила его к высшей мере. Приговор привели в исполнение немедленно…

– То-то и оно, что немедленно. Поторопились вы, господа хорошие. А ведь Блюмкин мог пригодиться в игре с немецкой и японской разведками. А главное, он не все раскрыл о своих приключениях в Тибете, и теперь нам приходится разгребать ваши помойки. Ну, теперь прошлого не вернуть. Надо думать о будущем. Как вы считаете, мог ли Блюмкин передать документы об «оружии богов» не только немецкой разведке, но и Троцкому?

– Запросто! Это был такой человек, который мог сотворить что угодно, – дернув головой, как лошадь, делающая усилие, пробормотал Трилиссер.

– А может быть так, что Троцкий, учитывая его связи с американскими банкирами, продал или передал эти документы в США?

– Вполне! – коротко ответил Меер Абрамович.

– Хорошо! Ответьте мне еще на один вопрос. – Берия впился своим острым магнетическим взглядом в лицо старика. – Кто из оставшихся участников этой истории мог бы помочь нам наладить отношения с правительством Тибета? Скажем так, кто, кроме Блюмкина, знал все ходы и выходы к тибетским властям? Кому они могут довериться? Вы не торопитесь, подумайте хорошенько.

В кабинете воцарилась тишина. Продолжалась она достаточно долго. И Берия уже думал, что заключенный, судя по его отрешенному виду, впал в какую-то прострацию. Но наконец Трилиссер открыл глаза и произнес:

– Есть такой человек! Это Агван Доржиев. Лама. Настоятель Санкт-Петербургского дацана. Он еще с царских времен участвовал во всех сношениях с Тибетом. У него консультировался и Блюмкин, когда Дзержинский отправлял его туда… Только где он теперь?

– Все! Спасибо. Вы нам очень помогли! – вежливо перебил его Берия, почувствовав, что в ходе допроса в Трилиссере проснулась какая-то надежда. И, не желая давать ей разгореться, а также брать на себя какие-то несбыточные обещания, Берия прервал разговор, кликнул часового, и тот в мгновение ока вырос у двери.

– Уведите! – торопливо-повелительно произнес Лаврентий Павлович, увидев по затравленным глазам Трилиссера, что тот сейчас будет его о чем-то просить. И действительно, уже поднимаясь с табурета, Меер пробормотал:

– Скажите им, пусть они хотя бы не бьют меня…

Берия махнул рукой, показывая жестом: на выход!

Оставшись один, он посидел с минуту, стараясь осмыслить все произошедшее. И наконец, вспомнив Кобу, который в таких случаях говорил: «Лес рубят, щепки летят!», повторил про себя эту поговорку. И добавил еще одну: «Плетью обуха не перешибешь!», таким образом как бы определив дальнейшую судьбу Меера Абрамовича.

VIII

Ситуация, похоже, оказалась нешуточной. После всего, что они узнали в ходе расследования дела Блюмкина, тибетский вопрос встал на повестку дня с новою силою.

Не таким человеком был Лаврентий Берия, чтобы долго рассусоливать. И вот уже застучали пишущие машинки. Зашевелились, забегали люди. На стол к нему легло вполне конкретное, почти проработанное предложение – отправить в Тибет на поиски «оружия богов» новую экспедицию во главе с академиком, главой лаборатории «Андроген» Савельевым.

«При планировании новой экспедиции предлагаю придать ей официальный статус, а Савельева снабдить соответствующими полномочиями, верительными грамотами и делегировать ему достаточные полномочия, чтобы он мог от лица Советского правительства обсуждать любые вопросы с властями Тибета, в том числе и вопросы военно-экономического характера.

В качестве маршрута предлагал бы избрать путь самолетом Москва – Ташкент – Сталинабад. Далее машинами до государственной границы СССР в районе пер. Каши (Китай, что составляет протяженность трассы примерно 760 км); а далее автодорогами и, возможно, объездными путями, которыми соединены населенные пункты вдоль Гималаев до Лхасы, с информированием властей Великобритании, Китая, о продвижении исследовательской партии в Тибет. При этом необходимо Ваше указание о выдаче следующего транспорта: 3 грузовых авто ГАЗ-АА, 3 автомобиля пикап ГАЗ-4 и 3 санитарных автобуса.

По численности экспедиции полагал бы остановиться на следующем составе:

Руководитель эксперт – 1.

Врач – 1.

Зоолог – 1.

Ветеринарный врач – 1.

Фотограф – 1.

Кинооператор – 1.

Носильщики – 3.

Переводчик/проводник – 2.

Водители (сотрудники) – 18, они же специалисты по лошадям, владеющие китайскими единоборствами.

Всего 29 человек.

Финансовая часть. В качестве самой приемлемой валюты для разных расчетов, с учетом специфики местности, предлагаю изыскать золотые царские рубли в сумме 1000 золотых монет.

В качестве подарка от Советского правительства полагал бы подарить регенту Тибета золотую статую молящегося Будды, весом примерно 5 кг чистого золота, которая хранится на реквизиционном складе НКВД (инв. № 72989). Указанная статуя была изъята в 1928 году в Бурятии в ходе реквизиции церковных ценностей и религиозно-культовых предметов.

Начальник 5 отдела

ГУГБ НКВД СССР

Деканозов».

– И что ты предлагаешь? – обратился нарком к Меркулову, который как раз и занес ему докладную Деканозова «по инстанции».

– Надо издать приказ, – ответил тот. – А уже в соответствии с ним я продолжу работу по этой теме.

– И где он? – только спросил Берия, прекрасно зная, что Меркулыч не из тех людей, которые будут тянуть и мямлить. Так оно и вышло. Комиссар государственной безопасности третьего ранга положил перед наркомом не только соответствующий приказ об организации, но и уже готовые к этому приказу дополнительные распоряжения.

Берия вздохнул, прочитал только название приказа: «Об экспедиции в Тибет» от 11.01.1939 года за № 17/1» и подписал, не читая.

– Что еще?

– Завизировать мои дополнительные распоряжения к этому приказу.

– Ну, давай!

Меркулов достал дополнения.

– Это по материальной части. А второй – это список участников экспедиции. Будете смотреть?

– Буду! – почему-то разозлился нарком. – Давай сюда! – взял и принялся читать, медленно водя глазами по тексту.

«В соответствии с распоряжением тов. наркома внутренних дел СССР:

№ 1. Начальнику административно-хозяйственного управления НКВД (тов. Сумбатов) в срок до «…» января 1939 года передать из гаража НКВД в распоряжение тов. Савельева следующий автотранспорт:

3 ед. а/м ГАЗ-АА

3 ед. а/м пикап ГАЗ-4

3 ед. санавтобусов

№ 2. Начальнику рексклада НКВД (тов. Ботт) в срок до «…» января 1939 года передать тов. Савельеву золотую статую молящегося Будды (с инв. № 72989)

№ 3. Начальнику центрального фин. – планового отдела НКВД (тов. Брензон) в срок до «…» января 1939 года выделить тов. Савельеву сумму в размере 10 000 (десять тыс. рублей) для закупки необходимого инвентаря и обмундирования.

Комиссар государственной безопасности 3 ранга.

/Меркулов/».

Берия поставил закорючку в углу и перешел к списку членов экспедиции в Тибет.

«Список членов экспедиции в Тибет осн. пр. НКВД № 17/1 от 11/01.1939 г.

1. Савельев Сергей Анатольевич – нач. экспедиции

2. Турский Енох Моисеевич

3. Стеблов Виктор Кузьмич

4. Тараканов Дмитрий Дмитриевич…»

Уже на пятой фамилии раздражение наркома наконец вылилось в действие. Он принялся черкать список, выбрасывая не понравившихся ему участников. Потом вообще перечеркнул его и наконец заявил раздраженно:

– А где этот лама, которого я приказал найти? – помолчал минуту и добавил, матюкнувшись: – Надо будет идти к Молотову и Калинину, чтобы от них заготовили письма к далай-ламе. Официальные письма. Впрочем, они будут юлить и тянуть. Ты, Меркулыч, сразу подготовь текст. А я уж заставлю их подписать прямо с ходу. И неожиданно проговорил: – Так где лама? Что это за лама? Почему его нет в списке?

– Ищем, Лаврентий Павлович.

– Шевелитесь быстрее! Время не ждет!

IX

Большинство так называемых простых советских людей все годы советской власти никогда даже не представляли себе, кто на самом деле управлял Страной Советов. Если бы их спросили об этом, то некоторые сказали бы, что СССР возглавляется Коммунистической партией. А другие, в простоте душевной, сообщили бы вам, что главными в стране являются советы разных уровней. И конечно, сильно бы ошиблись, потому что назвали бы только надстройку управляющей силы, которая к концу тридцатых годов уже вполне сформировалась. Эта сила носила древнее, но одновременно новое имя – «номенклатура».

Термин этот появился еще во времена Римской империи и происходил от латинского слова «nomenklatura» – список имен. В Союзе этим термином обозначался список должностей, назначение на которые утверждалось вышестоящими органами.

История появления и становления советской номенклатуры неразрывно связана с историей партии, которая взяла в свои руки власть в октябре семнадцатого года, как говорил Ленин, «всерьез и надолго».

Создавая партию профессиональных революционеров, Ульянов-Ленин подразумевал, что каждодневной и основной работой её актива является подготовка переворотов, революций, мятежей. Эти люди не должны работать на производстве, заниматься государственной деятельностью, служить в армии, чтобы зарабатывать на жизнь и семью. Они должны существовать от так называемых «экспроприаций», то есть грабежей во имя революции, пожертвований крупных промышленников и капиталистов, сочувствующих им, а также на деньги иностранных государств, продвигавших свои интересы на территории царской России.

Кроме профессиональных революционеров, существовали, конечно, и рядовые члены партии – люди, которые работают и ведут обычную жизнь, выполняя партийные задания. Именно профессиональные революционеры после семнадцатого года и стали основой нового класса – номенклатуры. Захватив власть в стране, они уже хотели пользоваться ею бесконтрольно и безраздельно, не допуская к «кормушке» никого из «чужих». В двадцатых главным среди них стал Иосиф Джугашвили. Он начал процесс формирования из «эмбриона» полноценного «ребенка» – высшую номенклатуру.