Текст книги "После Куликовской битвы. Очерки истории Окско-Донского региона в последней четверти XIV – первой четверти XVI вв."

Действительно, именно при Ольгерде Литву и Москву связывали докончания дяди и отца Дмитрия Ивановича[140]140
  На московско-литовских переговорах 1494 г. упоминалось о существовании договоров Ольгерда с великими князьями московскими Семеном и Иваном Ивановичами, факта чего литовская сторона не отрицала. Подробнее: Флоря Б. Н. Борьба московских князей за Смоленск и черниговские земли во второй половине XIV в. // Проблемы исторической географии России. М., 1982. Вып. 1. С. 63.


[Закрыть], а также его самого. В описи архива Посольского приказа 1626 г. упоминается «докончальная грамота великого князя Ольгерда и братии ево князя Кестутья и великого князя Святослава Ивановича (Смоленского. – А. Л.) с великим князем Дмитрием Ивановичем из братом ево со князем Володимиром Андреевичем, году не писано»[141]141
  Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977. Ч. 1. С. 34.


[Закрыть]. Неясно, идет ли речь об известной московско-литовской грамоте 1372 г., правда, названной ее составителями не «докончалной грамотй», а «перемирьем и докончаньем»[142]142
  «А на семь перемирьи и докончаньи… целовали крестъ…». О датировке документа: Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 149–153.


[Закрыть] или все-таки о каком-то ином, несохранившемся договоре. В том же архиве Посольского приказа, например, некогда хранились два документа, грамота князей-соправителей «к свату их (так! – А. Л.) к великому князю Ольгерду и к князю Кестутью» и докончание митрополита Алексея «с послы великого князя Олгерда, как они приходили к великому князю Дмитрию»[143]143
  Опись архива Посольского приказа 1626 г. Ч. 1. С. 34.


[Закрыть]. Скорее всего, обе не дошедшие до нас грамоты связаны с браком Владимира Андреевича и сестры великого князя литовского Елены Ольгердовны[144]144
  Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XVI вв. Ч. 1. С. 49–50.


[Закрыть], который мог, так или иначе, закреплять мирные отношения Москвы и Литвы.

Обратим внимание на два аспекта подлежащего расторжению в 1381 г. литовско-рязанского «целования». Во-первых, это было «целование к Литве», а не договор с одним великим князем. Именно так, собирательно, от имени не только своего, но и прочих здравствующих Гедиминовичей, Ольгерд заключил и вышеупомянутое перемирие с Москвой 1372 г., и договор с тверским князем, подлежавший расторжению в 1375 г.[145]145
  «А к Ольгерду ти, и къ его братьи, и къ его детем, и къ его братаничем целованье сложити» (Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. Внешнеполитические договоры. С. 340).


[Закрыть] Во-вторых, как и князья-соправители, московский и серпуховской, равно как и тверской князь, Олег Иванович был связан с Ольгердом кровно родственными узами. Сам рязанский князь был женат вторым браком на сестре литовского князя, Евфросинье[146]146
  Баумгартен Н. А. К родословию последних великих князей рязанских // ЛИРО.
  М., 1907. Вып. 3(11). С. 4.


[Закрыть], дочь же Олега Ивановича от первого брака, княгиня Анастасия Олеговна первым браком был замужем за князем Д. В. Друцким, вассалом Ольгерда, а вторым – за сыном Ольгерда князем Дмитрием-Корибутом[147]147
  Wolff J. Kniazowie litewsko-ruscy od konca czernastego wieku. Warszawa, 1895.
  S. 178; Варонiн В. Друцкия князі XIV стогоддзяі // Беларускоі гістарычны агляд. 2002. № 1–2 (издание доступно в интернете по адресу: htpp//kamunikat.fontel. net/reww/czasopisy/bha/09-1-2/01.htm)


[Закрыть].

Возможно, и само «целование», и рязанский брак сестры великого князя Ольгерда как-то были связаны с установлением в начале 60-х гг. XIV в. литовско-рязанской границы. В это время произошло окончательное поглощение бывших земель Черниговского княжества Литвой[148]148
  Шабулъдо Ф. А. Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского. С. 62.


[Закрыть], и граница прошла где-то западнее р. Упы, в районе рязанского на тот момент «места Тула».

Так что, скорее всего речь в договре 1381 г. шла о расторжении «целования» Олега Ивановича не с Ягайло, а с Ольгердом. В связи с последним видеть в этом пункте московско-рязанского докончания доказательство наличия союза Ягайло и Олега Ивановича в год Куликовской битвы особых оснований нет.

Как помним, московско-рязанское докончание 1381 г. допускало заключение нового договора с Литвой, если таковой свяжет Дмитрия Ивановича с Ягайло. И такой московско-литовский договор после Куликовской битвы был заключен[149]149
  «Тетрать ветха, а в ней писан список з грамоты докончалные Якгайловы с великим князем Дмитрием Ивановичем» (Опись архива Посольского приказа 1626 г. Ч. 1. С. 34).


[Закрыть], но после вторичного прихода к власти в Литве Ягайло (осенью 1381–1382 гг. в Литве княжил Кейстут). Возможно, приготовления к несостоявшейся свадьбе Ягайло и дочери Дмитрия Ивановича, княжны Евдокии, лета 1382 г. были как-то связаны с этим договором[150]150
  Подробнее: Флоря Б. Н. Договор Дмитрия Донского с Ягайло и церковная жизнь Восточной Европы // Неисчерпаемость источника. К 70-летию В. А. Кучкина. Сб. статей. М., 2005. С. 233–237 (здесь же обоснование даты).


[Закрыть]. В то же время никаких данных о возможном «взятии любви» после заключения договора лета 1381 г. между Ягайло с Олегом Ивановичем, теперь вассалом Москвы, источники не содержат, а уже в ноябре того же года Ягайло был отстранен от власти Кейстутом.

Возвращаясь к отражению в содержании договора 1381 г. последствий Куликовской битвы, отметим, что они, похоже, сводятся к двум принципиальным позициям.

Во-первых, установлен вассалитет Москвы над Рязанью. Во-вторых, к Дмитрию Ивановичу перешел контроль за двумя ключевыми в стратегическом отношении территориями Рязанского княжества, «местом Тула», контролирующим сухопутные пути между Доном и Окой, и «местами Талица, Выползовъ, Такасовъ», расположенными на водной магистрали. Ничего иного, касательно битвы, договор не содержит.

Докончание Дмитрия Ивановича Московского с Олегом Ивановичем Рязанским было заключено почти год спустя после Куликовской битвы, и как развивались в эти девять – одиннадцать месяцев отношения между княжествами, известно только из ранних летописных рассказов о битве. Из них следует, например, что после победы в сражении на Куликовом поле «поведаша» Дмитрию Ивановичу об антимосковских действиях рязанского князя, и «князь… велики про то въсхоте на Олга послати рать свою. И се внезапу… приехаша к нему (Дмитрию Ивановичу. – А. Л.) бояре рязаньстии и поведаша…, что князь Олегь повергь свою землю да самъ побежалъ и со княгинею и з детьми и с бояры и з думцами своими. И молиша его… дабы на них рати не слал, а сами биша ему челом и рядишася у него в ряд. Князь же великии… приим челобитие их… рати на них не посла, а сам поиде в свою землю, а на Рязанском княженье посади свои наместници»[151]151
  ПСРЛ. Т. 15. Стб. 140; Памятники Куликовского цикла. С 10.


[Закрыть].

В историографии летописный рассказ о событиях в Рязанском княжестве осени 1380 г. пользуется как безоговорочным доверием[152]152
  Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XV–XVI вв. М., 1960. С. 599–600; Горский А. А. Московско-ордынский конфликт 80-х гг. XIV в.: причины, особенности, результаты // ОИ. 1998. № 4. С. 16. В. А. Кучкин полагает, что под «посажением наместницей» московского князя речь идет не о всем Рязанском княжестве, а только о примыкающих к Оке бывших рязанских волостях в районе впадения р. Лопасни, перечисленных в докончании 1381 г. (Памятники Куликовского цикла. С. 19). Но речь в летописной статье говорится не об отторжении части рязанского удела, а о, повторимся, бегстве Олега Ивановича за пределы княжества, что, в случае правоты рассказа, предполагало не частичное, а тотальное подчинение Рязани Москве с определением в бывший удел московских административных лиц.


[Закрыть], так и вызывает справедливые сомнения. Скептично отнесся к нему А. В. Экземплярский, находивший летописный рассказ «странным»[153]153
  Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период, с 1238 по 1505 гг. Т. 2. С. 587.


[Закрыть]. Не отвергавший в принципе это известие, А. Е. Пресняков отмечал, что оно «вызывает… недоумение»[154]154
  Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. С. 409. Прим. 38.


[Закрыть]. Наибольшее недоверие летописное известие вызвало у Д. И. Иловайского, не находившего здесь ни малейшей логики: «С какой стати вздумал… Олег нарочно ломать мосты… уже после победы?…Такое намерение не имело никакого смысла и могло только навлечь беду на собственное княжество… Разве Дмитрий не мог знать о том (антимосковских действиях рязанского князя. – А. Л.) гораздо прежде и, воспользовавшись соединенными силами, отомстить вероломному князю? И если рязанцы изъявили покорность Дмитрию, а он послал к ним своих наместников, то каким образом мы находим Олега в Рязани, спокойно договаривающимся с Дмитрием? Нет сомнения, что истина сильно искажена в приведенном известии»[155]155
  Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 118.


[Закрыть].

Таким образом, если следовать летописной версии хода событий осени 1380 г., то она на самом деле порождает ряд недоумений.

Во-первых, о враждебных намерениях Олега Ивановича московский князь узнал, как ни странно, только после Куликовской битвы, несмотря на то, что к верховьям Дона армия под командованием Дмитрия Ивановича двигалась, равно как и назад, после победного сражения, землями Великого княжества Рязанского. Действия Олега Ивановича, грабежи, и «преметывание» мостов, направленные против победителей, выглядят глубоко абсурдными. Если бы они были предприняты до победного сражения на Куликовом поле, то тогда можно было бы говорить о попытке рязанского князя, в полном соответствии с обвинениями в его адрес в союзе с Мамаем, ослабить боевой потенциал московских полков перед сражением. После Куликовской битвы такие действия теряли всякий смысл и неминуемо вели бы к ответным мерам со стороны Москвы.

Во-вторых, решение московского князя предпринять карательный поход стало каким-то необъяснимым образом заранее известно в Рязани, вызвав раскол в местной элите. Сам Олег Иванович с семьей и частью думы, бросив княжество, куда-то бежал[156]156
  Направление бегства Олега Ивановича ранние летописные тексты не указывают. В Сказании о Мамаевом побоище впервые появляется Литва, а в одной из поздних редакций памятника (печатный Синопсис. Киев, 1680 г.) рязанский князь бежал на «Родостров» – о. Родос в Эгейском море: Лаврентьев А. В. К истории верхнего Дона в XIV–XVI вв. // Изучение историко-культурного и природного наследия Куликоваполя. М.; Тула, 1999 (Гос. музей-заповедник «Куликово поле». Научные труды. Вып. 2). С. 53.


[Закрыть], другая же часть «думцев» внезапно прибыла с целью переговоров о мире на встречу с московским князем и даже заключила с Дмитрием Ивановичем некий договор. Встреча эта имела место во время возвращения московского князя «в свою землю» т. е. еще до переправы через Оку. В таком случае и свидание бояр с Дмитрием Ивановичем, и принятие последним решения о походе на Рязань, и бегство Олега Ивановича должны были происходить тогда, когда московский князь и его армия находились еще на территории Рязани. И все это должно было произойти в течение приблизительно двух недель, что во всех отношениях выглядит необъяснимым[157]157
  Не увидевший в риторическом вопросе Д. И. Иловайского ничего странного, В. А. Кучкин, ссылаясь на ранние летописные рассказы о Куликовской битве, подчеркивает, что рязанская «сила» была послана Олегом Ивановичем на помощь Мамаю еще до сражения (Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 247). Но даже если это так, то в любом случае рязанцы не присоединились к орде Мамая и «вступили в действие» почему-то только после разгрома «союзника» в сражении на Куликовом поле. Ср.: «Се бысть побоище септября в 8 день… Князь же великии Дмитреи Иванович… возвратися на Москву… Тогда поведаша князю великому, что Олегъ Рязаньскыи послал Мамаю на помощь свою силу и самъ на рекахъ мосты переметал» (Памятники Куликовского цикла. С. 10).


[Закрыть].

В-третьих, после бегства Олега Ивановича в Рязанском княжестве было, как сообщает летописный рассказ, введено московское наместническое правление. Если так и было на самом деле, то речь, в таком случае, надо вести о фактической ликвидации осенью 1380 г. одного из крупнейших государственных образований Средневековой Руси.

Практика инкорпорации государственных образований в состав Великого княжества Московского действительно включала в себя, как и в летописном рассказе о судьбе Рязани в 1380 г., два взаимосвязанных акта: бегство прежнего суверена за границы княжения, очевидно, означавшее отказ от прав собственности на удел, и назначение московских наместников. Так, в 1450 г. князь Дмитрий Шемяка бежал из своей столицы, Галича в Новгород Великий, «гражане же предашася» великому князю московскому Василию Васильевичу, «он же град омиривъ и наместникы своя посажав по всеи отчине тои»[158]158
  ПСРЛ. Т. 25. С.271.


[Закрыть]. Аналогичным образом другой противник московского князя, Иван Андреевич Можайский в 1454 г., ожидавший военной кары «за… неисправление», «выбрався» из стольного Можайска «с женою и з детми и со всеми своими» и «побеже к Литве. А князь велики пришед к Можаиску взят его… и наместникы своа посадив, възвратися к Москве»[159]159
  ПСРЛ. Т. 25. С. 273.


[Закрыть]. Назначение великим князем Иваном III московских наместников в Новгород в январе 1478 г. означало фактический конец государственности вечевой республики, теперь становившейся московской «отчиной»[160]160
  Алексеев Ю. Г. Под знаменами Москвы. Борьба за единство Руси. М., 1992. С. 249.


[Закрыть], а бегство в Литву в 1521 г. великого князя рязанского Ивана Ивановича стало поводом для формальной ликвидации последнего удела на Руси[161]161
  Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 155–156.


[Закрыть].

Известны нечастые случаи присылки московских наместников в государственные образования, не влекшие за собой их ликвидацию. Летом 1367 г. московского князя посетили «послы… Новгородци… о миру с поклономъ и докончаша миръ с княземъ с великым». Вместе с возвращавшимися из Москвы послами Дмитрий Иванович «наместникы своя тогда послалъ… въ Новгородъ въ Великыи»[162]162
  ПСРЛ. Т. 15. Стб. 85.


[Закрыть]. В том же году, освободив сидевшего в заточении в Москве тверского князя Михаила Александровича, Дмитрий Иванович «отпусти его на удел», предварительно отняв Городок и передав его своему союзнику, Еремею Константиновичу, «а въ Гордке своего намесника посадили съ княземъ съ Еремеемъ»[163]163
  ПСРЛ. Т. 15. Стб. 87.


[Закрыть]. Но в данном случае наместники не заменили собой прежнюю власть, а всего лишь олицетворяли временный московский протекторат над территориями.

Таким образом, летописный рассказ повествует о ликвидации в 1380 г. Великого княжества Рязанского и инкорпорации его в состав владений московского князя, что, как мы знаем, действительности не соответствует. Это случилось только в 1521 г, после, заметим, бегства в Литву последнего великого князя рязанского, Ивана Ивановича. Положения московско – рязанского договора 1381 г. недвусмысленно свидетельствуют о том, что Олег Иванович продолжал оставаться сувереном собственного княжения, хотя и ограниченным в правах и потерявшим две стратегически важные территории.

Налицо, как представляется, значительный контраст представлений об отношениях Москвы и Рязани после Куликовской битвы, каковыми они рисуются из докончания, и памятников Куликовского цикла. При этом, разумеется, договор лета 1381 г. заслуживает бо́льшего доверия хотя бы в силу того, что речь идет о юридическом документе. В таком случае, антирязанские инвективы летописных текстов и литературных памятников должны быть как-то объяснены.

Самые ранние летописные известия о Куликовской битве, повторимся, известны по Рогожской и Симеоновской летописям, общий протограф которых существовал к 1409 г., и восходящим к Новгородско-Сойфийскому своду 30-х гг. XV в. Новгородской IV и Софийской I летописям. Между 1382 г, когда московско-рязанское докончание перестало действовать, и 1402 г., годом кончины Олега Ивановича и заключения нового неравноправного договора между Москвой и Рязанью, совпавшими по времени с формированием ранних летописных рассказов о битве, московско-рязанские отношения, с точки зрения Москвы, были далеки от идеала: Олег Иванович смог не только дезавуировать неравноправный договор, но и проводил вполне самостоятельную, не зависящую от Москвы политику, которая вряд ли всегда находила понимание и поддержку в Москве[164]164
  См. гл. 4 настоящего издания.


[Закрыть].

Если заключение московско-рязанского договора имело место только в 1381 г. и почти год спустя после Куликовской битвы, и эта задержка не была связана с гипотетическим бегством Олега Ивановича из Рязани и последующим возвращением на удел, то она требует объяснения. Возможно, оно лежит в чисто канцелярской плоскости. Мы не знаем механизма выработки текстов докончаний, понятно только, что итоговый текст формировался в результате согласований, как на переговорах уполномоченных лиц, так и путем «ссылок», требоваших определенного времени.

О «технологии» выработки взаимоприемлемого текста можно, с известной долей условности, судить по взаимоотношениям Москвы и Бахчисарая в конце XV в. Изначально существовало два-три варианта текста, обсуждавшиеся во время взаимных визитов дипломатов, в других случаях проекты договоров возили на согласование из столицы в столицу гонцы, послы же отправлялись заключать договор только по получении сигнала о готовности сделать то же самое другой стороной, и пр.[165]165
  Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногоайскою ордами и Турцией. С. 1–2, 4, 19–21 и др.


[Закрыть] Все это предполагало как определенное время, необходимое для согласования позиций сторон, так и наличие лиц, в этих переговорах участовавших. И здесь уместно вспомнить имя преп. Сергия Радонежского.

Не ранее конца мая того же 1381 г. в Москве митрополит Киприан и преп. Сергий Радонежский крестили родившегося «тоя же весны» сына серпуховского князя, Ивана Владимировича[166]166
  ПСРЛ. Т. 15. Стб. 142.


[Закрыть]. Троицкий игумен был духовником серпуховского князя-героя Куликовской битвы, а сам монастырь располагался в его уделе[167]167
  Кучкин В. А. Сергий Радонежский и «Филофеевский крест» // Древнерусское искусство. Сергий Радонежский и художественная культура Москвы XIV–XV вв. СПб., 1998. С. 19; Он же. Сергий Радонежский и борьба за митрополичью кафедру всея Руси в 70-е – 80-е гг. XIV в. // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 354, 359; Мазуров А. Б., Никандров А. Ю. Русский удел эпохи создания единого государства: Серпуховское княжение в сеоредине XIV – первой половине XV вв. С. 191.


[Закрыть]. Год заключения договора совпал с пиком политического влияния Владимира Андреевича, формально держателя всего лишь Серпуховского и Боровского уделов, в московско-рязанском договоре, тем не менее, выступившего «стареишим» князем по отношению к великому князю Олегу Ивановичу[168]168
  Хорошкевич А. Л. К взаимоотношениям князей московского дома во второй половине XIV – начале XV вв. // ВИ. 1980. № 6. С. 174.


[Закрыть]. Не будет большим преувеличением предположить, что возможно к московско-рязанским переговорам, завершившимся заключением договора 1381 г. был причастен преп. Сергий Радонежский. Позднее преподобный старец прямо участовал в налаживании мирных отношений между Москвой и Рязанью (подробнее см. гл. 3 и Приложение к настоящей книге).

Таким образом, неучастие Олега Ивановича в Куликовской битве 8 сентября 1380 г., резкий подъем политического влияния Дмитрия Ивановича после сокрушительного разгрома Мамая, впервые вывели Москву в число политических субъектов, имеющих не локальные, вроде овладения небольшими приокскими волостями, а гораздо более значимые стратегичекие интересы вдалеке от Москвы, в Окско-Донском регионе. Дальнейший ход событий показал, однако, что до реализации этих планов было далеко. Политический потенциал ключевого игрока в регионе, Великого княжества Рязанского, во всяком случае, при жизни Олега Ивановича, еще не был исчерпан, что и показали дальнейшие события.

Глава 2. Последняя московско-рязанская война. От Тохтамыша до Коломны 1382-1385

Признание в докончании 1381 г. за Олегом Ивановичем статуса «брата молодшего» московского князя и его обязательство действовать в согласии с Дмитрием Ивановичем относительно татар, «литвы» и русских князей, казалось, привязывало все последующие внешнеполитические шаги Рязани к Москве. Ход дальнейших событий показал, однако, что и московское «стареишинство», и прочие пункты обязательств 1381 г. были быстро забыты как Рязанью, так и Москвой. Более того, четыре с половиной года спустя после Куликовской битвы Рязань полностью вернула себе суверенитет и территории Окско-Донского междуречья в результате военных действий. Вооруженное противостояние Москвы и Рязани через два года после Куликовской битвы и через год после заключения неравноправного договора, охарактеризованное докончанием 1402 г. как «нелюбье», стало своеобразным «побочным продуктом» набега на Москву ордынского хана Тохтамыша.

Сам набег в исходе лета 1382 г., достаточно подробно описанный в летописях[169]169
  ПСРЛ. М., 2000.Т. 4. 4.1. С.327, 330; ПСРЛ. Т. 15. Стб.144–146; М.2007. Т. 18. С. 132–133; М. 2004. Т. 25. С. 207–210; Памятники литературы Древней Руси. XIV – середина XV вв. С. 190–207. Салмипа М. А. Повесть о нашествии Тохтамыша // ТОДРЛ. Т. 34. Л., 1979. С. 134–136. Правда в новейшей работе М. А. Салмина приходит к парадоксальному заключению о создании Повести в XVI в. в Западной Руси; под взятием Москвы в ней описан захват Полоцка армией Ивана Грозного (1562): Салмина М. А. Летописная Повесть о нашествии Тохтамыша (к вопросу о времени создания памятника) // ТОДРЛ. Т. 57. СПб., 2006. С. 193–196.


[Закрыть], завершился не только сожжением татарами Москвы и Серпухова, столиц уделов Дмитрия Ивановича и его двоюродного брата и союзника Владимира Андреевича, но и Рязани, причем вскоре, «на ту же осень» вторично разоренной, на этот раз московской ратью и с еще бо́льшей жестокостью, чем Тохтамыш: «Землю всю (рязанскую. – А. Л.) до остатка взяша… и пусту сотвориша, пуще ему (Олегу Рязанскому. – А. Л.) и татарьскые рати»[170]170
  Появление этого летописного известия, равно как и рассказа о предательстве нижегородских князей, о котором ниже, М. А. Салмина связывает с составлением так называемой пространной редакции повести, вторичной по отношению к более раннему рассказу краткой редакции (Салмина М. А. Повесть о нашествии Тохтамыша С. 147–148), однако И. Б. Греков считает изложение событий пространной редакции «более достоверным» (Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV–XV вв). С. 157. Прим.)


[Закрыть].

Причиной разгрома Рязанского княжества московскими войсками в историографии считается нарушение Олегом Ивановичем договора 1381 г.[171]171
  Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 120; Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С.270.


[Закрыть] Обвинение в адрес рязанского князя, ставшее поводом для ответных, по мнению летописца, действий Москвы, сводится к двум пунктам: встретив Тохтамыша «близ предел Рязаньскиа земли», Олег Иванович, во-первых, «обведе царя около своеи отчины» и, во-вторых, «оуказа емоу вся (! – А. Л.) броды, сущаа на реце на Оке». Инвектива, надо сказать, выглядит сомнительно, на что уже обращалось внимание в историографии[172]172
  Кузьмин А. Г. Рязанское летописание. С. 228–229; Селезнев Ю. В. «А переменит Бог Орду…» (Русско-ордынские отношения в конце XIV – первой трети XV вв.). Воронеж, 2006. С. 42–43.


[Закрыть].

Если следовать летописному изложению событий, то дело надо понимать так, что Олег Рязанский как-то убедил, наверняка небескорыстно, Тохтамыша следовать к Оке, минуя собственный удел. С этой точки зрения совершено неясно, в чем же собственно заключалось нарушение Рязанью буквы договоренностей докончания 1381 г.

Московско-рязанское докончание на самом деле содержало, как помним, пункт об обязательном участии Рязани, в случае конфликта Москвы и Орды, в совместных военных действиях, инициатива в ведении которых, однако, должна была исходить от «брата стареишего», Дмитрия Ивановича. Неожиданность нападения Тохтамыша (буквально накануне появления татар под Москвой о грядущем набеге даже не догадывались[173]173
  В. А. Кучкин обратил внимание на то, что еще 14 августа, за десять дней до появления Тохтамыша под стенами Кремля, в Москве проходили торжества по случаю рождения и крещения сына великого князя, Андрея Дмитриевича (Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 246).


[Закрыть]) сняла с повестки дня вопрос о совместном отпоре, что, заметим, Олегу Ивановичу в вину и не ставилось – ставилась, выражаясь современным языком, нелояльность Москве.

Можно, правда, предположить, что помимо московско-рязанского договора лета 1381 г. между князьями существовали какие-то другие договоренности о совместном отпоре Орде, не зафиксированные докончанием. Возможно, речь идет о результатах княжеского съезда ноября 1381 г., как полагают исследователи, собранного Дмитрием Ивановичем для укрепления единства Руси в связи с угрозой ордынского нашествия, на котором должен был присутствовать и Олег Иванович Рязанский[174]174
  См. Приложение к настоящему изданию.


[Закрыть].

Хорошо известная источникам XVII в. татарская сакма, ведущая от левобережья нижнего течения Волги к правобережью Верхнего Дона, которой в 1382 г. воспользовался Тохтамыш[175]175
  Селезнев Ю. В. «А переменит Бог Орду…». С. 43.


[Закрыть], действительно выводила нападающих «близ предел Рязаньскиа земли». Эти «пределы» в соседстве с владениями Олега Ивановича были территориями, примыкавшими к Рязанскому княжеству с запада. Скорее всего, речь надо вести о «месте Тула» докончания 1381 г., с лета этого года принадлежавшем, как помним, Москве и, возможно, имевшего выход к правому берегу Оки. Единственным городом на левобережье реки, разоренным татарами во время движения к столице московского князя, был Серпухов («царь же, перешед реку Оку и преже всех взя град Серпохов… и оттуду… поиде к Москве»). Вблизи Серпухова Тохтамыш собственно и форсировал Оку[176]176
  Симсон П. История Серпухова в связи с Серпуховским княжеством и вообще отечественною историею. М., 1880. С. 32.


[Закрыть].

Ситуация с переправами через Оку также дает основания отнестить к обвинениям Олега Ивановича скептически. Она хорошо известна по документам XVI в.: и два столетия спустя река оставалась естественным рубежом «от Поля», охранявшимся от вторжений крымских татар. Русский географический справочник, Книга Большому чертежу, знает единственный брод через Оку, «брод Быстрой» в верховьях реки недалеко от г. Кромы, «а в тот брод лезли татаровя, как 79 году (1571. – А. Л.) шел царь (крымский хан Девлет Гирей – А. Л.) под Москву»[177]177
  Книга Большому чертежу. Подгот. к печати и ред. К. Н. Сербиной. М.; Л. 1950. С. 114–115.


[Закрыть]. Других бродов ниже по течению на Оке не существовало – имелись «перевозы», места, приспособленные для переправ[178]178
  Ср.: «А на усть реки Хопра на Дону перевоз – брод татарской» (Книга Большому чертежу. С. 84).


[Закрыть], причем всего два – один в районе впадения в Оку р. Черепеть[179]179
  Он размещался на дороге, связывавшей Калугу и Орел (Книга Большому чертежу. С. 119–120).


[Закрыть], второй же действительно в районе Серпухова. «Перевоз от Серпухова дорога на Тулу», известный по разрядным книгам XVI–XVII вв. как Сенькин брод или Сенькин перевоз, замыкает целую цепочку бродов через реки правобережья окского бассейна, «а ходят в тот брод татарове, как бывает царев ход мимо Тулы… лазят… выше Тулы верст 8 реку Шат, а перелезши Шат и речку Шиворонь, лазят реку Упу»[180]180
  Книга Большому чертежу. С. 59.


[Закрыть]. Не случайно именно у «Сенкина перевоза» для «бережения» в XVI в. специально выставлялся «полк левой руки» берегового разряда[181]181
  Разрядная книга 1495–1605 гг. Т. 1.Ч. 3. М., 1978. С. 508, 510.


[Закрыть]. Многие годы спустя, когда «береговая служба» в Российском государстве канула в вечность, а охраняемые рубежи «от Поля» ушли далеко на юг, «перевоз у Серпухова» продолжал оставаться в сознании современников «обычной переправой татар»[182]182
  Маржерет Ж. Состояние Российской империи. М., 2007. С. 126–127.


[Закрыть]. Понятно, что он служил не толькоь военным целям – в 1570 г. здесь действовал «мыт» («Сенкин мыт»), собиравший налоги с тех, кто пересекал Оку по торговым надобностям[183]183
  Синбирский сборник. Изд. Д. Валуев. Т. 1. М., 1844. С. 26, 28.


[Закрыть].

Ситуацию с «бродами» на Оке подтверждают документы Разрядного приказа, относящиеся к весне 1572 г., когда на Руси готовились отразить нападение крымцев. Были спешно перекрыты надолбами «перелазы гладки да мелки», находившиеся выше Жиздры и «на Угре на устье, от устья вверх» т. е. в верхнем течении Оки; среднее течение, где не было бродов, просто патрулировалось, и Орда форсировала реку выше упомянутым «Сенкиным перевозом» в районе Серпухова, которым в течение одной ночи на левый берег переправилось несколько десятков тысяч человек[184]184
  Документы о сражении при Молодях в 1572 г. Подгот. В. И. Буганов // Исторический архив. 1959. № 4. С. 170–171, 179.


[Закрыть]. Как видим, собственно броды на Оке находились только в верхнем течении реки, вдалеке от исторических границ Рязани, возможность же для удобного форсирования имелась только одна, в районе Серпухова. Судя по всему, этой переправой воспользовался в 1382 г. и Тохтамыш, который вряд ли нуждался в рязанском князе – проводнике к единственному «перевозу», несомненно, не бывшему ни для кого секретом.

Таким образом, вряд ли речь шла о нарушении Олегом Ивановичем обязательств докончания 1381 г. Не исключено, что, кроме последнего, существовали и еще какие-то не зафиксированные договором обязательства Рязани по участию в совместном с Москвой отпоре Орде, установленные осенью 1381 г. на княжеском съезде, в котором, очевидно, принимал участие и Олег Иванович[185]185
  См. Приложение к настоящему изданию.


[Закрыть].

Непросто объяснить и последовавший после сожжения татарами Москвы и других городов княжества разгром Переяславля Рязанского, вотчинной столицы Олега Ивановича, вчерашнего «благодетеля» и едва ли не союзника, если верить летописной повести, Тохтамыша. В историографии его традиционно связывали с обычным коварством степняков[186]186
  Так объяснял разгром Рязани, например, Д. И. Иловайский («На возвратном пути… татары прошли по Рязанской земле с своими обычными спутниками, грабежом и разорением»: Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. С. 120; Ср.: Горский А. А. Москва и Орда. С. 108.). Особняком стоит мнение И. Б. Грекова (Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV–XV вв. С. 163) полагавшего, что Рязань была сожжена в отместку за заключение договора 1381 г., т. е. как союзница Москвы, что во всех отношениях не представляется логичным.


[Закрыть]. В то же время И. Б. Греков и А. А. Горский тонко подметили, что удары ордынцев по русским городам носили избирательный характер[187]187
  Ордой были сожжены Москва и Коломна – центры вотчинных владений Дмитрия Ивановича, Серпухов – его союзника и соправителя Владимира Андреевича и Переяславль-Залесский – город, очевидно данный в наместничество литовскому князю Остею, внуку Ольгерда, служившему Москве и возглавившему оборону города от Тохтамыша (Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV–XV вв.). С. 163; Горский А. А. Москва и Орда. С. 106–107). Кроме того, через Переяславль Залесский «а оттуду… мимо Ростовъ на Кострому» из Москвы бежал сначала сам Дмитрий Иванович, а несколько дней спустя великая княгиня Евдокия Дмитриевна с детьми. Возможно, целью Тохтамыша в Переяславле-Залесском был захват великокняжеской семьи, о дальнейшем маршруте движения которой на север хан мог не знать.


[Закрыть], и с этой точки зрения уничтожение Переяславля Рязанского выглядит необъяснимым исключением.

Еще один существенный момент московско-рязанского «нелюбья», сопровождавшего набег 1382 г. Кроме Рязани Дмитрий Иванович Московский мог предъявить, но не предъявил, претензии, причем реальные, еще двум великим князьям, Дмитрию Константиновичу Нижегородскому и Михаилу Александровичу Тверскому.

Первый ранее всех на Руси узнал о появлении Тохтамыша, но также, как и Олег Иванович, не поспешил оповестить о появлении татар московского князя. Надо сказать, что всего пятью годами ранее, в 1377 г., когда «ополчилися иноплеменници ити на Русьскую землю на Новгородъ на Нижнеи», Дмитрий Константинович не нашел никаких препятствий для того, чтобы послать «весть» о татарском набеге «ко князю к великому Дмитрию Иванович[у] на Москву»[188]188
  Цит. по: Столярова Л. В. Свод записей писцов, художников и переплетчиков древнерусских пергаменных кодексов XI–XIV вв. М., 2000. С. 326.


[Закрыть].

Итак, не известив московского зятя о приближении татар, нижегородский князь послал к хану, с той же целью, что несколько позднее и рязанский, отвести удар от своих владений, двух сыновей, князей Василия и Семена Дмитриевичей. Оба нижегородских князя, нагнавшие Тохтамыша где-то близ Оки, вынуждены были сопровождать ордынцев до Москвы. После четырехдневной безуспешной осады каменного Кремля хан, как известно, начал с москвичами переговоры, пообещав уйти из-под Москвы после того, как осажденные откроют ворота и выразят покорность; согласившиеся на эти условия горожане были обмануты, татары сожгли Москву, перебив население и ограбив город[189]189
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 326–339; Т. 5. Стб.43-146; Т. 18. С. 131–133; Памятники литературы Древней Руси. XIV – середина XV вв. С. 190–207.


[Закрыть]. Понятно, почему осажденные отнеслись с доверием к мирным предложениям Тохтамыша: гарантами на переговорах с ханом выступили нижегородские шурины, братья жены Дмитрия Ивановича («имите веру нам, мы есме ваши князи крестьянстии, вам на том правду даем»). Таким образом, ближайшие родственники великого князя, пусть и невольно, способствовали разгрому и сожжению Москвы.

При этом Нижний Новгород не был разгромлен, как Рязанские земли, Москвой. Более того, действия тестя и шуринов московского князя, похоже, если и испортили отношения Дмитрия Ивановича с нижегородской родней, то только на время. Предательское, по характеристике В. А. Кучкина, поведение нижегородских князей лишило их отца поддержки московского зятя[190]190
  На это, как полагает В. А. Кучкин, указывает распря за нижегородский «стол», вспыхнувшая вслед за нашествием Тохтамыша (Кучкин В. А. Нижний Новгород и Нижегородское княжество в XIII–XIV вв. // Польша и Русь. Черты общности и своеобразия в историческом развитии Руси и Польши XII–XIV вв. М., 1977. С. 250).


[Закрыть]. Однако уже в 1386 г. нижегородцы приняли участие в походе коалиционной армии под руководством Дмитрия Ивановича на Новгород[191]191
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 342.


[Закрыть]. А еще через год один из виновников сожжения и разгрома Москвы, Василий Дмитриевич Кирдяпа вместе с братом, как и он клявшимся в 1382 г. москвичам в мирных намерениях Тохтамыша, овладел столицей удела, отняв его у дяди, князя Бориса Константиновича с помощью московских полков, данных братьям Дмитрием Ивановичем Московским[192]192
  ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 95; Т. 18. С. 137.


[Закрыть].

Что же касается позиции Твери, то в год набега Тохтамыша на Русь, кроме Олега Ивановича Рязанского, формальным обязательством воевать на стороне московского князя был связан и тверской князь Михаил Александрович. Но в московско-тверском докончании 1375 г. это положение было сформулировано для Твери жестче и определеннее, чем такое же обязательство Рязани докончания 1381 г.: если в последнем, в качестве условия выступления Олега Ивановича на помощь Москве речь шла только о «немире» с татарами, который можно было бы понимать достаточно широко, то в московско-тверском договоре 1375 г. напрямую говорится об обязанности Твери участвовать в отражении набегов Орды («а поидут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одиного всем противу них»[193]193
  Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 340. На разницу в формулировках договоренностей московско-тверского (1375) и московско-рязанского (1381) докончаний относительно совместных военных действий против Орды обратил внимание А. А. Горский (Горский А. А. Москва и Орда. С. 102).


[Закрыть]).

Тем не менее, в 1382 г. тверской князь не только не вмешался на стороне Москвы в конфликт[194]194
  Похоже, ситуация 1382 г. не была уникальной. Несмотря на приведенное обязательство, тверичи не приняли участия ни в одной из военных операций коалиции русских князей под руководством Дмитрия Ивановича второй половины 70-80-х гг. XIV в., ни в сражениях на Пьяне и Воже, ни в литовском походе 1379 г., ни в Куликовской битве, ни в походе на Новгород Великий 1386 г.: Клюг Э. Княжество Тверское (1247–1485 гг.). Тверь, 1994. С. 218, 221, 223.


[Закрыть], но наоборот, отправил к «царю (Тохтамышу. – А. Л.)» своего посла, отпущенного из ханской ставки в Тверь «с жалованьем к великому князю Михаилу, с ярликы»[195]195
  ПСРЛ. Т.15. Стб. 433, 436, 442.


[Закрыть]. И в этом случае ни о каких репрессивных шагах Москвы по отношению к нарушителю договора неизвестно.

Таким образом, рязанский князь оказался единственным «ответчиком» за последствия набега Тохтамыша. Если, по справедливому замечанию А. А. Горского, набег 1382 г. при всех тяжелейших потерях, все-таки не стал для Великого княжества Московского катастрофой[196]196
  Горский А. А. Московско-ордынский конфликт начала 80-х гг. XIV в.: причины, особенности, результаты // ОН. 1998. № 4. С. 17; Он же. Москва и Орда. С. 106–107. 113.


[Закрыть], то для Рязани, безусловно, стал, причем двойной, татарской, а затем московской, разделенных во времени едва ли не несколькими неделями[197]197
  В Никоновской летописи указан месяц, когда состоялся поход московских полков на Рязань – сентябрь (ПСРЛ. Т. 11. С. 72).


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что удар осени 1382 г. по Рязани, ранее уже обращенной в пепел Тохтамышем, не имел для Москвы никакого стратегического смысла и не мог преследовать цели захвата добычи.

Нападение явилось полной неожиданностью для Олега Ивановича, второй раз в течение короткого времени вынужденного бежать из Переяславля Рязанского. В практике межкняжеских отношений существовала некая форма денонсации договоров, «сложение целования» с официальным оповещением об этом одной из сторон[198]198
  Ср.: «Того же лета князь велики Дмитреи Ивановичъ посла во Тферь и сложи целованье ко князю Михаилу Александровичю и…послав рать, повеле воевати села и волости около Твери» (ПСРЛ. Т. 25. С. 185). Ср.: ПСРЛ. Т. 15. Стб. 433–434.


[Закрыть], в данном случае очевидно Москвой не использованная. В итоге московско-рязанское докончание 1381 г., содержавшее, кроме всего прочего, обязательство о взаимном «соблюдении» уделов, в том числе, разумеется, и Москвою рязанского, невозможно было считать действующим уже год с небольшим спустя после его заключения.

В начавшемся «нелюбье» ответный ход рязанского князя, теперь явно не скованного никакими обязательствами перед Москвой, последовал только через три года, однако он оказался более чем эффективным. Весной 1385 г., несмотря на особо подчеркнутое докончанием 1381 г., обязательство Олега Ивановича «блюсти» вотчину Дмитрия Ивановича, Коломну и «все московские волости Коломенские»[199]199
  Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 343.


[Закрыть], рязанцы «изгоном» захватили южный форпост Великого княжества Московского, город, представлявший исключительное стратегическое и хозяйственное значение[200]200
  ПСРЛ.Т15. Стб. 150.


[Закрыть].

Московско-рязанское «нелюбье» 1385 г. потерялось на фоне грандиозных событий предшествующих лет – Куликовской битвы и кровавого набега Тохтамыша, оставшись в сознании современников событием «местного значения». Военный конфликт из-за Коломны не нашел отражения ни в тверских, ни в новгородских, ни в псковских летописях, под этим годом рассказывающих исключительно о региональных делах. И только в московских летописных сводах «нелюбье» получило отражение[201]201
  Единственное исключение – лаконичное упоминание «нелюбья» («князь резаньскыи взя Коломну») в белорусско-литовском летописании, помещенное в тексте Супрасльской летописи дважды, под 1384 и 1387 гг. (ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 50). Такое же краткое сообщение Устюжской летописи («того же лета Ольг Рязаньскии взял Коломну город» – ПСРЛ. Т. 37. Л., 1982. С. 78), возможно, заимствовано из тех же литовских источников, активно использовавшихся составители Устюжского свода (Сербина К. Н. Устюжское летописание XVI–XVII вв. Л., 1985. С. 54–55).


[Закрыть].

Краткий летописный рассказ сводится к тому, что 25 марта 1385 г. рязанцы под руководством великого князя Олега Ивановича неожиданно, «изгоном» захватили город, взяв в нем большую военную добычу и уведя в плен в Рязань коломенского наместника с «прочими бояры» и «лутчими («лепшими») мужами». Однако уже к концу года, «на Филипово говение», конфликт был исчерпан, причем мирным путем. По просьбе московского великого князя Дмитрия Ивановича в Рязань, послом к Олегу Ивановичу ходил преп. Сергий Радонежский, благодаря которому «нелюбье» завершилось заключением «мира вечного» между противоборствующими сторонами[202]202
  ПСРЛ. Т. 15. Стб. 150–151.


[Закрыть]. В долгой и непростой истории московско-рязанских отношений события 1385 г. вокруг Коломны действительно стали последним вооруженным противостоянием[203]203
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 2. С. 282; Иловайский Д. И.
  История Рязанского княжества. С. 121–122; Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. С. 168.


[Закрыть], а «мир вечныи», кроме прочего, даже способствовал возрождению в Рязани, при участии московских зодчих, великокняжеского каменного строительства, прерванного на полтора столетия татаро-монгольским погромом[204]204
  Первый великокняжеский каменный храм Переяславля Рязанского, столицы княжества после Батыева нашествия, строился в связи с установлением мира 1385 г., причем московскими мастерами (Вагнер Г. К. Повесть о рязанском епископе Василии и ее значение для ранней истории Переяславля-Рязанского // ТОДРЛ. Т. 16. М.; Л. 1960. С. 176).


[Закрыть].

Несколько забегая вперед, отметим еще одно важное наблюдение, зафиксированное в отечественной историографии относительно конфликта 1385 г. вокруг Коломны и его мирного разрешения. Очевидно, в результате мирных переговоров была достигнута договоренность о возвращении Рязани Тулы в обмен на захваченную Коломну[205]205
  Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства. С. 411. Прим. 49; Мазуров А. Б. Средневековая Коломна в XIV – первой трети XVI вв. С. 105.


[Закрыть]. Действительно, в договорах, заключенных после примирения Дмитрия Ивановича Московского и Олега Ивановича Рязанского их наследниками, докончаниях 1402, 1434 и 1447 гг., неизменно подчеркивается принадлежность Тулы Рязани, в то время как в первом сохранившемся московско-рязанском докончании, 1381 г., заключенном за четыре года до конфликта вокруг Коломны, Тула – бывшее рязанское владение, отошедшее Москве, о чем писалось выше. Относительно статуса Тулы московско-рязанского договора 1402 г. высказывалось и иное мнение, о нейтральном, не московском и не рязанском, характере территории[206]206
  Егоров В. Л. Историческая география Золотой Орды XIII–XIV вв. С. 41, 52. В другой, более поздней работе, В. Л. Егоров уже справедливо отмечает принадлежность по договору 1402 г. Тулы рязанскому князю, но считает, что случилось это не в 1385 г., а не ранее 1389 г., в княжение в Москве великого князя Василия Дмитриевича (Он же. О времени возникновения Тулы // Тула историческая: прошлое и настоящее. Тула, 1997. С. 32–33). К таким же, с некоторыми оговорками, выводам пришел и В. А. Кучкин (Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в. С. 257–258).


[Закрыть], что в нашем случае дела не меняет. Возвратиться в состав Рязанского княжества или стать впервые рязанской Тула могла, так или иначе, только с согласия Москвы, что и произошло, очевидно, в результате московско-рязанского примирения 1385 г.