Текст книги "ПИКЕ"

Александр Лазарев
Пике

© Лазарев А.А., 2022

* * *

Использованы репродукции из свободного доступа почитаемых мной авторов: великого Николая Фешина и прекрасного скульптора Анны Голубкиной с целью привлечения внимания к их творчеству.

Лицевая сторона обложки:

«Падающие звёзды» предположительно Жана-Франсуа Милле.

С благодарностью Андрею Синяеву за поддержку и долгие годы участия в моей судьбе!

От автора

В свою четвёртую книгу – книгу стихов —

отобрал те произведения,

что точнее отображают моё восприятие

и понимание текущей жизни.

В целом более трезвое,

нежели в юности или зрелости.

Но к такому постижению

я, увы, пришёл слишком поздно,

и случилось оно

со-овсем не просто так…

Сожалею, но

изменить и выправить уже что-либо

в судьбе своей не успеваю

и делюсь с тобой, читатель,

делюсь в надежде – тебе удастся!

Удастся прозреть вовремя.

Не прерываю свою

нескончаемую песнь про «жисть»,

в которой совсем нет места

совершенно чуждым мне пышному «штилю»

и красивостям с витиеватостью.

Нет непроизносимых в принципе мною слов

типа «чарующий», «багряный» и «горний»,

нет «зауми» и сиропа, восторгов и муцина,

нет всего этого в моих стихах —

есть горечь и кручина…

Настало время скорби и тревоги —

неизбежный этап жизни

мыслящего быстроглазого человека,

порой излишне горячего и…

уязвимого, ранимого самоеда

с необоримым отвращением

к ненасыщаемым и безучастным

соплеменникам, жадно пожирающим мир.

Человека, для которого полупустой стакан —

почти катастрофа!

С утраченными иллюзиями

всё острей ощущаешь

извечную несправедливость

мироустройства от человеков.

Прошло и кануло время

невинных удивлений и радости жизни,

пришла пора

одинокого и унизительного выживания.

И поразительно, как же к месту оказалась

десятилетней выдержки строфа

неведомого поэта:

 
«Не вспомнить и однажды,
а что такое смех
и что мне было важным,
и… как же жалко всех!»
 

А эпиграфом для всей книги пусть будет:

 
«Так устроено сердце моё,
и не я моё сердце устроил…»
 
 
Денис Новиков
 

«Давно восторгов не осталось…»

 
Давно восторгов не осталось
в душе, – смятение и боль
с тех пор, когда во мне скончалась
моя последняя любовь
 

«Заложил и не выкупил крылья…»

 
Заложил и не выкупил крылья,
Буцефала по дури загнал.
Мне пожалованные дары я
Затерял, затрепал, заканал.
 
 
Заповедное вверил сороке
И к молве пучеглазой заслал,
Вспять по выщербленной дороге
Не спеша понукаю осла.
 
 
Завожу дребезжащие песни
Обо всём, что изведал в пути,
И с ушастого друга не слезть мне,
И со стёжки своей не сойти
 

Смятённое

 
Вроде бы всё как обычно,
а не спокойно – тревожно,
многое стало привычным,
то, что вообще невозможно.
Смех не таким стал, как прежде,
радость – как будто хмельная,
что-то случилось с надеждой,
с верой, любовью…
Не знаю!
То, чем гордились когда-то,
стало разменной монетой;
бледные люди заката
знать не желают рассвета
 

«Не посещаемый музей…»

 
Не посещаемый музей,
а за душой – кусочек солнца…
И оказалось – нет друзей,
а так: старинные знакомцы.
Где каждый в собственном соку
решает, рулит, выверяет…
одну и ту же «высоту»
с упорством дятла покоряет.
Во что-то верящим ещё
собратьям, рвущимся к раздаче,
я не судья, я просто шёл
вне поля зрения удачи.
Едва в узде себя держу
во времени, под жизни прессом,
почти расплющенным лежу,
и мир вокруг – неинтересен.
Вдруг оказаться взаперти
с трудом отлаженного быта,
как прихотливо ни крути –
а лучшее уже всё было
 

«Когда всему познаешь цену…»

 
Когда всему познаешь цену,
то повредишься головой
и лезешь с лёгкостью на стены,
на лживый мир махнув рукой.
Мне ни за что не примириться
с укладом жизни, где (му-удры!)
сплошь образины, морды в лицах
диктуют правила игры!
 

«Приметы уходящей жизни…»

 
Приметы уходящей жизни:
резная мебель,
абажур,
бордовой скатерти велюр,
«А ну-ка, солнце, ярче брызни», –
под мудрый ленинский прищур,
прощальный книксен дешевизне
и змейкой путаный аллюр –
укор звереющей отчизне
 

«Людей мне видеть тяжело…»

 
Людей мне видеть тяжело
и больно,
слышать – тяжелее…
Как прежде с ними мне жилось?
Я их любил,
теперь жалею
 

«всё ишь ты да поди ж ты…»

 
всё ишь ты да поди ж ты
оставь дабожемой
уже вполне погибший
хотя ещё живой
не вспомнить и однажды
а что такое смех
и что мне было важным
и как же жалко всех
погасшего не трогай
пустой на четверых
кремниста путь-дорога
до судной до поры
э-эх жисть моя житуха
сплошная кутерьма
проруха на прорухе
не свет ещё не тьма
 

Обычное дело

 
И спорить не стоит,
по факту – всё так:
среди
испытуемых жизнью людей
несчастные люди
заводят собак,
счастливые люди
рожают детей…
 
 
Обычное дело,
такое бывает:
печально –
собак в городах прибывает!
 

«Бедные детки, бедные…»

 
Бедные детки, бедные…
Угораздит же их родиться
от папашки – козла зловредного,
да у мамки – густой тупицы.
Мучиться в жизни, мучиться
уготовила им судьбина:
то – усатая баба-ключница,
то – вертлявая Коломбина…
Бедные детки, бедные!
 

«А жисть такая… растакая…»

 
А жисть такая… растакая!
Пытает кажный день на прочность,
под нос мурлыча: «Я така-ая –
я хороша и непорочна».
 
 
Ловлю на выдохе злой возглас –
гневить негоже бранью небо! –
и выхожу в открытый космос
купить горючее и хлеба…
 
 
Моя стипендия на старость
едва пришла – уже икает,
но разум мой смиряет ярость,
кивая мне: она така-ая!
 

Отчуждение

 
Перемогаясь в нищете,
ты не считаешь дни,
недели…
какие-то совсем не те
высоты стали в самом деле.
Твой ум пытлив,
но едок нрав —
во всём идёшь до самой сути,
сойдёшь с ума
и будешь прав,
что люди большей частью суки!
Мир стал чужим тебе,
ему
и ты чужой уже вне стаи,
едва бытуешь
наяву,
но до сих пор
во снах летаешь
 

«Старость кому-то награда…»

«Непонятно, а кто они —

те, кому умирать не больно?»

Виктор Коркия

 
Старость кому-то награда,
ну-у, а кому – заточенье…
Господи, дурня порадуй:
не обрекай на мученье!
Дурень – хороший и музам
давний и добрый приятель,
быть не желает обузой –
топит себя в дистилляте.
Грешен! Ни больше, ни меньше…
сумрачен и тревожен;
слишком охочий до женщин,
он не исполнил, что должен!
Тащит его по теченью
в омут глухого забвенья,
дурень мычит:
без-му-че-ний,
не-мо-щи,
бо-ли…
мгновенно!
 

«Ещё надеюсь – счастье есть…»

 
Ещё надеюсь – счастье есть,
но не в Москве,
вдали-и за МКАДом!..
Там выживают вера, честь,
там от души друг другу рады!
Там русский дух не развращён
пока ещё,
пока ещё…
 

«Я привыкаю к одиночеству…»

 
Я привыкаю к одиночеству,
а одиночество ко мне,
оно зовёт меня по отчеству
и зазывает в сад камней,
где будто бы свободу полную
и мудрость обрету, ещё –
где никогда не будет больно мне,
прощу и буду сам прощён;
избавлюсь там и от сумятицы
невнятной жизни (шут бы с ней)…
Среди сухой воды приладиться
смогу к триадам из камней
 

Бес полуденный[1]1
  Уныние, «всепоражающая смерть».


[Закрыть]

«Я, ахнув, рухнул в сумрак хмурый».

А. Белый

 
Уныния омут
без дна и покрышки,
в нём демоны стонут
без передышки;
мелодией нежной –
приманка сирен! –
морочат надеждой
на сладостный плен…
 
 
В напрасных сраженьях,
в мытарствах – к погосту, –
своё отторжение
чувствуя остро,
нано́сное – с плеч, и
(утрат не жалей!)
должно же стать легче?!
А-а – всё тяжелей…
 

...

конец ознакомительного фрагмента