Текст книги "ПИКЕ"

Александр Лазарев
Пике

© Лазарев А.А., 2022

* * *

Использованы репродукции из свободного доступа почитаемых мной авторов: великого Николая Фешина и прекрасного скульптора Анны Голубкиной с целью привлечения внимания к их творчеству.

Лицевая сторона обложки:

«Падающие звёзды» предположительно Жана-Франсуа Милле.

С благодарностью Андрею Синяеву за поддержку и долгие годы участия в моей судьбе!

От автора

В свою четвёртую книгу – книгу стихов —

отобрал те произведения,

что точнее отображают моё восприятие

и понимание текущей жизни.

В целом более трезвое,

нежели в юности или зрелости.

Но к такому постижению

я, увы, пришёл слишком поздно,

и случилось оно

со-овсем не просто так…

Сожалею, но

изменить и выправить уже что-либо

в судьбе своей не успеваю

и делюсь с тобой, читатель,

делюсь в надежде – тебе удастся!

Удастся прозреть вовремя.

Не прерываю свою

нескончаемую песнь про «жисть»,

в которой совсем нет места

совершенно чуждым мне пышному «штилю»

и красивостям с витиеватостью.

Нет непроизносимых в принципе мною слов

типа «чарующий», «багряный» и «горний»,

нет «зауми» и сиропа, восторгов и муцина,

нет всего этого в моих стихах —

есть горечь и кручина…

Настало время скорби и тревоги —

неизбежный этап жизни

мыслящего быстроглазого человека,

порой излишне горячего и…

уязвимого, ранимого самоеда

с необоримым отвращением

к ненасыщаемым и безучастным

соплеменникам, жадно пожирающим мир.

Человека, для которого полупустой стакан —

почти катастрофа!

С утраченными иллюзиями

всё острей ощущаешь

извечную несправедливость

мироустройства от человеков.

Прошло и кануло время

невинных удивлений и радости жизни,

пришла пора

одинокого и унизительного выживания.

И поразительно, как же к месту оказалась

десятилетней выдержки строфа

неведомого поэта:

 
«Не вспомнить и однажды,
а что такое смех
и что мне было важным,
и… как же жалко всех!»
 

А эпиграфом для всей книги пусть будет:

 
«Так устроено сердце моё,
и не я моё сердце устроил…»
 
 
Денис Новиков
 

«Давно восторгов не осталось…»

 
Давно восторгов не осталось
в душе, – смятение и боль
с тех пор, когда во мне скончалась
моя последняя любовь
 

«Заложил и не выкупил крылья…»

 
Заложил и не выкупил крылья,
Буцефала по дури загнал.
Мне пожалованные дары я
Затерял, затрепал, заканал.
 
 
Заповедное вверил сороке
И к молве пучеглазой заслал,
Вспять по выщербленной дороге
Не спеша понукаю осла.
 
 
Завожу дребезжащие песни
Обо всём, что изведал в пути,
И с ушастого друга не слезть мне,
И со стёжки своей не сойти
 

Смятённое

 
Вроде бы всё как обычно,
а не спокойно – тревожно,
многое стало привычным,
то, что вообще невозможно.
Смех не таким стал, как прежде,
радость – как будто хмельная,
что-то случилось с надеждой,
с верой, любовью…
Не знаю!
То, чем гордились когда-то,
стало разменной монетой;
бледные люди заката
знать не желают рассвета
 

«Не посещаемый музей…»

 
Не посещаемый музей,
а за душой – кусочек солнца…
И оказалось – нет друзей,
а так: старинные знакомцы.
Где каждый в собственном соку
решает, рулит, выверяет…
одну и ту же «высоту»
с упорством дятла покоряет.
Во что-то верящим ещё
собратьям, рвущимся к раздаче,
я не судья, я просто шёл
вне поля зрения удачи.
Едва в узде себя держу
во времени, под жизни прессом,
почти расплющенным лежу,
и мир вокруг – неинтересен.
Вдруг оказаться взаперти
с трудом отлаженного быта,
как прихотливо ни крути –
а лучшее уже всё было
 

«Когда всему познаешь цену…»

 
Когда всему познаешь цену,
то повредишься головой
и лезешь с лёгкостью на стены,
на лживый мир махнув рукой.
Мне ни за что не примириться
с укладом жизни, где (му-удры!)
сплошь образины, морды в лицах
диктуют правила игры!
 

«Приметы уходящей жизни…»

 
Приметы уходящей жизни:
резная мебель,
абажур,
бордовой скатерти велюр,
«А ну-ка, солнце, ярче брызни», –
под мудрый ленинский прищур,
прощальный книксен дешевизне
и змейкой путаный аллюр –
укор звереющей отчизне
 

«Людей мне видеть тяжело…»

 
Людей мне видеть тяжело
и больно,
слышать – тяжелее…
Как прежде с ними мне жилось?
Я их любил,
теперь жалею
 

«всё ишь ты да поди ж ты…»

 
всё ишь ты да поди ж ты
оставь дабожемой
уже вполне погибший
хотя ещё живой
не вспомнить и однажды
а что такое смех
и что мне было важным
и как же жалко всех
погасшего не трогай
пустой на четверых
кремниста путь-дорога
до судной до поры
э-эх жисть моя житуха
сплошная кутерьма
проруха на прорухе
не свет ещё не тьма
 

Обычное дело

 
И спорить не стоит,
по факту – всё так:
среди
испытуемых жизнью людей
несчастные люди
заводят собак,
счастливые люди
рожают детей…
 
 
Обычное дело,
такое бывает:
печально –
собак в городах прибывает!
 

«Бедные детки, бедные…»

 
Бедные детки, бедные…
Угораздит же их родиться
от папашки – козла зловредного,
да у мамки – густой тупицы.
Мучиться в жизни, мучиться
уготовила им судьбина:
то – усатая баба-ключница,
то – вертлявая Коломбина…
Бедные детки, бедные!
 

«А жисть такая… растакая…»

 
А жисть такая… растакая!
Пытает кажный день на прочность,
под нос мурлыча: «Я така-ая –
я хороша и непорочна».
 
 
Ловлю на выдохе злой возглас –
гневить негоже бранью небо! –
и выхожу в открытый космос
купить горючее и хлеба…
 
 
Моя стипендия на старость
едва пришла – уже икает,
но разум мой смиряет ярость,
кивая мне: она така-ая!
 

Отчуждение

 
Перемогаясь в нищете,
ты не считаешь дни,
недели…
какие-то совсем не те
высоты стали в самом деле.
Твой ум пытлив,
но едок нрав —
во всём идёшь до самой сути,
сойдёшь с ума
и будешь прав,
что люди большей частью суки!
Мир стал чужим тебе,
ему
и ты чужой уже вне стаи,
едва бытуешь
наяву,
но до сих пор
во снах летаешь
 

«Старость кому-то награда…»

«Непонятно, а кто они —

те, кому умирать не больно?»

Виктор Коркия

 
Старость кому-то награда,
ну-у, а кому – заточенье…
Господи, дурня порадуй:
не обрекай на мученье!
Дурень – хороший и музам
давний и добрый приятель,
быть не желает обузой –
топит себя в дистилляте.
Грешен! Ни больше, ни меньше…
сумрачен и тревожен;
слишком охочий до женщин,
он не исполнил, что должен!
Тащит его по теченью
в омут глухого забвенья,
дурень мычит:
без-му-че-ний,
не-мо-щи,
бо-ли…
мгновенно!
 

«Ещё надеюсь – счастье есть…»

 
Ещё надеюсь – счастье есть,
но не в Москве,
вдали-и за МКАДом!..
Там выживают вера, честь,
там от души друг другу рады!
Там русский дух не развращён
пока ещё,
пока ещё…
 

«Я привыкаю к одиночеству…»

 
Я привыкаю к одиночеству,
а одиночество ко мне,
оно зовёт меня по отчеству
и зазывает в сад камней,
где будто бы свободу полную
и мудрость обрету, ещё –
где никогда не будет больно мне,
прощу и буду сам прощён;
избавлюсь там и от сумятицы
невнятной жизни (шут бы с ней)…
Среди сухой воды приладиться
смогу к триадам из камней
 

Бес полуденный[1]1
  Уныние, «всепоражающая смерть».


[Закрыть]

«Я, ахнув, рухнул в сумрак хмурый».

А. Белый

 
Уныния омут
без дна и покрышки,
в нём демоны стонут
без передышки;
мелодией нежной –
приманка сирен! –
морочат надеждой
на сладостный плен…
 
 
В напрасных сраженьях,
в мытарствах – к погосту, –
своё отторжение
чувствуя остро,
нано́сное – с плеч, и
(утрат не жалей!)
должно же стать легче?!
А-а – всё тяжелей…
 

«Немела Вечность на кресте…»

 
Немела Вечность на кресте,
густело время, замер анкер…
Мне бес шептал о доброте,
хлестал крылом, как плетью, ангел…
Явилась Истина на миг,
тьму отворила вспышкой света.
Но я ослеп и не постиг,
и не сумел найти ответа…
 

Пророк

 
Кто он бледный безутешный?
Видно – ясный, хоть помят!
Только вот для жизни здешней
больно нежен… да наряд?!
Не из нашей простокваши –
мреет, мечется, мычит,
сотрясается от кашля
и лопочет – чьи вы, чьи…
 
 
На трибуну взгромоздиться?!
Тайны мира рассказать?
Загляни в пустые лица
и погасшие глаза…
Засосёт беды воронка,
много вас бродило тут,
отойди, пророк, в сторонку,
ненароком зашибут.
 
 
Вяжем сами «мёртвый» узел,
не распутать – разрубить,
здесь, признаться, даже музы
и продажны и грубы.
Проходи пророк скорее,
поспешай уже, не вой,
милосердней и добрее
станем…
Позже…
Брысь домой!
 

«Ох, сколько ж их было…»

 
Ох, сколько ж их было –
святых между нами?!
Пытали огнём их,
топтали, пинали,
язвили жестоко,
взашей прогоняли,
а скольких убили?!
Едва ли считали…
 
 
Юродивых мы не со зла зачищали:
от гнёта догляда их мы защищались…
свою отстояли свободу без края –
мы сами себе устроители рая!
 
 
К чертям предрассудки –
без тени сомненья!
На Страшном суде
не обрящем спасенья?!
Смешно даже думать
об этой химере,
узнаем поздней –
воздаётся ль по вере…
 

Край

 
Что-то тикает в утробе –
ни в починку, ни на взлёт…
видно, это и угробит,
в три погибели согнёт.
Мне б успеть перекреститься
с переходом в мир иной,
приходи ко мне проститься,
друг сердешный, дорогой.
Приходи и выпьем водки,
сможем видеться во снах,
увлекательная ходка
ждёт меня на этих днях.
Не встречались мы изрядно:
то – дела, то – недосуг,
первым вышло мне –
нарядным!
Запевай, го-они тоску
 

«Тает время…»

 
Тает время:
то на месте,
то несётся лихо вскачь…
Козырь мой сегодня крести!
Хочешь – смейся,
хочешь – плачь.
Время – Лихо?
Маха Гуру?![2]2
  Маха гуру – великий учитель.


[Закрыть]
Нерадивый ученик –
промотал немало сдуру,
но не вовсе я поник…
 
 
Чёрный ворон,
мне не каркай!
Nevermore не мой предел,
не шельмуй краплёной картой –
я очнулся и прозрел,
и взобью ещё сметану,
а случится – маслице…
Обязательно восстану
на субботу в пятницу
 

«Всё чаще сплю…»

 
Всё чаще сплю,
всё дольше сплю –
совсем иная жизнь во снах:
там я любим,
и я люблю,
там бесконечная весна…
Как прежде:
мать, отец и брат –
там за одним столом
одни…
Всё там, чему я был бы рад,
и оттого душа саднит;
явь извращённая взасос
глумливо сушит мой ручей
и керамбитом[3]3
  Кошмарный нож!


[Закрыть]в бок вопрос:
мне просыпаться-то зачем?
 

Побег

 
И всё родней
дурман-страна:
в ней гуще чудо,
слаще ужас,
в ней жизнь – на выбор,
и не одна…
ты в ней любим
и детям нужен!
Но в крайний раз –
последний раз –
явь растворится
ни за грош вся,
ныряя глубже
в Марди Грасс[4]4
  Здесь: карнавал праздника конопли.


[Закрыть],
сожжёшь мосты и…
не вернёшься.
 

Бражные

 
Не избежать своих двухсот,
увы мне, и сегодня:
мир падших с неземных высот
для счастья непригоден!
И только с тем, чтоб течь не дать,
но следовать по курсу –
необходимо принимать
по гамбургскому вкусу…
Когда всё рушится вокруг,
спасительное зелье –
кому приют, кому недуг,
мне – горькое веселье
 

* * *

 
Был на распутье: пить, не пить –
с утра сомненьями запружен…
Напьюсь, пожалуй, – легче жить
и легче вымирать
ненужным!
По стеночке, по стеночке,
как курочка по семечкам,
бредёшь себе, шатаясь,
но всё-таки идёшь,
не ты, а мир качается,
и стенка не кончается,
и шо?
Да веришь истово,
что ты не упадёшь
 

* * *

 
Вот и вечер.
Пора… заслужил.
За него… за неё…
и за нас…
 
 
Жаль, что печень
одна на всю жизнь –
хорошо бы ещё
про запас!
 
 
В бою с зелёным змием падал,
но поднимался снова в бой:
де, одолею злого гада –
за всех пожертвую собой!
 

* * *

 
Соломки постелил бы загодя,
когда был пьян до изумления
и шёл на бреющем, зигзагами
с разбитым центром управления
 

* * *

 
Сердце ноет,
Саня стонет,
молит Господа: спаси-и!
– Шо, опять напился, што ли?
Шанс последний доброй воли –
на! но больше не проси…
Случится!
Поздно или рано,
достанет мне настырности:
ещё грамм триста до нирваны,
до святости – четыреста!
 

* * *

 
Плывёшь на парах алкоголя,
и пухом вокруг облака,
а небо родное такое,
как реченька молока.
Бездушную города тушу
корёжит в злобе́ под тобой,
а ты улыбнёшься, и кукиш
ему – невесомой рукой
 

«То, что дорого мне…»

 
То, что дорого мне,
будет странно другим,
будет странно и чуждо
даже детям моим…
Через сорок ли дней
или несколько лет
приберутся в квартире,
мой выметут след.
 

«Студёный ветер…»

 
Студёный ветер
со всех сторон,
я не заметил,
как был здоров,
и не заметил,
что пронеслась…
Плачу́ по смете:
жизнь удалась.
Постыло пусто
не стало вдруг –
ничто так просто
не сходит с рук,
в нечистом поле
торчу, как перс,
играю с болью
на интерес.
 
 
Студёный ветер
со всех сторон…
И я был светел,
непокорён.
 

«Кто в человека вызревает…»

 
Кто в человека вызревает –
вовеки в песне остаётся…
Я по крупицам прозреваю,
мне кровью это достаётся,
и сожалею – на излёте,
на посошке…
Хватило б силы!
Смятенья полон:
мне в цейтноте
не плодоносить…
Доцвести бы!
 

«Сродства к живущим чувствую…»

 
Сродства к живущим чувствую
на крошечку, на грошик.
Смиряюсь и не буйствую…
А был мой путь хорошим!
Я не был жизни баловнем,
тащил большую ношу…
Хотя всё было мало мне –
хотелось много больше!
 

Предназначенное

 
Бесстрастно,
с фатумом не споря,
не понося свою юдоль,
носить в себе
чужое горе,
копить в себе
чужую боль, –
не выставляя за заслуги,
хранить заветное в себе:
людские корчевать недуги
с благоволения небес
 

У предела

Прожитое – возня,

без тепла прогорел,

слишком мало познал,

слишком поздно прозрел,

опоздал, опоздал,

о пустом я радел,

опустела казна,

слишком близок предел,

отгулял, отдурил,

беспредельно устал,

перед высшим жюри

я пока не предстал

и предстану как должно,

отвечу: суди,

но собратьев ничтожных

я всё же любил…

Исход

И. И. Шкляревскому

 
Когда
всего-то и осталось –
одна
бездонная усталость
и в голове сплошной туман,
но видишь –
мир сошёл с ума…
Бездумно
бездны на краю
покорно
предстоишь в строю,
взыскуя алчешь в небеси:
помилуй, хосподи, спаси-и-и!..
 
 
Да поздно…
небо холодно и звёздно[5]5
  Строка, подаренная И. Шкляревским за неделю до кончины. Не убеждён, что нужна, но не поставить не мог!


[Закрыть]
 

«Я дышу, дышу как рыба…»

 
Я дышу, дышу как рыба
на рыбацком берегу –
так же мелко, часто, ибо
надышаться не могу…
Так же мучаюсь беззвучно,
отлучённый от Реки…
Добивай, рыбак, не мучай –
режь скорее плавники
 

«В небесах горит лампада…»

 
В небесах горит лампада –
капля света в мари чада
от Земли…
и в ус не дуя,
где ликуют обалдуи,
не печалясь, что увечны,
что совсем не человечны;
колобродят, мутят воду,
делят жён, гнобят природу…
А за жирную судьбину
продают Отца и Сына!
 
 
Исстари до сей поры
дребездят: я – царь горы!
 

Горькое

 
Скоро и на взлёт –
износилось тело,
а душа поёт,
как и прежде пела,
но уже сильней
и проникновенней…
Тяжко с телом ей
управляться бренным,
тесно стало ей
в сумрачной темнице,
рвётся ввысь за ней
полететь бы птицей
и вернуть назад –
упущений столько!
Удержать нельзя,
расставаться – горько
 

Побудка

 
Терпения боль на пределе
и мрак дозревает в ночи…
Не все ещё трубы пропели –
кричи, Джельсомино, кричи!
Венец постижения – мука, –
острей чилибухи[6]6
  Очень горький рвотный корень.


[Закрыть]горчит:
крошится людская порука –
кричи, Джельсомино…
Кричи-и!
 

Удел

 
Такой достался мне удел:
я делал сотни разных дел,
а в главном и не преуспел,
но жить старался честно.
 
 
И честь свою не замарал,
я оплатил свой ад и рай,
но прежде чем рвануть за край
и полететь отвесно,
 
 
скажу самой я смерти: Смерть,
прибрать меня сейчас не сметь,
мне важно песнь свою допеть,
так не ломай же песню!
 
 
И-и-и… затяну про свой удел,
про то, как делал что хотел,
а то, что должен, – не успел!
И с тем останусь не у дел…
Конечно, только если
 

«Петухи зарю пропели…»

 
Петухи зарю пропели –
время вышло, заметает
на постой в родные кельи
нежить?.. или рать святая?
 
 
Зацеплюсь двумя руками
я за небо с облаками,
за зубцы верхушек елей
из последних… на пределе!
 
 
С благодарностью склонюсь я
над многострадальной Русью,
поспешая на границе
с этим светом примириться!
 

Самосуд

 
Ты, понятно, не согласен –
тешит тело жизни зуд,
искру божию загасят,
пригласят тебя на Суд…
 
 
Вспомнишь путь свой за мгновенье,
задохнёшься от стыда
за метанья и сомненья,
за напрасные года,
за зигзаги, нос по ветру,
небрежение к дарам,
что Отец Небесный щедро
положил к твоим ногам…
 
 
А пока твой час не пробил –
сам себя…
за всё…
попробуй
 

«Безупречным вопреки…»

 
Безупречным вопреки,
вопреки врагам
скину тело у Реки,
расчехлю рога,
сигаретку засмолю,
запалю костёр,
кровь остатнюю солью,
обозрю простор,
помяну былую страсть,
улыбнусь светло,
не зазорно так пропасть,
время истекло,
ни своим не свой вполне
ни чужой чужим…
Человеком было мне –
лучше, чем святым!
 

«Спой мне песню, Кукабарра…»

 
Спой мне песню, Кукабарра[7]7
  Хищная птица. Австралийский «хохотун» с «пением», походящим на вопли и хохот человека. Считается: смех птицы приносит удачу и новый день.


[Закрыть],
пой, мне всё равно о чём…
слишком быстро стал я старым
и остался не при чём.
О любви чирикай вечной
и о дружбе вековой,
и о тех, кто покалечен жизнью, –
пой мне птичка, пой!
О былых победах пой мне,
благодарности людской,
может быть чего и вспомню,
не молчи за упокой!
Призывай начало дня и
начинай же,
не вздыхай…
Хоть ещё денёк, родная!
– Ох-уи-хы-ха-ха-ха-а-а
 

К жизни
(моя мантра)

 
За всё,
дарованное Спасом,
с небытием борьбу начни:
освой «шмеля» – на контрабасе,[8]8
  Хотел поставить октобас… да не смог:-)!


[Закрыть]
сто тысяч книг ещё прочти!
Подобно Пиндару пой гимны
живому
и отхлынет боль,
начни!
Творящий не погибнет –
случится новая любовь!
Воскликни
с юной страсти пылом,
встречая новую зарю:
благодарю
за всё что было,
за всё, что есть –
благодарю!