Текст книги "Подлинная история Дракулы"

– Думаешь, ничего нельзя?

– Нечисть отдыхает… – «утешил» Липрандин

Дракула неожиданно взялся философствовать:

– Жизнь в XXI веке оставила нам только один выбор, и никаких других альтернатив: или стать чудовищем, как я, или безработным самоубийцей, которого, как блохи падаль, оставляют друзья и женщины… Ты знаешь третий вариант?! Назови, если знаешь! Чудовище, которого все боятся, или бомж, которого все чураются…

– Я хочу, Влад, чтобы ты отпустил девушек… – свёл диктатора с небес на землю Липрандин. А внутренне – поразился дьявольской проницательности этого беса…

– А то что?! – оскалился вурдалак – Убьёшь меня… опять?!

– Зачем они тебе? Я здесь, и что обещал – сделаю…

– Так и они пока здесь… Сделаешь, что обещал – отдам. Да и почему ты решил, что им в гостях у Цепеша цепи?! А может, они ещё и не захотят уезжать?!

И с умилительным хлебосольством пододвинул по гладкой до предельно мягкого скольжения полировке гостю tokány: нежнейшее рагу из свинины, говядины, птицы, крольчатины, томлёное в собственном соку с помидорами, луком и перцем.

– Это особый рецепт, Лёша, мой рецепт, тает во рту – обязательно попробуй! – советовал Цепеш. – Потом запей купажным красным вином, и докуси брынзой… И тебе тоже, как и твоим девочкам – он издевательски, клоунски сюсюкал – не захочется покидать старого, доброго Влада Дракулу…

***

Чудовище, отражавшееся в зеркальной полировке цвета сырого мяса, при свечах – не лгало, по крайней мере, по поводу одной из девушек. Трудно сказать, что именно, ещё труднее – как и почему – но с бедовой и отвязной Яной Ишимцевой у них что-то вышло, причём обоюдоостро.

Вначале Янка думала только об одном: сбежать любой ценой, по возможности спасая школьную подругу, с её милости вляпавшуюся в такой кошмар. Отдавалась тому, кто её пленил – изощрённо, но вынужденно, и потому всё равно холодно. Как и бесчисленные проститутки его постоянно обновляемого гарема…

Но так уж совпало, что у Влада была назначена королевская дикая охота, и он – по непонятной прихоти – взял Яну с собой, выделив ей горячего жеребца из своих конюшен. Мол, пусть дурочка покатается с высшим обществом, чтобы было потом чего вспомнить на помойке её серой, унылой жизни обычного человека…

Руководил охотой один из подручных Влада – полугрузин – полутатарин с крымскими корнями, Шалва Шахмад. Как в лучших фильмах, кавалькада аристократии углубилась по специальной просеке в личный заповедник Дракулы, недалеко от его замка, в ароматную, на холодке чуть курящую дыханием прель и прелесть вековых буковых рощ.

Здесь росли буки-великаны из трансильванских сказок, которые, прежде чем попасть в загребущие лапы Влада Цепеша – сумели затаится от топоров в первозданном виде, благодаря многочисленным крутым скалистым склонам особого распадка местности. Среди них попадались и стволы, которым выпало жить больше 500 лет, помнившие ещё османские нашествия…

Старые, первобытные, девственные леса жили и умирали своей судьбой, чураясь всего суетно-человеческого, обрастая в положенный срок самыми разными и живописными грибами и мхами на поваленных колодах. Кое-где по коре мелькала редкостная, почти уже вымершая на планете, огненная саламандра, будто сполох холодного пламени.

Над головой всадников колыхались высокоствольные своды, здесь для Дракулы разводили оленей и косуль, а сами по себе завелись зайцы, кабаны, ежи, сурки, лесные коты, немыслимое количество птиц. Буковые ряды разреживали ещё более благородные и старые кошенильные, каменные и обычные дубы. Но и сами буки гляделись шикарно: собрание растительных патриархов, нетронутых человеческой рукой – они были раскидисты и тенисты, сплетались в своды классической, европейской сказки…

– И это всё твоё? – невольно вырвалось у невольной гостьи Дракулы.

– На тысячи вёрст во все стороны – один хозяин… – хвастливо подтвердил приватизатор Дакии.

Это само по себе пугало – а то, что случилось в старательно оформленной декораторами «чащобе» букового парка, напугало Яну ещё сильнее.

Со смехом и трансильванскими прибаутками челядь Дракулы выследила в подлеске кроликом затаившегося там, и пытавшегося слиться с местностью чужака.

Вытолкали они перед Дракулой крестьянского напуганного старика, словно бы подбадривая друг друга однотипными гортанными выкриками:

– Браконьер!

– Хозяин, браконьера поймали!

– Вот он, браконьерская față…

– Față по нашему – «рожа» – галантно, привстав в стременах, объяснил Яне Ишимцевой Дракула – фата невесты означает «невестину морду»…

Старый воришка хозяйских благородных лесов не впервые попадался в силки егерям Влада.

– О! Да это же полоумный Мирче Деалиде! – улыбнулся Шалва Шахмад – Он тронутый, domnule! У него сын хотел продать почку, чтобы выручить немного денег, как все эти деревенские сâmpia… Попал к немецким трансплантологам, а они ребята хозяйственные… Раз уж потратились на наркоз при операции – заодно вместе с почкой и всё остальное из дурня выпотрошили…

Шалва Шахмад хохотал так, будто рассказал смешной анекдот. Отхохотавшись, закончил сухо:

– С тех пор старый Мирче совсем стал nebun, и постоянно пролезает в ваш заповедник, domnule, потому что все тропинки тут знает, лучше чем свои пять пальцев. Он браконьерит, но мы его раньше отпускали, Влад Георгиевич, потому что он nebun…

– Думаешь, чокнутые полезнее, чем здоровые?! – зло оскалился Дракула. – К чему чокнутым такие привилегии, а, Шалва?!

Страшный татаро-грузин не нашёлся, что ответить господину.

– Я думаю, что безумие – не повод продлять жизнь! – изрёк Влад с таким видом, будто порождает афоризм под запись биографам. – А совсем наоборот…

И привычным жестом щёлкнул карабином привязей, спуская альпийских волков, служивших ему вместо охотничьих собак.

Яна смотрела на всю эту сцену, больше напоминавшую театральную постановку в дурдоме, нежели жизнь. И не верила своим глазам. Что вообще происходит? О чём они говорят?! Ведь альпийские волки сейчас растерзают затрапезного жалкого старика-браконьера…

– Ждите меня здесь! – приказал Цепеш своим прихлебателям – Я сам загоню эту свинью!

И все охотники засмеялись. И только Яна, не распространяя приказ на себя, поскакала вослед волчьей своре и Дракуле надеясь как-то, сама не зная как, предотвратить безобразную и омерзительную расправу…

Как ни странно, Влад одобрил её, видя рядом и сбоку на взмыленном жеребце. Старик Мирче убегал от волков, и в итоге забрался на невысокую, но почти отвесную скалу посреди лесной опушки. Там тявкающие гончими пастями четырёхногие преследователи не могли его достать, и толклись внизу, надеясь, что он, быть может, сам к ним свалится…

Влад и сам скалился волчьим ощером, даром, что двуногий. Спешиваясь, легко, даже как будто помолодев, спрыгивая с седла – упивался ситуацией.

Яна – тоже слезая со своего коня – одновременно думала, как это всё ужасно, и как это невозможно, немыслимо, и, конечно же, это сон, просто кошмарный сон… Ибо такого не может быть – но вот оно, есть. А его не может… А оно… Вот…

Влад, посверкивая наркотическим отливом в сумасшедше-бликующих глазах с расширенными зрачками садиста, снял с плеча своё охотничье ружьё, и, делая вид, что шутит – прицелился в старика, нелепо и неустойчиво балансировавшего на скальном карнизе.

– Влад, умоляю… – шептала, думая, что кричит, Яна Ишимцева, удерживая под узду нетвёрдо танцующего, длинноногого скакуна. – Не надо… Он же старик… Он – живой человек… Не надо… Опусти стволы…

Но эти бабьи причеты только сильнее возбуждали выродка.

– Вот так! – хохотал он восторженно и пьяно – А ты думала приватизация – это о чём?! О кирпичах? О заборах? Это о мясе, о человечине! Это когда идёшь жаловаться в полицию – а начальник полиции назначен теми, на кого жалуешься! Идёшь в прокуратуру – а прокурор назначен теми, на кого жалуешься! Идёшь в суд, а судья назначен тем, на кого жалуешься! И куда бы ты, мясо, ни пришло – они везде хозяева! Неужели, говорят, ты, ушлёпок, думал, что можно забрать в собственность все гайки, все болты – и не забрать себе в руку жизни человеческие?!

– Влад, я прошу тебя… Отпусти его… Я всё сделаю для тебя, только отпусти – бормотала Яна, и выражение её глаз было такое, что она тоже казалась «тронутой» вполне гармонируя с этой компанией из психбольницы.

Но Цепеш уже не смотрел на наложницу. Крупно и жадно забирая воздух чувственно и приторно раздувавшимися ноздрями, он готовился пополнить свой список душегубства ещё одним трупом, бессмысленным и случайным, «шуточным».

– Моё ружьё – кричал старику на утёсе Влад задорно, как будто перекликался с соседом по дачному участку – Beretta SPORT, стоит пятьдесят тысяч долларов!

Он потрясал, ковбойским жестом из вестернов, этим легендарным ружьём миллионеров из холоднокатаной стали, у которого пистолетный приклад и затылок обработаны из лучшей древесины грецкого ореха. И «щёки» двустволки сверкали на холодном солнце серебром и изящными охотничьими миниатюрами ручной гравировки.

– Во сколько это ружьё дороже твоей никчёмной жизни, Мирче-vecinul77
  Румынск. «сосед», «приятель».


[Закрыть], а? В десять раз? Или во все сто?! Зачем ты залез в мой заповедник, старый козёл? Умрёшь в шутку, за дежябэ88
  Румынск., «бесплатно, понапрасну».


[Закрыть]…

– Ты плохой! – кричал с утёса слабоумный старик в отороченной овчиной гуцульской безрукавке – Стрелок, ты плохой человек!

– Я стрелок плохой?! – по-своему услышал диктатор-наркоман. Это обвинение показалось ему забавным, и он хохотал, повторяя между выстрелами:

– Да! Я плохой стрелок! Видишь, промазал, Мирче!

Грохнул выстрел со второго ствола, Влад сделал клоунское выражение лица, и посетовал шутовским тоном:

– Видишь, опять промазал!

Старик на скале при каждом выстреле насмешника сжимался, прикрывал уши иссохшими ладонями, как будто больше всего боялся звука, а не пуль.

– Прекрати! – визжала Яна, обезумев от невероятной очевидности этой инфернальной игры, этого растянутого в скоморошество убийства деревенского дурака – Влад, я умоляю тебя, прекрати! Прекрати, я не могу больше…

Дракула-Цепеш был не из тех, кто реагирует на бабьи взвизги. Он деловито перезарядил свою «Беретту-спорт», и взялся за старую игру.

– Так, говоришь, я плохой стрелок?! – и вновь выстрел разорвал туман букового леса – И ведь прав ты, vecinul, я опять промазал…

На этом месте что-то сломалось и взорвалось внутри Ишимцевой, и она – сама от себя такого не ожидая, с диким кошачьим воплем ненависти вдруг прыгнула на изверга, ногтями расцарапывая ему лицо:

– Гад! Гад! Дьявол! Выродок!

Цепеш умелым жестом скрутил её руки, повалил на землю, подмял по себя, и вдруг, на самом пике отчаяния её беспомощности – стал целовать в губы жадными болезненными укусами. Приговаривая:

– А вот такой ты мне нравишься! Завела, кошка дикая! Давно так никакую не хотел…

И Яна – сама ничего в себе не понимая, миг назад готовая растерзать это исчадие ада – вдруг ответила ему неистовыми, разгорячёнными поцелуями. Так был спасён полоумный браконьер Мирче, к которому Дракула, с его мгновенно менявшимся настроением параноика охладел, забыв о его существовании. И так была «объезжена кобылка» – Яна вдруг из пленницы-рабыни превратилась в жаждущую господина, готовую всё отдать за близость к нему, ревнующую к нему распалённую самку…

– Ты знаешь… – сознался ей Цепеш несколько погодя, тоном, не скрывающим недоумения. – А я давно уже ни с кем так себя не чувствовал… Скольких баб перебрал – а такого удовольствия давно не помню…

4.

Когда Евгена Дрозова спрашивали о его профессии – он отвечал, обычно скромно потупив младенчески-лучистый взор: «Я решаю проблемы». Уже достаточно пожилой, с седоватыми висками, но ещё физически крепкий, Дрозов носил в кармане курносый револьвер с обмотанной «на счастье» изолентой рукоятью, небольшой «браунинг» в кобуре под штаниной, чуть повыше носка. Носил с собой кастет и электрошокер, а в багажнике своего чёрного внедорожника возил монтировку и бейсбольную биту.

Весь этот арсенал Евген считал «любительским» и «сувенирным», потому что главным образом его работа заключалась в опросах и аналитике нестандартной, как правило, проблемы клиента.

Официанта из закусочной, накаченного парня в фирменным фартуке поверх белой рубашки, зашедшего ему за спину, Евген саданул в очень чувствительную точку под ребро. И как раз в тот момент, когда официант занёс над его затылком бутылку дивина99
  Молдавский аналог коньяка


[Закрыть]. Ни мигом ранее, но и не позже.

– Раньше это было бы хулиганством, а потом – просто поздно… – объяснил, не оглядываясь на скрючившегося и посеревшего лицом злоумышленника Дрозов.

– У тебя, видать, глаза на затылке, bătrâne… – осклабилась бандитская рожа Шалвы Шахмада, ответственного за встречу «особого гостя». И лёгким наклоном головы велел лже-официанту убраться корчить гримасы боли уже в подсобке.

– Глаз на затылке у меня нет… – развёл руками «решала». – Но мускульную динамику передвижений читать наперёд умею…

– Значит, плох у меня помощник?

– Он не плох. Просто я хорош. Проверить решил, dragă?

– Ты уж не обессудь… – извинился Шалва – Раньше я с тобой не встречался.

– Твоё счастье… Люди обслуживают людей. Люди убивают людей. Если задуматься, и то и другое они делают ради денег. Иногда денег удобнее добиться услужливостью, а иногда проще убить… Можно сказать, я работник сферы услуг.

– Так ты, стало быть, тот самый Евген, который решает проблемы?

– У каждого – свои недостатки… – скромно потупился Дрозов.

– Охотиться на крупного зверя приходилось?

– Ты, dragă, поди имеешь в виду мелких зверей, вроде львов и носорогов? Самый крупный зверь – человек… А я охотился и на крупных, и на мелких…

Шахмад деловито, «каждое слово по существу», обрисовал всё, что сам недавно узнал про Змею-Дорогу, ленточного червя-хищника с гипнотическими способностями. Про возможное космическое происхождение личинок хищной дороги умолчал, потому что до конца это неизвестно, да и неважно.

– Возьмёшься, bătrâne?

– Берутся за один конец при онанизме! – осёк Дрозов – А эту тварь убить нужно, так ведь?

– Убьёшь?

– Тут, dragă, одно из двух: или я его, или он меня. Давай досье, посмотрю, как оно ползает…

– В смысле?

– Ну, я же сказал, что умею считывать мускульную динамику! Посмотрю географию его нападений, и вычислю, где он в следующий раз нападёт, ведь мозгов у него, как я понял, немного… Значит, его траектория предсказуема…

– Работал раньше с ленточными червями?

– Не довелось, но их повадки знаю…

– Откуда?

– На такой случай у меня есть «голова в кармане». Волшебник по имени «Интернет»…

***

– Я охотника пригласил! – откровенничал Влад Дракула, непостижимым образом вдруг сдружившийся с Липрандиным. – Убить эту гадину… Спец, опытный охотник, Дрозов, может, слыхал?! В 90-е он гремел…

– Опыт тут ни к чему – откровенностью за откровенность отплатил Алексей. – По этой части полезен разве что опыт космонавтов, или шумера, скончавшегося пять тысяч лет назад…

– Ну, знаешь… Общая подготовка тоже многое значит…

– Мне пофиг! – нагрубил Липрандин – Если охотник справится – ты меня и девушек отпустишь?

Дракула удивился, вздёрнул брови и развёл руками в жесте изумления:

– Если охотник справится, то вы-то тут при чём?!

– Ну, волноваться не буду – снова, уже привычно блефовал Лёша – Потому что шансов у охотника справится, без специальной подготовки, очень мало… Я о другом волнуюсь, Влад… Если не охотник, а я после него – лично, вот этими руками, ликвидирую тварь – ты ведь нас всё равно не отпустишь…

– Откуда ты знаешь?! – клоунничал упырь, делая вид, что его тайну полишинеля раскрыли «ой как нежданно» для него.

Липрандин прогуливался с правителем Дакии по бордовому резиновому терренкуру, отлитому из пружинистой резиновой крошки посреди замкового парка. Парк этот, закрытый и тщательно охраняемый, тем не менее славился своими прудами, утопающими в зелени деревьев, украшен арочными мостиками и голосист роскошными лебедями.

Лебедям стригли крылья, а некоторым не стригли. Эти были обречённые – когда они взлетали, Дракула на них тренировался в охотничьей меткости. Кое-где, пазухами, удивительный парк скрывал тенистые гроты, увитые плющом и хмелем…

У многих «людей Дракулы» тоже в этом году стали отрастать крылышки, как у жертвенных лебедей, с той только оговоркой, что лебеди, красивые, а эти – как с плаката про вред пьянства сошли! Такие крылышки росли, что вспорхнули бы и улетели подальше, на Мальдивы, на Ривьеру – если бы не боялись хозяйского выстрела в гузку…

Семеня виноватыми шажками по терренкуру тенистого парка, к Владу и Липрандину спешили марионеточный премьер Лафитник и такого же качества, пустой внутри, президент-бабочка, с фамилией Шемахаон.

– Мы подготовили, Влад Георгиевич… – протянули они бювар с бумагами внутри, опасаясь смотреть хозяину прямо в глаза. Бормотали, глотая окончания, сваливая один на другого:

– Тут…

– Вот…

– Мы на бланке, как положено… Корректора читали, визировали…

– Чего тут у вас? – нахмурился Дракула.

– Ваше письмо в Москву…

– Мне отойти? – тактично полупоклонился Лёша Липрандин.

– Да ладно – махнул Влад рукой с выражением «гори оно всё синим пламенем» – Чего уж теперь, какие секреты… То, что американцы меня «кидают», ты и так в курсе… Придумали мы вот в Москву написать, мол, возьми, царь «Всея» под высокую руку, останешься довольным, la naiba!

– Не пойдут они на это, Влад! – скептически сощурился Липрандин – Ты им тридцать лет гадил, а теперь ты токсичный актив… И республика твоя – кладбище, скажи спасибо американским советникам…

– Много ты понимаешь в политике! – сердито рявкнул Дракула, за десятилетия вытравивший из подданных всякий дух возражения. – Refugiat1010
  Румынск. – «Беглец, беженец, приживалка», тот, кто на чужих хлебах и на птичьих правах.


[Закрыть]…

– А они ещё возьмут и твоё письмо опубликуют! – подлил Липрандин масла в огонь хозяйского гнева – Чтобы свои не в меру чисты рученьки показать…

– Ну, мне-то что! – с эпилептоидными гримасами вдруг стал паясничать Дракула, в таком состоянии больше напоминавший Пеннивайза или Джокера – Ты ж меня убить обещался, мне уж, ваше превосходительство, чего терять-то?! Чего издаля смерти ждать, когда она рядышком ходит, парастасу мати1111
  Румынск. – то же самое, что в русском языке «твою мать!».


[Закрыть]…

Зло вырвал бювар из рук приспешников, в этой ситуации с их пригнутостью казавшихся особенно жалкими и ничтожными, откинул тяжёлую кожаную крышку, бегло прочитал бумагу в зажиме. Бормотал, читая отдельными, вырванными из контекста, фразами, и всхрапывая, как конь:

– Да, да… Пойдём на федерализацию… Передадим вам главную реку с берегами… Разгоню американское посольство… Полностью переориентирую республику на Москву… Паршиво, да, frați de arme1212
  Румынск. «братья по оружию».


[Закрыть], не так ли?! Но ведь вкусно! Что скажешь, Лёша, ты один тут честный человек, вкусно это для Москвы?!

– Вкусно было, пока не скушано и через задний проход не вышло… – зубоскалил наглец-Липрандин. И то: ему, самоубийце стесняться? Одна дорога, с этим миром уже распрощался, и даже расплевался.

– Дурак ты! – покачал головой Дракула, глядя на Лёшу даже с некоторой жалостью. – Вообще не думаешь, с кем разговариваешь…

Пока подписывал письмо и «равноценные копии» текста – балагурил:

– Мирон, ты расскажи ему, что я сделал с этой стервой, Аурикой…

– Надо ли?! – почтительно усомнился Лафитник – Ведь то под горячую руку, в сердцах…

– Сказал, значит, надо! Лёша свой парень, он поймёт! – и с мальчишеским озорством чудовище подмигнуло Липрандину.

– Значит… это… так… – мялся, будто помочиться приспичило, премьер – Была это служанка у Влада Георгиевича… Привлекательная такая, у Влада Георгиевича тонкий вкус на женщин…

– Я её иногда трахал! – огрубил эвфемизмы Лафитника нездорово выглядевший тиран-клоун.

– Она неделю назад подавала на завтрак скроб…

– Это у нас омлет так называют… – снова хвастливо влез Цепеш.

– И в омлете – покорно согласился Мирон Петшавич – Обнаружился её волос… Ну, Влад Георгиевич, оскорблённый таким к себе отношением…

– Да ладно, не заливай! – хихикнул Дракула с явным «акцентом дурдома» – Я просто прикалывался!

– …Достал зажигалку «зиппо» и поджёг ей волосы… И запретил гасить…

– Этим вы хотели меня удивить, demn Лафитник?! – осклабился Липрандин, принимая вызов. Как и положено лингвисту, играл словами: «demn», по-румынски – «достойный, уважаемый», но звучит почти как «demon», что в румынском и в русском языке означает одно и то же: бес, чёрт, нечистая сила…

– Если бы ваш Влад Георгиевич решил бы за завтраком теорему Ферма, я бы удивился… А тут – особенного-то на грош! Тридцать лет у власти, а ничему, кроме гнусных пакостей, не научился…

Лафитник и Шемахаон думали, что Дракула не сходя с места зарежет или подожжёт Алексея, как обычно. Но гнев Влада обрушился на них самих:

– Вон пошли! Не ваших ушей дело! Доставьте в Москву, лично Лавру, слышали?! Лично в руки Лавру, и объясните, что письмо сверхсекретное!

А когда пособники ушлёпали, шмыгая носами со страху – гораздо доброжелательнее заговорил с русским гостем:

– Я по таким, как ты, Алексей Петрович, скучаю… Своими же руками всех таких, как ты перевёл… А теперь вот скучно без них… Вроде и богатый у меня опыт, а одно скажу: американцам не служи, сколько бы не посулили… Они как дьявол – всегда обманут того, кто им душу продаёт… Точно тебе говорю, Влада Цепеша слово – они дьяволы!

– Сам ты дьявол! – огрызнулся Липрандин – Может, их и нет, никаких американцев…

– Ну как это?! – Влад выглядел опешившим.

– А вот так… Может, это такая психическая болезнь, ты, может, сам с собой разговариваешь, за себя и за них реплики подаёшь, и думаешь, что это американцы тебе сказали… Вот ты в Дакии сколько убил?

– Много, Лёша, много…

– А разорил, по миру пустил?

– Того больше.

– А они?

– Тут?

– Нет, блин, на Занзибаре!

– Тут они никого… Тут я всё делал, моими руками, câini1313
  Румынск., игра слов: одновременно и «суки», и «Каины».


[Закрыть], действовали… Они говорят – я делаю…

– А может, эти американцы – голоса у тебя в голове?!

Совсем огорошенный таким поворотом темы, Дракула сел на скамеечку со львами и трансильванскими копейщиками, очень реалистично отражёнными в чугунном литье станин.

– А может, и правда, голоса в моей голове?! Бесы, а?

Липрандин присел рядом, слушая насмешливо, но немного и сочувственно.

– Ты знаешь, кем была моя мама? – вдруг хныкнул Влад, как бывает у психов, моментально переключаясь на что-то совсем иное.

– Сказал бы, кем, раз такого сукина сына родила, но я её не знал, зачем зря оскорблять незнакомку…

– Мама моя работала в советском НИИ, они там клепали ЭВМ, думали создать «искусственный разум»… А она больная была, с детства больная, у неё вялотекущая шизофрения, но когда она поступала в НИИ, такого диагноза ещё не было… Он потом, при Брежневе, появился… У мамы приступы были, очень острой депрессии… Мама моя верующей была, знаешь, упёртой такой, истовой верующей – я за неё Бога и проклял… Она всю жизнь боялась, что искусственный интеллект, думающую машину создадут! Потому и изучала, лучшим специалистом в электронике была, чтобы доказать, что искусственный разум в принципе невозможен… Понимаешь?

– Не очень. Но если шизофрения, то…

– Не балагурь! – почти ласково попросил Дракула. – Она всю жизнь положила на то, чтобы доказать, что машина думать не может… Если машина будет думать, то значит, и мы машины, и Бога нет… И души у человека нет, одни слизистые транзисторы… И она так страстно это доказывала, что над ней шутили коллеги. Однажды очень жестоко подшутили. Один гад сочинил стихотворение, и вывел его через рулон в распечатку, как будто это компьютер стихи сочинил! А у мамы как раз был приступ депрессии, и тут вдруг – компьютер стал думать, стихи сочиняет, совсем, как люди… И моя мама повесилась…

– Из-за стихов машины?! – выпучил глаза Липрандин. Многого он ожидал от этой ненормальной семейки Цепешей, но такого…

– Я сам её из петли вынимал… – рычал Дракула. – И тогда же проклял я её православного Бога, решил ему мстить всю жизнь… А потом, когда узнал, что это шутка была – дьявола тоже проклял! Дьявол – шутейка, юморист, лукавый, ты знал?! Шутник этот, поэт от дьявола, долго от меня скрывался… Лучше бы ему было покончить с собой, пока время имел…

Влад сложил руки в замóк, и приложил этот замóк к переносице. Перед его глазами снова маячило предсмертное подробное письмо матери, путанное, как бывает у самоубийц, но, по иронии судьбы – довольно поэтичное. «Мыслящая машина – это приговор человеческой личности. Если всё, что есть в нас – только химия, тогда мысли нет, и нас нет, и наше самосознание не больше, чем самообман»…

– А твой отец? – из вежливости сменил тему Липрандин.

– Как у Бетховена…

– Что?

– Был запойным алкоголиком. Заведовал сбытом на кабельном заводе, чертов кобель, выкатывал «налево» катушки с медной проволокой, которые в два раза выше его роста… Сел на пятерик, и там подох…

– Прости, Влад Георгиевич, не хотел ворошить…

– Да ладно, отца я почти не помню. Я от него унаследовал только ненависть. И от матери тоже. И то, что нет ни Бога, ни дьявола, и неважно, что ты делаешь в жизни, от слова «вообще». Правда, мегаубийцам люди ставят большие бронзовые памятники, что, вроде как, свидетельствует в пользу дьявола… Но это всё чушь. Потому что и это, как и всё остальное – сгниёт в могиле, и быльём порастёт…

Оба помолчали.

Прямо перед ними, казалось, не плавали, а на полозьях скользили по стеклу тяжёлой, холодной, курящей воды церемонно раскланивавшиеся друг перед другом лебеди Дракулы. Было что-то призрачное в том, как они проявлялись, сотканные сперва разорванным контуром, а потом всё более и более материализуясь, из тонкой дымки над живой мембраной водяного зеркала. Вскормленные на зерносмесях, на овсе с горохом, царственные и голосистые лебеди-кликуны не знали страха и казалось, самим видом своим отрицали смерть. И считали владовых профессиональных бердвочеров1414
  Название профессии смотрителей парковых и декоративных птиц.


[Закрыть] скорее своими рабами, чем опасностью…

Иногда то одна, то другая царственная птица изящно касалась клювом воды, прихватывала капельку, а потом вытягивала голову клювом вверх, горлышко полоскала. И плескала крыльями по воде…

Липрандину пауза показалась затянувшейся. Ложно-драматичной.

– Мы оба с тобой уходящие натуры – примирительно посетовал Алексей Петрович – И каждый виноват по-своему… Ты, Влад, харизматичный бандит, время которых безнадёжно ушло… Может быть, ты последний в своём роде… А я гнилой интеллигент, в котором нет живой жизни, который давно нырнул в мир мёртвых черепков и мёртвых языков – и потому даже не заметил, проживая в выдуманных широтах, что реальность захватили твои наниматели… Которые тебя прикончат, даже не сомневайся, ты им больше не нужен!

– Думаешь?!

– Понимаешь, устроено это так. Вначале американцы делали биозавров, вроде тебя. Брали какого-то уголовника со дна, и накачивали его долларами, как груди голливудских красоток силиконом… Раздували его «кредитами» до огромного пузыря, способного закрывать собой солнце. Получался биомонстр со сверхвозможностями. Но внутри – всё равно сидел живой и хитрый ýрка, который держал фигу в кармане… И в итоге всё время пытался их «кинуть», играл за себя. И тогда они отказались от первых моделей биозавров, и стали делать роботов-клерков. Это и проще, и дешевле, и надёжнее. Робот говорит заученные фразы, делает только то, что прикажут, но главное: робот лишён собственной личности. У него нет даже инстинкта самосохранения. Когда ему введут команду разобрать себя на органы – он равнодушно выполнит приказ. Ему, машине, безразлично, быть или не быть.

– Слушай, а ведь ты прав! – присвистнул Дракула понимающе – Я ведь часто в последние годы встречаю таких гарвардских ципочек… Глаза стеклянные, речь механическая, и даже семьи нет… Зачем роботу семья, правда?! Легко переходит из состояния неподвижности в состояние убийцы или самоубийцы…

– Тут, Влад, какой-то особой тайны-то нет, всем всё видно, и давно уже… И биозавры приватизации, и роботы-клерки им на смену… Если и есть какая-то тайна, то только в одном: зачем «главнюки» всё это делают?!

– Власть над миром?! – предположил Цепеш.

– А для чего? Они же ничего не созидают, не создают – только всё ломают, портят, и зачем-то захватывают – чтобы потом свалить в кучу, как на помойке… Власть нужна тому, у кого есть проект, своё видение будущего – а у них только один проект: «сдохни ты сегодня, а я завтра». Иногда у меня ощущение, что всех этих биороботов, первого и второго поколения, создаёт тоже робот. Робот-ронин, потерявший хозяина… У него бесконечно действует последняя из загруженных программ: захват, захват, захват… Машина, которая делает гайки – не обязана понимать, зачем она делает гайки. Пока её не выключат, она будет делать гайки…

***

Отказ Дрозова пообщаться с «теоретиком», Лёшей Липрандиным, Шалва Шахмад истолковал, как гордыню «специалиста по решению проблем». Каждый судит по себе – Дрозов вовсе не был гордецом. Просто карты легли так – имеется в виду, топографические, гадательнымии Евген не маялся, что очень отчётливо вырисовывалось место очередной засады ползучей гадины, Змеи-Дороги. Упустишь момент – и она уйдёт на развилки, и там её ищи-свищи!

Но пока – если поторопиться – ещё был шанс однозначности. Плотоядный плоский червь, похожий на кусок дорожного полотна, полз в определённую сторону и с определёнными интервалами. Карандаш охотника отмечал на схеме шоссе почти идеально-равные отрезки. Немного ума у змейки-то, хмыкнул Евген, одни инстинкты…

– Возьмём вот здесь! – воткнул Дрозов в воображаемую нечисть на карте острый кончик карандаша, как осиновый кол.

– Откуда знаешь?! – удивился Шалва.

– Чуйка подсказывает…

– Ну, смотри… Пока у тебя кредит доверия, но его можно и растратить, Евген!

– Постараюсь оправдать!

– Точно не хочешь у Липрандина поподробнее консультацию получить?

– Некогда, dragă! Если мы прямо сейчас выедем, то после заката наши с червём пути пересекутся… А если нет – то потом лови ветра в поле…

– Я команду дам! – гостеприимно осклабился Шахмад – Чтобы там, в полевых условиях, всё накрыли – шашлык, коньячок, закуски всякие… За счёт заведения, Евген, мы – республика радушных!

– Своих всех повыгоняли, чужих привечаете? – прищурился Дрозов.

Шахмад смолчал. В этой насмешке было много горькой правды. Босс Шалвы, Дракула, был могучий зверь, но совсем не экономист. По причине попросту отсутствующей экономики – в Дакии остались только старые, малые, калеки, транзитные цыгане в кочевых таборах, огородники на задках, и туристы. Все, кто мог отправится на заработки – сдрызнули во все стороны, искать счастья на чужбинах…

– Ты думай не о политике – посоветовал Шахмад несколько смущённо – А об охоте! Помни, что бессмертных не бывает…

– Червю это расскажи!

– А червю ты это сам расскажешь!

И как в воду глядел!

…Было что-то завораживающее и даже прекрасное в этой движущейся дороге, просёлочной пролысине, такой привычной, с детства знакомой, совершенно обычной – если бы не одна её особенность: она двигалась. Ползла.