Текст книги "Лабиринт Агасфера. Фантастика, ужасы, былое и думы"

– Знаешь, это обойдется дороже всех солений и варений, которые я смогу разместить в погребе в промежутке лет на триста…

Мы нашли источник возни. Некто склонился над упавшей девушкой и что-то делает… В прорези фонарного света он отчетлив и контрастен со спины – замызганные тертые джинсы, клетчатая фланелевая рубашка.

– Ё-моё! – бледнеет Леха – Лувер, это же тот чувак, которого на разъезде машиной сбило…

– На каком разъезде?

– Да я тебе говорил, ты дрых тогда…

«Чувак», наконец, почувствовал пристальное внимание к своей персоне и обернулся. Не реагировать далее было бы просто невежливо с его стороны.

Жуткая перекошенная и абсолютно-бледная, какая бывает только у покойников морда его была вымазана багровыми подтёками. Шея казалось начисто свёрнутой, глаза глядели совершенно безумно, как у кальмара или спрута. Он оскалился на нас и зарычал по звериному, при этом мне пригрезилось, что пасть его раскрывается много шире обычного человеческого челюстного раствора.

– Мама миа! – выдал Лёха почему-то по итальянски.– Тебя же, парень, патологоанатом простыней закрыл…

То, во что чудовище превратило свою жертву, лучше и не пытаться представить. Вся верхняя часть туловища девушки превратилась в какое-то кровавое, словно бомбой развороченное месиво.

– Ах, ты урод! – рассвирепел Лёха, поднимая свою биту и делая шаг к чудовищу. Не лучшие чувства у монстра вызывал и сам Лёха. Он подпрыгнул, как на пружинах, и побежал к Леднёву с рычанием леопарда и искрами, пляшущими в глазах головоногого…

Два моих газовых выстрела не произвели на трупа никакого впечатления.

– Да не перди ты! – одёрнул меня Лёха, морщась и размахиваясь. Точный удар в голову сместил траекторию чрезмерно активного покойника много в сторону. Дубина со свинцовым набалдашником могла бы убить и медведя, но чудовище, сбитое кем-то на разъезде у гаражей, даже не выпало в обморок.

Оно лишь взмотнуло головой в колючем кустарнике, куда отлетело и снова рванулось в атаку. Его скорости мог бы позавидовать и хищник. Если бы не колючий шиповник, десятками игл вцепившийся в одежду трупа, не задержал бы его на доли секунды, то Лёха точно не успел бы перегруппироваться для нового удара.

Уверенные движения дубинщика на этот раз привели к выпадению глаза – к счастью, не у самого дубинщика, а у агрессора. Мёртвый глаз повис на длинной белой нити, подобно моноклю на цепочке.

Лёха воспользовался лёгким замешательством монстра, и долбанул второй раз, уже целенаправленно, окончательно лишая «циклопа» зрения. Тот не стал менее свиреп – но явно потерялся в пространстве, как и любой слепой – стал кружить, выставив руки перед собой, хватать, что попало, пробовать на зуб и выбрасывать.

Леднёв расстегнул свою кожанку и я увидел длинный нож-мачете в великолепном, на бухарский манер расшитом чехле. «Да, Лёша!» – подумал я – «Это явно твой звёздный час!»

Лёха поймал трупа за волосы и чёткими, подрубающими движениями, с двух сторон, отчленил голову, выбросил её, как мяч, подальше в кусты. Тело не умерло, нелепо расшатываясь, побрело куда-то в сторону, взмахивая конечностями, словно крыльями. Подобную жуть я видал только однажды, в детстве, в доме отдыха «Сосновый бор», где наш сторож отрубил петуху голову, а тот вырвался, и ещё пару минут носился по двору, как зачумелый, роняя на изумруд травы рубиновые капельки крови…

– Ты видел?! – торжествующе спросил Леднёв.

– Угу!

– Однако…

Мы побежали в сторону залитой светом бензозаправки, одержимые порывом звонить в милицию и в епархию РПЦ – трудно сказать, в чьей компетенции была эта чертовщина.

Но на бензозаправке мы не застали ничего живого. Из раскрытой кабины грузовика свешивалось изуродованное тело водителя: ноги в кабине, а голова уже на асфальте. Фонари всюду горели ровно и трезвяще, отгоняя призраки и грёзы, но за окошечком диспетчера розлива было пусто и всё заляпано какими-то пятнами и разводами.

– Может, у них тут и нет никакого телефона? – предположил Леднёв, и я с великим облегчением согласился с ним. Действительно, с чего бы тут быть телефону? Навряд ли его сюда тянули… Предупреждать об опасности больше некого. А в гараже нас ждёт «рено-меган», в котором лежат наши сотовые телефоны, способные связать по роумингу с целым миром. Да, это дороговато – долгие объяснения по сотовому – но мне казалось, что обстановка не располагает думать об экономии.

– Дуем в гараж! – решил Леднёв.

Мы понеслись, как говориться, «быстрее лани». Куда только девались наши одышка и одутловатость телесной «полноты» – мы оба были по фигуре отнюдь не «балеро»…

…В боксе нас всё застало таким, каким было оставлено: и водка в хрустальном «сапожке», и закуска ломтиками, и банки с протухшими соленьями, которые Леднёв извлек из погреба в прошлый свой приезд.

Первым делом Леднёв связался с женой – велел ей сидеть дома безвылазно, и никому, кроме него не открывать бронированной двери. Я видал их квартиру на пятом этаже – там можно пересидеть даже оккупацию.

От дела спасения близких мы перешли к спасению мира в целом.

Пока Лёха набирал милицейский номер, я решил хряпнуть ещё разок «Абсолюта» – неизвестно, в каком мире я окажусь в следующий раз, это учит ценить комфорт.

– Слушай, это маразм какой-то! – возмутился Лёха и протянул мне свою «трубу» «мобилы». На экранчике набора значился милицейский номер – «02».

– Извините, абонент временно недоступен… Извините, абонент временно…

– Что за хрень такая! – ругался Лёха, доставая из багажника зачехленный карабин. – Ты хоть что-нибудь понимаешь? Как это «02» может быть «временно недоступен»?! Бред какой-то… Ты как считаешь?

– Раз, два, три, четыре… – пересчитывал я патроны в его патронташе. – Что бы там ни было, тебе, Лёха, лучше зарядить полную обойму, и не забыть вставить восьмой добавочный прямо в ствол…

– Да, тут ты прав. Интеллигентскую рефлексию оставим для более широких компаний… Кем бы ни были эти твари, они, по крайней мере, расчленяются…

– У тебя картечь?

– Она самая. По охотничьи говоря – жакан. Я смотрю, они не слишком чувствительны к боли, но без башки им труднее соображать…

Я выскочил с телефоном из бокса, подумав, что на вольном воздухе, возможно, он будет соединять абонентов получше. Но мысль позвонить исчезла у меня почти сразу…

…Передо мной простирался длинный коридор гаражного кооператива – под бледным светом тянулись вдаль однообразные ворота бесчисленных боксов. У самого выхода я заметил странно ковыляющую тень. Вот вслед за первой вплыла в пасть центральных ворот вторая… третья… Несомненно, они шли в нашу сторону. И шли как-то ненормально. По мере того, как свет касался их лиц, я видел озверелые гримасы бледных до белизны восковых фигур, угрюмо урчащих «песню смерти»…

– Лёха! Лёха! Ты только глянь!

Он, видимо, был внутренне готов к такому обороту, потому что выскочил из бокса почти сразу, с ружьем наготове.

– Ах ты, грёбанный компот! – заорал Лёха для храбрости, приложился плечом к ружью и с немыслимым в гулком замкнутом пространстве грохотом саданул по врагу.

Я думал, что карабин разорвался у него в руках. Но нет, карабин был цел, а вот голова одного из наступавших разлетелась, как гнилая тыква на плетне. Её ошметки и лоскуты опрыснули стены гаража метров на тридцать вокруг себя.

Лёха стрелял метко – два или три раза – но на смену одному выведенному из строя трупу тут же добавлялся целый десяток – они текли, как селевой поток, как полноводная река…

– Лёха! Назад! Назад! В гараж! – тянул я его, разгоряченного, пребывающего в азарте пальбы – Назад! У тебя патроны кончатся!

Я еле запихал его в тесный бокс – к «рено мегану» под бок и стал закрывать створки стальных ворот изнутри. К счастью, тут были мощные штыри сверху и снизу. Вначале я не понимал, зачем отец Лёхи предусмотрел способ запереть гараж изнутри, но потом сообразил: если выходишь через их калитку…

Калитка! О боже! В правом створе ворот имеется калитка, и она открыта!

Пока Леднёв возился с нижним штырем, никак не желавшем вставать в набитое землёй гнездо, я выхватил с полки монтировку и вставил её в скобу, служившую калитке ручкой. В тот же момент чья-то злая и сильная рука рванула калитку наружу, задёргала её, пытаясь разболтать монтировку.

Я нашел проволоку, намертво закрепил свой импровизированный запор – и отошел на шаг к гостеприимному капоту, всё ещё предлагавшему нам водку по гаражному обычаю.

– Лёха! Прозит! За наше здоровье!

– Давай, не задерживая тару…

В гараже было светло и сухо, немного затхло. Снаружи по широким стальным створам ворот бокса шарили чьи-то ладони, словно страстно ласкали тело гаража, выискивая хоть малейшую зацепку, хоть какой-то лаз к живой плоти…

Иногда кто-то из зомби в нетерпении стучал кулаком в гулкий металл и ревел, как горилла. Неужели и вправду полагал, что мы откроем?

– Ну чё?! Съели, придурки?! – орал на них Лёха почти в истерике, размахивал кулаками от возбуждения – Съели?! Вот так то! Так будет и впредь!

*** ***

Мы сидим в гараже уже несколько часов. Ничего не меняется, ничего не происходит. Кажется, зомби давно забыли про нас, и уже ушли. Тишина и мертвый свет подвальной лампы…

Лёха гаечным ключом время от времени проводит по вратам – как будто отпирает штыри. И немедленно снаружи начинается возня, дерготня – обложили и ждут. А чего им не ждать. Они же мертвые, у них впереди вечность.

Лёха – человек импульсивный, ему сидеть сиднем надоедает. Он начинает строить всякие предположения. Вначале – насколько нам хватит солений и варений в погребе. На эти расчеты я резонно возражаю ему, что варенье и соленья всё равно залиты ледяной грунтовой водой, откачать эту воду – даже если будет электричество – некуда.

– Ты в нормальное время куда её сливал-то?

– Ну как… В сток, там, в середине проезда…

– Вот видишь. А теперь куда?

– Н-да…

Беспокойная мысль Леднёва перескакивает на другой предмет: если облить зомби снаружи бензином, а самим отсидеться в гараже, да к тому же бросить спичку… Да, будет очень жарко, но у нас ведь есть погреб с ледяной водой…

Это напоминает мне сказку про мышей, мечтавших повесить коту колокольчик на шею. Там тоже дело стало за «некоторыми техническими деталями».

Я гораздо спокойнее Лёши. Я уже привык к «кошмару-матрёшке» и знаю, что нахожусь сейчас в наилучшем положении: тишина и покой, хороший друг для беседы, рано или поздно нас в этом гараже потянет ко сну, а проснусь я, как уже не раз бывало, совсем в другом месте, и возможно, совсем в другое время…

Конечно, даже и в этой ситуации мне было бы неприятно попасть к зомби на зуб. Смерть – не сон, и я не знаю, что стало бы со мной, если бы я «сорвался на скачке», то есть вместо сна очутился бы в желудках этих тварей…

Как знать, может быть, смерть и сон – единосущностные понятия, и переходы после убийства ничем не отличаются от переходов морфея. А может быть, нет. Проверять это здесь и сейчас у меня нет никакого желания.

Итак, я всегда могу уйти отсюда – через «трубу» сна. Но я чувствую большое неудобство – ведь Лёха – воображаемый он или реальный – после моего ухода останется здесь. Получается, что уснуть сейчас для меня всё равно, что бросить его одного…

*** ***

Лёху можно понять. У него под замком жена и ребенок, и он очень за них волнуется, а сотовая связь «умерла». Пределов поражения мира мы изнутри гаража ни узнать, ни оценить не в состоянии – но роуминга больше в принципе нет. Потом не стало и электричества; лампочка под потолком гаража, возле старинной бражной бутыли, виновато пару раз мигнула, и погасла, оставив нас в первозданной тьме, пахнущей машинным маслом и бензином. Монстры за воротами с угасанием света заметно оживились, разрычались, зашуркали по металлической преграде, кажется, даже стали скрипеть по ней зубами…

– Нет! – схватился Леднёв за голову – Так сидеть и ждать невозможно! Да чего мы ждём?!

– Что ты предлагаешь? – вяло поинтересовался я.

– Мы с тобой садимся в машину! Открываем ворота, выезжаем прямо на них, тараним всех по пути и вырываемся из этой ловушки!

– Не пойдет. – грустно качаю я головой.

– Почему не пойдет?! – взбешенно возникает Лёха.

– А кто откроет ворота?

– Я открою. Открою, а потом добегу до руля, нажму на газ…

– Лёша, ты не успеешь.

– Я не успею?!

– Ты видел одного из них в деле. Ты не успеешь.

– Но нельзя же просто так сидеть тут в темноте, и ждать, пока они найдут способ взломать двери…

– А вот это идея!

– Сидеть в темноте?!

– Нет. Дать им способ взломать двери…

– А! Понимаю! То есть мы сидим в машине, они раскрывают двери, мы рвём по газам…

Я не знаю, зачем мне это нужно. У меня есть гораздо более простой и безопасный способ выйти из гаража – уснуть и увидеть другой сон. Но я, пожалуй, вовлекся в игру, слишком стал подыгрывать Лёхе в его партии безнадежного противостояния. Пусть это риск, согласен, даже неоправданный риск, но я не могу бросить его просто так, не узнав, чем эта каша расхлебенится…

…Мы работаем в темноте, лихорадочно, яростно. Сметаем с капота остатки нашего пиршества. Загружаем в «рено-меган» всё, что нам может потребоваться в прорыве. Время идет на минуты – поэтому мы можем позволить себе роскошь включить лампочку в салоне «рено» – теперь нам не так жутко в полном крысином сумраке.

Наша лихорадочная активность раздражает пришельцев с наружной стороны. Они не просто рычат за тонкой перегородкой стального листа – они начинают выть и скулить, по собачьи царапаться в двери. Снова тревожно гремит монтировка на калитке – её опять пытаются выломить.

На счёт «раз» мы опустили верхний штырь ворот, сразу ослабив натяжение металла, дав возможность бурым пальцам с кровавыми и обломанными ногтями пролезть в образовавшийся проём. Под жадным напором людоедов прогибается, «отжимается», как говорят слесари, воротная створка…

На счёт «два» я наполовину выдергиваю нижний штырь. Лёха уже за рулем, «рено» рычит всеми своими лошадиными силами, чуть что цементный пол не роет, снопы ослепительных фар заливают мрак струями раскаленного жидкого золота…

Я бегу в кабину, бегу, огибая полураскрытую дверцу, бегу, почему-то пригибаясь, как будто мне стреляют в спину. Только плюхнувшись на сидение, и закрывшись, зачем-то дергая ремень безопасности, я понимаю, насколько я мокрый, потный, уставший, как-то разом пронизанный болезненной истомой, как будто у меня температура под сорок градусов и вирус гриппа в крови.

Если это кошмар – то я не просто сплю. Я, вероятно, брежу в тяжелом состоянии, может быть, даже предсмертном…

– Лувер, держись! – высоко, фальцетом визжит Лёха, и брызжет от нервного перенапряжения слюной – Сейчас! Вот, почти! Сейчас!

Десятки корявых и зловещих трупных рук отгибают стальную дверь гаража, все больше и больше расширяя зазор между створками врат. Гнётся стальной лист, гнётся даже поперечный шпангоут-«уголок», приваренный к двери как раз на такой случай для прочности.

Но штырь, недостаточно высвобожденный мной, всё ещё держит преграду. Трупы не могут справится сами – а нервы Лёхи на крайнем пределе. Он выжимает газ до упора, почти срывает рычаг передач бешенным движением, до резиновой вони в горелых покрышках рвёт с места в карьер…

– Береги голову!

Мощный удар. «Рено», смяв бампер и передок, вышибает погнутые врата гаража и во всём блеске своих неповрежденных «притопленных» фар вырывается на центральную магистраль этого подземелья.

Мы идем на форсаже, на гудящем пределе мощи и скорости, прямо через толпу обалделых, прикрывающих глаза от внезапного слепящего света «трупаков» и весело, как колосья на жатве, подсекаем их изувеченным передком, разбрасываем, разбрызгиваем эту труху по сторонам.

Перед нами – крутой подъем к звёздам и Луне, к поверхности отравленной зомби Земли. Трупы облепили нас на этом подъеме со всех сторон, сорвали Леднёву оба его зеркальца заднего обзора, оторвали антенну авторадио, но мы прорываемся… Куда? Этот новый мир, расстилающийся за пределы гаражного кооператива, мёртвой автозаправки, промышленных складов и оптовых баз, за грани острого лесного хвойного силуэта для меня пока ещё – загадка…

*** ***

Мы с Лёшей едем в оружейный магазин. Он сам так решил – и за себя, и за меня.

…

…

Вослед оружию последовала и забота о «хлебе насущном». Мы завернули на проспект Салавата Юлаева и припарковались у гипермаркета «Матрица», раскинувшегося на бескрайних площадях бывшего заводского корпуса.

…Некоторые из припаркованных машин сгорели, другие догорали. Из некоторых – заляпанных кровью – свисали полуобъеденные трупы, пребывающие в «стадии инкубационного периода»…

– Бери «сайгу» – посоветовал Леднёв, передергивая цевьё помповика —Хотя…

Я понял, что он хотел сказать. Трудно определить, что сейчас на них лучше «повоздействует» – может, вообще доброе слово и открытая улыбка…

Мы идем осторожно, скрипим битым стеклом. Осень, желтизна, прозрачный воздух. Ночь. Светлая, молочная ночь хорошей, урожайной осени…

– Ты им, Лувер, если что – в голову целься… – зябко ёжиться Леднёв – Хотя… хрен его знает, может у них от разбитой башки только пасть шире станет…

– У Ромеро они умирали без головы… – вспоминаю я к месту киноклассику старого, не докатившегося ещё до отмороженной попсовой «прикольности» Голливуда.

– Бог ему судья, твоему Ромеро… Хотя смешно, наверное – всю жизнь снимать про зомби и быть в итоге ими сожранными… Старик, наверное до последних думал, что его «Шаром Покати» Стоун или Том Круз разыгрывают…

– Лёха, ты как считаешь? Какова их природа?

– Тома Круза, что ли? Жадность…

– Да нет, я про мертвяков… Про «жмуров»… Получается – они вроде вольвокса…

– Чё ты матюгаешься?! И без тебя тошно…

– Я имею в виду не то, что ты подумал… Вольвокс – колония одноклеточных существ. Они живут вроде как вместо, но каждый может жить отдельно. Что если зомби тоже – колонии хищных одноклеточных? Ты их пополам – а из каждой половинки новый зомби, как из червяка земляного? Ты их покрошил – а из каждого куска – новый «вольвокс», а?

– Ты меня спрашиваешь?! – возмутился Лёха – Лично я против. Эдак никакой надежды не остаётся… Но меня, к сожалению, в этом вопросе Бог-отец не спрашивал…

– Прекрати! Не хватало нам здесь ещё и богохульства…

Внутри гипермаркета было по прежнему, как и в лучшие времена – просторно, за это мы его и выбрали. На открытых площадях торговых залов «жмурам» было бы труднее подкрасться…

Торговая экспозиция превратилась в первозданный хаос. Многорядные стеллажи повалились, сшибая друг друга, тонны жратвы и пойла на все вкусы лежали в кучах и грудах, вперемешку с мёртвыми (пока целиком мёртвыми) телами.

Лёха накладывал в фирменные пакеты «Матрицы» какие-то сухофрукты и орехи-кешью. Тыкал пальцем в свалку коктейлей:

– Лувер, набери там… Возьми, которые с лимоном…

Мы старались вести себя потише – но нас услышали. Из-за водочной секции, чудом не поваленной, вышла продавщица в фирменном переднике магазина, со свернутой набок головой.

Она посмотрела на нас издалека, бессмысленными стеклянными глазами куклы, открыла окровавленный ротик (хорошенький, при жизни) – и как-то по змеиному зашипела…

– Слушай, подруга! Отвали! – пробурчал Леднёв и одной пулей снес недооткрученную девичью головку, отлетевшую, как мяч, куда-то под стойки…

Продавщица шипеть перестала, но продолжала движение по направлению к нам.

– Чем ты жрать-то собираешься? – злился Леднёв, стреляя во второй раз.

– Не траться, она того не стоит! – посоветовал я. – Давай выбираться отсюда, а то она подружек пригласит…

Лёха стоял возле сигарного ящика – полированного, роскошного, с хромированными ручками и замочком, с регулятором влажности внутри, под застеклённой крышкой. Пивной банкой брезгливо разбил верх, вытащил в пригоршне разносортных сигар – короткие и длинные, толстые и потоньше, в ярких и тёмных облатках – они смотрелись, как палочки для жребия…

– Таинственный колдовской Вольвокс, мать его… – пробормотал, как заклинание. – Ладно, пошли к машине…

*** ***

Полная, жёлтая, как зубы курильщика, Луна озаряла нам путь.

Недалеко от парка культуры и отдыха имени Якутова у Лёхи вдруг кончился бензин. Досадная случайность – забыл днём раньше подзаправиться – превратилась в новое испытание. Подергав всякие экономайзеры и тумблеры, которых в «мегане» побольше «жигулиного», Леднёв длинно, витиевато выругался, из чего следовало: весь наш тяжеловесный арсенал придётся дальше нести на руках, благо, что до дома недалеко осталось…

Я предлагаю Лёше долить в бак бензин из его бензопилы, Леднёв необыкновенно долго обдумывает это предложение, но в итоге отвергает.

– Лувер, ты сам помозгуй! При новых открывшихся обстоятельствах дела (в прошлой жизни Лёха был юристом) бензопила нам куда важнее автомобиля…

Мы выбираемся из уютного салона «рено-мегана» возле трамвайной остановки «Бельское речное пароходство». Вокруг тишина и пустота раннего серого утреннего часа – никого и ничего, только ветер гоняет полиэтиленовые мешочки, да вдали два-три дымных столба далеких городских пожаров. Живые – если и остались на Земле – надёжно спрятались и затаились. Мёртвые – схлынули с «Бельского речного пароходства» на более хлебные места. Кажется – утро, как утро, сейчас и первые пешеходы выскочат из подъездов, заспешат, заскользят на свои скучные работёнки, зябко кутаясь в пиджаки и боясь опоздать.

Но вот поодаль я замечаю обглоданный труп. Рядом другой. С некоторым даже, совершенно необъяснимым (впрочем, всё ведь во сне) облегчением я понимаю, что «хмурого утра» больше не будет, что по крайней мере, скука отныне землянам не грозит.

Ополоумевшая бродячая собака стоит у якорей Пароходской конторы, поджав хвост. Тявкает на нас издалека, потом неуверенно берется зубами за голень мертвеца подле себя, раскинувшегося в неудобной позе на ступенях парадного крыльца…

Лёха несёт свой помповик и другое ружьё, кинжал на поясе, большое мачете и пожарный топор. Я принял на себя увесистую бензопилу, бейсбольную биту, пику, оставшуюся от старого знамени, газовый баллон и какую-то заводскую уключину.

Парк Якутова сумрачен и тих, шелестят листвой деревья, мигают контрольными лампочками летние аттракционы. Ни души, ни движения – хотя столики в летнем кафе все перевёрнуты, пища с посудой разбросаны по сторонам, гриль разворочен…

Здесь уже порезвились зомби, и порезвились на славу.

Наши шаги шелестят в осенней листопади, гулко отдаются в мрачном безмолвии обезлюдевшей земли. Мы идем в обход Солдатского озера, закованного в бетонный парапет, в обход вековых, раздутых влагой, как бочки, ив, роняющих ветви в черное зеркало стоячей чуткой воды.

– Закурим? – предлагает Лёха, остановившись возле бывшего ресторана «Тихая гавань» в виде корабля. Он опирается о чугунные перила, под которыми омуток и садки для живой рыбы, когда то подаваемой на кухню прямо из воды.

Срывает серебряную оболочку с филиппинской толстобокой сигары. Бумага рвётся визгляво, как будто стонет от насилия. Лёха кидает её на тёмную гладь, в которой отражается только земное да покачиваются смутные силуэты водорослей.

– Не сори… – машинально уговариваю его я, осматриваясь по сторонам – Урна же есть…

– Нам нужен план, Лувер…

– Ну, не здесь же!

– А где? За семью замками? Нет уж, на свежем воздухе думать легче… и себя немножко поторапливаешь, чтобы не раскисать…

– А если они…

– Вот это твоё «а если они» у нас теперь будет на всю оставшуюся жизнь… – мрачно поучает Леднёв. – Так что привыкай…

Он нюхает сигарный бок. От бурого, матового табачного листа исходит острый аромат комфорта и респектабельности.

– У тебя спички остались?

Я кидаю ему дежурный карманный коробок. На этом коробке реклама «лучшего водного шоу 2018 года», потому что коробок из мира Копаньского. Для того мира 2018 год – уже прошлое, а для этого – далекое будущее.

Лёха внимательно читает рекламу «на спичках», пытаясь, видимо, сопоставить её с моими объяснениями множества вселенных, но потом трясет головой, сбрасывая морок: не хватало нам ещё начать спички обсуждать, в нашем-то положении…

Внутри «Тихой Гавани» что-то очень не тихо. Там, за дощаным бортом фальшивого галеона возня и перестукивание. То ли войти кто-то не в состоянии, то ли выйти кто-то не может…

Леднёв, наконец, зажигает спичку и подпаливает кончик сигары. Вверх летит сизоватый ароматный дымок, а вниз – незатушенная спичка. Словно завороженные, мы следим за огоньком, и как-то нехотя, боковым зрением отмечаем озаряемое им подводное пространство…

Менее секунды горела падающая спичка – пока с шипением не коснулась воды. И в этот миг – «между прошлым и будущим» – перед нами развернулся ночной подводный мир…

В Солдатском озере плавали трупы. Много трупов. И под действием водной среды они активно почковались. Из одного зомби отрастало два-три, или даже пять новых клонов. Клоны были натуральной величины, напоминали сиамских неразделенных, но уже разделяющихся близнецов. Самое интересное – те обноски, которые носил матричный мертвец, старательно копировались на новых особях…

– Капитан Кусто может гордиться… Столько последователей… – пробормотал Лёха, посасывая сопящую огоньком сигару.

– Если последователи его ещё не съели… – возразил я. – Лёша, дай-ка, тоже курну, полагаю, что опасения никотинового вреда здоровью сейчас неактуальны…

Он дал мне сигару – подешевле, чем взял сам, к его достоинствам всегда относилась экономность.

Мы двинулись дальше.

Аллея, которая вела к вечному огню, теперь угасшему, почти не изменилась: осень, ветерок, звёздное небо и пронзительный трепет кленовых листьев в лучах Луны…

*** ***

На небе – как в стихах Мирсаитова – два светила разом, тусклое олово солнца и водой разведённое молоко Луны…

Наконец мы и дома. У Леднёва. Моего дома, видимо, вообще в природе не существует, раз я размазан по нескольким вселенским реальностям в виде полупризрака…

Старый, сталинский дом. Крутая лестница в подъезде, мраморные подоконники, высокие окна, которые в прежней жизни чертовски трудно было мыть уборщице.

В застеклённой конуре бывшего консьержа – брусничные брызги по стенам и какая-то никому не нужная возня. Мы туда не стали даже заглядывать. Лёха только тихонько притворил лёгкую дверь и шмыгнул мимо – наверх.

Я – за ним.

Весь подъезд в мутных разводах и беспорядке. Тут брошенная сумка с колотыми яйцами, подтекающая слизневелыми белками, там – чьё-то пальто… или – кто-то в пальто…

Мы скользим, легко, как эльфы, почти не касаясь высоких ступеней. И вот мы уже у его стальной двери, по которой кто-то водил то ли кровавыми, то ли дерьмовыми ладонями – остались бурые пятерни на сейфозной стали…

Лёха торопливо, дрожащими руками вставляет ключ в рельсовый замок…

В квартире – темно и пусто. Полный порядок, всё на своём месте, следов нападения или насилия – никаких. Но и на семью – ни малейшего намёка…

– Господи… – бормочет Леднёв, и в впервые вижу его по настоящему растерянным. – Где это они? Сказал ведь… куда?!

Загадка. Мы уехали из одного города, а вернулись совсем в другой. Может быть, Лёха ещё не понимает, насколько зыбка реальность бытия, но я то уже хорошо это знаю. Я поспал, и даже выспался – и никто не давал подписок, что я проснусь в том же мире. Равно как и пробуждение в совершенно чужом, не похожем на предыдущий мире никто не гарантировал.

Кушайте, что дают…

– Куда они могли…

Я сбивчиво пытаюсь объяснить Лёхе, что в этой версии мироздания они вообще могли быть не предусмотрены, но единственный эффект, которого я добиваюсь – подозрение в сумасшествии.

– Смотри мне! – грозит он мне пальцем – Психиатров всех съели…

Нет, не всех. Кто-то же оставляет мне эти знаки… И опять на трюмо – правда, Лёхином, новомодном, испанском полированном – записочка от меня ко мне:

«Бурная эпоха «оранжевых революций», агрессий, осуществляемых формально демократическими странами (В Югославии, Ираке и др.) заставляют российское учительство всерьез задуматься над кардинальными изменениями базовой части теории демократии и методологии её привития ученикам.

С 1985—91 годов, то есть с момента становления в Российской Федерации демократического строя, гласности и плюрализма, ж…»

Что же эта абракадабра может обозначать? Куда она должна меня вывести из лабиринта мирозданий?

– Кушать будешь? – сокрушённо спрашивает Леднёв, доставая из высокого, как айсберг, блестящего холодильника бутылочку кетчупа и закрывая дверцу.

– Это?

– Угу…

– Спасибо, не буду… Это кровь убитых помидоров…

Лёха долго, тупо и огорошенно смотрит на кетчуп в своей руке, потом доспрашивает:

– Значит, не хочешь?

– Спасибо, я не голоден…

– Я тогда тоже не буду… Чё я, алкаш, что-ли, одному с бутылкой…

– Гласность, плюрализм и ж… – задумчиво киваю я ему. Он делает вид, что понял, и стал соглашательски, интенсивно кивать.

– И что нам теперь, Луверок, делать?

– Разгадать бы, что такое «ж…» в записке…

– Мне бы твои проблемы! – завистливо вздыхает Лёха – Куда же она могла… с ребёнком… К родителям своим, что ли? А на чём, машина же у меня…

– Думаю, надо ехать к тёще на блины и проверить…

– Ты считаешь?

– А как иначе? Позвонить? Сам знаешь, что с линиями…

*** ***

– …Ну, и что нам теперь делать? – грустно поинтересовался я.

– Я из них сделаю Зомби-двигатель… – задумчиво кивает Лёха – Вечный источник энергии. Перпеттум мобиле. Вообрази – длинный твёрдый шест, к нему намертво привязаны мертвецы… А спереди садиться живой человек; Мертвецы к нему тянуться, дотянуться не могут, и вращают шест вокруг некоей оси, создавая механическое движение…

– Ты больной… – морщусь я досадливо, пыхтя гаванской сигарой, по 1000 рублей штука. – Ты рехнулся.

– А чё? У мертвяков впереди – вечность! Ты сидишь, газету читаешь, а они к тебе тянуться и создают механическую энергию…

Мы продвигались в окрестностях бывшего травмпункта от 5-ой больницы. Здесь на улице Достоевского возник громадный автомобильный затор: легковушки и грузовики сгрудились вокруг какого-то первоначального ДТП, сталкиваясь на большой скорости, наезжая и громоздясь друг на друга…

Возникла куча высотой с трёхэтажный дом – мятая, тревожная, провонявшая бензином – для самого рекордного «пионерского костра» не хватало только чьёй-то неосторожной спички.

Лёха, осматривая новую достопримечательность города, кажется, уловил мою мысль.

– Дай, Лувер, пожалуйста, ещё раз твои спички из 2018 года…

– Лёха, мы с тобой уже вышли из того возраста, когда поджигают помойки…

– Я для дела!

– Для какого дела?

– Нас могут заметить…

– Старик, если ты сейчас хочешь спрятаться, то уместнее всего забраться в пожары – они до горизонта…

– Если заметят горящие машины…

– Даже если нас заметят те, кого ты имел в виду, а не те, про кого я подумал – Лёха! Ты думаешь, что у выживших нет сейчас дел поважнее, чем нас вытаскивать?!