Текст книги "Мерзость"

Я больше не мог сидеть на подоконнике, зубы начинали биться друг о друга от холода. Но проще было примёрзнуть к оконной раме, чем вернуться в комнату и сесть рядом с Полечкой.

– Ты подойдёшь ко мне или будем кричать друг другу через всю комнату? – Она говорила с издёвкой, но как будто по-доброму. – Ну, иди же сюда, ты же там совсем окоченел! – теперь уже строго произнесла она, и мои ноги, как пружины, отпрыгнули с подоконника.

Я закрыл окно и покорно побрёл к Полине. Обдумывая каждый шаг, я аккуратно приближался к ней и встал рядом со своим матрасом.

– Садись! – приказала она.

Я сел.

– Я в-вообще так и п-подумал, что надо сесть.

Она проигнорировала эти слова. А я ненавидел себя за то, что не могу избавиться от проклятого заикания.

И вот я уже сидел с ней на своей постели. И мы даже о чём-то разговаривали. Сесси злилась и тихо нас ненавидела. Ей было крайне неудобно оставаться лежать на своём месте, но уйти сейчас – значит признать своё поражение. Поэтому упрямая кошка собиралась получать удовольствие от сна именно на этом месте, чего бы ей это ни стоило.

Полечка вынула из кармана пачку сигарет. Закурила. Комната наполнилась горьким дымом. Затем Полина открыла стеклянную бутылку, я почувствовал резкий запах. Так часто пахло от мамы.

– Ты пьёшь? – спросила она.

– Да! Я п-пью, – зачем-то соврал я.

– Отлично. – Она налила в стакан немного жёлтого и протянула мне. – За нашу уникальность! – произнесла она и ударила своим стаканом о мой, затем сделала небольшой глоток. Её прекрасное личико поморщилось, она даже затрясла головой.

Я тоже сделал небольшой глоток – большей гадости я в жизни не пил. Горло пылало, на глазах выступили слёзы. Я закашлялся и выронил стакан. Полина засмеялась – мне захотелось провалиться сквозь землю.

– Пить виски – явно не твой конёк! – Она гоготала, и я в ответ криво улыбнулся. – Я принесу сок.

С соком эта гадость пилась лучше, но меня всё равно от неё воротило. С каждым глотком Полечка становилась всё веселее и веселее, а речь её всё бессвязнее. Я тоже отпивал по чуть-чуть, но каждый раз меня тошнило. А потому периодически я лишь притворялся, что делаю глоток.

– Я вообще не могу находиться в кругу людей, – продолжала она нашу тему. – Люди меня ужасно бесят! А с тех пор как началась моя депрессия, я и вовсе отдалилась ото всех. Ты же видел, я даже с тобой не разговаривала! Я пошла к психиатру, рассказала о своих симптомах. – Она затушила сигарету в пустом стакане.

– В детстве меня часто водили к психологу. Я тебе т-тогда не рас-с-сказывал, потому что боялся, что ты тоже будешь надо мной смеяться, как те д-др…

– Наверное, у тебя тоже маниакальная депрессия, – перебила она. – Ты же знаешь, что такое депрессия, правда? – Сначала я думал, что она просто смеётся надо мной, но она продолжала с интересом настаивать на нашем диалоге. Я был немного поражён, даже немного испуган её поведением, ведь за последние пять минут она мне сказала больше слов, чем за все последние месяцы. От неё сильно пахло алкоголем. Может быть, я ей понравился? Но как ни был дружелюбен её голос, я не мог себя заставить перестать волноваться. – Я и не знала, что ты заикаешься.

Мне стало так стыдно, что я уже миллион раз пожалел, что сегодня вышел из своей комнаты. Наверное, было лучше, когда мы жили в нашей тишине.

– Я вс-с-сегда заикался, – соврал я. – Н-наверное, ты п-просто забыла.

– Наверное, – повторила она. – Может быть, это из-за твоего психического состояния? Наверное, у тебя идёт из детства. Ты не пробовал пойти к психиатру?

– А это бесп-п-платно?

– Конечно нет. Две с половиной за приём, но оно того стоит. И доктор подтвердил все мои подозрения. Поэтому и настаивает на продолжении курса лечения. Моё состояние близко к биполярному расстройству.

– Я раньше не замечал, что у тебя депрессия. – Я пытался поддержать беседу.

– Ну конечно, у меня депрессия! – вновь обиделась она. – Мы же живём вместе, неужели ты не замечал? – Я мысленно проклял себя за свои сказанные невпопад слова. – Вот все люди игнорируют мою депрессию. Не воспринимают её всерьёз, – она продолжала разжигать мой стыд, – ведь им плевать на мои чувства. И они совершенно не хотят верить, что у тебя что-то сломалось внутри. Что у тебя могут быть проблемы! А у меня душа болит и наружу просится, чтобы летать. Твою депрессию тоже никто не замечает?

Она пресекла малейшую возможность ответить мне на этот вопрос:

– Подумай, у тебя и вправду, скорее всего, маниакально-депрессивный психоз. Ты за собой такого не замечал? Тебе знакомо чувство, когда испытываешь полнейшую апатию ко всему на всём белом свете? Когда не можешь найти в себе силы, чтобы подняться с дивана и пойти в ванную, ведь в этом нет никакого смысла! Когда не хочешь выходить на улицу и ни с кем разговаривать.

– М-может быть, иногда, – ответил я. – Наверное, это не очень х-хорошо, да?

Она осеклась, затем продолжила:

– Я не говорю, что это хорошо. Просто, наверное, у нас с тобой это есть. И я даже не знаю, что с этим делать. Но скорее всего, это показывает нашу особенность.

– Особенность?

– Да, особенность. Очень много талантливых, творческих личностей страдали подобными недугами. Да почти все, наверное. Может быть, и в тебе есть творческий потенциал?

– Я никогда не занимался т-творчеством.

– А ты попробуй! Может быть, сможешь написать что-нибудь? Ты сам вспомни, как много фильмов о таких загадочных личностях. Прям как ты или я. Депрессивные, мизантропичные социофобы.

– Мизантропные?

– Да! Ты же ненавидишь людей, верно?

– Я люблю людей, просто мне бы п-понять, как обычно начинают дружить.

Она выстрелила в меня взглядом. Вероятно, я сморозил очередную глупость.

– Конечно, ты мизантропичен! Поверь, со стороны виднее.

Она замолчала на секунду. Наверное, сейчас был мой черёд что-то говорить, но заговорила снова она:

– И вот так мы живём. Совершенно отдельно от всего человечества. Потому что никто в целом мире нас не понимает, да?

– Да, – тихо подтвердил я.

Она достала ещё одну сигарету и протянула пачку мне:

– Будешь? Только они ментоловые.

Я почему-то согласился, хотя ни разу в жизни не курил. И вообще никогда не понимал, зачем мама это делает.

Курить мне тоже не понравилось. Горький дым перемешался с мятным привкусом. Как будто невкусная зубная паста. С каждым вздохом я закашливался. В итоге сдался и затушил сигарету в стакане.

– Ты неправильно куришь, – рассмеялась она, и мне снова стало стыдно. – Надо же затягиваться.

Рядом с моей постелью оставалась бутылка жёлтого. Полина налила себе и немного мне. «Ты почти ничего не выпил! Сходи в мою комнату, там должен быть яблочный сок!» – приказала она. Я засмущался, что она заметила мою халтуру. Когда я вернулся в комнату, Полечка продолжала сидеть на том же месте, где я её оставил. Она смотрела в одну точку, её явно тянуло ко сну, но уходить в свою комнату она не желала.

Она не стала мешать с соком, а просто сделала глоток прямо из бутылки. Глоток получился небольшой, она закашлялась от горечи в горле, слёзы упали на её покрытые веснушками щёки. Я стиснул зубы, ненавидя себя за то, что создал такой неловкий момент. Её личико за сегодняшний день впитало в себя слишком много слёз.

– Господи, как мы только пьём эту дрянь?! – прошипела она.

Я молча убрал бутылку обратно за матрас.

– Хорошо, что я пошла к психиатру! – Тут же она вернулась к своей теме. – Я больше не могла переносить эти страдания самостоятельно. У меня определённо маниакально-депрессивный психоз. А ты, – она заглянула в мои глаза, – обязательно попробуй что-нибудь создать. Ты определённо творческая единица. Ты живёшь, как настоящий отшельник, не такой, как все!

– А твой врач, он тебе п-помогает?

– Я даже не знаю. Он прописал мне антидепрессанты, я пью их уже второй месяц. На самом деле, ценность этого специалиста в том, что он обнаружил у меня симптомы, которые я сама в себе разглядеть не могла!

– Н-н-например?

– Например, обсессивно-компульсивное расстройство.

– А что это з-значит?

– Это что-то вроде навязчивой идеи. У тебя такого нет? Когда ты можешь повторять одно и то же действие очень много раз, пока не сделаешь это идеально. Например, закрывать дверь. Или выходить из комнаты.

– Никогда не замечал за т-тобой т-т-такого.

– Вот и мой бывший так говорит. Наверное, люди меня плохо знают. Или не хотят узнать.

– А в чём п-проявляется об-бсес-сивный с-с-синдром?

– Ну, знаешь, например, я обязательно иду курить перед сном, даже если курила за десять минут до этого. Вот обязательно мне нужно покурить перед тем, как лечь в постель. И утром! Я же не могу начать день, если не покурю сразу, как открою глаза! И голову я мою сугубо по вторникам, четвергам и субботам. Прям обязательно в чётные дни недели. И вот мой врач это заметил.

Я стал перебирать в своей памяти подобные моменты. Даже расстроился, что с ходу ничего не пришло в голову. Но потом вспомнил, что могу заснуть только сугубо на правом боку. Вот как мне ни хотелось бы спать, хоть трое суток не спи, лягу на левый бок и не могу заснуть. Или могу? Не помню. Ещё вспомнил, что часто страдаю бессонницей, но хорошо засыпаю, если посмотрю в окно и подышу свежим воздухом. Интересно, это можно счесть за этот синдром? Я хотел у неё спросить, но решил не выставлять себя ещё раз идиотом. Вдруг это вовсе не этот самый синдром.

– Т-таблетки и от этого п-помогают? – спросил я.

– Мне кажется, помогают немного это приглушить. Ты же знаешь, у меня было нелёгкое детство. Я думаю, как всегда, всё идёт оттуда.

– Ты про то, что твои мама и п-папа не жили вместе?

– Вот именно! Налей мне ещё нашей дряни.

Она улыбнулась мне вымученной, пьяной улыбкой. Налил ей ещё, это она уже не осилила. Снова закатилась слезами, снова закашлялась.

– Я просто устала от того, что никто не хочет меня понять и совершенно не хочет видеть, что я несчастна! И моим родителям было плевать на то, какую душевную травму они мне нанесли!

Она замолчала. Я понял, что сейчас моя очередь говорить и стал судорожно перебирать слова, которые сейчас были бы уместны.

– Может быть, тебе тоже п-попробовать т-т-творить? – сказал я.

– У меня времени нет! Я вечером успеваю только сериал посмотреть. Как раз смотрю, там тоже про отбросов, как мы с тобой. У главного героя тоже проблемы с разумом, а все окружающие не могут его понять. Потому он и утопает в собственном несчастье и одиночестве.

– Т-т-ты б-будешь ещё? – Я указал ей на бутылку.

– Конечно! – больно улыбнулась она. – Налей мне ещё, брат по несчастью!

На этих словах она решила прилечь на моём матрасе, облокотившись о холодную стену. Наверное, ей так было удобнее, но, к сожалению, как только она устроилась поудобнее, тут же провалилась в сон. Полина заснула и уничтожила этот вечер так же неожиданно, как создала его. Я перенёс её в комнату и бесшумно прикрыл дверь. Несколько секунд (а может, минут?) я смотрел на неё спящую. Я хотел погладить её волосы, но вовремя осёк себя и убежал в комнату.

Запрокинув руки за голову, я уставился на черный потолок. Я особо не думал о том, что мне сказала Полечка. Мне достаточно было, что я просто разговаривал с ней.

Я разговаривал с ней.

Утро было серо-коричневого цвета. Я проснулся от громыхающего кошачьего мурчания. В ушах звенело, череп будто раскололи на две ровные половины мясным топором. За стеной свистели пули раздражённых криков матери, девчачий плач и удары маленьких кулачков о пол. Сегодня девочка рыдала как-то по-особенному. Плач был ровным и тихим, лишь редкие всхлипы и глубокие глотки воздуха, словно она набирала полную грудь, чтобы нырнуть в бездонный океан собственных слёз, прерывали ровную линию её горя. Мать кричала отчётливо и жёстко. Так громко, что можно было подумать, что она кричит в моей комнате. Кричит со всей ненавистью и злобой на меня или на Сесси. От того ли кошка тревожно подняла свою покрытую тьмой головку и обратила взгляд в сторону нашей стены? Тьма её шерсти перекинулась на глаз, и вот уже было невозможно доказать, что он, словно долгожданная весна, зелёного цвета. В чёрном зеркале её души отражались лишь грязные обои этой злополучной стены.

Я застал Полечку на кухне. Кратко поздоровавшись со мной, она проглотила завтрак и растворилась в дверном проёме нашей квартиры, кидая мне на лету, что опаздывает на работу. В тот момент я подумал, что всё снова встало на круги своя, будто и не было ночью никакого разговора. Я продолжал сидеть на кухне, боясь появиться в своей комнате и снова поймать на себе крик стены. Так прошло больше часа. Я двинулся в коридор, а там позволил себе заглянуть в комнату Полины. Пахло духами и каким-то кремом. Постель была расправлена, на полу валялся использованный презерватив. Мне стало не по себе, я вернулся в свою комнату. Рядом с моей постелью валялись пачка сигарет и зажигалка Полечки. Появилось непреодолимое желание закурить. Я отыскал в её комнате зажигалку и вернулся к своему окну. Какое-то время зажигалка разбрасывала искры, добыть огонь у меня никак не получалось. Но как только пламя зажигалки коснулось ментоловой сигареты, комнату наполнил аромат прошедшей ночи.

В голове звучал её голос, её слова, адресованные именно мне, а не подслушанные где-то за стеной. Я сделал первый вдох и тут же задохнулся от кашля. Ледяной дым точно разрывал мои лёгкие. Я уронил сигарету на пол, но тут же её поднял, чтобы сделать ещё одну затяжку. Покурил. Покормил кошку. Снова покурил. Крик за стеной сошёл на нет.

Полина вернулась спустя бесконечность. Сквозняком она влетела в квартиру, захлопывая за собой дверь, чуть не сшибла меня в коридоре и исчезла в своей комнате. На обратном пути на полной скорости наши глаза врезались друг в друга. Я опустил взгляд.

– Я в клуб с девочками, – сказала она для того, чтобы что-то сказать. Обычно меня не касалось, куда она пропадает, но тут должна была поведать. Ведь мы вчера разговаривали…

Она исчезла, и снова мучительные секунды ожидания. На моих глазах они превращались в минуты. Минуты превращались в часы. Часы превращались в жизнь. Я и раньше всегда ждал её. Всегда тайно радовался, слыша её шаги в подъезде, даже если её шаги перебивало шарканье ног о лестницу какого-нибудь её друга. Когда она появлялась на пороге, я как будто забывал о пустоте своей собственной квартиры. Но сегодня это ожидание было особенным.

Сесси не разделяла моей радости. Ей с лихвой хватало моей компании. Я тоже любил Сесси, но иногда с ней совершенно не о чем было разговаривать. Замурованный в комнате, я слушал, как капли незакрученного крана бьются о чугунную ванну, секунда за секундой образуя на ней ржавчину.

В нашем районе как будто темнело раньше, чем во всем городе. Полечка вернулась поздно ночью. Она вернулась одна. Шатаясь из стороны в сторону, минула узкий коридор и направилась прямиком в мою комнату, беззвучно ступая капроновыми колготками по холодному полу. Я сидел на своей постели, не отрываясь, смотрел на дверь в мою комнату и сгорал от нетерпения, когда она появится.

– Здравствуй, ненормальный! – лукаво улыбнулась она. – А ты всё сидишь один?

И вот опять я разучился с ней разговаривать.

– Тебе знакомо одиночество? – Она плюхнулась на матрас и облокотилась о мою спину. Её пальцы скользнули к пачке сигарет, цепляя добычу ноготками, покрытыми бордовым лаком.

Я продолжал молчать.

– Мне известно всё об одиночестве, – говорила она, зажимая губами белоснежный фильтр сигареты и пачкая его алой помадой. – Настоящее одиночество – это не то, когда вокруг тебя никого нет! Настоящее одиночество – это когда вокруг тебя куча людей, но ты знаешь, что никто из них не хочет понять тебя по-настоящему! Тебе знакомо это?

– Н-н-наверное… – Опять проклятое заикание. Я закусил зубами воротник пропитанной сигаретным дымом рубашки. – Может быть, встречал т-такое чувство когда-то в дет-с-т-ве, – произнёс я почти по слогам.

– А вот я каждый день с таким сталкиваюсь, – дождалась она своей очереди на слово. – Иногда мне кажется, что никто в этом мире не сможет меня понять. Никто даже не знает о моей депрессии, пока я о ней сама не скажу. Только мой психиатр заметил. Наверное, потому, что я ему за это плачу.

Она посмотрела на меня, но я не успел придумать свой ответ.

– Мой бывший совершенно не видел, что у меня проблемы. Говорил, что я себя накручиваю. Идиот. Он даже сказал, что никогда не замечал за мной симптомов обсессивно-компульсивного расстройства. Мои подруги точно так же сказали. Думают, я сама себе это выдумываю и сама в себе таким образом развиваю подобные симптомы. Как это называется? – Она задумалась. – Психо… психо… Короче, что-то с психикой. Мой врач как-то так выражался.

Я продолжал молчать, но она была только рада этому. Наверное, ей нужно было высказаться.

– Умные такие. Им не понять, как это тяжело. Вот ты, – она приподняла голову, – пробовал бороться со своим заболеванием?

– Нет. – Наконец-то слова туго вылетали из моего рта. – Я даже особо и не знаю, п-против чего мне б-бороться. Мне бы только узнать, о чём люди обычно друг с д-другом разговаривают. Тогда я с-смогу с-со всеми дружить, как с тобой. Надо мной всегда только смеялись. Иногда они разговаривали со мной на какие-то с-странные темы, а я даже не мог п-понять, с-смеются надо мной или нет. Наверное, это тоже заболевание, да?

– Просто тебя окружали токсичные люди. Мой врач советует мне от таких избавляться. Я уже ограничиваю общение с теми, кто меня не понимает. Мои друзья и вообще все люди не хотят слышать меня! А может, им просто стоит больше обращать внимания на проблемы близких? И тогда они заметят, как некоторые из нас несчастны!

Я чувствовал её дыхание на своей спине. Она произносила слова, и лёгкая вибрация проходила у меня по всему телу.

– Теперь я стараюсь знакомиться только с интересными людьми. У меня есть друг с суицидальными наклонностями! Ты представляешь?

– С с-с-суицимными?

– Суицидальными! У него все руки в порезах. Человек явно неординарный. Не может находиться в этом прогнившем обществе. Он говорит, что хочет избавиться от бремени жизни! И именно это заставляет его творить!

– Т-т-твор…

– Да, он рисует картины, представляешь! Прекрасные картины! Он мне обещал их показать при следующей встрече. Но я даже не знаю, увижусь ли я с ним ещё.

– П-почему?

– Потому что каждый его день может стать для него последним. Он говорит, что иногда слышит, как его зовёт смерть. Я с ним переспала. Как раз домой от него приехала.

Почему-то мне стало стыдно, и я опустил глаза.

– Мы птицы, падающие с небес на землю! – романтично пропела она. – Понимаешь, о чём я?

Я не понимал при чём здесь птицы, но не хотел выглядеть идиотом, поэтому ответил:

– Д-да…

– Мы птицы, падающие с небес на землю, – повторила она. – Остальные птицы в небе считают нас отбросами. Считают, что в нас нет смысла, раз мы не похожи на них. Но на самом деле мы выше! Мы выше, чем все они, ослеплённые ярким солнцем и густыми облаками. Ведь мы коснулись тверди земли. Почувствовали её холод, почувствовали колючую траву и в полной мере оценили равнодушное небо. Теперь мы видим мир таким, каким он был придуман. Именно поэтому мы и двигаем всех парящих в облаках за собой. Это мне сказал мой друг-художник. Понимаешь, что он хотел сказать?

– Д-думаю, что да…

– Это не мы сумасшедшие! Это большинство людей сошли с ума и не видят полную картину мира!

Пахло её духами и той же гадостью, какую мы пили вчера. Полина рассказывала мне о своих друзьях и знакомых, поджигала и тушила сигареты. Я тоже решил покурить. Хорошо, что она смотрела не на моё лицо, кривившееся после каждого вдоха. Вся комната пропиталась дымом. Мне не нравилось курить, но, наверное, так проще было разговаривать друг с другом. В детстве наша квартира всегда пахла дымом сигарет, когда я возвращался домой. Наверное, маме тоже так проще было разговаривать с «нашим другом».

Я наслаждался непересыхающим голосом Полечки. Иногда я хотел что-то сказать, но проклятое заикание не давало мне и шанса. Полечка тут же меня перебивала и продолжала рассказывать о новых друзьях. Сказала, что несколько дней назад переспала с парнем, который считает себя девушкой. Но той девушкой, которой нравятся другие девушки. Я немного запутался и совершенно не мог себе представить, как должен выглядеть такой человек. Но Полечка заверила меня, что он «необыкновенный» и у него «очень богатый внутренний мир». Интересно, а может быть такое, что она им рассказывает обо мне?

– Ты интроверт или экстраверт? – Она продолжала говорить, как будто совершенно не ощущала дискомфорта из-за моего молчания в ответ на её горячие речи.

– А к-к-как они от-тличаются друг от др…

– Экстраверт черпает энергию от внешних факторов.

– Н-например, общение с людьми, да?

– Типа того. – Она прервалась на секунду, чтобы сделать короткую затяжку. – А у интроверта достаточно богатый внутренний мир, чтобы быть самодостаточным. Так кто ты? Экстраверт или интроверт?

– Даже не знаю… – задумался я. – Скорее п-первый.

– Экстраверт? Что за глупости? – Она подняла голову с моей спины. – Ты не можешь быть экстравертом. Ты только посмотри, как ты живёшь. Ты же настоящий социофоб.

– А это одинаковое?

– Что – одинаковое?

– Разве социофоб не может быть этим… к-как его?

– Экстравертом?

– Д-да!

– Ну, конечно нет! Что за глупости? – Она затушила не докуренную сигарету в стакане, немного покашляв от последней затяжки. – Интроверты черпают энергию из своего внутреннего мира. Нам, интровертам, не требуется тупое общество, чтобы счастливо жить и творить. Почти все мои знакомые – экстраверты. Они прям дня не могут прожить, чтобы с кем-нибудь не встретиться и не поговорить. В то время как мне совершенно не нужно никакое общество. И вообще, будь у меня возможность, я бежала бы куда-нибудь подальше от города, чтобы наслаждаться тишиной, свободой, одиночеством и собственным внутренним миром.

– Одна? Совсем без н-н-никого?

– В этом же вся суть! Мне не нужно никакое общество. Я сама себе общество.

– Но к-когда ты совсем один, бывает очень грустно.

– Ты просто меня не знаешь! Я в компании людей гораздо больше себя чувствую одинокой, чем когда одна.

– А часто ты бываешь одна?

Она как будто враждебно посмотрела в мои глаза. Я испугался, что что-то не то ляпнул.

– Я всегда одна! – заявила она.

– Но м-мы же с-сейчас с тобой тут! Вместе, – сказал я. – И у тебя т-так много интересных друзей.

– Тебе не понять настоящего одиночества. Каждый день и в любой компании я одна. Тебе знакомо чувство, когда ты на людях такой счастливый и весёлый, а как только остаёшься один, тут уже можно спокойно выпустить своё одиночество подышать свежим воздухом? Так люди никогда не знают, какой ты на самом деле.

Я зачем-то опять закурил. Во рту стояла горечь, будто проглотил пепельницу. Полечка тоже взяла себе сигарету. Закашлялась, едва сделав одну затяжку.

– Кстати, а ты творишь?

– Что? Нет, – растерялся я. – Нет, н-нет… Н-не пробовал!

– Как же так? – воскликнула она. – Ты обязательно должен попробовать. У тебя же есть всё, что нужно! Депрессия, одиночество, социофобия – всё это влияет на твой внутренний конфликт. А внутренний конфликт рождает шедевры.

– Но я не обладаю никакими талантами. – Мои слова проглатывались.

– Ты, главное, попробуй. Создай песню или картину. Что хочешь!

– Я п-попробую.

– Конечно попробуй! Всё самое прекрасное в этом мире было создано нарциссами, социофобами и сумасшедшими. Мы те, кто несёт на себе посредственное человечество.

Так мы болтали до четырёх утра. Потом она ушла, спать ей оставалось не более чем часа два-три. Я же не мог уснуть ещё долго, ведь в голове нёсся ураган мыслей. Всё то, что сегодня обсудили. Я додумывал дальше за Полечку, как бы мог продолжаться наш разговор. Я бы хотел, чтоб эти разговоры никогда не заканчивались, но завтра меня всё равно ожидает ещё один одинаковый день, пока Полина не вернётся вечером домой.

Зима тянула промозглые руки через щели моего окна, пытаясь вытащить меня наружу. Бывало невыносимо, и я стал спать в одежде. Казалось, что зима была здесь всю мою жизнь и не уйдёт никогда. Тем временем за стеной не прекращались крики, проклятия и слёзы. Сквозь гул до ушей долетали обрывки слов: «ненавижу», «тварь», «заткнись», «тупица». Иногда они сопровождались хлопками и пощёчинами. Потом дверь захлопывалась, и девочка оставалась в комнате одна.

Я продолжал жить, кидая своё костлявое тело из комнаты в комнату, пока Полечка где-то пропадала. Иногда она появлялась в моей комнате. Нежданно, тихо и красиво. Словно призрак, слонявшийся то в этом мире, то где-то в своём. Иногда мы разговаривали с ней. Мы пили её алкоголь, я даже привык к этому отвратительному вкусу. Она доставала разные напитки то жёлтого, то оранжевого цвета и всегда нахваливала их:

– Попробуй! Вот это точно должно тебе понравиться!

Мне было всё равно, что пить, лишь бы разговаривать с ней. Она всё так же рассказывала мне о своём одиночестве, о своей маниакальной депрессии, обсессивно-компульсивном расстройстве. Рассказывала, что ей сказал врач и какие таблетки она теперь принимает, потому что прежние перестали на неё действовать.

В остальное время Полина всё так же пропадала на работе и на встречах с друзьями. Иногда она не приходила ночевать. Я не волновался, она часто так делала. У нас в гостях появлялись её друзья. И каждый раз кто-то новый. Я изучал их шаги, тембр голоса, вздохи. Мужчины точно каждый раз были новые. Тот парень, который мне навалял, больше не объявлялся. Наверное, она усвоила свою прошлую неудачу, а потому её друзья даже не предполагали о моём существовании. Наверное, так было нужно. Может быть, она не хотела делить наши с ней отношения с кем-то ещё? Я успокаивал себя, но внутри бурлило какое-то новое чувство. Такого точно раньше не было. Втайне даже от себя самого, в такие вечера я стал злиться на Полечку за то, что она не приходит ко мне. Мы же с ней друзья! Зачем ей остальные? Неужели с ними интереснее разговаривать? Просыпались давно похороненные чувства из детства, когда она стала достаточно взрослой, чтобы больше не общаться со мной.

Когда её не было, я с этим ничего не делал. Просто сидел и ждал вечера, когда она вернётся. Только чернота зимнего вечера, тишина и дым сигарет. Я стал курить её сигареты. Мерзкий запах дыма помогал рисовать в голове наши диалоги. И вот звон ключей, потом секунда, чтобы расслышать количество шагов в прихожей. Если она была одна, то либо запиралась в своей комнате, либо тихо приоткрывала скрипучую дверь в мою жизнь.

– Привет, – доносился до меня её шёпот.

Мы разговаривали. Это были самые счастливые часы. Мы редко смеялись, редко улыбались друг другу, но я теперь жить не мог без этих разговоров. Все мои мысли были только о ней. Утром я проговаривал у себя в голове каждую фразу, сказанную или услышанную мной. Каждый её взгляд, каждое движение, каждый вздох. Я стал просыпаться раньше, чтобы успеть застать её перед работой. Даже продумывал фразы, чтобы продолжить вчерашние разговоры, но она каждое утро встречала меня равнодушным или даже враждебным взглядом. Выпивала кофе, проглатывала антидепрессанты и волочила ножки в прихожую.

Вечер. Она рядом. Снова ругает меня, что я не пытаюсь что-то создавать и вообще даже не думаю заняться каким-либо творчеством. Приводит мне в пример своего друга, с которым познакомилась в баре на прошлой неделе.

– Он настоящий затворник, представляешь? – Её возбуждённые слова рождают эхо по всей квартире. – Сказал, что вообще из дома обычно не выходит! Настоящий интроверт! Он занимается юмором, выступает на сцене, представляешь? Сказал, что все комики на самом деле только на сцене такие весёлые, а внутри их сдавливает грусть. Правда, интересно?

Я оправдываюсь за то, что не занимаюсь творчеством, и пытаюсь перевести тему. И опять это мерзкое чувство. Неужели ей так же интересно со всеми остальными, как и со мной? Но гоню мысли прочь, как только ловлю себя на них.

Она рассказывает, что ей советовал врач. Из-за таблеток у неё начались резкие перепады настроения. Депрессия не проходит. Полечка думает сменить врача. Но тот настаивает на продолжении назначенного лечения. Поэтому вместо врача она сменила ещё одни таблетки.

Затем рассказывает, что подруги и вообще никто в этом мире даже не пытается её понять.

– Ты представляешь себе?! Сказали мне, что я якобы сама себе выдумала депрессию и вообще все свои болезни! Просто, может, я не какая-нибудь там посредственная экстравертная девка?! Им не понять, что происходит в моей голове, ведь они здоровы! – Она постаралась успокоиться. Её сердце стучало так громко, будто она прижала мои уши к своей груди. Дыхание было отрывисто. – Для них это какая-то игра! Мои детские фантазии! Я просто жаловалась им на своего психиатра, а они устроили мне там психоанализ. Сказали, якобы он просто деньги из меня высасывает и подпитывает мою уверенность в своих отклонениях. Говорят, что у меня просто нет увлечений и цели в жизни, от того и придумываю себе болезни и хватаюсь за разных мужиков.

– Но у тебя же д-действительно что-то неладное. Иначе зачем в-в-врачу лечить здорового человека, верно? – Я всегда старался её поддержать.

Мы стали общаться ещё чаще. Теперь она приходила ко мне почти каждый вечер. Даже если возвращалась домой не одна. Ночью я выкуривал по несколько сигарет за час, лежал наедине с потолком и слышал, как её стоны сменяются топотом тяжёлых ног в коридоре. Затем дверь в подъезд захлопывалась, и в моей комнате появлялась она.

– Спишь? – тихо шептала она.

Ещё ни разу не нашёл в себе силы не ответить ей.

Она приходила ко мне пять или шесть вечеров подряд. Так много мы с ней никогда не общались. Со временем я даже почти избавился от заикания в её присутствии. Каждый вечер у неё было разное настроение: иногда весёлое, иногда задумчивое. Как-то она даже разревелась, сидя на моём матрасе. И даже пропитанное слезами, её личико оставалось таким прекрасным. Я наслаждался каждой веснушкой, рассыпанной на её лице. Заливаясь слезами, она подсела ко мне ближе и обняла меня за шею. Я испугался, но был счастлив. Так и не нашёл в себе смелости обнять её в ответ.

– Я больше ни с кем не общаюсь, кроме тебя, – заявила она в один из наших вечеров. – Я послала к чёрту всех своих друзей и подруг!

– Почему? – Её слова заставили меня улыбаться.

Полечка с недоумением посмотрела мне в глаза, и я поспешил спрятать свою идиотскую улыбку.

– Никто не хочет меня поддерживать. Жаловалась им, что у меня начались резкие перепады настроения. Знаешь, как они меня поддержали?

– Как?

– Сказали: «А на что ты рассчитывала, принимая антидепрессанты на здоровую голову?» Ты представляешь себе?! – Её огненные волосы разгорались ещё сильнее. – Отличная поддержка от близких друзей!