Текст книги "Рефлексия. Памяти Владимира Лефевра"

Согласно Платону и всей античной традиции (включая, в частности, торговую практику), всякая вещь по понятию вещи не является таковой без своего символа. В торговле это выражалось в том, что товар становился товаром лишь при наличии у него «символа» – названия или описания этого товара, включая его наименование и стоимость. Именно маркировка, говоря современным языком, делает товар товаром, а вешь – вещью. Без символа вещь не вещает ничего и является просто предметом, неопознанным объектом. Анаксагоровское буйство и бесчинство вещей – из хаоса дорефлектируемого мира.

Когда мы обсуждаем рефлексию деятельности, то мы немного лукавим: деятельность нерефлексируема, рефлексируема лишь ее мыслительная составляющая. Рефлексировать «он ему как даст, а он ему как врежет, а он опять ему как даст, а она взяла и ушла с другим» могут лишь сопливые и неразборчивые подростки.

В этом месте шуточкой не отделаешься и, чтобы утверждать, что деятельность нерефлексируема, необходимо поднимать не только весь этот пласт, но, прежде всего, восстанавливать теорию деятельности раннего Г. П. Щедровицкого и истоки этой теории, заложенные в логических разработках А. А. Зиновьева.

Деятельность, согласно этим представлениям, втягивает в себя человеческий материал, но существует независимо и самостоятельно от людей. Так и история, субъектом которой никто не является (есть лишь субъекты действий и событий, имеющих историческое значение). История не пишется – она существует сама по себе и может быть описана в разных интерпретациях и пониманиях историков.

Деятельность формируется по законам и в логике формирования деятельности, поэтому ее практические воплощения разнятся лишь декоративно. А раз так, то существуют универсальные логические, онтологические, организационные схемы той или иной деятельности, независимые от их интерпретаций, но вмещающие в себя и допускающие любые интерпретации.

В качестве примера такой схемы приведем схему рынка (см. рис.).

Схема рынка

Утверждается, что марка производителя всегда больше марки потребителя, но на рынке (в отличие от обмена) встречаются не эти позиции, а продавец и покупатель, при этом марка продавца есть сумма издержек производства и действующей в данное время и в данном месте нормы прибыли, а марка покупателя отражает его представления о стандартах качества жизни. Пространство ценообразования взаимовыгодно (любая точка этого пространства имеет цену выше, чем марка продавца и ниже, чем марка покупателя) только потому, что в сознании покупателя образ (символ) жизни всегда превосходит саму жизнь.

Эта схема применима к любому рынку, восточному и западному, античному, средневековому и современному, этот механизм работает и на Коптевском колхозном рынке и на Нью-Йоркской бирже, в условиях разгула демократии и деспотизма, в мирных и военных условиях – она универсальна.

И в ней нет места для рефлексии.

Рефлексия возникает у А. Смита, П. Рикардо, К. Маркса, М. Зомбата, Ф. Броделя – у тех, кто, наблюдая реальную экономику и проявления рынка как деятельности, пытается вычленить из этого хаоса событий, фактов и катастроф конструктивные константы существования, законы. И мы вновь возвращаемся к схеме рефлексии по Гегелю, к тому, что рефлексия возникает лишь при сравнении реальности с ее теоретическим (проектным, символическим и т.п.) отражением. «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт.1.12,18, 25) – троекратное описание Божественной рефлексии при сравнении Им своего замысла с воплощением, где и к тому, и к другому относится слово «хорошо».

Апрель 2003

Две рефлексии

В шестидесятые в Московском методологическом (тогда – логическом) кружке произошел раскол: молодой математик Владимир Лефевр стал требовать переориентации работы кружка с теории деятельности на рефлексивное управление.

Упорствующий в своих требованиях бунтарь покинул сообщество и почти в одиночку, с очень коротеньким шлейфом последователей, продолжил свои разработки в избранном направлении. Он успел издать две небольшие монографии, в том числе «Конфликтующие структуры», был даже выдвинут на премию ЦК ВЛКСМ для молодых ученых, но сам снял свою работу с конкурса, опубликовал статью в «Вопросах философии» «Формальный метод исследования рефлексивных процессов» (1971) …и еще несколько статей, и, в конце концов, в семидесятые годы уехал в США, где довольно быстро стал признанным авторитетом по проблемам рефлексии. Его работы «Алгебра совести» (1982), «О.62», «Космический субъект» (1996) и другие составили кортеж новой, математизированной психологии. После перестройки В. А. Лефевр стал появляться в России, лично и публикациями на русском языке, например, «Рефлексией» (2003), усилиями В. Е. Лепского создан регулярный семинар-конференция по рефлексивному управлению.

В конце 70-х-начале 80-х лидер ММК Г. П. Щедровицкий вынужден был признать необходимость рефлексии в деятельностном подходе и тем самым пересмотреть всю свою теорию деятельности. Созданные им и кружком организационно-деятельностные игры (ОДИ) в основе своей строились как рефлексивные. Рефлексия стала знаменем системо-мыследеятельностного подхода и игротехнического движения. Новые генерации методологов и игротехников уже не различали взгляды В. А. Лефевра и Г. П. Щедровицкого, считая обоих благоговейной классикой.

И как-то затерлось, и забылось, что речь идет о двух совершенно разных по своей природе рефлексиях.

Рефлексия В. Лефевра – рефлексия сознания. Она присуща любому субъекту и в этом смысле тотальна для всего человечества. Рефлексия доступна и присуща любому сознательному существу или носителю сознания (например, космическому субъекту). По сути, рефлексия сознания может быть синонимизирована с совестью (в английском языке conscience означает и сознание, и совесть).

Согласно И. Канту и В. Лефевру сознание всегда эгоцентрично: оно выталкивает человека в центр мироздания и заставляет взять на себя, в пределе нравственного императива, всю полноту ответственности за этот мир. Между И. Кантом и В. Лефевром необходимо также поместить Ф. М. Достоевского и Ф. Ницше, позиции которых в этом вопросе находятся в том же ряду, а также Дж. Буля, создавшего алгебру, которой и оперирует В. Лефевр в своих теоретических построениях и моделях.

Всеобщность сознания и рефлексии позволяет (и математику В. Лефевру и писателю Ф. Достоевскому) говорить о возможности точного описания рефлексивных переживаний и переживаний совести человеком, а, следовательно, о возможности рефлексивного управления: ведь, если сознание, совесть, рефлексия прихотливы и непредсказуемы, то и управление ими невозможно.

Помимо всего прочего, такое понимание и представление о рефлексии практически напрочь уничтожает свободу совести: человек действует не своевольно, а в твердом соответствии с этическими законами, независимо от того, знает он о них или не знает (точно также все мы действуем в точном соответствии с законами Ньютона, независимо от оценок, полученных по физике в девятом классе, а также с законом тезаврации денег, который вообще никогда не проходили и не сдавали).

Это посягательство на нашу внутреннюю свободу, как правило, вызывает бури протеста и неприятия, постольку поскольку задевает самую интимную и болезненную струну: «так кто я – Бог или червь смердящий?»). Введение внутрь себя некоей этической универсалии похоже на уязвление и изгнание Христом бесов: кому охота избавляться от собственных прихотей и своеволия, да еще под напором бездушной и бездуховной математики? И, кроме того, это уравнивает человека со всеми другими субъектами сознания, ведь в той или иной степени и звери, и птицы обладают сознанием, следовательно им доступна рефлексия сознания и совесть.

Наиболее неприемлема идея рефлексии сознания для атеистов или неверующих, поскольку со-весть есть признание совместности знания человека с некоторым абсолютным носителем Добра и зла, диалогичности и со-вести и со-знания.

Ситуация усугубляется тем, что, по сути теории В. Лефевра, ничего другого в сознании, кроме этических оснований поступков и принятия решений, не рефлексируется и рефлексии не поддается. И в этом смысле со-знание и со-весть просты и примитивны до убожества и полной математизации.

В идеологии методологии Г. П. Щедровицкого лежит идея элитарности мышления, его недоступности всем и всяким. Одна из любимейших и наиболее цитируемых фраз его и его учеников: «Мышление среди людей также редко, как бальные танцы среди лошадей, и также нужно людям, как эти танцы лошадям».

Согласно Г. П. Щедровицкому, мышление и деятельность принципиально «безлюдны», лишены сознания и всех связанных с сознанием реальностей: эмоций, чувств, сантиментов, страстей, «психологии», озарений и пророчеств. Человек может вступить в пространство мышления и в пространство деятельности, но это для него необязательно. Более того, вступая в мышление и деятельность, человек всегда оказывается на периферии того и другого, будучи, в масштабе времени и организованности, лишь периферийным элементом. Элитность пребывания в деятельности и мышлении определяется не продолжительностью этого пребывания и даже не центральностью положения, а захваченным человеком плацдармом мышления и деятельности. В этом смысле поле деятельности, мышление и рефлексия мышления безопасны и предоставляют возможность своеволия, «озорства», а, если называть вещи своими именами, то блудливости, которую и демонстрируют наиболее продвинутые и отпетые из числа игротехников и методологов. Изворотливость на периферии мышления и деятельности делает субъекта непредсказуемым ни в мышлении, ни в рефлексии по поводу этого мышления, рефлексивное управление в этом случае перестает быть управлением и превращается в искусство жонглирования и манипуляций: кто кого переманипулирует и перекукловодит.

Рефлексия мышления, по Г. П. Щедровицкому, есть «мышление мышления», поток мышления, ортогональный рефлексируемому потоку мышления. Мышление без мышления мышления не существует и превращает мышление в «думание», в бесплодные потуги мысли.

При всей невозможности, с точки зрения В. Лефевра, рефлексии мышления и деятельности, такая рефлексия существует. Здесь следует пояснить, почему рефлексия мышления и деятельности, по Лефевру, невозможна.

Если человек не имманентен мышлению и деятельности, если они существуют сами по себе, безлюдно и надлюдно (или межлюдно), если язык мышления (методологические схемы) отделим от носителя этого языка, человека, то исчезает субъект рефлексии, он становится необязательным, либо рефлексия приобретает черты причудливой лжи тем, кто, принципиально отсутствуя в деятельности и мышлении, рефлексирует свое принципиальное присутствие в них

Рефлексия мышления, независимо от ее теоретической обоснованности или необоснованности имеет практику, существующую более четверти века, вполне успешную в решении многих интеллектуальных задач и проблем. Если в природе незаконное существовать не может, то в человеке может существовать все, в том числе и незаконное. Такова удивительная природа человека. Правда, вполне возможно, что настанет день, и то, что сегодня называется рефлексией мышления, окажется чем-то другим, а, с некоторой долей вероятия, подобное можно предположить и о рефлексии сознания.

В отличие от рефлексии мышления, рефлексия сознания, в принципе, просто в силу возможности ее математического описания, технологизируема. Это означает, что она вполне может быть массово репродуцирована, если на то появится спрос и нужда, например, в сфере воспитания и образования.

Страшно представить себе школу-конвейер будущего, где клонам будут ставить совесть.

Февраль 2004

Методология харизмы. Харизма в методологии

В кортеже методологических социо-инженерных исследований и разработок, начавшихся около двадцати лет назад в ММАСе, одном из первых новобразований ММК, вопросы, связанные с харизматикой, стыдливо замалчивались и редко всплывали в обсуждениях. Эта тема, если и обсуждалась, то вскользь и в других местах и скоплениях методологической мысли. Основных причин на то три:

Демонстративный отказ большинства методологов, особенно имеющих психологическое образование, от традиционной психологической тематики, в том числе и от этой темы.

Ориентированность ММК не на сознание, а на мышление, в то время как харизма – феномен сознания.

Харизматичность всего методологического движения и прежде всего его лидера Г. П. Щедровицкого, в чем признаваться публично – не хочется до сих.

Настоящая работа есть попытка восполнения возникшего пробела – восполнения, необходимого и в качестве рефлексии всего методологического движения и как средства дефлорации таинственности, снятия загадочного флера ММК. Волей-неволей мне придется приводить примеры из практики своих коллег, но, так как этот текст все-таки ДСП, «для внутреннего пользования», то, надеюсь, он будет воспринят ими без обид. Еще раз – здесь нет умысла кого-то задеть, обидеть, «разоблачить», «свести счеты» (которых нет) – далее стремления понять феномен харизмы в ММК автор не продвинулся. Тем не менее, все извинения – заранее и вполне искренне.

М. Вебер (1), обсуждая типы власти, выделял харизматический тип — основанный на личных качествах и достоинствах лидера, данных ему свыше, от Бога, судьбы или еще каким трансцендентным, сакральным, таинственным, мистическим образом. Харизматическая власть может иметь политический (Сталин, Гитлер), военно-политический (Перикл, Александр Македонский, Цезарь, Тимур, Наполеон), духовный (Будда, Сократ, Платон, Христос, Магомет), военно-духовный (Оттон 1, Шамиль, Дудаев) и духовно-политический (Хомейни, Бен Гурион) характер.

Харизматическая власть по большей своей части находится в сложных отношениях с действующими на арене ее появления и проявления законами, даже если она и не претендует на политическую сферу: Платон дважды оказывался в рабстве у сиракузского тиранна, Сократа судом приговорили к смертной казни, Иисуса распяли, Магомет был вынужден бежать из Мекки в Медину, Будда сменил касту и т. д. Она практически нелегитимна и не наследуется как харизматическая. Само понятие харизмы (святости) пошло с Троицы, Пятидесятницы, когда на 12 апостолов снизошла благодать (харизма) и они заговорили разными языками и приступили к своему апостольскому подвигу.

Уже из приведенных примеров становится очевидным, что харизматическая власть может быть и воплощением Добра, и служением злу: на мощь и силу воздействия харизматика его этическая принадлежность не влияет.

Харизму следует отличать от пороса (Порос – античный бог богатства) – энергии власти (в английском языке power одновременно и власть, и энергия), а также от пассионарности, носящей, согласно Л. Гумилеву, массовый, этнический характер. Пассионарный лидер – не более, чем выразитель этнической пассионарности. Хотя, разумеется, все три понятия очень близки.

Реально харизма проявляется не только и даже не столько в личности ее носителя, сколько в признании этой харизмы окружающими. Этот феномен позволяет разыгрывать различные игры, оборачивания, перевертыши в харизматической практике – от потешных до ужасных. Нынешний российский президент – яркий пример «наведенной» имиджмейкерами харизмы: теперь любому слову этого «поручика Киже» придается неимоверный вес, некая государственная глубинная мудрость. То же можно сказать и про нынешнего президента США: многие его высказывания, принадлежи они простому смертному, чреваты тюремным сроком или психлечебницей, но выдаются средствами массовой информации как перлы государственной мудрости и необыкновенного гражданского мужества.

Попадая в ситуацию внешне оформленной (масс-медиа, свитой, церемониалом жизни, неутомимыми имиджмейкерами) харизмы, подобного рода личности начинают вести себя как типичные харизматики, более того, они начинают и сами верить в особость, божественность и т. п. своего происхождения, предназначения и призвания. После чего и начинаются трагикомические игры – с разбиванием орехов государственной печатью, трусливой ложью о тонущей подлодке, бросанием войск и бомб на ни в чем неповинные страны, расстрелом собственного парламента, разгоном телепередач, программ и вообще любой оппозиции. Мифологизация личности, почти неизбежно присущая выборным кампаниям, чаще всего представляет собой стартовую площадку формирования харизматического лидера, за душой которого ни откровений, ни озарений. И чем очевидней их отсутствие, тем исступленней и пиаровское мифотворчество, и потуги веры в собственное величие мифологизируемого заживо.

В этом смысле нетрудно предсказать конец карьеры нынешнего президента России – когда, наконец, будут рассеяны, рассажены, разогнаны и прикончены все помехи и преграды, когда настанет время показывать чудеса или, на худой конец, фокусы, харизма сама собой рассосется и исчезнет, цены на нефть (по странному стечению обстоятельств) и авторитет поползут вниз до полного и глубоко всеобщего презрения. Сценарно это может разворачиваться в следующих направлениях:

– окружение, столь же слабое, как и окруженный, выдавит из себя новую, еще более жалкую креатуру;

– будет найден другой объект харизматизации, не обязательно столь же ничтожный, но более адекватный ситуации;

– начнется раскручивание какого-нибудь и неизвестного доселе откровенного фашиста или террориста, в борьбе с которым нынешнему президенту здравомыслящим обществом будет предложено бессрочное правление.

Впрочем, возможны и другие варианты – данная статья посвящена не этому. Просто, нынешний президент – уж больно ловкая мишень для оплевывания.

Именно харизматичностью (мнимой или истинной), но не только ею, конечно, объясняется нетерпимость «правителей из народа» к «иной правде», к любой оппозиции (все-таки это больше похоже на трусость и обидчивость, характерные для подобного рода лидеров), к неизбежному свертыванию любой демократии в тоталитаризм, тиранию и деспотизм, как это было и при Ленине-Троцком, и при Сталине и всех последующих и наследующих.

И при Гитлере, и при Кастро, и при Саддаме Хусейне. Легитимная власть держится не столько на законе, сколько на либеральном и полифоническом обсуждении этих законов (этим легитимная власть отличается, согласно М. Веберу, от традиционной, где основным принципом является священность и неизменность, «скрижальность» законов и установлений). Но именно поэтому легитимная власть и харизматики не уживаются. Традиционная же власть, особенно на старте карьеры, вполне устраивает харизматиков. Сталин, например, почти до конца своекго правления оставался «верным учеником и продолжателем дела Ильича». Все харизматические самозванцы, Гришка Отрепьев, Емельян Пугачев и другие, рядились в тоги традиционной власти. И. Шиффер (5) выделял несколько типов харизмы:

харизма чужака (этой харизмой часто пользовался Г. П. Щедровицкий, выступая перед совершенно новой и неизвестной ему аудиторией с необыкновенным бесстрашием)

харизма неполноценности, физической, умственной или жизненной (гомосексуализм Цезаря, малый рост Наполеона, хромота Тимура, эпилепсия Магомета, раннее сиротство Ивана Грозного и Петра Первого и т.п.)

харизма призвания («голоса» Жанны д’Арк, обращения Иисуса к Отцу)

харизма притворства (особый, «птичий» язык методологов, церковные ритуалы и церемонии)

К этому перечню, вероятно, следует добавить харизму одержимости (блаженные, шаманское камлание, вакхическое неистовство, дионисийский энтузиазм). На многих играх методологов (ОДИ) вдруг появлялись такие одержимые, которых либо отправляли в психушку, либо они переходили в свиту игроков-фанатов и метаидиотов при дворе того или иного руководителя игры.

В свое время я, пытаясь понять природу харизмы, проводил несложные тесты в различных аудиториях (учебных, образовательных, игровых; в общей сложности в экспериментах и тестах поучаствовало около тысячи человек).

Первая часть теста – по мотивам работы В. А. Лефевра (3) на выявление позиций «героя» (минимизатора чувства вины за счет максимизации страданий), «святого» (максимизатора страданий и чувства вины), «лицемера» (минимизатора страданий и чувства вины) и «обывателя». (минимизатора страданий за счет максимизации чувства вины). Эти «герои» и «святые», в отличие от «лицемеров» и «обывателей», харизматических дебилов, по выражению А. Сосланда (4), обладают харизмой – в той или иной степени проявленности.

Другая часть теста – на угадывание «красной» и «черной» карты (в серии из 20 попыток). Выяснилось, что харизмой и тягой к лидерству обладают те, кто в состоянии предвидеть и предугадывать будущее с определенной степенью точности (13 и более угадываний из 20). Глубина же и точность знания будущего зависит от меры принадлежности к миру мертвых. Дело тут, конечно, не в возрасте, а в приобщенности к смерти, в проживании жизни как испытания перед смертью. Тезис о связи знания будущего со знанием мира мертвых вполне согласуется с буддисткой, иудаисткой и христианской традициями (ислам мне мало знаком) запрета живым заглядывать в будущее. Именно тогда я понял, что в будущее не надо лезть, оно дается само – каждому по его мере харизматичности.

Третья – модификация социального теста американского психотерапевта А. Шуца по выделению социальных лидеров, социальных агентов и социальных аутсайдеров: всех участников просят построиться в три колонны по собственному разумению, что проходит достаточно безболезненно. Затем в каждой колонне выделяются лидеры, середняки и замыкающие, которым предлагается построиться в колонну. Тут уже часто дело доходит до драк и потасовок: лидеры желают оставаться лидерами и ни в какую не смиряются с позицией аутсайдера, середняки охотно идут в лидеры и середняки, но только не в аутсайдеры, среди аутсайдеров начинается борьба всех против всех.

Те, кто в конце концов становится лидерами лидеров, показывают наилучшие результаты в отгадывании карт и непременно – либо святые, либо герои. А аутсайдеры среди аутсайдеров удивительно плохо угадывают карты и являются откровенными обывателями и лицемерами. Корреляция – необыкновенно высокая.

Социальный опыт и социологические исследования и разработки, в частности, работа с кандидатами разных уровней, позволяют наметить некоторую социально-харизматическую типологию, не противоречащую и не отрицающую типологию И. Шиффера, но дополняющую ее в социальном ракурсе.

Безусловный харизматический лидер – личность, харизма которой признается всеми или большинством. При этом границы и определенность «всех» или «многих» весьма расплывчаты – это могут быть и современники, и соотечественники, и «все человечество». Как бы позитивно, негативно или нейтрально ни относились к Сократу, все признавали за ним его харизматическое превосходство и лидерство. К этому же типу харизматиков может быть отнесен и Г. П. Щедровицкий. Разница лишь в масштабе явлений – сила харизмы прямо пропорциональна продолжительности времени и пространства ее влияния. Палаты №6 битком набиты Цезарями и Наполеонами, но еще никому в больную голову не пришло считать себя Жириновским, кроме, разумеется, самого Владимира Вольфовича. Впрочем, опытные психиатры говорят, что сейчас полно Жириновских чуть не в каждой палате, а Цезари и Магометы повывелись – бред удивительно чутко реагирует на культурные изменения. Если это так, то, во-первых, психи, оказывается, ничем не отличаются от покойников, которые первыми в нашем обществе сменили красные звезды на кресты, а, во-вторых, в психлечебницах, наверное, не осталось ни одного Горбачева, и все Михал Сергеечи мирно сидят по домам с психинвалидностью первой группы.

Групповой харизматический лидер – человек, харизма которого признается только строго определенной группой людей: для мормонов Джон Смит – более, чем апостол, для всех остальных… несчастный был обвалян в перьях и дегте и публично сожжен. За каждым более или менее удачливым (в коммерческом отношении) экстрасенсом тянется шлейф и эскорт почитателей, обожателей, обращенных, спасенных и подражающих. Сюда же следует отнести спортивных, эстрадных и экранных звездных харизматиков, сила харизмы которых измеряется их ангажированностью и, грубо говоря, продажностью. Здесь важен не размер группы (Мао был харизматиком по крайней мере для миллиарда китайцев, в кильватере Кашпировского – всего несколько тысяч охмуренных), а определенность границ.

Сектовая харизма – коллективная харизма избранности, приобщенности, причастности. Первой такой сектой были апостолы Христа, последней (на моей памяти) – ММК. Между ними – бесчисленное множество самых разных сект, обществ и групп: рыцарских орденов, тайных обществ, разного рода и фасона масонов, а также изуверов и отщепенцев. Сектовая харизма характерна и популярна также среди актеров и домотканных поэтов. Сейчас Интернет заполнен и разогрет до белого каления сектами форумов, бандами хакеров, чат-компашками, задешево, почти на халяву, балдеющими от своей коммунально-бытовой харизмы. В известном смысле евреи, называя себя избранным народом, обладают сектовой харизмой. Сектовая харизма, как, впрочем, и все остальные формы групповой харизмы, но сектовая особенно, сопряжена с определенной аскезой, вплоть до формирования внутрисектовой морали. Одна из участниц ММК призналась мне много лет спустя, что, будучи в обычной жизни сексуально предприимчивой, она подумать даже боялась наладить с кем-нибудь сексуальные контакты во время игры. «Нам это строго запрещено» – сказала она, забыв, что всего полчаса назад рассказывала мне о лихих похождениях методологов.

Партийная харизма – всякая секта стремится к самоизоляции и сохранению своей харизмы (спасения) в тайне от мира, всякая партия стремится к противоположному – перетащить под свои знамена или одеяла всех. Партийная харизма, так хорошо еще памятная по советской эпохе, всегда стремится к большевизму – чаще за счет усекновения других партий, чем за счет собственного роста и развития. В США, стране двух партий, постоянно разыгрывающих между собой роли большевиков и меньшевиков, коммуникация сводится к обливанию холодным душем, помоями, грязью своих оппонентов при стыдливом умалчивании собственных достоинств (имеются в виду политические, а не физические или семейные достоинства). Любой театр – это пример партийной харизмы, где собственно харизматиком непременно является режиссер.

Харизма свиты – также коллективная харизма. Творя (по найму или из бескорыстных побуждений, что реже) персональную харизму лидеру, свита сама впадает в харизму – за счет ритуалов, литургии кумиротворения, жречества и знания святая святых политической кухни (всегда немного грязноватой). Многие участники внутренних семинаров ММК набирались и набрались харизмы свиты. Для них любая критика Г.П. – личная обида и оскорбление.

Псевдохаризма – признание харизмы только самим «харизматиком» и никем более. Это – типичный «эффект фиджийского самолета» (одна из любимых баек Г. П. Щедровицкого). Время от времени на играх случались мятежи и бунты, методологов или руководителя игры изгоняли и какой-нибудь шут гороховый брал дело в свои руки. Было потешно наблюдать, как он копирует и повторяет фразы, позы, движения свергнутого харизматика, но, чем точнее копия – тем потешней результат: фиджийский боинг из банановых листьев не только не летает, но даже не выдает транзисторы и жвачку. Судорога псевдохаризмы прошла по стране в период шоковой демократизации и не было такого сельсовета, где бы его председатель не кричал время от времени: «Пятый микрофон – отключить!». А где его взять, если нет даже первого?

Говоря о методологии харизмы в жанре и рамках ММК, следует рассмотреть вопрос о средствиальности харизмы: зачем и для чего она нужна и как используется или может использоваться.

Харизма привлекательна и обладает обаянием. Зная и понимая это, многие ММК-харизматики вовсю и небезуспешно пользовались ею для соблазнения хорошеньких женщин, рекрутирования новых сторонников и оруженосцев. Пожалуй, это было основным направлением использования харизмы, и теперь, спустя безвозвратные годы, приходится только сожалеть, что слепо упущено столько прекрасных возможностей – а, может, просто харизмы было недостаточно?

Помимо этой основной функции, харизма применялась и в других целях: