Текст книги "Ключ от всех миров"

Инна Сергеевна отступила. В этот миг она выглядела очень удивленной и потерянной. Директор, важно прошествовав вдоль длинного стола, подошел ко мне и наклонился, глядя прямо в глаза.

– Итак, Артур, это ведь ты дал в глаз своему товарищу? – спросил директор.

Мне ничего не оставалось, как кивнуть.

– Вот видите, – повернулся директор к моей классной руководительнице. – Так что идите, и ты, Цветков, тоже иди, а мы с Артуром побеседуем.

Александр захлопнул за собой дверь, и я весь сжался. Вот теперь-то начнется самое страшное. Но Яков Григорьевич неожиданно мне подмигнул. Вот чего я от него не ждал! Кажется, у меня появился союзник. В тот же миг я почувствовал, как что-то подкатило к горлу, на глаза навернулись слезы.

– Иди сюда, – позвал директор. – Выпей воды. – Он уже налил холодной воды из большого директорского графина в граненый стакан и протянул его мне. – Выпей.

Я взахлеб стал глотать холодную воду, которая в тот миг показалась мне слаще любого лимонада.

– Ну, что у вас там получилось…

И тогда, поставив стакан, я сбивчиво стал рассказывать про то, как Александр скинул меня в котлован (естественно, я умолчал о всех последующих за этим событиях), о том, как тот всегда пристает к малышне, всегда рад отвесить затрещину или дать пендель…

– Да я все это знаю, – перебил директор. – Что у вас сегодня на перемене вышло?

– Поймал он меня, – растерянно начал я. – По голове треснул… – Тут я замялся, не зная, что сказать.

– И тут стало мне так обидно… – зазвучал у меня в голове голос Тогота.

– И тут стало мне так обидно… – вслух повторил я. – Развернулся и дал ему.

– Правильно дал, – пожевав губу, согласился директор. – Только запомни, Артур, я тебе этого не говорил. Но дал ты ему за дело. Мне тут многие на него жаловались… – Тут он сделал многозначительную паузу. – Но сам понимаешь, благодарности я тебе за этот поступок вынести не могу. Подумай, что случилось бы, ударь ты его не так удачно, а попади, например, в висок… Или, к примеру, упал бы он и стукнулся головой об угол. Ведь все это могло очень-очень плохо кончиться… – И вновь последовала многозначительная пауза, во время которой я должен был прочувствовать всю глубину своего проступка. – Однако на первый раз я мер принимать не буду, – продолжал директор. Я вздохнул с облегчением… – Однако, надеюсь, что больше драться ты не станешь. Сейчас я пойду и побеседую с Цветковым, а ты пока посиди в моем кабинете и подумай о том, что я тебе только что сказал. – С этими словами Яков Григорьевич исчез за дверью.

Я метнулся к столу, налил себе еще один стакан воды и залпом выпил.

«Уффф», – выдохнул я, только сейчас почувствовав на спине струйку холодного пота.

– Не «уфф», а влипли, – неожиданно вновь заговорил Тогот. – Тебе не повезло. Только что я получил знак. Идет караван. Ты должен немедленно прибыть в рассчитанную мной точку, открыть дверь, принять караван, провести… Ты еще не забыл, что ты – проводник?.. Так вот, ты должен провести их в нужное место, открыть следующие врата и получить соответствующее вознаграждение.

– Прямо сейчас? – удивился я.

– До прибытия каравана у тебя час – час пять минут, так что придется поспешить.

– А школа, уроки? – пробормотал я.

– Да, ты, похоже, так ничего и не понял, сопляк! – взвился Тогот. – Все эти твои школы, уроки – херня! – я задрожал. Никогда не слышал, чтобы Тогот говорил со мной таким «голосом». – Да если это будет нужно, ты перебьешь всех учеников и учителей этой школы и по их трупам прибудешь на место. Понял?

Вот только тогда я понял, что по-настоящему влип.

* * *

Чуть приоткрыв дверь, я выглянул в приемную. Там оказалось полным-полно народу, в том числе директор, Инна Сергеевна и красный как рак Александр. О том, чтобы незаметно проскользнуть мимо, не могло идти и речи.

Закрыв дверь, я, тяжело дыша, привалился к стене.

– И что мне теперь делать?

– Для начала попытайся как можно лучше вспомнить вашу гардеробную.

Я зажмурился. Перед моим мысленным взором встала продолговатая комната, уставленная рядами металлических вешалок, на которых висели пальто и мешки со сменной обувью. И хотя декабрь в этом году выдался не таким уж холодным – зима не спешила заявлять свои права, – большая часть учеников уже переоделась в шубы и зимние пальто.

Щелк! В воздухе запахло озоном.

В руках у меня оказалось пальто. Зимнее пальто, но не мое!

– И? – в недоумении уставился я на пальто.

– Надевай! – приказал Тогот.

– Но это же воровство, – заскулил я.

– Опять началось! – взвился демон. – Забудь ты свои дурацкие сомнения. Тебе предстоит большое дело. Если не станешь медлить, будешь выполнять все мои инструкции и точно выполнишь все, чему я тебя учил, то вернешься в школу еще до окончания занятий. Тогда никто ничего не заметит…

– Кроме, конечно, моего отсутствия, – но Тогот сделал вид, что не заметил этого замечания.

– Давай быстро к столу директора, – мне ничего не оставалось, как подчиниться демону. Бегом я пересек кабинет директора, натягивая на ходу чье-то пальто. Оно, к моему удивлению, оказалось мне впору. Потом я бросил взгляд на тапки. Хорошо, что я носил кожаные тапки с твердой кожаной подошвой, а не мягкие с войлочной. В тех тапках я бы далеко не ушел. – Третий ящик сверху, – продолжал командовать Тогот.

– Мне что, лезть в стол директора? – не понял я.

– Быстро давай, не разговаривай, – прошипел демон. – У тебя времени с гулькин нос… Нащупал там футляр? – продолжал Тогот.

Я кивнул. Потом, поняв, что он не может видеть моего кивка, тихо прошептал:

– Да.

– Обращайся ко мне только ментально, – осадил меня покемон. – Достань!

Я повиновался. Теперь в руках у меня был продолговатый футляр, в каких обычно держат дорогие ручки.

– Открой!

Внутри на белоснежном шелке лежала старинная опасная бритва. Интересно, как она оказалась в ящике директорского стола?

– Бритву сунь в карман, она тебе пригодится, коробку назад в стол, и не забудь взять деньги.

Раздался еще один «Щелк!», и предо мной на столе появились две мятых десятки. Я машинально сунул их в карман пальто.

– Теперь быстро к окну, – я вновь повиновался, действуя, точно во сне. – Открой окно!

– Но здесь ведь четвертый этаж! – попытался возразить я.

– Не спорь! – прорычал Тогот. – Быстро открывай!

С первого раза у меня не получилось, окно уже заклеили на зиму, заклеили на совесть. Когда же я потянул изо всех сил, бумага утеплителя, разрываясь, затрещала. В испуге я замер, повернулся в сторону двери. Вот-вот она откроется, на пороге появится Яков Григорьевич, увидит меня в чужом пальто, а потом найдет в карманах свою бритву и две десятки…

– Прекрати трусить! – вновь взвыл демон. – Ты должен делом заниматься. Со своей дурацкой школой потом разберешься, сейчас все это неважно. Запомни: неважно!.. Доставай бритву. Режь мизинец!

– Вот так резать? – удивился я, уставившись на блестящее лезвие бритвы и на свой палец. – Вот так взять и отрезать?

– Да нет, придурок! – казалось, вот-вот – и терпение демона истощится, и он превратит меня в какую-нибудь лягушку-зверушку. – Сделай надрез. Тебе нужна всего капля крови. Всего капля крови для заклятия. Торопись, через три минуты будет звонок, и директор вернется в свой кабинет.

Я зажмурился. Взмахнул бритвой, но не попал по пальцу. И тут Тогот снова взял под контроль мое тело.

Взмах. Честно говоря, я боли вовсе не почувствовал. Тогот действовал виртуозно, ранка оказалась крошечной. Наверное, наберись я все-таки мужества сделать надрез самостоятельно, рана получилась бы грубее, а так крошечная царапина… и все.

Капля крови упала на подоконник. Тогот, не отпуская контроля за моей рукой, начертал на подоконнике два кровавых знака, потом заставил меня залезть на подоконник. На мгновение я замер на самом краю. Я никогда не страдал боязнью высоты, но стоило мне посмотреть вниз, как я понял, что никогда-никогда по доброй воле не прыгну вниз.

– Произнеси заклятье перышка, – приказал Тогот. – Ты должен его отлично помнить.

Трясясь от холода и страха, я дрожащими губами произнес набор нечленораздельных звуков, и в следующий миг Тогот столкнул меня вниз.

Может, кто-то и видел мой прыжок, не знаю. Надеюсь, что нет. Но если кто и видел, то он должен был не поверить своим глазам, потому что падал я медленно. Минуту падал, а то и дольше. И, пожалуй, это была одна из самых страшных минут в моей жизни. Одно дело мысленно общаться с демоном, заучивать какие-то заклятия, получать от него копеечные подачки и совсем другое – попытаться впервые реально на практике применить одно из заклятий… Тем не менее я легко, словно пушинка, опустился на промерзшую землю. Даже не покачнулся.

Где-то высоко у меня над головой зазвенел звонок, и я, словно проснувшись, пулей метнулся за угол школы. Не важно, что подумает директор, но он явно не поверит, что я умудрился, не переломав ноги, спрыгнуть с четвертого этажа.

Заскочив за угол, я какое-то время стоял, прислонившись спиной к каменной стене. В первую очередь мне надо было привести в порядок свои мысли. Впервые я реально использовал колдовство. Я спрыгнул с четвертого этажа и с той же легкостью мог спрыгнуть с четырнадцатого. Только теперь я начал понимать, что Тогот и все связанное с ним не сказка. Раньше, конечно, я тоже верил во все, что говорил мой персональный демон, но лишь шагнув в пустоту из окна кабинета директора, я понял: старик был прав, тогда, после купания в котловане, и в самом деле случилось самое главное событие моей жизни. Я переродился. Все эти школы, линейки, стенгазеты остались где-то там, в мире реальном, а я больше не принадлежал ему. Я стал свободен, по-настоящему свободен. Я мог делать, что хочу, мог никого не бояться.

Чуть отдышавшись, я собрался было вынырнуть из-за угла и в наглую пройтись перед школой, задрав нос, чтобы все увидели: отныне я свободен, свободен от дурацких условностей этого мира. Меня остановил Тогот.

– С катушек съехал? – язвительно поинтересовался он. – Как это писал один из ваших вождей: «Головокружение от успехов»…

Эти слова подействовали на меня как холодный душ. Только что я парил в небесах, и вот на тебе: «пиф-паф». И я с высот Олимпа подстреленной уткой нырнул в болото реальности.

– Ты сейчас должен думать не о том, каким великим ты можешь стать, а о том, что через час прибудет первый твой караван; о том, что ты должен найти место врат, открыть портал, замаскировать караван и переправить его в место следующих врат, открыть вторые врата и получить причитающуюся нам плату.

– Нам?

– Не строй из себя дурачка. Ты умом и так не блещешь, поэтому не заставляй меня еще больше в тебе разочаровываться… А теперь: марш, – в «голосе» Тогота появилась сталь. – Бегом вокруг школы. Через три минуты на остановку возле «Богатыря» подъедет двенадцатый троллейбус. Желательно, чтобы ты на него успел…

Я успел.

Заскочив в троллейбус, я высыпал в кассу четыре копейки и, оторвав билет, забился в дальний угол на задней площадке. Мне повезло, похоже, всем было наплевать на то, что на ногах у меня домашние тапочки.

Сначала я проверил, счастливый ли билет мне достался. На билете было выбито шесть цифр. Если сумма первых трех и последних трех совпадала, билет считался счастливым, если разница составляла не более десяти, то – все в порядке, если больше, то тебе обеспечены большие неприятности. У меня оказалось максимально неприятное сочетание. В первый момент я жутко расстроился. Значит, кража пальто и мой побег раскроются, и в этот раз Яков Григорьевич меня покрывать не станет, а вызовет родителей на педсовет… и так далее и тому подобное.

Совсем погрустнев, я мысленно обратился к Тоготу, но тот не пожелал со мной разговаривать.

– Когда же ты повзрослеешь? – ответил он… Или что-то вроде этого.

Эта поездка показалась мне длиной в вечность. Медленно проплывал мимо Большой проспект. Мы миновали Андреевский рынок – уменьшенную копию Гостиного двора, только еще более грязную, с фасадами отколовшейся штукатурки и грязными витринами. Вот троллейбус выскочил на первую линию и устремился к Тучкову мосту. Мне стало не по себе. Раньше я никогда один так далеко не заезжал. А тут еще и ноги стали мерзнуть. Все-таки тапочки не ботинки.

Наконец, когда я уже окончательно запутался в маленьких улочках Петроградской (до сих пор в них путаюсь), Тогот скомандовал:

– Приготовься, следующая остановка твоя.

Я пулей метнулся к дверям, протискиваясь между взрос лыми пассажирами. Двери открылись, и я, наконец, покинул троллейбус на совершенно незнакомой мне улице. Вокруг, подпирая низкое серое небо, возвышались обшарпанные доходные дома прошлого века. Потрескавшийся перекореженный асфальт довершал неприглядную картину.

– Вперед! – продолжал распоряжаться Тогот. – Время на исходе.

Я помчался вперед.

– Прямо… В подворотню… Налево… В проходную… Через двор… Вперед… – командовал демон. Я давно уже потерял всякую ориентацию. Город давил, возвышаясь надо мной каменной громадой, и в какой-то миг мне показалось, что теперь мне всю жизнь суждено вот так бежать и бежать, пересекая незнакомые мне дворы, больше напоминающие помойки, скользить по бугристому асфальту крошечных улочек, проскакивать через проходные парадные.

Наконец Тогот велел мне остановиться. Я замер, пытаясь перевести дыхание.

– Так, малыш, соберись, – продолжал демон. – Мы почти на месте.

Я огляделся. Стараниями своего невидимого покровителя я очутился в небольшом дворе-колодце, откуда можно было попасть в еще два таких же двора. Парадных тут не было, зато справа и слева от меня поднимались ряды окон.

– И куда дальше? – поинтересовался я.

– Тебе нужно третье окно справа, – ответил демон.

– Третье окно? – не понял я.

– Окно, окно, – согласился Тогот. – Залезешь в комнату. Там сейчас никого нет. Именно там откроется портал.

– Но ведь это… – я даже не смог договорить. Несмотря на свой возраст, я отлично знал, кто такие воры, и что многие малолетние преступники лазят через окна в чужие квартиры.

– Выполняй!

Понимая, что не смогу отвязаться от настырного Тогота, я, понурив голову, направился к окну. А воображение… Мое воображение уже рисовало мне тюрьму, суд, рыдающую мать, камеру, где меня непременно будут мордовать уголовники.

Окно располагалось всего в полуметре от земли и, к моему удивлению, оказалось незакрытым (решетки на окнах первого этажа в те годы были редкостью). Мне, руководствуясь наставлениями Тогота, ничего не стоило подцепить бритвой нижний край рамы, а потом потянуть всю раму на себя. Она легко поддалась, а следом за ней и вторая – внутренняя. Трясясь то ли от страха, то ли от нервного возбуждения, я пулей нырнул во тьму. И, конечно, я не заметил банки, стоящей в углу между окнами. К тому же, пол комнаты оказался много ниже уровня асфальта. В итоге я приземлился на пол, больно ударившись копчиком о паркет, свернув при этом банку, разлетевшуюся по полу грязной кляксой стекла и варенья, а также наполовину оборвав шторы – падая, я пытался хоть за что-то зацепиться. Грохот получился неимоверный. Но рассиживаться на полу было некогда. Вскочив на ноги, я первым делом прикрыл окно, чтобы с улицы ничего заметно не было, а потом огляделся.

Я оказался в убого обставленной комнатенке: платяной шкаф пятидесятых, кровать с любовно уложенной горой подушек, стол, застеленный клеенкой, в дальнем углу старинный резной буфет и рядом с ним кресло-качалка. В полутьме сложно было различить детали, но, шагнув ближе к буфету, я увидел ряд фотографий в дешевых рамках.

И тут за дверью раздались шаги. Первым моим желанием было метнуться назад к окну, выпрыгнуть сквозь стекло и бежать куда глаза глядят. Но Тогот остановил меня. Он вновь взял мое тело под контроль, но так как в этот раз я и не думал расслабляться, то тело мое пронзила страшная судорога. Взвыв, я с грохотом повалился на пол.

– Прекрати паниковать, ты – трусливый паршивец! – взревел Тогот. – Ты сможешь уйти отсюда, только открыв портал.

– Нет… – стиснув зубы и извиваясь на полу от боли, пробормотал я.

– Да, – ледяным тоном объявил Тогот. – Ты – проводник, и я, если потребуется, вытащу тебя из могилы и заставлю делать твою работу.

– Нет… – вновь прошептал я и тут же взвыл от нового приступа боли.

В дверь постучали.

– Никитишна, ты как там? – голос принадлежал старушке. – Что там у тебя происходит?

Я замер, застыл, окаменел.

– Кто там озорует? – в голосе бабули мне послышалась угроза. – Эй!!! – И она снова постучала.

– Что будем делать? – шепотом пробормотал я.

– Встречать караван, – зло проворчал Тогот. – Старуха дверь сама не высадит, а пока вызовет милицию, пока те явятся… мы должны успеть.

– Кто там есть? – вновь донеслось из-за двери, но теперь я уже не обращал на ее голос никакого внимания. Ко мне пришло второе дыхание: если уж я попался, то стоит идти до конца.

– Что делать? – вновь обратился я к Тоготу, в этот раз требуя от него конкретных инструкций.

– Для начала подопри дверь столом.

Я потащил стол к двери, уже не обращая никакого внимания на грохот. За дверью запричитали, но в тот миг для меня это были звуки иного мира. Все, что находилось вне этой комнаты, для меня перестало существовать. Я действовал словно автомат, которому непременно нужно выполнить заложенную в него программу.

– Теперь сдвинь шкаф.

Я попробовал, но у меня ничего не получилось.

– Расслабься.

Тогот вновь взял контроль за моим телом, но и его сил оказалось недостаточно.

– Тогда открой шкаф. Вываливай все, что есть внутри, на пол.

Я повиновался. Грохот стоял ужасный, но мне уже было все равно. Соседка за дверью затихла, видимо, побежала-таки вызывать милицию.

– Все, – в шкафу ничего не осталась, какие-то пальто, платья, ящики с бельем кучей валялись посреди комнаты. Вытянув руку, я осторожно провел по фанерной панели – задней стенке шкафа.

– Выбей фанеру, – я попытался это сделать, но вновь был вынужден обратиться за помощью к Тоготу. Тот расправился с фанерой за считанные секунды, правда, в ладонях у меня осталось с десяток заноз. – Ну, а теперь вновь воспользуйся бритвой, – приказал демон. – Символы ворот ты должен знать наизусть.

– Но тут ничего не видно, – возразил я. – Может, лучше включить свет. Я ведь не буду видеть, что рисую.

– Действуй на ощупь, времени совсем не осталось, – приказал Тогот. – По-моему, у караванщиков проблемы и они хотят как можно скорее… – но я не дослушал. Двигаясь совершенно автоматически, я резанул бритвой кончик указательного пальца и принялся выводить кровью на стене за шкафом различные символы. Всего их было пять. Но мне казалось, я рисовал очень долго. Я не чувствовал ни боли, ни страха. Все мое внимание сосредоточилось на пяти знаках врат. А потом я начал читать заклятие – короткое заклятие открытия врат. И тут мое запястье свела страшная судорога. Эта боль была несравнима с той, что я только что испытал, пытаясь сопротивляться Тоготу. Это была Боль. И болело то самое место, где раньше была странная татуировка. Она исчезла в конце октября, окончательно растворившись в плоти моей руки, и теперь я мог чувствовать переплетение колдовских нитей, проведя с нажимом по тому месту, где они сплелись воедино. Теперь же она вновь проступила сквозь мою плоть. Татуировка налилась кровью и светилась, вспыхивая все ярче и ярче при каждом новом слове произносимого мной заклятия.

Бах! Что-то вспыхнуло прямо перед моим носом. Меня отшвырнуло на кучу белья, выкинутого из шкафа, и один из ящиков больно врезался мне под лопатку. Комната наполнилась взвесью штукатурки. Внутри шкафа что-то замерцало, а потом словно по волшебству из тьмы вынырнуло шесть фигур!

Потом раздался неприятный хлюпающий звук, и врата закрылись.

– Спроси, все ли прошли? – приказал Тогот.

Но я не мог говорить. Я во все глаза уставился на караванщиков. До этого, если не считать самого Тогота, я не видел созданий иных миров. Эти же и впрямь выглядели жутко уже только потому, что очень походили на людей. И все же это были не люди! Те же черты лица, формы носа, губ, и все же было в них что-то отталкивающее, что-то не от мира сего.

Их глаза! Их глаза горели во тьме желтым светом, словно глаза земных хищников!

– Спроси! – подгонял Тогот.

– Все ли у вас нормально, все ли прошли? – заплетающимся голосом пробормотал я.

Один из караванщиков шагнул вперед.

– Ты проводник? – голос его звучал как-то странно, неестественно, словно он говорил, находясь на другом конце огромной трубы. Я кивнул. – Слишком мал для проводника.

Я разозлился. Поднявшись с кучи тряпья, я выпрямился во весь рост, выпятил грудь и сунул ему в нос татуировку на запястье, а потом дерзко произнес:

– Я уже достаточно взрослый!

В дверь вновь постучали.

– Откройте, милиция!

Караванщик с удивлением посмотрел на меня.

– Это представители местных властей, – пояснил я. – Нам лучше побыстрее смываться.

– Веди.

Вести? Куда? На мгновение я растерялся.

– Что мне делать?

– Расслабься.

И я полностью расслабил мускулы. В этот миг мне было все равно. Я уже перешагнул грань страха, перешагнул грань реальности. Вот стоят шестеро нелюдей, вышедших из стены, и ждут от меня помощи. Отлично!

В первый момент я даже не понял, что выделывает с моим телом Тогот. Я только осознал, что теперь, вступив в открытую схватку с властями, я и в самом деле становлюсь кем-то иным, не преступником, нет. Мысль о преступлении отошла на второй план. В тот миг я впервые почувствовал себя… да, пожалуй, самое точное слово и будет «проводник»… Я почувствовал себя проводником, человеком, стоящим над законом человеческим и отвечающим перед иным, более важным, более великим законом, суть которого я не мог постичь.

В следующий миг я со страшной силой врезался в дверь. Филенки полетели в разные стороны, задев притаившихся за дверью милиционеров. Два-три удара-касания по болевым точкам – и оба стража правопорядка остались лежать на полу бесформенными грудами. Старуха, которая была с ними, от страха сама сползла по стенке, что-то бормоча себе под нос и непрерывно крестясь. Однако мне некогда было созерцать содеянное… Тогот вел меня.

Я, а следом за мной караванщики, промчался по полутемному коридору коммуналки. Мы пулей вылетели на лестницу. Дальше вверх – на чердак. Замок я сорвал голыми руками, уже не обращая внимания на синяки и ссадины. Потом мы выбрались на крышу.

Мне смутно запомнилось бегство по крышам. Помню, мы безостановочно мчались куда-то, прыгали, поднимались и спускались по пожарным лестницам, а в голове у меня все время звучал голос Тогота:

– Прямо… Направо… К той лестнице… Здесь придется прыгать… Осторожно, впереди скользкий участок… Вперед… Быстрей… Прямо… Направо…

* * *

До сих пор я ясно вижу эту сцену: испуганную старуху, сползающую по стене.

Через много лет я попросил Тогота отвести меня в тот двор. Сначала я не узнал его. В детстве этот двор казался мне огромным – двором волшебного замка, где могли произойти разные чудеса, но это оказалась крошечная площадка в десять квадратных метров. Окна, в том числе и то, через которое я проник в комнату неведомой мне Никитишны, теперь закрывали прочные решетки. Настоящий тюремный двор, куда иногда из своих клетей-камер могут выглянуть узники города – жители северной столицы.

Повинуясь какому-то странному импульсу, я вышел со двора, вошел в парадную и позвонил в один из звонков, в вертикальный ряд выстроившихся радом с дверью. Открыла мне молоденькая девчушка.

– Вам кого?

– Никитишну, – выпалил я. А что я еще мог сказать.

– А, Фадееву? – разочарованно протянула девчушка. – Вам тогда надо было в третий сверху звонок звонить.

– А я не знал, – сконфуженно пробормотал я.

– Ничего, в следующий раз знать будете.

– Так вы меня не пустите?

Девчонка скорчила недовольную гримасу.

– Проходите.

Я вошел. И вновь воспоминания детства подвели меня. Когда я был здесь много лет назад, коридор показался мне огромным, широким проспектом, по которому можно было мчаться бесконечно. В действительности он оказался узким проходом между выставленными с обеих сторон шкафами, где, словно бойницы. открывались узкие двери в комнаты-склепы.

Я прошел к дверям той самой комнаты. Двери были, конечно, другими, так как те мы с Тоготом разнесли в мелкие щепки. Но выглядели они старыми, ветхими, как и все в этой квартире.

– А она у себя? – спросил я у девчушки, которая неотступно следовала за мной.

– Вам виднее, – игриво ответила она.

Я осторожно постучал.

– Входите, – ответил мне старческий голос.

Я нырнул за дверь, оставив позади любопытную соседку.

Комната поразила меня. Несмотря на прошедшие годы, я бы мог поклясться, что мебель осталась прежней. Тот же стол, накрытый клеенкой, те же шкаф, буфет и кресло-качалка. Только в свете убогой люстры все это выглядело уютно, по-домашнему. На кровати, клюя носом, сидела древняя старуха, лет, наверное, девяноста.

– Здравствуйте, я работник одной из социальных служб города, – представился я.

– Ну и чего ты сюда приперся? – совершенно некстати влез Тогот.

– Отстань! – фыркнул я. Но слова покемона словно сняли пелену с моих глаз. Я увидел, что клеенчатая скатерть потрескалась и местами дырявая… А еще я разглядел на полу несколько темных, выцветших со временем пятен, словно кто варенье разлил.

– Так зачем вы пришли? – вновь заговорила старуха, и в ее голосе я почувствовал безразличие – безразличие к жизни. Так говорит с тобой голем или мертвец, проснувшийся после многовекового сна.

– Меня прислали, чтобы оценить ваши жилищные условия, – врал я. Язык сам находил нужные слова, складывая их в пустые, ничего не значащие фразы.

– Какие тут условия, – проскрипела старуха. – Вот умру я вскоре, и заберете комнату, – говорила она медленно, словно обдумывала каждое слово. – А в эти ваши новостройки я все равно не поеду…

Я тяжело вздохнул. Тогот прав, мой визит уже не имел смысла ни для меня, ни для нее… Тем не менее, я хотел до конца исполнить то, зачем пришел.

– Вот, из бюджета города вам, как нуждающейся, выделены средства, – я осторожно положил на край стола банковскую пачку сторублевок. – Тут десять тысяч… – начал было я.

– Да идите вы, идите… – пробормотала старуха. – Дали бы лучше помереть спокойно.

– До свидания, – мне ничего не оставалось делать, как поспешно ретироваться.

За дверью меня ждала все та же девочка.

– А это, того… вы всем так деньги раздаете? – поинтересовалась она, даже не пытаясь скрыть, что подслушивала.

Меня охватила ярость. Не так мне виделось это свидание. Я пришел совершить своего рода покаяние, только, похоже, покаяния никакого не получилось. Так, дал взятку за содеянное. Неожиданно у меня родилась еще одна мысль.

– Скажи, – повернулся я к девочке. – А ведь у вас тут еще одна старушка жила… Лет так десять назад.

– Это вы о той, что копыта от страха двинула, когда Фадееву обворовали…

Да, ну и натворил я тогда дел… Значит, для той соседки все закончилось трагически… Я подозревал что-то подобное.

Как бы то ни было, я узнал, что хотел, больше мне тут нечего было делать.

Ощущая себя полным мудаком, сотворив заклятие забвения, я покинул место, где впервые в жизни открыл врата.

* * *

Марафон закончился на каком-то пыльном чердаке.

Плюхнувшись на старый кухонный стол, видимо, перенесенный сюда за ненадобностью кем-то из жильцов, я попытался перевести дыхание. Я глотал воздух, как выброшенная из воды рыба. Караванщики, столпившись у пыльного окна, с интересом взирали на открывшуюся панораму крыш. Они о чем-то перешептывались на своем неизвестном мне языке.

Только теперь я сумел толком разглядеть их. Для меня они были все на одно лицо, высокие, чем-то напоминающие скандинавов, но скандинавов с неземными лицами. У всех одинаковые светлые, почти белые длинные волосы. Одеты они были в длинные плащи неопределенного покроя.

– Интересно, а что везут эти караванщики? – спросил я у Тогота. – По-моему у них нет с собой никакого товара. И вообще, мне они больше напоминают шпионов, чем караванщиков.

– Может, они и есть шпионы, – с неохотой отозвался Тогот. – Тебе этого лучше не знать. Поверь, тебе еще встретятся караваны с грузом, и с ними мороки будет много больше.

– Куда уж больше! Теперь меня, наверное, вся городская милиция искать будет.

– Кому ты нужен! К тому же ты ничего не украл, – начал Тогот. – А даже если и найдут, не бойся, я помогу тебе выкрутиться. Хотя я очень сомневаюсь, что кто-то почешется начать розыски.

Уж в этом-то я точно не сомневался. Как оказалось, Тогот был прав на все сто, никто меня не искал.

Но тогда на запыленном чердаке будущее рисовалось мне в самом неприглядном свете.

– Вставай, пора!

– Пора?

– Пора попросить свой гонорар.

Неспешно поднявшись, я подошел к караванщикам, но они что-то обсуждали, не замечая меня. Тогда, чтобы привлечь их внимание, я кашлянул.

– Что это за город? – спросил один из караванщиков, пока я пытался сформулировать свой вопрос относительно суммы гонорара. – Мы спорим: один из нас утверждает, что это Салимат-де-Си, а другой, что – Сатпиер-Бург.

Я покачал головой.

– Это – Ленинград, а раньше, лет сто назад, он назывался Санкт-Петербург.

– Да, Сат-пиер-Бург, – кивнул караванщик. – Страна – Хорсия.

– Россия, – поправил я. – Но теперь это – СССР.

– Ф-ф-ф-р, – насмешливо повторил мой собеседник и задумался, а потом вновь заговорил на своем языке с остальными.

Мне пришлось вновь прокашляться.

– Я, собственно, насчет гонорара.

– А, гонорар, – понимающе кивнул караванщик, видимо, из всех только он один говорил по-русски. – А когда мы отправимся дальше?

Я ментально обратился к Таготу…

– Когда они отправятся дальше?

– Через пятнадцать минут ты сможешь открыть следующие врата, – ответил Тогот.

– Через пятнадцать минут, – повторил я караванщику.

– Минут? – переспросил тот. – Что есть «минута»? Я неплохо говорю на вашем языке, но система ваших мер для меня до сих пор загадка.

– Ну, минута – это минута, – попробовал объяснить ему я. – В минуте шестьдесят секунд. А в часе шестьдесят минут…

– Секунд, часов, – пробормотал себе под нос караванщик, зачем-то загибая пальцы, словно пытаясь что-то то ли вспомнить, то ли пересчитать. – Нет, не понимаю… – И, видя мою беспомощность, задал следующий вопрос. – Это случится до того, как стемнеет?

– Да, – с уверенностью ответил я. – Скоро, очень скоро.

Удовольствовавшись этим ответом, караванщик обратился к одному из своих спутников, тот кивнул и, сунув руку в карман плаща, выудил оттуда довольно большой сверток – черная кожа, стянутая алой лентой и запечатанная сургучной печатью, словно ценная посылка или бандероль.

– Поблагодари, – приказал Тогот.

– Большое спасибо, – пробормотал я, пытаясь запихнуть сверток в карман, но он был слишком большим и в карман не лез.