Текст книги "Где они все?"

Они шептали мне разное… Иногда слова, а иногда и целые образы. Жуткие, пугающие образы далеких миров, одно только воспоминание о которых вызывает у меня дрожь. Эти черные твари испытывали мое сознание на прочность напором своих голосов.

Не знаю, сколько это продолжалось, в тот момент время потеряло для меня всякий смысл. Я лежал в своей кровати, не в силах пошевелиться, и слушал их, а в голове вертелась только одна мысль – сегодня я умру.

И когда отчаяние мое достигло своего предела, голоса замолчали. Такой тишины мне не доводилось слышать никогда. Казалось, даже сердце мое перестало биться в тот миг.

Я снова открыл глаза, надеясь увидеть пустую спальню, надеясь, что все это было всего лишь ночным кошмаром, но существа по-прежнему стояли у моей кровати. Их конечности извивались вокруг моего тела подобно клубку черных и скользких змей, но не притрагивались. Они замирали на расстоянии пары сантиметров, а затем вновь пускались в свой безумный, извращенный танец.

«Оставьте меня в покое!» – попытался закричать я, но губы мои не шевелились. Я набрал в легкие воздуха и попытался снова, но голоса в голове приказали мне молчать.

Они сказали, что, если я не перестану сопротивляться, моя дочь будет наказана. Они показали мне, как их щупальца обвиваются вокруг ее тела, сжимают его с такой силой, что кости начинают трещать.

И тут произошло странное. Мысли о том, что моему ребенку грозит опасность, вытеснили все остальное на задний план и придали мне сил. В тот момент для меня вдруг стало не важно, что комната моя наполнена невиданными тварями, что они, скорее всего, с легкостью пресекут мою попытку к бегству и ситуация станет еще хуже. Единственное, о чем я мог думать – это спасение дочери.

Я вскочил так резко, будто кто-то отпустил сжатую пружину. Вероятно, такое поведение стало для них не меньшим сюрпризом, чем для меня, потому, что на секунду их конечности отпрянули, образовав в своем коме брешь, и я, не растерявшись, прыгнул в нее. До пола я не долетел.

Чудовища подхватили меня в полете. Их бесформенные руки-змеи стали обвивать меня, словно питон обвивает свою жертву перед тем как одним усилием сломать ее пополам.

Я пытался вырваться из этих адских пут, но все мое тело горело. Каждое их прикосновение причиняло мне невыносимую боль, а голоса в голове ужасающим хором приказывали сдаться.

Не выдержав такого натиска, мое сознание покинуло меня, и я провалился в пустоту.

Джеральд замолчал. Все присутствовавшие в комнате, как будто сговорившись, одновременно откинулись на спинки своих стульев.

Первым в себя пришел Чак.

– Не верю, – прищурившись, сказал он.

– А я и не убеждаю, – хмыкнул Джеральд. – Вы же здесь для того, чтобы делиться друг с другом. Верить никто не обещал.

– Нет, парень, так не пойдет. Ты нагло заявил, что наши истории – чушь собачья, а сам выдал еще более неправдоподобный бред! Знаешь, что…?

– Да какая разница? – Вмешалась в разговор Молли. – Правда или нет, я хочу узнать, что было дальше. Мне интересно. Тебе разве нет?

– Нет, – рявкнул Чак.

– Тогда можешь идти, тебя здесь никто не держит.

Ха-ха. Посмотри на них, готовы броситься друг на друга, как самые настоящие СВОИ. Действительно, группа сочувствующих, по-другому и не скажешь.

– Дальше особо рассказывать нечего. Я очнулся утром недалеко от своего дома. Вся моя одежда, руки и лицо были измазаны в грязи. Скорее всего, я долго полз, или же меня тащили. Неважно. Главное, что дочку дома я не нашел. Они забрали ее. Они забрали мою Сару…

Джеральд зажмурился, пытаясь не заплакать. Слезы – это слабость, которую он не хотел показывать этим людям.

– Ну-ну, тише, – Молли пододвинулась поближе и в знак сочувствия положила свою пухлую ладонь ему на колено. – Уверена, с ней все в порядке. Может она просто сбежала из дома? Знаете, эти девочки подростки… Вы у ее подружек не спрашивали?

– Спрашивал. Никто ничего не знает.

– Да что вы его слушаете? – процедил сквозь зубы Чак. – Он это все на ходу выдумал, просто чтобы поиздеваться над нами.

– Давайте не будем делать поспешных выводов, – сказал Грант, упершись указательным пальцем в подбородок. – Предположим, все, что вы говорите – правда, – он заметил возмущенный взгляд Чака и уточнил, – Только предположим, что вас одного похищали по-настоящему. Тогда будьте добры, ответьте, что значит ваша фраза: «настоящее похищение никогда не заканчивается?» Помните, вы сказали ее в самом начале?

– Конечно, помню, – ответил Джеральд, – и значит она именно то, что значит. В ту чертову ночь черные твари влезли ко мне в голову и не покидали ее ни на секунду.

Эй! Мы так не договаривались! Ты не должен этого говорить!

– Все что произошло со мной после – сплошной обман и иллюзия. Решив, что мою дочь похитили, я первым делом позвонил в полицию. Следующее, что я помню – это офис шерифа. Как я туда попал я не знаю, просто оказался у входной двери. Это как сон, который начинается всегда с середины.

Меня расспрашивали четыре детектива. Три мужчины и женщина.

Дальше – поисковая компания в лесу. И снова я не помню, как туда попал. И снова я в компании трех мужчин и женщины, на этот раз полицейских.

Сначала я не замечал никакого сходства, потому, что они запудрили мне мозги, но сейчас память начала проясняться. Каждый эпизод повторяется по одному и тому же сценарию и вы – несменные актеры, которые его исполняют.

Ты напрашиваешься! Прекрати!

– Всего этого нет, и не было. И вас тоже нет. Ни тебя, мистер спокойствие, ни этой сочувствующей толстушки, ни тебя, тупого агрессора, – Джеральд по очереди указал пальцем на всех присутствующих, но остановился на последнем, на четвертом мужчине. – Но ты, ты единственный настоящий здесь, да?

– Ну, все, он с катушек слетел, – Чак немного отодвинулся в сторону выхода.

– Нет, я самый нормальный в этой комнате, – продолжил Джеральд. – Я вижу, что происходит и вам меня не провести. С тех самых пор как я очнулся в том чертовом лесу по уши в грязи, ваша троица морочит мне голову. А ты все время молчишь и наблюдаешь. Изучаешь меня, да?

Джеральд одним резким движением поднялся со стула и, сделав шаг вперед, оказался лицом к лицу с четвертым мужчиной. Их взгляды встретились.

– Ты просидел на своем стуле весь вечер и не сказал ни единого слова. Почему? Ну же, открой рот, ответь мне.

– Он не может, – Чак снова снял свою кепку, обнажив шрам.

– Что случилось, забыл выучить земной язык?

– Нет, Пирс, он просто немой.

Джеральд на мгновение опешил, но затем повернулся к Чаку и расхохотался.

– Что смешного? – удивился тот, но Джеральд не ответил. Он продолжал смеяться все громче и громче. Это был смех победителя.

– Да что смешного то?

– Ты облажался, приятель, – наконец выдавил он из себя. – Эй, «немой», ты ему скажешь или я?

– Фамилия, – вдруг заговорил четвертый и Джеральд утвердительно щелкнул пальцами.

– Именно! Ты назвал меня по фамилии, Чак. Откуда ты знаешь мою фамилию, а?

– Эм, не знаю, – растерялся Чак. – Наверное, ты сказал ее, когда представился.

Хватит!

На этот раз голос в голове Джеральда не шептал, он гремел словно гром.

Прекратите этот фарс! Вы что, не видите? Он все вспомнил. Теперь придется начинать сначала.

– Мы не виноваты, – начал оправдываться Грант, будто тоже слышал его.

Джеральд прижал ладони к ушам и упал на колени. Боль пронзила череп словно пуля.

А кто виноват? Почему он начал вспоминать?

– Не знаю, мы все делали по инструкции.

– Да! – поддержала его Молли, смотря куда-то в потолок. – Типажи соблюдены, частота вещания правильная. Он не должен был нас вспомнить. Может быть это из-за чая?

Неважно, сворачивайтесь и закупоривайте его. Нам еще с дочкой нужно разобраться.

В комнате стало тихо. Джеральд с трудом открыл глаза, но тут же пожалел об этом. Сквозь пелену головной боли он увидел то, чего видеть совсем не хотел.

Чак, сбросив свою старую, потертую кепку на пол, ковырялся у себя в голове. Буквально. Пальцы обеих его рук наполовину были погружены в шрам, тянувшийся вдоль виска. По всей видимости, он пытался получше ухватится за края плоти и ему это удалось. Слегка улыбнувшись напоследок, Чак раздвинул кожу в стороны.

Сердце Джеральда замерло. Из зиявшей на виске Чака раны, словно огромные черные дождевые черви, стали вываливаться щупальца.

Джеральд закричал. Не желая наблюдать, как хамоватый уборщик становится бесформенным извивающимся комком, он отвернулся к Молли, ища в ее наивном и простом образе спасения, но его там не было. Из носа рта и ушей провинциальной бухгалтерши виднелись те же черные щупальца.

Джеральд в ужасе упал на спину и, протиснувшись между раскладными стульями, отполз к столу.

Тем временем члены клуба похищенных окончательно потеряли какую-либо форму и сплелись в один пульсирующий, скользкий комок.

Успокойся, ты делаешь только хуже.

– Нет! – Джеральд вскочил на ноги и схватил первое, что попалось ему под руку – стаканчик теплого мятного чая. – На этот раз вам не взять меня живым!

Он отмахнулся от уже тянувшихся к нему щупалец и выплеснул чай туда, где по его предположению должно было быть туловище одной из тварей.

Раздался нечеловеческий рев и комок, шипя и дымясь, распался на четыре пульсирующие части, открывая Джеральду путь к входной двери, путь к отступлению.

Зажмурившись, и стараясь не смотреть по сторонам, Джеральд перепрыгнул через то, что, по его мнению, когда-то было координатором собраний, и оказался прямо перед дверью из прессованных опилок. Дверная ручка была все такой же холодной наощупь. Джеральд схватился за нее, потянул и… И дверь не открылась. Ручка с легкостью отделилась от бежевой поверхности, не оставив после себя даже отверстия для замка.

– Что за… – Джеральд ошарашено смотрел на кусок металла в своей руке, силясь понять, что происходит.

Я же говорил, сопротивление сделает все только хуже.

Тем временем краска на двери начала пузыриться и отслаиваться большими кусками, обнажая ослепительно белую, гладкую поверхность.

Джеральд повернулся и увидел, что тоже самое происходит со стенами и потолком.

Не нужно агрессии, Джеральд, расслабься, прими происходящее как мужчина. Тебе ведь не нужны неприятности?

– Нет, этого не может быть, – дверная ручка выпала из его руки и звонко ударилась о пузырящийся пол.

К Джеральду Пирсу пришло осознание того, что он заперт в одной тесной комнатушке с четырьмя бесформенными тварями и шансов на побег у него нет. Эта мысль выбила из него последние силы на сопротивление.

Первым до его ноги дотянулось существо, некогда имевшее форму толстушки Молли. Джеральд рефлекторно дрогнул и почувствовал уже знакомое жжение, но отбиваться не стал. Он смотрел на яркий белый свет, который струился между трещинами в отпадавшей от стен краски и пытался вспомнить лицо своей дочери, Сары. Джефри знал, что эти скользкие твари снова сотрут ему память. Он не знал зачем, но точно был в этом уверен, ведь они это делали уже не один раз. И он был готов забыть все, поддаться им, но только не забывать ее. Не забывать то единственное, что по-прежнему связывало его с реальным миром.

Черные щупальца обвивались вокруг его тела, не давая пошевелиться. От каждого их прикосновения к коже по телу Джефри прокатывалась волна жгучей боли, будто кто-то облил его раскаленным маслом. Но он продолжал стоять, стоять и смотреть на свет, струившийся из стен, пока наконец его сознание не сдалось под натиском ужаса и боли, и не покинуло тело.

***

Пациент: Джеральд Самюэль Пирс

Дата рождения: 10.7.1983г.

Диагноз: Параноидная шизофрения.

– И с чего ты решил, что он нуждается в переводе? – Гамильтон бросил папку с делом на стол и вопросительно взглянул на доктора Гранта.

– Потому, что ему нужны совершенно иные условия содержания! – в голосе Гранта отчетливо читалось возмущение. – Это животное нужно держать в клетке. Во время последнего приступа он начал орать, что с нашим чаем что-то не так и окатил одного из санитаров кипятком. Бедняга чуть не лишился глаза.

– Ну, так обколите его аминазином и привяжите к кровати. Как в первый раз, ей богу.

– Мы так и делаем, но все время держать его на транквилизаторах не выйдет, вы это прекрасно знаете.

– И что ты предлагаешь?

– Будь моя воля, я бы его отправил прямиком на электрический стул, как и положено.

– Это не в нашей с тобой власти, Джим.

– Знаю, – Грант недовольно повел головой. – Так что будем с ним делать?

– Я посмотрю, что в моих силах, – ответил Грант и снова взял папку в руки.

– Спасибо.

– Да пока еще не за что, – он дождался пока его подчиненный закроет за собой дверь кабинета и начал перелистывать толстое дело Джефри Пирса.

…Патруль прибыл по адресу 1425 Норс Авеню в 2:45 ночи. Хозяин дома был обнаружен на полу в гостиной. По его заявлению в дом пробрались инопланетные существа с целью похитить его дочь и его самого. При последующем осмотре здания дочь владельца была найдена в своей спальне. Признаков жизни не подавала…

Гамильтон вытащил несколько фотографий, приложенных к отчету и аккуратно разложил их на столе, затем выбрал одну и, поднеся ее по ближе, как следует рассмотрел. На ней были изображены лицо и шея тринадцатилетней девочки. На шее отчетливо просматривались синяки, по форме напоминавшие пальцы.

– Эх, Джеральд, – вздохнул он и бросил фотографию к остальным. – Как же ты так?..

Гамильтон откинулся в своем кресле и посмотрел в окно. Он много раз видел людей, с которыми больное сознание играло злые шутки. Пара десятков таких прямо сейчас гуляют по двору его психиатрической больницы. Но за все время своей медицинской практики он так и не смог понять, как можно убить человека собственными руками и даже не запомнить этого. Может быть действительно с чаем что-то не так?

Часть пятая. Интуиция

Чип с рождения плохо дружил с головой. Не то, чтобы он был сумасшедшим, постоянно бурчащим себе под нос какую-то белиберду чудилой, нет. Он не слышал посторонних голосов, нашептывавших ему, как нужно думать, что нужно делать, не проявлял повышенной и немотивированной агрессии к сверстникам (скорее наоборот), и не мучал бродячих котов на заднем дворе своего дома. Со стороны он казался слегка туповатым и замкнутым, но в остальном, был вполне обычным шестнадцатилетним парнем. Тем не менее, с головой у него было не все в порядке – это точно.

– Высокофунцк… Чего!? – Билл Дуглас-младший – отец Чипа, с недоверием смотрел на школьного психолога. Он был убежден, что психология – бабская наука, и что если мужик добровольно решил помогать детишкам справляться с их тупыми переживаниями (какие, к черту, могут быть переживания в таком возрасте?), то у него просто не хватает яиц для нормальной работы.

– Высокофункциональный аутизм, – повторил психолог.

– Это еще что за херня такая?

Билл очень не любил длинные слова, и еще больше не любил людей, которые ими разбрасываются. «Заносчивые мудаки» – так он их называл про себя (а иногда и в лицо). И что-то ему подсказывало, что этот молокосос один из таких.

– Это одна из форм аутизма, – начал объяснять психолог, – при которой у человека наблюдаются определенные задержки в развитии. Обычно, такой диагноз ставится в раннем возрасте, и я не понимаю, как педиатры могли проглядеть…

– Если ты сейчас пытаешься сказать, что мой сын тупой, то для меня это не новость.

– Нет-нет, что вы? Его коэффициент интеллектуального развития, конечно, невысок, но до умственной отсталости недотягивает. Поэтому разновидность аутизма, которой страдает ваш сын и называется высокофункциональной.

– Что-то по нему не видно, чтобы он страдал, – фыркнул Билл. – Здоровый лоб, весь в папку. Хоть щас бери и запрягай.

– Мистер Дуглас, физическое здоровье не имеет к нашей дискуссии никакого отношения. Давайте я задам вам простой вопрос: ваш сын хоть раз во время беседы смотрел вам в глаза?

– Конечно, нет. Еще бы он посмотрел! Чип прекрасно знает, кто в доме главный и проявляет уважение. Некоторым соседским спиногрызам следовало бы брать с него пример.

– Это вовсе не проявление уважения, мистер Дуглас. Ваш сын избегает прямого зрительного контакта не конкретно с вами, а вообще со всеми. Это один из симптомов состояния, в котором он находится с самого рождения. Вы не замечали, что Чип немного неуклюжий?

– Он год назад в рост пошел. Вон, каланча какая, конечно неуклюжий. Просто еще не привык.

Билл нервничал. Он не понимал, к чему клонит этот холеный мозгоправ, но разговор явно начинал ему надоедать.

– А друзья у него есть? Есть дети, с которыми он проводит время после школы?

Билл не мог ответить на этот вопрос. Чип частенько уходил гулять, но отец ни разу не видел, чтобы кто-то заходил за ним или встречал у дома.

– Конечно, у него есть друзья, – с наигранной уверенностью ответил Билл. На задворках его пустой головы замаячил небольшой огонек. Пока еще тусклый, но уже отчетливый, свет истины, которую с таким трудом пытался донести до него школьный психолог. Этим огоньком были фары громадного грузовика компании «Мой сын отсталый», который несся на него на полном ходу и не спешил тормозить.

– Мой сын здоров, – начал заводится Билл. Он поймал на себе соболезнующий взгляд «заносчивого мудака», и кровь его тут же вскипела. Меньше всего в этом мире Биллу Дугласу-младшему нужно чье-либо сочувствие, а особенно если это сочувствие какого-то никчемного выскочки.

– Вы не понимаете, вашему мальчику нужен особый уход.

– Особый уход?! – ведомый приступом гнева, Билл резко встал, выпрямился во весь рост, и схватил со стола первое, что попалось ему под руку. Он со всей силы сжал кулаки, ослепленный желанием ударить этого жалкого, женоподобного тюфяка по голове. Ударить с такой силой, чтобы его мерзкие мозги, в которых умещается так много длинных и заковыристых слов, вылетели из черепа на свежий воздух, прогуляться.

Но в последний момент старина Билли сдержался. Он глубоко вдохнул, и медленно выдохнул, ощущая, как градус напряжения в его теле нехотя спадает. Затем он посмотрел на предмет в своей руке, которым собирался избить бедного мозгоправа до смерти. Это была небольшая металлическая табличка с именем: «Кори Литтл»

– Послушай, ты, Литтл, я своего сына знаю, и никакого ОСОБЕННОГО ухода ему не нужно. Единственное, что ему нужно, так это твердая отцовская рука и ремень с пряжкой.

– Но мистер Дуглас… – попытался возразить психолог.

– А если ты собираешься учить меня, как воспитывать моего собственного ребенка, то знай, я не побрезгую и вгоню эту сраную табличку в твою сраную задницу по самый сраный локоть.

Дуглас сейчас больше походил не на агрессивного здоровяка, а на вагон с динамитом, готовый взорваться от малейшей искорки и разнести все вокруг на мелкие кусочки. Литтл прекрасно это видел и знал, как выйти из сложившейся ситуации без человеческих жертв. Нужно просто вернуть человеку чувство собственной правоты, поместить его обратно в зону комфорта.

– Ни в коем случае, мистер Дуглас, – спокойно ответил он, – ни в коем случае.

– То-то же, – Билл окинул психолога полным недоверия взглядом, чувствуя, что слишком уж легко выиграл этот спор, но все же вернул табличку с именем на место.

Грузовик компании «Мой сын отсталый» неумолимо надвигался на Дугласа-младшего. Двигатель рычал и набирал обороты, а за баранкой хохотала суровая реальность.

– Этот твой утизм… от него умирают?

– Аутизм, – поправил психолог. – И нет, не умирают. Но повторюсь, ваш сын отличается от других детей, и вы должны считаться с этим.

– Не смертельно, – протянул озадачено Билл, – значит переживем.

Он развернулся, и, не обращая никакого внимания на попытку Литтла остановить его, вышел из кабинета.

В коридоре на жестком и неудобном стуле сидел Чип Дуглас. Высокий, широкоплечий, но при этом совершенно непримечательный шестнадцатилетний парень. Дешевая мешковатая толстовка, купленная на вырост, и старые, истертые на коленях и заднице, джинсы говорили о достатке его семьи больше чем любая налоговая декларация.

Чип ждал своего отца, его вызвали по телефону в школу, а это могло значить только одно – сегодня вечером не обойдется без ремня. Чипу часто влетало от отца по любому поводу, а иногда и без, просто так уж было заведено в маленькой семье Дугласов.

Двери распахнулись, и парень вздрогнул, как вор, при звуке приближающейся полицейской сирены. Все его нутро сжалось в один холодный, испуганный комок.

– Вставай, – рявкнул Билл, и потянул сына за капюшон толстовки, – мы едем домой.

Чип молча встал и покорно зашагал по коридору. Отец пошел следом, пристально вглядываясь в каждое малейшее движение сына. Он хотел разглядеть ту самую неуклюжесть, о которой толковал психолог. И разглядел. Она была настолько явной, что Билл сперва не поверил своим глазам. Как он мог не замечать ее раньше, как он мог быть так слеп?

Выйдя на парковку, они сели в машину. Билл не спешил заводить свой старый пикап, а Чип не спешил спрашивать, почему. Казалось, неловкое молчание длилось столетия, а отец с сыном просто сидели в холодном салоне из дешевого кожзаменителя и молча пялились в пустоту.

– Посмотри на меня, – вдруг сказал Билл и уставился на сына, – посмотри, на меня, говорю.

Чип посмотрел. Это был скорее взгляд испуганного двенадцатилетнего мальчишки, нежели рослого шестнадцатилетнего претендента в нападающие местной футбольной команды. И этот взгляд так и не встретился с отцовским. Он скользнул по его подбородку, затем груди, и затерялся где-то между педалями.

В этот самый момент огромный грузовик компании «Мой сын отсталый» наконец влетел в старину Билла Дугласа-младшего на полном ходу, перемолол его в пыль и, не останавливаясь, покатил дальше, на прощание игриво посигналив.

***

По дороге домой старенький пикап Дугласов ненадолго остановился у ликероводочного. Покупая дешевый бурбон, старина Билли силился понять, как человек может скрывать свою отсталость на протяжении такого длительного времени, тем более ребенок.

Ответ на этот вопрос крылся не в невнимательности окружающих к мальчику из бедной семьи, хотя это тоже сыграло немаловажную роль, а в самом мальчике. Дай старина Билли школьному психологу немного времени и разрешение на тщательное обследование сына, тогда, возможно, Литтл заметил бы, что иногда Чип способен ответить правильно даже на самые сложные вопросы. Затем, выяснилось бы, что область знаний, из которой эти вопросы выбираются, не имеет абсолютно никакого значения. Более того, Чип мог даже не знать о существовании того, о чем говорил. Но, тем не менее, в определенном проценте случаев, который значительно превышал статистическую погрешность, ответы мальчишки попадали бы в самую точку, даже если это противоречило всякому здравому смыслу.

В мире людей с отклонениями в развитии довольно редко, но все же, встречаются представители особой породы – гордые (или не очень) обладатели синдрома саванта. Савантизм, это своеобразный откуп вселенной, извинение за то, что подсунула просроченные мозги. В обмен на частичную или полную социальную изоляцию человек получает небольшой «островок гениальности». Так парень, пускающий слюни и ссущий себе в штаны, на деле, оказывается гениальным математиком, или же помнит наизусть все ноты песен, которые когда-либо слышал.

Но Чип, хоть и родился в нищей семье и воспитывался агрессивным отцом алкоголиком, из бездонного барабана вселенской лотереи вместе с легким аутизмом вытянул выигрышный билет. Его «островок гениальности» был уникальным и единственным в своем роде, «островком гениальности» в «море гениев». В обмен на все неприятности в жизни он получил возможность с завидным постоянством угадывать ответы на вопросы любой сложности и направленности, иногда даже не слыша самих вопросов. Он получил сверхинтуицию.

Казалось бы, с таким даром можно было делать все, что душе угодно, обыгрывать казино, становиться Нобелевским лауреатом, да и просто припеваючи жить, но не стоит забывать, что Чип – особенный мальчуган. Он даже не представлял, что имеет в своем распоряжении такой уникальный и мощный инструмент. Ставя наугад галочки в очередном школьном тесте, он наивно полагал, что остальные дети поступают абсолютно так же, и, давая правильный ответ на вопрос по физике или математике, он не имел ни малейшего понятия о его правильности. Это было похоже на стрельбу вслепую, иногда он просто знал, что сказать и когда, вот и весь фокус.

Благодаря своей необычной способности Чип создавал впечатление парня среднего ума и до определенного момента не вызывал у учителей никаких подозрений по поводу уровня своего развития.

Одноклассников же так просто не одурачить. Дети – жестоки по своей природе, они нюхом чуют малейшие различия и хватаются за них с запалом голодного питбуля.

Среди сверстников Чип с первого класса прослыл «странным». Он всегда был сам по себе и на все попытки завести разговор шел с явной неохотой. А кому понравится вести беседу с человеком, который этого совсем не хочет? Естественно, дети начали отвешивать различные колкости и обидные шуточки в его адрес, но до физического насилия дело никогда не доходило. Чему-чему, а умению постоять за себя старина Билл своего сына научил.

***

Старый пикап остановился возле маленького одноэтажного домика без гаража. Две спальни, одна ванная и минимум комфорта за приемлемую цену, как раз то, что нужно для одинокого работяги с сыном.

Билл молча вышел из машины и побрел домой, Чип с видом провинившейся собачонки засеменил следом.

С тех пор как миссис Дуглас покинула семейное гнездышко в неизвестном направлении, а дед скоропостижно скончался от инсульта, не оставив в наследство ни копейки, Билл с трудом сводил концы с концами. Работа на автомобильном заводе давала стабильный, но небольшой доход. Хозяйство, за которым в основном следила жена, хирело и приходило в упадок. Дом требовал ремонта, на который не было ни времени, ни денег.

Все эти проблемы с каждым годом нарастали как снежный ком, что раскатывал для старины Билли ровную дорогу, по которой тот, в обнимку с бутылкой, бодро шагал к циррозу печени и белой горячке.

Чип зашел в дом и остановился на пороге. Он ожидал, что отец начнет порку незамедлительно, но, судя по звукам, доносившимся из кухни, тот был занят поисками чистого стакана. По всей видимости, хвататься за ремень на трезвую голову он не собирался, и у Чипа было в распоряжении еще как минимум часа полтора до экзекуции.

– Иди сюда! – вдруг послышалось из кухни.

Обычно Чип мог различить даже самые тонкие ноки раздражения или недовольства в голосе отца, но в этот раз такого и не требовалось. От этого строгого и сочащегося желчью «Иди сюда!» колени Чипа тут же превратились в неконтролируемые комки ваты. Его окатило холодным и липким чувством вины, вот только он никак не мог взять в толк, что же он сделал не так на этот раз.

Билл порылся в шкафчике для посуды, и не найдя чистого стакана не придумал ничего лучше, чем достать из раковины грязную чашку. Даже не потрудившись ее сполоснуть, он налил немного бурбона на самое дно, задумался, а затем решительно наполнил чашку до краев.

Чип практически бесшумно зашел на кухню и по привычке уставился на заляпанные пригородной грязью сапоги отца. Дуглас-младший заметил это, тяжело вздохнул и залпом осушил половину чашки.

Надежды старины Билли на хорошее, стабильное будущее рушились, словно небоскреб, опоры которого были взорваны с хирургической точностью, и его сын был тем человеком, который зажег фитиль.

Пару минут на кухне не происходило абсолютно ничего, попади туда какой-то незнакомый с ситуацией наблюдатель, он бы подумал, что это вовсе не люди, а восковые фигуры, замершие в причудливой инсталляции.

Билл Дуглас-младший молча пялился на сына и никак не мог сообразить, что же ему сейчас нужно делать, ведь к такому повороту событий нельзя подготовится заранее. А Чип скромно ждал своего наказания, причину которого не решался спросить.

– Особенный уход, значит? – наконец выдавил из себя Билл, повторяя слова школьного психолога, – Будет тебе особенный уход. Я из тебя все это дерьмо высокоутичное просто выбью.

Он одним глотком проглотил остатки бурбона, затем перехватил чашку поудобней, и швырнул ее прямо в голову сыну. Чип краем глаза заметил только замах, но рефлекторно пригнулся. Снаряд пролетел в опасной близости к своей цели, черкнулся о коротко стриженные волосы мальчишки и, попав в стену, разлетелся вдребезги.

Похожие приступы ярости у Билла случались регулярно, особенно когда он позволял себе опрокинуть лишнюю стопку спиртного, и, как правило, Чип терпел свои «наказания» или «жизненные уроки», как называл их отец, до конца, ведь если будешь сопротивляться неизбежному, то сделаешь себе только хуже. Но на этот раз все было совсем иначе, его особенный дар сверкнул молнией где-то в правом виске, и парень сорвался с места.

Особенность Чипа всегда являлась сама и без приглашения. Неутолимым желанием чихнуть она селилась под его правой височной костью, а затем постепенно рассасывалась по всему черепу, забивая размеренный ход мыслей какой-то одной навязчивой идеей, или озарением, если угодно. На этот короткий миг он познавал нечто удивительно глубокое и сложное, он познавал истину в ее кристально чистом, не замутненном лишними словами и мыслями, виде, но спустя пару секунд наваждение рассеивалось, и он снова превращался в старшеклассника, чей коэффициент умственного развития колеблется на грани отсталости.

Увернувшись от запущенной отцом чашки, Чип опять почувствовал это странное озарение, но на этот раз совсем иначе, что-то кардинально изменилось. Обычно, легкий, как касание пера, ветерок, подсказывавший ему правильные ответы во время школьных контрольных, сейчас показался ему голосом самого Зевса, громом, взывавшим к нему с небес, и среди раскатов этого грома он отчетливо расслышал: «Беги, если хочешь жить!»

***

Не видя ничего вокруг, Чип выскочил из дому, перебежал через дорогу и одним прыжком перемахнул через соседский сетчатый забор. Мистер и миссис Вачовски – люди рабочие и в такое время дня обычно дома не бывают, зато Бутч, их пес, как всегда здесь и как всегда на стороже.

Черный, коренастый ротвейлер учуял Чипа еще когда тот был на противоположной стороне улицы, но он и предположить не мог, что мальчишке станет наглости (или смелости) заявится к нему во двор, пока хозяев нет дома. Первые пару секунд Бутч пребывал в замешательстве, он посчитал, что раз уж человек, зная о том, что эта территория для него под запретом, все равно пробрался сюда, да еще и весь пропитанный запахом страха, то он непременно задумал какую-то хитрость, как обычно это любят делать люди. Но животная природа и застоявшаяся кровь, требовавшая действия, взяли верх над осторожностью пса, и он с диким лаем выскочил из своей конуры.