Текст книги "Судьба русского солдата"

Глава 3

Светало. Приближалось умытое после вчерашней грозы утро. Было слегка прохладно. Златков и Рязанцев сидели снаружи на вытащенной за ворота гаража небольшой складной скамейке и курили.

– Случай, безусловно, удивительный, – проговорил Олег. – И вместе с тем с поисковой точки зрения должен быть весьма простым.

– Посмотрим, – задумчиво ответил Златков. – Но чтобы столько находок за один раз… Согласен, удивительно.

– Во-первых, запросим местный военкомат, – продолжал Рязанцев, – уточним личные данные, прежде всего родственников. У меня сейчас как раз товарищ работает в Центральном архиве Минобороны в Подольске. Тоже будет нелишним посмотреть, какие данные сохранились там. Это во-вторых…

Алексей кивнул – он приезжал в подольский архив, когда работал над своей кандидатской диссертацией. Проговорил:

– По награждению прежде всего попроси своего знакомого уточнить. Да и вообще, личное дело не лишним будет. Анкетные данные, прохождение службы, ранения, может быть… Фотографию бы хотелось – посмотреть, как он выглядел.

– Да, мы так и делаем, – кивнул Рязанцев.

– Вот по кресту будет сложнее информацию поднять, – задумчиво поскрёб подбородок Златков. – Я, конечно, попробую…

– Да, маловероятно…

Перед этим они провозились до глубокой ночи. Помимо остатков записки, которую было невозможно прочитать, и отлично сохранившегося заполненного бланка из медальона ещё одной удивительной находкой оказался плоский предмет с закруглёнными краями. Рязанцев ошибся в своём изначальном предположении относительно него совсем немного – после долгих манипуляций по очистке предмета от земли и остатков ткани он оказался не портсигаром, а маленькой пластмассовой табакеркой. На крышке была изображена башенка какого-то замка. Башенка располагалась на рукотворном утёсе, сложенном из камней и напоминающем нос корабля.

– Никогда такого не встречал, – проговорил Рязанцев, откладывая лупу. – Это не советская вещь. Хотя явно годов тридцатых.

– Может, трофейный? – сделал предположение Алексей.

– Возможно. – Олег ещё раз внимательно рассмотрел крышку. – Но архитектура замка не готическая. Для немцев нетипично… Ладно, открываем.

Аккуратно отделив ножом крышку от донышка, они тут же забыли и о табакерке, и об архитектуре замка, изображённого на ней. Внутри, чуть прилипнув остатками ленточки к пластмассе, лежали потемневшая медаль и крест без колодки. Они переглянулись, и Златков одними губами прошептал еле слышно:

– Так не бывает…

– Пойдём на воздух, – отозвался Рязанцев, бережно положил находку на поверхность верстака. – Чуть позже продолжим…

Перекурили. Вернулись и продолжили. Медаль оказалась «За отвагу». Крест был сильно повреждён попавшей в него либо пулей, либо осколком. Но поскольку пластмассовая коробочка была цела, повреждения произошли явно до того, как награду положил в неё сам владелец. Стороны креста были сильно загнуты, а посередине виднелась отчётливая вмятина. Однако они без труда определили, что это солдатский Георгиевский крест…

Подаренный Златкову коньяк открыли уже часа в три ночи.

– Сорокалетие было вчера, теперь можно отмечать, – устало пошутил Олег. И тут же сделал останавливающий жест усмехающемуся Златкову, наклонившему бутылку над мельхиоровыми рюмками, дежурно хранившимися в гараже для разных подобных случаев:

– Мне чуть-чуть совсем, я завтра к своим на дачу еду.

– Уже сегодня, – уточнил Алексей, глянув на светящийся циферблат часов.

Рассвело. Из бутылки они едва ли одолели пятую часть.

– Оставь у себя, – Златков забил пробку обратно в горлышко. – Чувствую, мы ещё пересечёмся тут не раз в ближайшее время.

Рязанцев чуть улыбнулся, кивнул и убрал коньяк под верстак.

Сидя на скамейке, негромко обменивались впечатлениями о поездке, находках и дальнейших действиях.

– Ты знаешь, – проговорил вдруг Алексей тихо, – у меня такое ощущение, будто… Не знаю, как правильно выразиться…

Рязанцев, полуобернувшись, не перебивая, внимательно слушал и смотрел на друга.

– В общем… Язык не поворачивается сказать, что мы втроём тут посидели… – Златков кивнул в сторону приоткрытой двери в гараж, за которой рядом с найденными останками под плащ-палаткой на полочке стояла накрытая кусочком хлеба такая же мельхиоровая рюмка с коньяком. – В общем, будто мы здесь точно не вдвоём…

– Так и есть, – чуть наклонил подбородок Олег. И, показывая, что он отлично понял Алексея, спокойно продолжил, также кивнув на дверь. – Поверь, он н сейчас доволен. Он хотел, чтобы его нашли. И это произошло.

– Мистика какая-то, – взъерошил себе волосы на макушке Златков. – Он погиб семьдесят с лишним лет назад.

– Но ведь у тебя ощущения другие?

– Другие…

Рязанцев посмотрел другу прямо в глаза:

– Вот видишь. Потому что у Бога все живы…

Домой Златков пришёл почти ровно через сутки после того, как они выезжали на рязанцевской «Ниве» с его двора. Кот с порога кинулся ему в ноги и тёрся о ботинки до тех пор, пока не получил свою миску корма. Минут пять, пока Златков прибирал за питомцем, с кухни доносился только громкий хруст. Затем кот с достоинством вошёл в комнату, замер на её середине и одарил хозяина долгим взглядом изумрудных глаз. В них прямо читался немой укор: «Эх, хозяин, где ж тебя так долго носило».

– Мистика, – сказал Алексей коту и откинул плед.

Кот повёл ухом и сощурился. Показалось, будто он даже чуть кивнул утвердительно. Но ведь такого не бывает… А затем кот привычно прыгнул на диван хозяину в ноги.

Златков не стал включать компьютер и читать почту. Всё равно от самого близкого человека он уже давно не получал никаких других писем, кроме язвительных. Почти без звука полистал каналы телевизора – по всем новостям была только война. Он нажал кнопку пульта – экран погас. Через занавески в окно проникал утренний свет. Нужно было поспать. Хотя бы немного.

Спустя день, возвращаясь после проведённой консультации из института, Златков заглянул в лавку на Садовой к знакомому антиквару. Других посетителей в полуподвальчике не было.

– Алексей Владимирович! – раздалось из-за прилавка. – Очень рад!

– Здравствуйте!

Разговорившись несколько лет назад в этой самой лавке, куда Златков забрёл совершенно случайно, они с тех пор иногда помогали друг другу сведениями, советами или просто предположениями. Отношения носили абсолютно некоммерческий характер и основывались исключительно на общем интересе – истории. Сейчас Алексей выложил перед антикваром найденную табакерку. Больше можно было ничего не говорить. Минуты две продолжалось тщательнейшее изучение принесённой вещи в полнейшей тишине.

– Польша, до 1939 года, – прозвучал уверенный вердикт.

– Мне не даёт покоя замок, – Алексей аккуратно коснулся пальцем крышки табакерки. Дома он рассматривал её не один раз. – Такое ощущение, что я его уже где-то видел. Никак не могу вспомнить где.

Антиквар снял очки:

– Это Дубненский замок. Тот самый, который осаждал Тарас Бульба.

– Точно! Спасибо огромное!

Они увлечённо проговорили ещё несколько минут о периоде, когда стали входить в широкий обиход изделия из пластмассы, о табакерках и степени их распространённости в межвоенный период, о том, в каких пачках продавался в СССР нюхательный табак…

Нужно было идти. Закончился разговор как обычно:

– Вещь редкая. Если всё-таки будете сдавать на комиссию…

– Благодарю, – улыбнулся Златков, – не буду.

– Ну, воля ваша…

Алексей вышел на улицу и зашагал в сторону метро. Конечно, это Дубненский замок. Как он мог его не узнать сразу? Вспомнилось – они несколько лет назад гуляли с Янкой и Тохой по Дубно, он что-то рассказывал им о крупнейшем в мире танковом сражении, которое случилось в самом начале войны, в конце июня 1941 года, как раз в треугольнике Луцк – Дубно – Ровно, а не двумя годами позже под Прохоровкой, как считают многие. А потом они обедали в ресторанчике рядом с Дубненским замком. И там им с удовольствием охотно подтверждали, что именно здесь разворачивались описанные Гоголем события. И ресторан назывался «У Тараса» или что-то наподобие того, кажется.

«Гоголь, Янка, панночка», – невесть почему крутилось в голове у Златкова, и сама собой сложилась фраза, которую он, задумавшись, чуть было не произнёс вслух:

– Яночка-панночка.

Тьфу, детский сад какой-то!

Алексей поднял глаза и увидел над собой козырёк входа в метрополитен. Вздохнул, вошёл внутрь и пристроился в очередь за жетонами.

Дома он долго рассматривал в компьютере фотографии, сделанные тогда в Дубно. Вот Тоха залез на какой-то валун на фоне замка, вот Янка, улыбаясь, позирует ему, опираясь на перила моста. Вот они втроём – попросили сфотографировать их кого-то из прохожих. Такая дружная, счастливая семья…

А вечером позвонил Рязанцев.

– Пробили, адрес тот же, – поздоровавшись, с ходу перешёл к делу Олег. – Но телефон молчит.

Златков понял его с полуслова:

– Надо ехать.

– Да, в таких делах время дорого. Когда будет захоронение – сообщу позже, пока сам не знаю.

– Ты не поедешь?

– Я на смене.

– Понял. По итогам сразу отзвонюсь.

Был вечер, но ещё не поздний, когда Златков оказался около нужного дома на Обводном канале. По дороге он обдумывал полученную от Рязанцева информацию. Согласно ответу на запрос Олега, по указанному в медальоне адресу на сегодняшний день проживала Кровлева Галина Фёдоровна, 1930 года рождения. На бланке, который они прочитали, из родственников была вписана только жена – Агата Васильевна. Застать в живых её через столько лет представлялось совершенно нереальным. Да и не значилось её на сегодняшний день по данному адресу. А вот с Галиной Фёдоровной дело могло обстоять иначе – хоть прямых указаний на степень родства с найденным бойцом и не имелось, а равно и не было пока сведений о полном составе его семьи, с очень высокой долей вероятности можно было предположить, что это его дочь. Златков прикинул в уме – Галине Фёдоровне Кровлевой должно было быть сейчас 84 года. Возраст, безусловно, почтенный, но есть шанс застать её в добром здравии и ясном уме. Надо как-то продумать разговор. Если она действительно дочь или даже просто родственница, всё-таки сложно предугадать, как повлияют известия, с которыми он пришёл, на пожилого человека. Подходя к парадной, Алексей опустил руку в карман пиджака – табакерка с наградами была на месте.

Вход, однако, оказался перекрыт потрёпанной тёмно-синей «Газелью».

«Специальная», – пробежал глазами Златков по борту машины, боком протискиваясь в подъезд. Внутри зашевелилось нехорошее предчувствие. Когда он уже поднимался по лестнице, снизу кто-то сказал равнодушно, обращаясь к сидевшему в кабине водителю:

– Да старуха какая-то никому не нужная померла.

Хлопнули створки закрывшихся задних дверей машины. Как подстёгнутый этим звуком, Алексей бегом преодолел два лестничных марша и замер у двери квартиры с нужным ему номером. Дверь была распахнута. Он пошарил глазами по дверному косяку в поисках звонка. Не найдя такового среди пучков закрашенных коричневой краской проводов с оборванными концами, он громко постучал по двери согнутыми пальцами. Ответа не последовало. Златков постучал ещё громче. Тишина. Сам не зная зачем, Алексей нащупал в кармане табакерку и шагнул через порог.

Длинный коридор освещался тусклой лампочкой, висевшей на вывалившемся из стены чёрном пластмассовом патроне. На заваленной всяким хламом тумбочке под слоем вековой пыли стоял сдвинутый на угол старый дисковый телефонный аппарат с выдранным из розетки проводом.

«Понятно, почему было не дозвониться», – машинально отметил про себя Алексей и прошёл несколько шагов по грязному скрипучему паркету с остатками стёршегося на нём лака.

Слева распахнулась дверь комнаты, и в проёме показалась женская фигура, закутанная в домашний халат с надетым на голову капюшоном. Прежде чем Златков успел что-либо сказать, женщина буднично проговорила:

– Забыли чего? Дальше вам, по коридору направо.

Дверь тут же захлопнулась так же неожиданно, как и распахнулась. Изнутри красноречивее всех слов недвусмысленно лязгнул закрывшийся на два оборота замок. Алексею не осталось ничего другого, как продолжить движение. Мужик неопределённого возраста в тельняшке и тренировочных штанах буквально вывалился на Златкова из-за поворота. В лицо пахнуло кислым запахом застарелого перегара. Упершись одной рукой в стену, мужик помахал второй из стороны в сторону:

– Пжста.

Жест рукой, надо полагать, означал, что он галантно пропускает пришедшего.

– Да-да-да, – пьяно затараторили Златкову вслед. – Туда-туда.

Алексей обернулся. Мужик истолковал это на свой лад:

– Я грю, верной дорогой идёте, товарищ…

И развёл руками.

– Мне к Галине Фёдоровне Кровлевой, – оглядев очередного жителя коммунальной квартиры, проговорил Златков.

Мужик надул губы, фыркнул, разбрызгивая слюни, небрежно утёрся рукавом тельняшки. Правда, неразборчиво буркнул себе под нос тут же что-то наподобие «прошу прощения». Проговорил внятно, снова разведя руками:

– Понятное дело, что не ко мне. За мной ещё рано.

– Она дома?

– Дома?! – Мужик сделал шаг назад, шмыгнул носом и опять утёрся тельняшкой. – Это как сказать…

Мутный взгляд собеседника прошёлся по Златкову от головы до пят.

– Погоди, ты не с труповозки, что ли? – наморщил лоб человек в тельняшке и тренировочных.

Алексей закусил губу. Дальше можно было не объяснять. Разжал пальцы и вытащил руку из кармана – всё время до этого он продолжал придерживать ладонью в кармане табакерку.

Держась рукой за стену, мужик засыпал Златкова предположениями, весьма сбивчивыми и противоречивыми, сам же их опровергая:

– Ты из собеса, что ли? Хотя нет, они так поздно не ходят. А не с почты? Пенсию принесли? Да нет, там бабы одни ходят. И опять-таки, время неурочное. Агент жилищный уже, что ли? Быстро вы, если так. Только сегодня померла, и уже комнатку смотреть пришли… Или из милиции? Или как там теперь, полиции…

Чтобы только прервать хоть чем-то обрушившийся на него словесный поток, Златков быстро спросил:

– Вы кто?

– Я? Гена…

Ответ был исчерпывающим. Гена сделал шаг назад, видимо по-своему истолковав вопрос визитёра и манеру, в которой он был задан. Сделав шаг назад, произнёс тихо и утверждающе:

– Значит, из полиции…

Златков отрицательно покачал головой.

– Тогда чего надо? – последовал вполне резонный вопрос.

Необходимо было что-то предпринимать дальше. Рассказывать о событиях последних нескольких дней и своих предположениях непонятно кому, в полутёмном коридоре запущенной коммунальной квартиры? Ну а дальше что?

– Вы ей не родственник?

– Я? Нет… – Гена отрицательно покачал головой и выжидающе посмотрел на Златкова вполне сфокусированным взглядом. – И?

Выбора не оставалось – нужно было пробовать.

– У неё отец на фронте пропал, так? – пошёл ва-банк Златков.

Реакция собеседника оказалась неожиданной. Он отстранился назад, долго тёр брови тыльной стороной ладоней, затем отозвался глухо:

– Так.

Интуитивно нащупывая нить для продолжения разговора, Златков поинтересовался:

– Давно здесь живёте?

– Всю жизнь, – отозвался Гена. Хотя мог бы, конечно, послать Златкова куда подальше, ведь для него он тоже был неизвестно кто.

Следующий шаг пришёл сам собой. Златков протянул руку:

– Алексей.

Через несколько минут он уже знал, что Галина Фёдоровна жила в этой коммунальной квартире в маленькой десятиметровой комнатке, всю свою жизнь проработала учительницей в школе. Последние десять лет существовала на мизерную пенсию. Была одинока и ни про каких живых её родственников никто никогда не слышал. Весь минувший год тяжело болела, а сегодня утром умерла.

«Мистика», – в очередной раз произнёс мысленно Златков.

– Учился я у неё, – неожиданно закончил свой рассказ Гена и, обозначив вытянутой вниз рукой небольшое расстояние от пола, даже чуть улыбнулся. – Вот с таких вот лет меня знала.

Разговаривая, они прошли по длинному коридору. Миновали кухню с весьма характерными ароматами. Оттуда их пристально проводили две пары женских глаз. До Златкова донеслось:

– Кого это Генка притащил?

Гена толкнул обшарпанную дверь справа по коридору:

– А комната её вот…

В нос ударил удушливый запах лекарств и помещения, в котором долго находился больной человек. Не переступая порога, Златков произнёс, обращаясь к соседу:

– Да комната-то ладно. Мне бы родственников её найти. Хоть каких-нибудь.

Видимо, слово «комната» явилось спусковым крючком для толстой тётки в цветастом переднике, надетом поверх полосатого халата. Она уже с кухни внимательно прислушивалась к их разговору. Сейчас же, выскочив с поварёшкой в коридор, без всякой видимой причины тётка набросилась на Златкова:

– Комнату захотел?! А ну, пошёл прочь отсюда! Ишь, нашёлся родственничек!

– Да погодите вы, не нужна мне никакая комната, – отступая обратно по коридору под натиском свистевшей у него перед лицом поварёшки, говорил Златков, примиряющее выставив руки перед собой. – Я совсем не за этим пришёл.

– Всю квартиру оттяпать пришёл?! Шиш тебе! Вон отсюда! – бесновалась тётка, брызжа слюной. – Нам эта комната теперь отойдёт, нам! Я тоже блокадница!

Вторая женщина спокойно вышла из кухни, задержалась, посмотрев на беснующуюся соседку.

– И ты не пялься – у меня больше прав на жильё! – поварёшка угрожающе повисла в воздухе в занесённой руке.

– Хабалка ты, – последовал невозмутимый комментарий в ответ. – Ты блокадница ташкентская. Думаешь, вспомнить некому, что ты в эвакуации родилась? Мне-то сказки не рассказывай – вы сюда после войны вернулись.

– Ну ёлки-палки, соседушки… – попытался внести свой миротворческий вклад Гена.

Поварёшка моментально просвистела уже у него над головой:

– А ты вообще закройся! Иди зенки залей и ползи в свою конуру!

По всему было видно, что обитатели квартиры давно и стойко испытывали друг к другу самые нежные чувства. Разворачивался классический коммунальный скандал. Златков пришёл сюда не за этим. Он двинулся по коридору в сторону входной двери. Между тем тётка с поварёшкой всё никак не могла угомониться. Коридор огласил её протяжный крик:

– Мишаня! Мишаня, сынок!

Следующий выкрик был абсолютно лишён логики:

– Грабят!

Из очередного дверного проёма – Златков поразился, сколько же тут дверей – в коридор выскочил здоровенный бугай с волосатыми плечами в растянутой майке, семейных трусах и резиновых шлёпанцах.

– Ты чо? – пробасил детина и потянул в сторону проходившего мимо Златкова мохнатую лапищу.

– Мишаня, Мишаня, всё нормально, – на ходу встрял между ними Гена и легонько подтолкнул Златкова к порогу.

Из первой от входа двери с любопытством высунулась женская голова в капюшоне и тут же убралась. Дверь захлопнулась – Златков услышал уже знакомые ему щелчки закрывавшегося изнутри на два оборота замка.

Быстро сунув прикрывавшему его отступление Гене свою визитку, Алексей уже на лестнице сказал:

– Спасибо! Позвоните, если ещё чего вспомните…

– Может, и позвоню, – Гена повертел в пальцах визитку, кивнул в сторону кухни и вымолвил как-то отстранённо:

– А вот Галина Фёдоровна себе таких сцен никогда не позволяла. Тихая была, скромная.

Он оказался единственным из соседей, который вспомнил, что сегодня здесь умер человек, проживший с ними бок о бок целую жизнь…

Вечером Алексей зашёл в гараж к Рязанцеву. По обыкновению сначала внимательно всё выслушав, Олег глубокомысленно изрёк, сославшись на своего любимого писателя:

– Квартирный вопрос – всё по Булгакову.

– Родственников бы найти, – задумчиво проговорил Златков. – Только ума не приложу, под каким соусом мне там снова появиться.

– К сожалению, родственники находятся не всегда. Главное – личность бойца мы установили. Ладно, дождёмся ответа из архива.

Глава 4

В бой дивизия была брошена практически с ходу. Основной задачей была ликвидация так называемого Ивановского плацдарма, который успели создать немцы на восточном берегу реки Луги. Полностью ликвидировать вражеский плацдарм ополченцам не удалось, однако расширить его противнику они тоже не позволили. 15 июля 1941 года 1-й стрелковый полк стремительной атакой выбил неприятеля из населённого пункта Среднее Село. Подразделения 2-й ДНО вышли к Луге южнее Ивановского плацдарма и установили связь с курсантами пехотного училища имени С. М. Кирова, сдерживавшими немецкие войска у Большого Сабска. Учитывая сложившуюся обстановку, в оперативное подчинение дивизии были переданы 519-й гаубичный артиллерийский полк и танковый батальон бронетанковых курсов усовершенствования командного состава. Подтянулись также отдельные вспомогательные части. 16 июля 2-й полк дивизии выбил немцев из деревни Юрки и опрокинул немецкий заслон в деревне Забелье. 3-й полк очистил от противника деревню Малые Пелеши и занял восточный берег реки Луги на этом участке. Вражеский прорыв был локализован. Начались активные боевые действия под населённым пунктом Ивановское с целью полностью ликвидировать немецкий плацдарм. Атаки продолжались день за днём всю вторую половину июля. Но успеха они не приносили.

Рота, в которой служил Фёдор Кровлев, в двадцатых числах июля атаковала один из многочисленных безымянных хуторов, разбросанных между окрестными деревнями и сёлами. Из наспех вырытого окопчика глубиной чуть выше колена их ротный в бинокль рассматривал крыши хуторских строений, раскинувшихся в низине перед ними. До хутора было чуть больше километра.

– Где связь? – опустив бинокль, обернулся ротный назад.

– Сейчас, сейчас, – совершенно не по-военному бормотал себе под нос высокий худощавый парень, старательно разматывавший катушку с проводом. – Одну минуточку…

Ротный, поджав губы, обвёл связиста удивлённым взглядом, который, однако, не успел превратиться в негодующий.

– Готово. – В протянутой руке связиста была зажата телефонная трубка.

Кровлев в числе прочих ополченцев изготовился неподалёку к атаке. Им было приказано атаковать третьей волной. Первая волна полегла почти полностью час назад. До хутора ополченцы из неё не дошли метров двести, скошенные пулемётным огнём из приземистой каменной постройки на окраине. Ослабив ремешок каски, рядом громко и часто дышал, раздувая ноздри, одутловатый дядька лет пятидесяти. Вместе с Кровлевым и остальными он напряжённо всматривался в затянутую пороховым дымом низину, сплошь усеянную неподвижно лежащими фигурами. Это были их товарищи, атаковавшие первыми. Сколько ни просил ротный накануне утром провести артподготовку или хотя бы хоть чем-то усилить атакующие пехотные цепи, поддержки им перед наступлением так и не оказали. Неудивительно, что первая атака на изготовившегося к обороне противника захлебнулась. Посланная ротным четверть часа назад в обход вражеской огневой точки вторая волна теперь всё-таки зацепилась за хуторскую окраину. Кровлев облизал сухие губы, глянул искоса на соседа. Тот размазывал по лицу пот вперемешку с грязью, впившись взглядом в поле боя перед ними.

– Погоди-ка, – так и не взяв протянутую ему телефонную трубку, произнёс ротный, пристально вглядываясь в бежавшую к ним обратно пригибающуюся фигурку.

Осыпая со стенок песок, в окопчик заскочил запыхавшийся посыльный. Задыхаясь, быстро и сбивчиво что-то сообщил ротному.

– Ведут рукопашный бой? – хищно блеснув глазами, переспросил ротный.

Запыхавшийся посыльный, потирая рукой горло, усиленно закивал.

– Ага, комвзода подкрепления очень просит…

– Примкнуть штыки! – Перекрывая на секунду шум боя, голос ротного прогремел на несколько десятков метров вокруг.

Передаваемая по цепи, команда понеслась в обе стороны. Залязгало железо. Кровлев успел расслышать, как ротный отдал приказание телефонисту:

– Сообщи в батальон, что хутор взят.

– Так не взят ещё, – опешил парень, тряхнул катушку с проводом за спиной и замер с телефонной трубкой в руке.

Повернув к нему перекошенное лицо, ротный громко проговорил, кривя губы в злой улыбке:

– Если русские дорвались до рукопашной – значит, дело сделано.

Телефонист принялся крутить ручку аппарата.

– Пошли, ребята! – прокричал ротный и первым шагнул за бруствер.

Дальше было страшно. С винтовками наперевес ополченцы третьей волны одним мощным рывком достигли хуторских окраин. Этот бой запечатлелся в памяти Фёдора Кровлева отдельными фрагментами. Крики, матерная ругань, топот ног, удары прикладами, разлетающиеся в пыль сгустки крови и страшный хруст входящих в тела штыков. И истошный, животный вопль, следующий всякий раз за этим характерным, отвратительным хрустящим звуком. Несколько минут назад, орудуя винтовкой, Кровлев машинально, с каким-то отстранённым хладнокровием отмечал про себя, что штык французского «лебеля» подходит для рукопашной схватки ничуть не хуже русского от родной трёхлинейки. Чего, пожалуй, не скажешь о штыках английских, немецких и всех прочих. Уже на западной окраине хутора, который они проскочили на одном дыхании, он, утирая струившийся с лица пот, привалился спиной к плетню и с накатившей как-то вдруг и сразу отупляющей усталостью равнодушно смотрел на короткую улицу, единственную в этом населённом пункте. В двух шагах от него в пыли прямо на дороге лежал мёртвый ополченец – тот самый одутловатый дядька, что был рядом с Кровлевым на рубеже, с которого они все вместе начинали атаку. Каска откатилась далеко в сторону, а вытянутая рука продолжала сжимать канадскую винтовку. Ополченца настигла шальная пуля, которую выпустили те двое немцев, что всё-таки успели убежать вверх по косогору и скрыться за ним. Больше из неприятелей не ушёл никто. Немцев, как оказалось, было в хуторе не больше отделения, усиленного пулемётным расчётом. Ротный оказался более чем прав – в рукопашной схватке ополченцы буквально разорвали противников в клочья. Как только обойдённые с фланга немцы попытались сменить позицию и отступить из хутора, огневой бой ослаб, а затем и вовсе превратился в рукопашную схватку. В ней германцам не оставили ни малейших шансов. Их настигли на улице и с яростью, остервенело перекололи штыками и забили прикладами. Лишь немецкий пулемётчик на бегу, вполоборота успел дать короткую, сразу захлебнувшуюся очередь. Сейчас он лежал в пяти шагах от трёх скошенных его выстрелами ополченцев. Вместо лица у пулемётчика было кровавое месиво – по его голове, сбив каску, прошлось не менее десятка кованых затыльников ополченческих винтовок. Сейчас, стоя прямо над трупом, крепко сбитый спортивного телосложения парень с петлицами сержанта, убрав за голенище сапога длинный охотничий нож, деловито осматривал трофейный пулемёт. К нему с заинтересованным видом подтянулись ещё двое ополченцев.

– Ты и ты – пулемётный расчёт, – проходя мимо, на ходу ткнул в них пальцем ротный. – Набирайте патроны и бегом с матчастью ко мне.

– Есть!

Ещё с полдюжины фигур в мышастых мундирах валялись в разных позах на дороге и по канавам. Повис на плетне немецкий унтер-офицер с угловым шевроном на рукаве. Бросив тут же «лебель», обломанный штык которого застрял в спине унтера, рассевшийся на обочине ополченец деловито щёлкал трофейной «эмпэхой». Поднялся, стащил с мёртвого противника ремень с длинными продолговатыми брезентовыми подсумками, нацепил их себе и с довольным видом водрузил автомат на грудь.

– Всё трофейное оружие и боеприпасы собрать! – Это опять возник на улице ротный, зычно покрикивая по сторонам.

Подсумки, снаряжение и несколько маузеровских винтовок перекочевали от мёртвых противников к ополченцам.

– Комбат едет, – накрутив провод обратно на катушку, произнёс рядом с Кровлевым телефонист.

По улице, вихляя, неловко продвигался на велосипеде командир батальона. За ним трусцой семенил ординарец. Полевая сумка колотила того на бегу сзади пониже поясницы. Выйдя на дорогу, ротный демонстративно щёлкнул каблуками и образцово взял под козырёк. Комбат неловко соскочил с велосипеда, перекинул двухколёсного коня ординарцу и брезгливо обошёл валявшийся в пыли труп немца со вспоротым животом.

– Ну и бойню вы тут устроили, – передёрнул плечами комбат, искоса глянув по сторонам, и, утапливая ногу в пыль, принялся оттирать от крови носок одного сапога о голенище другого.

– А я их сюда в гости не приглашал, – осклабился ротный, не поворачивая головы, затылком указав на мёртвых немцев у себя за спиной.

– Понятно, понятно, – покивал комбат и проговорил негромко: – Отойдём-ка…

До сидевшего под плетнём Кровлева донеслись обрывки тихого разговора командиров.

– Нет, – говорил комбат ротному, отрицательно качая головой, – ничего я тебе дать не могу. Ни усиления, ни даже патронов. Нету у меня ничего…

– Они сейчас очухаются и накроют нас артиллерией вон из-за того косогора, – показывал рукой ротный в ту сторону, куда сбежали уцелевшие немцы.

– Вероятнее всего…

– Тогда надо отступить.

– Отступать нельзя, – комбат взялся за велосипед. – Закрепляйтесь тут.

– Хутор в низине. Здесь классическое место для огневого мешка, – сквозь зубы процедил ротный.

Кровлев невольно оглядел ближайшие косогоры. Профессиональный опыт артиллериста безошибочно подсказал ему, что ротный прав на двести процентов. На месте немцев он именно так бы и сделал – накрыл ворвавшихся в хутор ополченцев с близлежащих высот огнём артиллерии и миномётов.

– Понятно, понятно, – уже вновь сидя в седле, покивал в своей манере комбат. И подытожил: – Занимайте оборону в хуторе.

Абсурдность этого приказа, кажется, была понятна ему самому. Отведя глаза, напомнил ещё раз:

– Отступать нельзя.

И уехал. Следом за его велосипедом привычной трусцой припустил ординарец. Ротный несколько секунд задумчиво смотрел, как полевая сумка снова ритмично стучит удаляющемуся ординарцу пониже поясницы. Затем поскрёб подбородок и, глядя куда-то словно сквозь переминавшегося рядом с ноги на ногу телефониста, пробормотал себе под нос:

– Раз нельзя отступать, попробуем наступать.

И уже громко:

– Командиров взводов ко мне!

Через полчаса они попытались взять косогор к западу от хутора. Когда рота цепями карабкалась на пригорок, по хутору у них за спиной ударила немецкая артиллерия. От домов полетели щепки, вскоре позади возник пожар. Но ополченцев там к этому моменту уже не было. Кровлев видел, как ротный, оглянувшись назад на пылающий хутор, покачал головой и, нахлобучив фуражку поглубже, пристегнул подбородочный ремешок…

Патронов у них хватило лишь на то, чтобы заставить маячившее наверху немецкое боевое охранение убраться за гребень косогора. Прерывистой скороговоркой, расстреливая последние разнокалиберные боеприпасы, забахали экзотические винтовки атакующих. Но, видимо, самое весомое слово, неприятно поразив противника, сказал трофейный пулемёт ополченцев, минут пять бодро поливавший гребень длинными очередями.

С криками «даё-о-шь!» отчаянно попытался с ходу подняться до самого верха первый взвод, но вынужден был залечь на скате под плотным ответным огнём. На этом успехи ополченцев и закончились.