Текст книги "Судьба русского солдата"

– Патроны на исходе! – долетела до ротного передаваемая с обоих флангов по цепям информация.

Тот в ответ лишь кивнул, продолжая напряжённо всматриваться в окружающие их с трёх сторон холмы. Вскоре винтовки ополченцев смолкли совсем. И только лишь пулемёт продолжал огрызаться теперь уже совсем короткими, с большими паузами очередями. Выработавшимся за время участия во многих прошлых боях чутьём, которое вернулось к нему сейчас в полной мере само собой, Кровлев распознал, что дело плохо – сейчас артиллерийский удар придётся по их распластавшимся на склоне цепям. Так и случилось. Расстреляв хутор, немецкие орудия перенесли огонь на покинувшую его советскую пехоту. Сначала до них долетали только осколки от рвавшихся чуть ниже, за их спинами снарядов. Возникла робкая надежда, что для расположенной прямо перед ними за возвышенностью немецкой батареи они всё-таки окажутся в мёртвой зоне. Но когда из-за холмов слева и справа ударили миномёты, начался настоящий ад. Прижатые огнём к самой земле цепи потонули в сплошной пелене разрывов. Смешались крики, ругань, вопли и стоны раненых. Большинство ополченцев приникли к самой земле, царапая её ногтями, немногие попытались окапываться, а кто-то побежал назад к хутору, тотчас попадая под артиллерийский огонь. Оставшихся на месте продолжали крошить и утюжить миномёты. Вцепившись в каску на голове двумя руками, Кровлев с трудом оторвал голову от сухого дёрна. Попробовал оглядеться. Метрах в двадцати от него двое ополченцев пытались заставить вновь стрелять пулемёт, из которого торчала снаряженная патронами недожёванная лента. Но управляться с трофеем они, видимо, не умели, а так ловко стрелявший из него крепыш сержант распластался рядом мёртвым, широко раскинув руки по сторонам. Мина ударила поблизости, подбросив тело сержанта, который, казалось, ещё раз взмахнул руками. Один ополченец повалился на землю, а второй, бросив пулемёт, прихрамывая, побежал обратно в сторону хутора. Через несколько секунд на месте бегущего человека молниеносно возник и тут же погас короткий огненный всполох. Когда дым рассеялся, на склоне не было ничего, кроме чёрной воронки.

– Всё, нам конец, – отчётливо произнёс кто-то рядом с Кровлевым.

Будто подхлёстнутый этими словами, Фёдор отчаянно заработал локтями, интуитивно перемещаясь вперёд к гребню, который был перед ними. Очередной то ли визг, то ли вой, всполох огня – и вот уже вокруг отчаянно хрипят раненые, и сверху, как в замедленном кино, даже не падают, а будто парят, плавно снижаясь, огромные комья земли и дёрна. Однако песком Кровлева сверху осыпало весьма ощутимо. Машинально он быстро ощупал голову, плечи, туловище – вроде цел. Рука нашарила в нагрудном кармане гимнастёрки маленькую пластмассовую табакерку – её подарил брат жены, когда приезжал к ним в Ленинград год назад. Табакерка идеально подошла, чтобы положить в неё награду с прошлой Великой войны – Георгиевский крест, с которым у Кровлева была связана давняя особая история. Хоть такие награды последние четверть века и были здесь не в чести, он бережно хранил крест дома всё это время. Уходя на войну, взял его с собой, руководствуясь даже самому себе не до конца понятными мотивами. Просто было ощущение – так надо. Сейчас ему отчего-то вспомнилось, что на кресте изображён Георгий Победоносец…

Он снова поднял голову и неожиданно уткнулся в знакомый чёрный артиллерийский ранец. Тот самый, ещё царский. Весь низ ранца был пропитан бурыми пятнами. Рядом лежал на животе парень в пиджаке и кепке. Помнится, он ещё предлагал Кровлеву сменять сапоги. Теперь парень, кусая сжатые кулаки, трясся всем телом крупной дрожью. Лицо его было белее полотна, а из глаз потоком лились от боли слёзы. Кровлев перевёл взгляд на его спину – она вся была исполосована осколками. Под разорванными в клочья лоскутами одежды на спине что-то билось и пульсировало, толчками выбивая наружу чёрные фонтанчики крови. Прежде чем Фёдор успел машинально протянуть руку к карману брюк и нащупать там индивидуальный пакет, парень умер. По лицу его так и продолжали крупными ручьями течь слёзы. Кровлев оттолкнул ранец в сторону и пополз дальше. Снова вой, грохот и несколько секунд тишины. Фёдор сполз в неглубокую воронку. Молодой ополченец, сжимая в руках медный крестик на поношенной тесёмке, отчётливо произносил в голос:

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится…»

«Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него…» – проползая вперёд, принялся повторять следом за ним Кровлев слова с юности выученного девяностого псалма, обычно читаемого в опасности…

Каким-то чудом он оказался в самой передовой цепи. Пригибаясь и иногда карабкаясь на четвереньках, по цепи пробирался ротный. Он что-то кричал залёгшим ополченцам, тормошил их, указывая рукой в сторону ближайшего холма. Очумевшие и оглушённые, ополченцы только закрывали головы руками. Минут через пять Кровлев с десятком товарищей ползком продвинулись ещё немного вперёд к гребню перед ними. Здесь же оказался и ротный. Снял фуражку, посмотрел на перебитый осколком ремешок, вытер ладонью окровавленный подбородок и снова глубоко нахлобучил фуражку на голову.

– Единственный шанс – только вперёд! – сквозь грохот услышал Кровлев слова командира.

– Пропадём! – испуганно обронил кто-то.

– А вариантов нет – здесь по-любому пропадём, – ротный обвёл их взглядом.

Добавил решительно:

– Приказываю прорваться наверх и выйти из-под огня.

Десяток пар глаз смотрели на командира с отчаянием и надеждой одновременно.

– Пошли, ребята! – выдохнул ротный.

Он поднялся в рост первым. С винтовками наперевес встали остальные. Кровлев видел, как откинуло назад телефониста, неловко грохнувшегося спиной прямо на свою катушку. Ещё через двадцать метров, когда они выскочили на гребень, пуля попала ротному прямо в лоб. Откатилась в сторону по траве потрёпанная фуражка. Перескочив через неё, они пробежали дальше. В руках Фёдора дёрнулся, хрустнул и заскрежетал от попавших в него осколков «лебель». Но они – несколько оказавшихся наверху из целой только что полёгшей роты – уже устремились к небольшому оврагу впереди. За ним маячили заросли высокого кустарника.

– К лесу, братцы, к лесу! – задыхаясь, кричал кто-то рядом на бегу.

Вой, визг, разрыв за спиной.

– Бра-а-атцы!!! – Отчаянный крик сзади уже у самой земли и корчащаяся на дёрне фигура.

– Быстрей, быстрей!!! – лихорадочно повторял кто-то, дышащий прямо в спину и наступавший на самые пятки.

К лесу Кровлев выбрался почему-то один. Хотя отчётливо помнил, что по оврагу их пробиралось несколько, как минимум трое. Остановился, перевёл дыхание. Никого. Обстрел остался сзади и чуть справа. Он уже затихал. В конце оврага наткнулся на мёртвого красноармейца в полном снаряжении и стальном шлеме образца тридцать шестого года. Похоже, из кадровых. Судя по запаху разложения, красноармеец лежал здесь на жаре уже не первый день. Кровлев осмотрел свой разбитый «лебель» с расщеплённым прикладом. Винтовку оставалось только выбросить. Что он и сделал тут же. Вытащил из-под убитого трёхлинейный карабин, убедился в его исправности. Снял с мертвеца набитые патронами подсумки, навесил их на свой ремень. Прислушался. Огляделся. Закинул карабин за плечо и принялся осторожно пробираться обратно на восток.

Глава 5

Телефонный звонок разбудил Златкова поздно вечером. Из института он пришёл часов в девять – весь день принимал экзамены у студентов. Уставший и не очень довольный своими подопечными, Алексей решил прилечь на полчасика до ужина, да так и провалился неожиданно в глубокий сон.

– Слушаю, – глухо пробормотал Златков в трубку, успев, перед тем как нажать кнопку ответа, уронить телефон на пол и снова взять его в руки.

Кот бесшумно отошёл на середину комнаты. В его изумрудных глазах читалось сочувствие к потревоженному чьим-то звонком хозяину.

– Стало быть, советую приехать, – без всяких приветствий прозвучал в трубке хриплый и, похоже, не вполне трезвый голос. – И советую побыстрее.

– Кто говорит?

– Так это, Гена…

– Какой Гена? – ничего не понял Златков.

– Крокодил! – загремела трубка. – Мультик такой смотрел?

– Простите, что? – тупо переспросил Алексей.

– Слушай, кто вообще бухает – я или ты? – В голосе говорившего прозвучала даже как будто лёгкая обида вперемешку с завистью. – Давай уже втыкайся. В общем, так: комнату освобождают – соседи уже себе её хапнули. Все вещи Галины Фёдоровны выкидывают на помойку. Мешки стоят в коридоре. Там же и бумаги, фотографии какие-то были. Если тебе что-то нужно – приезжай.

Сообразив наконец, кто звонит и о чём речь, Алексей одним рывком подскочил на диване:

– Придержи их. Я еду.

До метро он бежал бегом. Успел за десять минут до закрытия станции. Вышел на Фрунзенской и быстрым шагом направился по пустой в этот час набережной к уже известному ему дому на Обводном канале.

Обшарпанную дверь коммуналки открыл Гена. Высунувшись на секунду в коридор, тут же спряталась обратно в своей комнате женщина в халате. Провернулся ключ в её замке.

– Вынесли. Всё подчистую, – развёл руками Гена. – Просил обождать – ничего не слушают. Всё по барабану. Только что последний мешок на помойку уволокли.

– Куда?

– Щас куртку накину, покажу.

Гена зашлёпал по коридору в глубь квартиры. Алексей вышел обождать его на лестничную клетку. Опёрся руками о перила с наполовину выломанными прутьями. По лестнице поднимался здоровенный мужик в спортивном костюме и резиновых шлёпанцах. Златков окинул его равнодушным взглядом и отвернулся в другую сторону.

– Опять ты?! – внезапно подскочил мужик к не ожидавшему никакого подвоха Алексею и схватил того ручищами за грудки, разворачивая к себе и сильно встряхивая. Златкова впечатали в стену так, что у него клацнули зубы. Затрещал пиджак, посыпались на пол оторванные пуговицы.

– Опять за комнатой пришёл?! – ревел мужчина, прижимая Алексея к стене. – Тебе же сказали, не лезь сюда! Убью за жилплощадь. Ты не понял?!

«Мишаня», – вспомнил Златков имя сынка соседки, бесновавшейся прошлый раз по поводу комнаты. Как говорится, яблочко от вишенки недалеко падает…

Когда его попытались встряхнуть третий раз, Алексей рявкнул прямо в перекошенную злобой физиономию перед ним:

– Убрал руки!

Мишаня на секунду опешил и ослабил хватку. Рефлексы из времён, когда они пацанами дрались во дворах, сработали сами собой. Златков растопыренной ладонью снизу сильно надавил противнику на подбородок и нос, запрокидывая ему голову назад. Тот хоть и был значительно выше ростом, начал заваливаться, теряя равновесие. Резким движением всем телом Алексей окончательно высвободился от захвата и переместился в сторону так, что входная дверь в квартиру оказалась у него за спиной.

– Ах ты, сука… – прогудел Мишаня.

Алексей едва успел увернуться – летевший ему в голову кулак с грохотом вошёл в деревянную створку.

– А-а-а! – заревел бугай. – Убью!

Ещё пару раз Алексей успешно уворачивался от свистевших над его головой кулаков. В промежутках между Мишаниными замахами пытался тому хоть что-то втолковать.

– Не нужна мне комната… Я совсем по другому делу… Вовсе не к вам…

Первый удар, который он всё-таки пропустил, пришёлся Златкову вскользь по зубам. Кровь закапала на вытертые каменные ступени.

– Да угомонись ты, дурья башка! – в сердцах прокричал Алексей.

– У-у-у… А-а-а, – сквозь яростное сопение только и неслось в ответ.

От второго пропущенного удара полетели искры из глаз. На выкинутый в ответ прямо кулак Златкова противник налетел носом практически сам. Отвратительно хлюпнуло и чавкнуло – Мишаня закрыл ладонями лицо. Алексей сбежал на несколько ступеней вниз. Продолжать драку совершенно не хотелось. Проговорил, обернувшись:

– Что же у вас одно барахло-то на уме.

Размазывая по лицу сопли и кровь, Мишаня утёрся и снова начал надвигаться на Алексея. Из-за его спины вынырнул Гена. Моментально оценив обстановку, подскочил к Златкову, увлекая его по лестнице вниз:

– Валим!

– Убью, сука! Только появись ещё здесь! – гремело сверху, когда они выскакивали из подъезда на улицу.

В подворотне Гена, порывшись в кармане тренировочных, протянул Алексею измятый и весьма несвежий носовой платок:

– Утрись.

Алексей стёр кровь с губы, заправил в брюки выбившуюся из-под ремня рубашку, отряхнул и одёрнул пиджак. Потрогал начинавший заплывать глаз.

– Спасибо, – протянул платок обратно.

– Это… – смутился Гена. – В общем, извини.

– Да ты-то здесь при чём…

Через два двора они остановились у мусорного контейнера.

– Вот тут всё.

Шмыгнув носом, Гена добавил:

– Были ещё, как их, на лошади ездить… Шпоры! Мне их Галина Фёдоровна подарила. Я пацаном тогда был. Но я их на Уделке прошлой осенью продал. На бутылку не хватало. Каюсь…

– Спасибо тебе, – ещё раз поблагодарил Златков.

Оставшийся один на один с контейнером Алексей закатал рукава и, откинув крышку, при неровном свете фонаря, подвешенного на протянутую поперёк двора-колодца проволоку, заглянул внутрь. Видно было плохо: уличный электрический свет мерцал на высоте метров пяти где-то за спиной. Сунул руку внутрь и тут же влип во что-то клейкое и противное. Вытащил руку, стряхнул с неё остатки какой-то выброшенной еды. Недовольно пискнув, из контейнера наружу выбралась большая серая крыса с длинным хвостом и скачками наискось через двор устремилась к ближайшему подвальному окну.

– Тьфу ты, зараза, – выругался Златков.

Крыс он терпеть не мог с детства. Постоял несколько секунд и, стиснув зубы, залез внутрь контейнера почти по пояс. В вонючем полумраке сначала почти ничего не было видно. Затем глаза чуть привыкли к темноте. Златков нашарил в кармане коробок, чиркнул спичкой. Тусклый огонёк на несколько секунд высветил осклизлые стенки и мусор на дне. Похоже, ему повезло – мусора было совсем немного. Десяток явно совсем недавно принесённых чёрных мешков лежали на самом верху. По-видимому, на них только раз успел ещё кто-то выкинуть пищевые отходы. Ощупывая, он принялся ворошить пакеты, откидывая тут же в сторону набитые всяким тряпьём. Периодически подсвечивая себе, извёл полкоробка спичек. Выбрался наружу, отдышался. Чуть переведя дух, опять полез внутрь. Мешок с бумагами отыскался где-то в середине. Снова выбравшись с ним наружу, при свете со скрипом качающегося уличного фонаря Алексей принялся бегло осматривать содержимое. Какие-то квитанции, корешки оплаченных коммунальных счетов, медицинская карточка из поликлиники… Ага, похоже, письма и какие-то фотографии. Видно было совсем плохо. Но это было явно из той категории, что он искал. Бог его знает, будет в этих бумагах какая-то полезная информация или нет. Надо будет разбираться с этим подробно в другом месте. Златков собрал всё обратно в пакет и положил его снаружи рядом с контейнером. Ещё раз слазил внутрь, повторно пересмотрел все пакеты – убедиться, что не пропустил ничего подобного. Вроде бы нет – в контейнере осталось одно тряпьё. Перекладывая очередной пакет, вытащил за ручку старую эмалированную кружку. Откинул её тут же внутри контейнера в сторону. Кажется, действительно всё. Последний раз зажёг спичку, оглядел все углы. Да, всё. Потухающее пламя на секунду выхватило боковину кружки – на белом фоне было изображено здание Адмиралтейства с корабликом на шпиле и растянутой надписью под ним – «Ленинград». С кружкой в руках Златков выпрыгнул из контейнера на асфальт. Разглядел находку повнимательнее – ну точно, она была как две капли воды похожа на кружку, которую они с Рязанцевым подняли рядом с погибшим бойцом. Алексей положил кружку в мешок. Надо было приводить себя в порядок и думать, как добираться до дома.

Сноп света от фар въехавшей машины пробежал по двору и упёрся в застывшего перед контейнером Златкова. Ослеплённый в первый момент, Алексей щурился и прикрывал глаза тыльной стороной ладони. Хлопнула дверца – Златков сумел разглядеть на ней синюю полосу.

«Вот некстати», – пронеслось в голове. Хоть он и не делал ничего дурного, встреча с полицией в такое время и в таком виде по определению сулила мало хорошего.

«Мишаня вызвал? – быстро прикидывал Златков. – За разбитый нос поквитаться? А, кто ж его теперь знает…» Больше всего он забеспокоился не о себе, а о том, что не сможет изучить добытые материалы…

– И что мы тут делаем? – окончательно ослепляя Златкова, упёрся ему в лицо луч мощного фонаря.

Алексей разглядел лейтенантские погоны на плечах возникшего перед ним стража порядка. Фонарь мазнул лучом света по нему с головы до пят и снова, слепя, упёрся в лицо.

– Вид не самый свежий, – лейтенант оглядел стоявшего перед ним человека в измятом костюме с задранными до локтя рукавами, рубашке без галстука и, чуть наклонившись в его сторону, принюхался. – Вроде трезвый. Чем, спрашиваю, занимаемся тут, гражданин?

– Доброй ночи, – отозвался Златков как можно спокойнее. Кивнул на мешок рядом с контейнером. – По ошибке бумаги нужные вместе с мусором выбросили. Доставал вот.

Лейтенант сделал шаг назад. Из машины вышел второй полицейский с погонами сержанта. Фонарь перекочевал к нему. Сержант обошёл контейнер, заглянул в него, долго светил внутрь. Придвинулся к Златкову:

– Отойди-ка.

Алексей сделал несколько шагов в сторону. Стоя чуть в отдалении, лейтенант поглядывал то на него, то на своего подчинённого, который, наклонившись и подсвечивая себе одной рукой, другой быстро перебрал содержимое выуженного Златковым из мусора пакета. Поднялся, кивнул лейтенанту и встал у Алексея за спиной.

– Документы, – затребовал лейтенант.

Златков сунул руку во внутренний карман пиджака. К счастью, паспорт был с собой. Он вытащил его наружу и замер, переводя вопросительный взгляд от лейтенанта на сержанта с фонарём.

За паспортом протянул руку сержант. Отойдя, долго светил и листал страницы.

– Прописка питерская, но в другом районе, – обращаясь к лейтенанту, сообщил сержант, передавая тому паспорт Златкова.

– Ещё документы есть? – не открывая переданного ему паспорта, поинтересовался лейтенант.

Алексей пошарил по карманам. Нашлось ещё институтское удостоверение с работы. Протянул его лейтенанту. Сержант продолжал светить.

– Ага, – в голосе лейтенанта, изучившего второй документ, прозвучали уважительные нотки:

– Ну а почему мусор не по месту жительства выбрасываете, Алексей Владимирович?

– Знакомый тут должен был бумаги передать, да выбросили их по ошибке.

По молчанию в ответ Алексей понял, что от него явно ждут ещё дополнительных объяснений.

«Называть адрес квартиры – не называть? Там этот баран Мишаня… Ничего – в самом худшем случае отвечу за его нос. Хотя явно никаких ментов он не вызывал – у самого рыло в пуху. Да и разговаривали со мной уже давно бы по-другому, – быстро крутилось в голове у Златкова. Основной задачей было сохранить находки. – Похоже, просто случайно они сюда заехали. Видок у меня, конечно, надо полагать… Ладно, если что – прогуляемся до квартиры, побеспокоим ещё раз Гену…»

– Знакомый через два двора живёт. Могу показать, – как можно более невозмутимо вслух продолжил Алексей. – Поздно, конечно, но если надо – пойдёмте, он подтвердит.

– А с лицом-то что, Алексей Владимирович? – вкрадчиво поинтересовался лейтенант.

Златков чуть повёл бровью, понимая, что глаз заплыл основательно.

– Темно, ударился.

Сержант громко хмыкнул.

– Будьте осторожней, – чуть улыбнулся уголком рта лейтенант. Начал протягивать документы обратно Златкову, но вдруг убрал руку назад: – Секундочку. Где знакомый живёт?

Златков назвал.

– Сержант, посвети.

Все данные Златкова и его документов лейтенант переписал к себе в блокнот. После этого документы вернулись к владельцу.

– Доброй ночи.

Хлопнули дверцы машины. Задним ходом автомобиль быстро покинул двор, прочертив напоследок фарами по серым стенам домов. Алексей выдохнул и, подхватив пакет, направился через подворотню в сторону набережной. На ходу пошарил по карманам – кроме дежурной мелочи на давно закрытое метро, денег не было. Играть с ночными таксистами в игру «довезите – деньги принесу из дома» представлялось затеей сомнительной. Идти до дома пешком несколько часов. В такое время и в таком виде… Нет, пожалуй, на сегодня приключений достаточно. Златков достал мобильный и, чтобы не будить близких друга среди ночи, отправил ему сообщение с просьбой перезвонить. Если не спит – ответит.

Через полчаса серая «Нива» остановилась у названного Алексеем ближайшего дома на Обводном канале. Распахнулась дверца:

– Залезай. – Рязанцев оглядел друга с ног до головы и покачал головой. – Ты великолепен. Рожу свою видел?

Златков закинул пакет на заднее сиденье, плюхнулся в машину и с грохотом захлопнул дверь.

– Японский городовой… – вырвалось у Алексея, когда он глянул на себя в салонное зеркальце заднего вида.

– Как тебя только не забрали?

– Сам удивляюсь.

«Нива» вырулила на пустынный в этот час Московский проспект.

– Рассказывай, – не отрываясь от дороги, Олег протянул Златкову пакет с влажными салфетками.

– Ты помнишь, какая самая ценная находка для историка? – вытирая руки салфетками, с усмешкой проговорил Алексей.

– Помойка, конечно, – безошибочно отозвался Олег.

– Верно – пять баллов…

Они добрались до Витебского и свернули в гаражи к Олегу. По дороге Златков подробно изложил ему свою сегодняшнюю эпопею. Припарковав машину в проезде, Рязанцев отворил дверь в гараж и, войдя внутрь, включил свет:

– Сам-то сейчас как?

– Нормально.

– Тогда пошли смотреть, что ты там откопал.

Как и несколько дней назад, они просидели в гараже за изучением добытых материалов до самого рассвета. Несмотря на профессиональный навык, в этот раз Златкову было неловко от того, что приходится разбирать бумаги человека, который умер совсем недавно. Досадно – они не успели совсем чуть-чуть, чтобы поговорить с Галиной Фёдоровной. Алексей отчего-то был уверен, что она сама показала бы и рассказала им всё, что было связано с историей её семьи. И уж явно никто не захотел бы, чтобы всё самое дорогое, сберегаемое долгие годы, в одночасье оказалось на помойке. Ни при жизни, ни после смерти. Этим он себя и успокаивал.

– Люди живы, пока о них помнят, – будто прочитав мысли друга и угадав его настрой, проговорил Рязанцев и осторожно начал вынимать содержимое пакета на стол. – Смотри на всё это именно так.

Алексей кивнул и принялся за разбор бумаг. Аккуратно разложенные под скрепки корешки квитанций, медицинские документы и справки, разнообразные свидетельства, грамоты, корочки давно просроченных удостоверений, какие-то рецепты. Много групповых школьных фотографий. В основном ещё чёрно-белых. Несколько писем и масса открыток – судя по содержанию, от бывших учеников. К сожалению, на довоенную и военную историю семьи Кровлевых света они ничуть не проливали. Конечно, в случае крайней необходимости можно будет попытаться связаться с этими людьми – кто знает, вдруг потянув за какую-то случайную ниточку, удастся распутать переплетённый клубок чужих судеб. Практика показывала – бывало и такое. Но, похоже, связываться особой необходимости не было. Три вещи – два документа и одна фотография – безусловно, являлись самым ценным и информативным из всего найденного.

– Поразительно, – проговорил Златков, – такое впечатление, что он нам помогает на каждом шагу.

– Удивительный случай, – согласно кивнул Олег, сразу поняв, кого имеет в виду Златков. – А вообще-то, как говорится, дорогу осилит идущий…

Они долго и внимательно рассматривали фотографию, имевшую весьма потрёпанный вид. На ней были запечатлены четыре человека. Фоном служил силуэт Петропавловской крепости. Сомнений быть не могло – фото сделано в одном из ленинградских ателье. Мужчина среднего возраста в тёмном костюме, рубашке с высоким – по моде тридцатых годов – остроугольным воротником и при галстуке. Зачёсанные назад волосы, внимательный взгляд чуть прищуренных глаз. Мужчина сидел в центре на венском стуле, рядом с ним на таком же стуле расположилась женщина. За её спиной – очень серьёзный худощавый подросток в белой рубашке и чёрных брюках. А между мужчиной и женщиной стояла девочка лет десяти в светлом платье и с вплетёнными в тонкие косички ленточками. На обороте карточки – ничего. Только несколько расплывчатых пятен. Видимо, что-то пролили. Пересмотрев все более поздние фотографии, на которых была изображена Галина Фёдоровна Кровлева, они однозначно пришли к выводу, что на первом снимке именно она примерно в десятилетнем возрасте.

– По всему выходит, что это год эдак сороковой или около того, – датировал фотографию Рязанцев.

– Согласен, – кивнул Златков, откладывая снимок на стол. – И скорее всего, это её родители.

– Парень похож на женщину рядом, – снова поднеся фотографию к лампе, сказал через некоторое время Олег. – Интересно, старший брат?

– Можно только предполагать. Но вероятность высока, – отозвался Алексей.

Они отложили на время фотографию и принялись изучать первый из выбранных документов. Это был ответ из архива в Подольске: ЦАМО – Центрального архива Министерства обороны СССР, как он тогда назывался. Оба – и Златков, и Рязанцев – сразу же узнали хорошо известный им синий бланк с красной звездой в левом верхнем углу. Текст был напечатан на пишущей машинке. Алексей, быстро пробегая документ глазами, негромко проговаривал вслух:

– Отношение, входящий номер от 25 апреля 1984 года, начальнику 5-го управления Главного управления кадров МО СССР… По запросу перенаправляет начальник 7-го отдела полковник Назаров, подпись… Ага, ответ: «…На Ваше письмо повторно сообщаем… входящий номер от 27 июля 1984 года, начальник архивного хранилища Трошкин, исполнитель Анпилогова», – и закончил: – Подпись, печать… Всё.

Поднял глаза на Рязанцева после того, как они оба ознакомились с содержанием. На чей запрос это был ответ, не указывалось. Конверта также не сохранилось. Но логичнее всего было предположить, что Галина Фёдоровна Кровлева посылала запрос с целью выяснить судьбу своего отца. И посылала неоднократно – перед ними сейчас явно был лишь один из сохранившихся ответов. По существу в коротком машинописном тексте говорилось, что красноармеец Кровлев Фёдор Ефимович пропал без вести на Ленинградском фронте в июне 1942 года. И всё – лишь в качестве основания ссылка на фонд, опись, дело, лист… Словом, как обычно. Они знали – им сейчас эта ссылка ничего не даст. По ней они всего лишь найдут в архиве пару коротеньких строчек, суть которых и так изложена в ответе.

– «Других сведений, наградных листов, а равно и новых поступлений по Вашему запросу в Центральном архиве МО СССР нет», – закончил чтение Златков.

– Подольск, конечно, мы ещё раз проверим, – проговорил Рязанцев и покачал головой с сомнением. – Но вряд ли там с этого времени появилось что-то новое.

– Тут самое интересное на обороте, – перевернул бланк письма Алексей.

Записи на обратной стороне бланка были сделаны обычной шариковой ручкой. Паста немного выцвела, но записи читались вполне чётко. Сверив почерк с отправленными Галиной Фёдоровной письмами, они единодушно сошлись во мнении, что и это тоже её рука. Данные носили отрывочный, конспективный характер. Однако переоценить их в данной ситуации было сложно. Хоть имя Фёдора Ефимовича Кровлева нигде не значилось, речь явно шла о нём. О фигуранте записей упоминалось, что он к лету 1941 года работал в Ленинграде инженером на заводе имени Егорова (бывшем петербургском вагоностроительном), откуда и ушёл добровольцем на фронт. До этого в империалистическую войну служил в артиллерии, в 1919-м оборонял Петроград от войск Юденича в составе 6-й стрелковой дивизии 7-й Красной армии. После демобилизации работал и одновременно ещё учился, образование высшее.

– Предполагаю, она сохраняла информацию, пытаясь с её помощью дальше наводить справки о судьбе отца, – проговорил Рязанцев, ознакомившись с записями.

Златков согласно кивнул:

– Явно что-то записано по памяти, а что-то с какого-то документа. Первоисточник, увы, утерян.

– Анкета? – сделал предположение Олег.

– Анкета, опросный лист, – перечислил Алексей. – В двадцатых-тридцатых годах страсть как любили выяснять подноготную граждан. Причём неоднократно и в разных формах.

– Странно, что конкретное упоминание по сути всего одно, – потёр подбородок Рязанцев.

– Тоже заметил? – прищурился Алексей. – Обычно в анкетах людей того поколения очень подробно выспрашивали о роде занятий до революции, службе в старой армии, где находился и что делал в Гражданскую войну…

– Видимо, не сохранилось этого в первоисточнике, – развёл руками Олег. – А Галина Фёдоровна при жизни отца была ребёнком и могла многое не знать. Или просто не интересоваться, не помнить…

– Видимо, – отозвался Златков. – То, что есть, уже немало.

– И это ещё не всё, – Рязанцев развернул следующую, совсем ветхую, бумагу.

– Рисунок какой-то, – заглянул через плечо друга Златков. – Причём явно детский…

На пожелтевшем листке из школьной тетради в клеточку карандашом была нарисована масса крестиков по краям. В центре – схема с дорожками, треугольники и аккуратно зафиксированные фамилии рядом с некоторыми из них.

– «Ориентиры», – прочитал над треугольниками наверху листа Рязанцев подчёркнутое слово, выведенное круглым детским почерком. От следующей фразы, написанной этим же почерком, у них побежали мурашки по спинам:

«Часть Смоленского кладбища, где Володя похоронил маму. Умерла 5 апреля 1942 года».

Какое-то время они смотрели на листок на столе в ярком круге светящей прямо в него электрической лампы. Затем Рязанцев глухо изрёк:

– Пошли курить…

На дворе была глубокая ночь. Они стояли снаружи гаража совсем рядом, но только огоньки сигарет время от времени подсвечивали черты их лиц. Оба направили взгляды куда-то в стороны и вверх. И оба молчали…

Златков и Рязанцев снова встретились на следующий вечер у Алексея дома. Кот уютно расположился на коленях у Олега и довольно мурлыкал, сощурив изумрудные глаза. На столе лежали табакерка с наградами, фотография, рисунок-схема и бланк из архива с припиской на обороте. Для комплекта Златков выставил рядом ещё и две кружки, похожие как близнецы – со зданием Адмиралтейства, корабликом на шпиле и растянутой надписью под ним – «Ленинград».

– В Подольском архиве по нулям, – отхлебнув чай из стакана, сообщил Олег. – Как и предполагали… В райвоенкомате по месту жительства Кровлева тоже пусто. Всё, что удалось узнать, – документы за этот период сгорели во время бомбёжки, ещё в 1943-м…

Алексей загадочно улыбнулся и тут же поморщился – корка на разбитой губе треснула. Он стёр пальцами струйку крови, пощупал заплывший глаз. Сегодня с утра зеркало сообщило, что всё вокруг глаза стало фиолетовым.