Текст книги "Млечные истории – I"

– Я понимаю, – ответил Эф.

– Ну, раз понимаешь, раздай нам чарки, – сказал Шрамган.

В момент, когда Эф протянул чарку воеводе, тот не удержался ещё у него спросить:

– Эф, повтори-ка, как там твоё полное имя?

– Эффьён… гораф… сын. Только слитно произносить надо. Отца зовут Гораф.

– Та-ак! Уже понятней. А отец Гораф как тебя в семье зовёт?

– Эфиком.

– Эфиком?! – усмехнулся воевода. – Извини, но в нашем кругу уже Эф прилипло. Звучит всё-таки посолидней. Эфик – это как-то…

– Никаких Эфиков! Эф, и без выкрутасов, – закрыл тему разнообразия имён Фрагуст. Тут же обратился к Сермягу: – Ты же сегодня первый раз человеческую душу из тела выбил.

– Можно я попрошу об этом больше не упоминать. Хотя бы сегодня, – без всякой радости от оного факта отреагировал Сермяг.

– Что так? Шрам это уже тебе заметил? Я думал, наоборот, выпить за… окончательно, так скажем, состоявшегося сегодня мужчину. Ну не можешь же ты всю жизнь прожить ни одного врага не порешивши.

– Не надо за это пить. Не хочу. Я же не предлагаю выпить за твой ещё один день рождения.

– В смысле?.. А! Вот ты к чему.

– Да, Фраг, положа руку на сердце, случилось множество моментов, где тебе… а исходя из чего и всем нам… впрямую сопутствовала удача, – изрёк свои мысли Шрамган, глядя Фрагусту в глаза. – Поначалу я думал, что всё для нас закончится намного печальнее. А в итоге… просто удивительно.

– Может, твои предчувствия хренового дня виноваты? – тут уже царь посмотрел на воеводу.

– Здрасте, приехали! – воевода развёл руки в стороны и даже немного присел при этом. – Эти сволочи ведь не сегодня утром затеяли убить тебя. Нет уж! Они, может, ползимы план разрабатывали, а я сегодня эту хрень почуял.

– Шрам, это я так ляпнул, не в обиду, – царь осознал свою неправоту. – Вообще же, спасибо тебе, конечно, огромное. Если б не ты! Дай обниму тебя… Ой, нет, не в таком виде. Потом, оденусь и обязательно обниму тебя.

– Ладно, и без объятий обойдёмся. Зато теперь будешь обращать внимание на мои внутренние волны, – ответил Шрамган.

Царь покивал головой.

– Я за Колба выпью, – с грустным лицом тихо сказал Сермяг. – Не могу поверить, что он сейчас где-то рядом не бегает. Тело мёртвое осталось, а самого Колба нет. Не укладывается в голове. Так резко всё случилось. Завтра, наверное, мне будет ещё тяжелее.

– Пусть ему там будет хорошо, – поддержал воевода, глядя в свою чарку.

– Очень жаль Колба. Не всякий подданный из людей у меня такую жалость вызовет. Хороший был пёс. А умный какой! За него. Будем чтить в памяти героем, – произнёс Фрагуст, подняв глаза на небо.

Чуть помолчав, опрокинули не чокаясь.

– Никто не знает, отчего у меня шея сзади так болит? – Фрагуст, морщась совсем не от горлодёрки, вернул голову в исходное положение после запрокидывания. Рукой потирал ниже затылка.

Сермяг пожал плечами.

– Может, застудил? – слукавил, конечно, Шрамган. И перестраховался. Побоялся за пленника. А то сходит царь в лес, да в шею того мечом в отместку, и уже не рукоятью, а лезвием.

– Да не… по ощущениям будто оглоблей вдарили. Может, растереть?

– Ну, если «будто оглоблей», то лучше, думаю, в покое оставить. Рекомендовать приложить холодную мокрую тряпку не буду – прозвучит как издевательство, – сказал Сермяг.

– Да уж, – царь убрал руку с шеи и тут же ему вспомнилось: – Я же ловушки так и не проверил. Эф, ты умеешь с ними обращаться?

– Конечно. Я же из приморских.

– Иди. Там на мостках увидишь верёвки. Сам разберёшься. Уходя, ловушки снова заправь. А не разберёшься, так… на кой ляд мне такой адъютант.

– Я разберусь, – даже немного с обидой ответил Эф.

– Будет караульным ночью пропитание, – вставил воевода.

Эф ушёл.

– Я подозреваю, – обратился к друзьям Фрагуст, – это наместник Гросфор, паскуда, нанял убийц. И вполне может так статься, что это его личная инициатива. Всё мечтает, скотина, о переводе из Усть-Портума в Вис-Цею, на повышение. Видимо, выбрал такой способ перед своим императором прогнуться.

– Достойная версия, – согласился воевода. – Сейчас мы можем только гадать, а у нас пока ещё имеются шансы поподробнее всё выяснить. На этом я вас покину. Отправлюсь Дарцахара ловить. Надеюсь, в моё отсутствие тут никто на вас больше нападать не будет. Если что, без малого три десятка солдат под боком. На ночь из них сюда пятеро караульных придут. Трупы завтра на плоту по течению отправят обратно вискандцам.

– Вот это ты здорово придумал, – одобряюще произнёс Фрагуст, по второму разу раскуривая трубку. – Главное, чтобы плот до открытых равнин доплыл, а там дальше люди сами будут от берега его отталкивать, если приткнётся. Представляю ступор Гросфора, когда эти мертвецы в Усть-Портум приплывут.

– А того, оставшегося в живых налётчика, когда вернусь, хотелось бы невредимым получить для разговора, – Шрамган повернул голову на Фрагуста.

– А что ты на меня при этом смотришь? – царь сделал лицо безвинного непонимания.

– Так не на Сермяга же мне при этом смотреть.

– Я злобу выместил… её почти уж не осталось.

– Вот это «почти» и настораживает.

– Да не пойду я туда, успокойся, – Фрагуст махнул рукой. – Лучше скажи, ты каким образом собрался Дарцахара поймать. Он уж, наверное, далеко угрёб. И он всё-таки на лодке, а ты на лошади.

– Не я ли в лесу родился и на реке вырос, – воевода на прощание похлопал по спине сначала Сермяга, затем Фрагуста. – Попробую. На охоту идёшь – не загадывай. Может, везение как раз мне и подвернётся. Может, оно от нас далеко пока не ушло. А Дарцахара сперва и надо было отпустить, нарочно. Пусть ничто не даёт ему повода думать, что за ним сразу кто-то погнался. Это его должно расслабить. И у меня есть одно весомое преимущество. Я этой ночью хорошо выспался, а он, скорее всего, спал мало, если спал вообще. До Усть-Портума ему хоть как, а раньше, чем к послезавтра не добраться. Где-нибудь да устроится поспать. В лодке или на берегу. А там уж я по обстановке буду действовать. Пусть только уснёт. Сермяг, скажи, ночь сегодня тёмной ожидается?

– Полусветлой. Тебе хватит, не знаю темноты или света. Брат будет меньше чем наполовину открыт, а Сестра вчера была полной, значит, сегодня чуть с краю убавится. И они с разных сторон будут светить. Может, ночью облаками небо затянет, тут ничего не скажу.

– Самое то. Пойду соберусь в дорогу, – после этих слов Шрамган удалился в сторону избы.

Фрагуст и Сермяг вдвоём остались стоять у продолжающего обдавать жаром костра. Оба периодически поворачивались к нему то спиной, то снова передом.

– Послушай-ка, – царь негромко обратился к старому другу, – ты как-то пытался эдакий механический лук смастерить. Дальнострелом ты ещё его называл. И что, забросил?

– Нет, не забросил. Отложил.

– Почему?

– Как тебе сказать… – и Сермяг ненадолго задумался. – Он почти готов, но в одном месте… в спусковом механизме…

– Дальше без инженерных терминов, пожалуйста.

– Понятно. Если коротко, то нужно кое-что немного по-другому сделать. Ещё не придумал как. Я ведь сам по себе пытаюсь его сотворить. Вольное изобретательство. Это же не чей-то заказ. Хотя кто, кроме тебя, мог бы такое заказать.

– Тогда считай, что сейчас заказываю.

– О как! Что такое задумал? Гросфора с дальнего расстояния подстрелить?

– Вот леший! Что ты вечно тайны прямо из головы читаешь. Я ещё помыслить ничего не успел.

– Просто логические сопоставления.

– А мне просто хотелось узнать, реально такое или нет. Ты о какой дальности думал, когда эта идея у тебя в голове засела?

– Где-то дальше, чем на три сотни шагов.

– Ого! Там же стрела крупная и тяжёлая должна быть. Я у тебя в новых мастерских по-нормальному ещё не бывал. Всё как-то мимоходом, да по-быстрому. Надо зайти.

– Так кто ж тебе мешает? Дальнострел убран от лишних глаз. До пробных выстрелов дело не доходило. Стрела, да, своеобразная. Толще и увесистее. Здесь ты прав.

– Займись снова, Сермяг. Взбодрись в этом направлении, как со срочным госзаказом. Всё остальное брось до поры. Новое оружие – это всегда шаг вперёд. А если оно ещё и эффективно, то это и преимущество. Только вот на что больший упор сделать: на меткость или на дальность? Конечно, лучше иметь два вида. Один, допустим, бьёт за триста шагов с меткостью «как получится», и чтоб вражеские щиты пробивал. А второй, пусть с меньшей дальностью, компактнее в размерах, но с максимально возможной точностью. Мне бы хотелось в первую очередь получить вариант для высокоточной стрельбы. Когда вероятность попадания в цель выше вероятности промаха. И два человека могли бы таскать его на дальние расстояния. А как потом эту штуковину применять, я придумаю.

– Высокую точность можно получить лишь после пристрелки. С первого выстрела точное попадание только по большому везению бывает. Я же изначально хотел выяснить вот что: попадёт ли стрела в ту же точку на втором выстреле, если всё повторить один в один. То есть дальнострел жёстко закреплен, та же самая стрела абсолютно так же заправлена и натяжение ровно с таким же усилием. Ничто не отличается ни на ноготок. Ну и чтоб ветра почти не было. Хотя стрела и тяжёлая, но, допустим, на двухстах шагах малое влияние на полёт даже слабый ветер всё равно окажет.

Царь слушал, почёсывая подбородок и с трубкой в зубах.

Возле избы появился Шрамган, верхом на коне.

– Бывайте, я трогаюсь, – прокричал не подъезжая.

– Давай, Шрам, удачи. Может горлодёрки на дорожку? – крикнул царь.

– Не-не, не буду.

– Постарайся не больше трёх дней отсутствовать. А то придётся за тобой ехать.

Шрамган помахал рукой. Фрагуст и Сермяг отошли от костровища для прямой видимости с воеводой и тоже помахали руками.

– Дарцахара живым привезёшь, сразу к казначею пойдём за наградой, – вдогонку ещё крикнул царь.

Воевода уже успел развернуться спиной и, не оборачиваясь, лишь поднял вверх правую руку с оттопыренным большим пальцем.

– Сермяг, если дальнострел сделает два выстрела в одну точку, и тебя к казначею отправлю, – Фрагуст озвучил второе своё обещание, продолжая смотреть воеводе вслед.

Вернулись к костру.

– Умеешь ты на работу настроить, – с долей шутки ответил Сермяг. После, сделавшись серьёзным, сказал: – Пойду, Колба похороню.

– Я с тобой. Подожди, в избу только сбегаю, надену на себя что-нибудь, да ноги обую, – заторопился царь.

Через короткое время он прибежал всё в том же армяке, но уже видно было, что под армяком прибавились какие-то одежды. На ногах старые сапоги. Пробегая мимо стола, царь захватил кувшин и две чарки. Молча пошли.

Начинало смеркаться.

До темы о девках сегодня на поляне разговоры так и не дошли.

История первая, глава вторая
Индукция

«Так это всё-таки был сон. Обхитрил, стало быть, старичок. Воспользовался свободными мощностями моего мозга», – сознание свидетеля невероятных событий на инопланетной равнине постепенно возвращалось в привычный мир. Правый глаз со второй попытки открылся.

– Давай-давай, Лёвик, просыпайся, – прозвучало близким и родным голосом.

Рядом, на краю дивана сидела жена. Смотрела добродушным взглядом и с улыбкой на лице.

Возвращающийся в реальность, притянул рукой подругу жизни к себе. Безумно, знаете ли, захотелось ему сейчас прижаться… не то чтобы даже просто к любимой жене, а к некой такой благостной сущности в её образе. И прижаться желательно с максимальной площадью соприкосновения. Просто немножко, не шевелясь, побыть в объятиях.

– Рыся, ты чего тут? – способность произносить членораздельные звуки приходила в норму, но правый глаз снова закрылся.

Все люди в мире делятся на тех, кого раздражает, когда серьёзные, взрослые люди меж собой называют друг дружку всякими придуманными уменьшительно-ласкательными именами, и на тех, кто считает это весьма приемлемым, забавным и привносящим в отношения дополнительных оттенков. И должно быть вторых больше чем первых.

Супружеская пара, о которой идёт речь, – взрослые, образованные и культурные люди, достигшие в обществе весьма высоких положений. Тут ведь всё дело в том, что «Лёвика» и «Рысю» они позволяли только когда вдвоём; в созданном только для них, своём уютном мирке, и посторонних это не должно касаться.

– У меня закончилось чаепитие с жёнами высокопоставленных гостей, – ответила Рыся. – Всё изумительно. Так что я свою официальную программу юбилейных дней на сегодня завершила. Дома никого. Чего там одной-то сидеть. Скучно. Решила не ехать. Пошла к тебе, тем более до твоего офиса лишь внутренним сквером пройтись. Узнать как дела. Звонок от меня ты не принял. Я так и догадалась, что после обеда не сможешь не поспать, зная твою измотанность за последние дни. Тебе же вечером на церемонии запуска как-никак перед публикой выходить. Может, помогу подготовиться? Лёвик, ты слушаешь? Эй, ты чего уснул что ли опять?

Потрепала мужа по голове.

– А?! Нет, не сплю. Подожди… мне надо… пока что… – бормотал Лёвик, не открывая глаз.

– Чего там тебе такого наснилось? С женщинами, небось?

– Вот если не дать мне чуть полежать, то и рассказать не смогу.

– Ладно. Минут десять у тебя есть. Не больше.

Ответом последовало мычание на длинном выдохе.

Посмеиваясь, жена встала с дивана и игривой походкой удалилась из комнаты.

Сон такая штука. Сразу не прокрутишь заново – исчезнет из памяти совсем. Иногда к сожалению, иногда к облегчению. Смотря что приснилось. Бывает, впрямь, как лучший фильм года посмотрел и каждому встречному содержание бы рассказал. А бывают кошмары до холодного пота и просыпаешься на мокрой подушке. Ещё мерзость всякая бывает, по себе нестрашная, но гадкая до тошноты, и хочется побыстрее забыть, как в унитаз спустить, чтоб больше не возвращалась. В общем, приятно бывает и противно, увлекательно и скучно, храбро и страшно, с гордостью и со стыдом. Бывают нейтральные сны – без каких-либо переживаний.

Сама картинка, если повезёт, может выдаться яркой, цветной, широкоформатной. Но чаще, в непримечательных снах, она тусклая, аморфная, в серо-коричневых тонах. Так ведь что-то должно же всё это определять и наполнять сон содержанием. Откуда сюжеты? Где сценарист снов? В отдельных случаях, проскакивают эпизоды по какой-нибудь теме из реального мира, но основное всё равно остаётся чьим-то творчеством. Во сне ты хоть и при делах, но вне зависимости от хода действа.

В большинстве твоих снов, как правило, происходит всякая околесица, но другой раз всё серьёзно и логично.

У сценариста снов могучая фантазия. Может даже такое преподнести, чего ты век и не знал-то вовсе. Не читал, не видел, никто не рассказывал, а тут нате вам – приснилось. Или ответ тебе выдаст на вопрос, которым наяву был озадачен. Допустим, карточный фокус тебе показали, и ты долго не можешь раскусить в чём секрет. Уснул в раздумьях, и вдруг – опаньки! – во сне разъяснили. Проснувшись, думаешь уже не о хитростях фокуса, а о том, как такое может быть. Голова-то одна. И поиски ответа наяву, и сон – происходили в одном замкнутом, автономном объёме. Как так? К голове кто-то подключался, пока спал? Или наоборот, голова выходила куда-то, как в Интернет, в какую-то глобальную сновиденческую паутину? Некую сеть с зависимым от сценариста контентом.

Редко, но всё-таки бывает ещё такая загадочная особенность: каким-то образом в сюжет сна успевает встроиться тот неожиданно раздающийся звук, от которого вот-вот проснёшься. Скажем, задремал ты у телевизора и что-то снится, а кто-то стал из серванта тарелку доставать и уронил её. Так ведь падающая тарелка тебе приснится на мгновение раньше, чем она наяву разобьётся об пол.

Ладно, если бы во сне всё происходило по твоему личному заказу. Не тут-то было. Только принимаешь чьи-то причуды. Погружаешься в чужие сюжеты, иногда ну очень эмоциональные и закрученные. То ты реальный участник происходящего, то экспромт-актёр в непредсказуемой игре, то зритель в принудительном кинотеатре без права выбора сеанса.

Генерального секретаря ООН в послеобеденную сиесту, устроенную самому себе (на диване в комнате отдыха своей резиденции) по причине усталости, чаша кошмаров и прочих мерзостей миновала. Очень даже наоборот. Приснилось впечатляющее, красочное действо, где он не был ни зрителем, ни актёром, а именно реалистично жил. Снотворец сегодня постарался. Выдал шедевр сновидений, утянув подопечного к себе на приличную глубину, лишив всяких надежд проснуться по собственному желанию. Заломил, вдавил, приневолил, но в уникальный и потрясающий сон.

Лёжа на диване, с закрытыми глазами, на спине и закинув руки за голову, этот сон, после перемотки на начало, был сейчас целиком прогнан до самого момента пробуждения. Преимущественно в режиме ускоренного воспроизведения, но без упущения деталей. Местами ставилось на паузу, несколько раз повторялись эпизоды. Затем потребовалось немножко побыть в себе, спокойно и здраво рассуждая.

«С другой стороны… сам согласись… если бы он сказал, что всё это мне снится, то и разговора никакого не состоялось бы. И ты бы довольно многое потерял. Посмотри, как он мир разложил по полочкам. Во всём необъяснимом виновна последняя физическая сила, которую основательно познать не получится.

То есть человеку дано посуществовать, понаблюдать, поизучать, и до конца не разобраться. Фундамент всего сущего непостижим. Действительно, а разве возможен такой мир, в котором абсолютно всё объяснялось бы.

Но каков сон! Крайняя редкость. Возможно, и правда, один раз в жизни подобное бывает. Красочно, объёмно, с ощущениями и переживаниями. Настолько реалистичное восприятие всего, что там творилось. Не знаю, случится ли, как обещал старичок, на самом деле то, что я видел. Скорее нет, если оставаться здравомыслящим для общества человеком. Но хотелось бы надеяться.

Странно. Уже начинаю сомневаться. Хотя «там» сам себе зарекался, даже и не сметь. И вообще зарубить в голове. Была же чёткая ясность ума. А теперь подозрения. И что ещё дальше будет. Конечно же, этот сон на всю жизнь запомню, но постепенно серьёзность его будет спадать, и лет через пять совсем сойдёт на нет».

Глаза открылись. Фаза пустого взгляда в потолок.

«Ладно, пора подниматься. Уверен, для всего этого нашлась свободная ячейка в памяти».

 
                                            ***
 

Когда-то давно, более полутора веков назад, влияние ООН в мире было не столь значительным, как сегодня. В те времена международная обстановка в мире была «веселее» во всех отношениях. Разобщённость стран группами и поодиночке, различия взглядов по вопросам сосуществования, столкновения экономических интересов, геополитические центры в планетном и региональных масштабах, борьба за первостепенность, делёж сфер влияния, ресурсов, территорий, прямые и скрытые конфликты, войны гибридные и настоящие, революции назревшие и сфабрикованные – всё это имело место быть.

Горячая дружба и холодная вражда или холодная дружба и горячая вражда – любые варианты. Отношения между государствами настолько замысловато переплетались, такие там цепочки выстраивались: какой угодно министр внешних дел из нынешних, при подобных обстоятельствах схватился бы за голову и потребовал тридцатикратно увеличить штат своего ведомства.

Но шли годы, споры разрешались, конфликты остывали, значимость границ падала. Народы в ходе общего поступательного движения к высокому сознанию, всё-таки шли навстречу друг другу. Земная цивилизация, как и в любой другой период своей истории, поведением своим неравномерно продолжала умнеть.

Весомость ООН росла, а соответственно, и сама организация. Без актуальных на определённые моменты времени реструктуризаций, конечно, не обошлось. Бывало, и тучи сгущались, как ещё ранее над Лигой Наций. Но всё в итоге урегулировалось. Не разломали «до основания, а потом…». Ограничились реформами. И исконное название сохранилось. Штаб-квартира на Ист-Ривер в Нью-Йорке перестроилась и стала лишь подразделением. Теперь штаб-квартира ООН – это отдельный город со всеми присущими атрибутами и даже со своим мэром. Штаб-город.

UN-Сити – город ООН. Город-учреждение в международном управлении. Неутверждённая, но негласно общепризнанная столица Земли. (При этом ни о какой верховной власти над всей планетой тут речь, безусловно, не идёт. Официальная власть у каждого государства своя, как это было и сотни, и тысячи лет назад.)

Те, кому доводилось пролетать над городом, могли отметить схожесть вида сверху с самой эмблемой ООН; даже с намёком на очертания материков, слагающихся из зелёных парковых зон. Пять кольцевых проспектов пересекаются по сторонам и полусторонам света с восемью радиальными улицами. В тёмное время суток «кольца» и «лучи» голубовато подсвечены. В кварталах, ближе к центру, представительства стран. За третьим кольцом жилые районы и инфраструктура, присущая любому современному городу. За пятым (внешним) кольцом специфические ооновские отделения (гарнизон «голубых касок», например), аэропорты, электростанции и так далее.

Самый центр, внутри первого кольца, – это огромное, как гора, возвышающееся над городом здание Секретариата. Круговое, пирамидальное, полое внутри. Выражаясь геометрически точнее – правильный усечённый полый конус. Ровно в сто этажей. Здание, которое, в дополнение к сказанному, на данный момент удерживает пальму первенства как самое массивное сооружение в мире. Сам Секретариат ООН не занимает в нём и пятой части. И хотя там размещено ещё много различных организаций (скажем, как Мэрия или Международный совет по исследованию дальнего космоса) до сих пор в нём имеются свободные площади.

Во внешнее подножье «пирамиды» с разных сторон, по кругу, врастают комплексными дополнениями Дворец Генеральной Ассамблеи, здание Совета Безопасности, библиотека, Дом конференций, культурно-спортивный центр – одно другого оригинальней, каждое со своим архитектурным изюмом. Между пристроенными сооружениями обустроены пешеходные зоны с насаждениями, а далее, уже ближе к первому кольцу, остановки общественного транспорта, эстакады, въезды в подземные паркинги.

Внутренняя полость здания – прямой стоячий цилиндр. По стенкам бегают лифты. Внизу, на круге внутреннего двора – кафе, магазины, сквер с фонтанами, скамеечки, скульптурные композиции, уличные тренажёры, детская полянка и иные ингредиенты, что могут быть добавлены в общий сервисно-развлекательный винегрет.

Все другие строения в городе из-за специально принятых ограничений не могли иметь больше тридцати трёх этажей, если они внутри третьего кругового проспекта. Далее ограничения доходили до двадцати одного этажа, а в случае приближения к парковым зонам уменьшались до пятиэтажности.

Рабочая резиденция генсека ООН размещалась в восточном секторе главного здания города и занимала этажи с сорок девятого по пятьдесят первый. Понятное дело, личный кабинет генерального секретаря находился на пятидесятом. Помещения резиденции отделаны и обставлены без шика и излишеств: эстетично, пригоже, по-деловому, со всеми удобствами для главы кабинета и команды его ближайших помощников. Что заслуживает отдельных слов и, может быть, даже в восхитительных тонах, так это терраса. Широкая, просторная, с имитацией под мрамор, на краю балюстрада.

Генеральный секретарь, светящийся свежим видом и настроением, появился в дверном проёме между комнатой отдыха и кабинетом ровно через десять минут, после того как из этих дверей вышла его жена.

– Давай пить кофе, – сказал он, потягиваясь и приподнявшись «на носочки». В кабинете, кроме жены, больше никого не было.

Генсек ООН – высокий, подтянутый, с телом атлетических пропорций мужчина метисной наружности, всем своим видом отражающий здоровый образ жизни и не так далеко ушедший от самого расцвета сил. Пятьдесят два – это пока всего лишь, и полжизни ещё впереди при нынешних-то среднестатистических её продолжительностях. Аккуратист до мозга костей. Любая одежда на нём всегда безукоризненна. На людях неизменно старается улыбаться, и чтоб по настроению, а не поддельно. Прагматик-интеллектуал по натуре, интересующийся всем и вся. Много прочитано, многое изучено. Однако в детстве и юности отличником учёбы не слыл. Тяга к знаниям и информированности появилась с утончённым запозданием. Зато молодые годы ознаменовались немалыми достижениями в спорте. К культуре, искусству без фанатизма уважителен. Карьера, можно сказать, больше складывалась сама под него, нежели от прилагаемых стремлений. В должности генсека ООН четвёртый год, женат один раз, двое детей.

– Я же тебе говорила, с чаепития пришла. Не помнишь? – ответила жена, сидя в кресле. Почему-то ей было весело. Почти смеялась. В руках держала полупрозрачный планшет. – «Сегодня ещё один знаменательный день в истории нашей цивилизации!» И это всё, на что тебя хватило после обеда?.. Я буду мороженое.

Первая леди ООН, какими ещё словами можно обрисовать её внешность и внутренний мир, если это просто-напросто красивая, стройная, умная женщина. Говорить о её возрасте, так это лет пятнадцать надо сминусовать. Ещё и при том, что она моложе своего мужа на четыре года. Что сказать, если всё у неё рядом с идеалом. Впрочем, есть что. До подъёма карьеры мужа в высшие ранги, она была киноактрисой. Ролей в послужном списке достаточно и разных, но в двух фильмах, что были последними на её творческом поприще, успела сыграть главных героинь. Именно эти две роли как нельзя лучше и могут её охарактеризовать. В первом случае она сыграла Жаклин Кеннеди, и тогда, каждый раз перед съёмками, с ней много работали гримёры; завершила же свою актёрскую деятельность ролью Маргариты из бессмертного романа Булгакова, и при съёмках этого фильма ей почти не требовался грим. Вот теперь и представьте себе нынешнюю первую леди ООН.

– Вырубало напрочь, – муж закрыл лицо ладонями, покачал головой. – Носом уж об стол начинал клевать. Эти юбилейные дни, они, нет слов, приятны, но, как показал первый же день, выматывают не на шутку. И дата-то, двухсотдвадцатипятилетие, не такая круглая. Может, не надо было на три дня мероприятия растягивать? Мы же смотрели с тобой выборку, как двухсотлетие ООН справляли. У нас тут лишь чуточку скромней получилось. Хотя времена меняются.

Подошёл к жене, наклонился, поцеловал и ловким движением руки забрал планшет. Стал сосредоточенно водить по нему пальцем.

– За время вашего отсутствия ничего нигде не случилось, – продолжая весёлым взглядом смотреть на мужа, отрапортовала жена.

– Срочных дел нет. Хорошо, – произнёс генеральный секретарь, не отрывая указательного пальца от планшета. – Сегодня практически все дела в первой половине дня завершились. Нисколько не жалею, что выкроил часик для отдыха. Зато сейчас себя чувствую изумительно. Остаётся вечером церемонию в Большом парке провести, и завтра торжества заканчиваются. Потом у меня два выходных.

– А не кажется, что к церемонии тебе уже не успеть подготовиться? И ты заблаговременно никого не попросил какие-нибудь примерные слова накидать. Всё сам, да сам! Вот у самого и получилось – «сегодня ещё один знаменательный день», – жена снова засмеялась.

– Да что там… От меня же многого не требуется. Поприветствовать, представить гостей, поучаствовать в обсуждениях. Может, чуть пофилософствовать. Как бы то ни было, уж лучше выспавшись и без бумажки, чем выжатым лимоном да с надутыми, вымученными набросками к тексту.

– Справишься? Всё-таки прямой эфир… на весь мир.

– Прочь сомнения, – прозвучало убедительно и как наставление.

В планшете появилась миловидная девушка в стильном деловом костюме. Генеральный секретарь обратился к ней:

– Девчонки, пополдничать бы. С кофе, с блинчиками, на террасе. И одно мороженое.

– К вам Анант Батлер. Уже поднимается. Вы не забыли? – не по заданной теме ответила девушка.

– Два раза пополдничать и одно мороженое. Э-э… И пусть сразу заходит.

– Хорошо.

– Кому говорить больше придётся, так это людям с самого проекта, – снова перевёл взгляд на жену. – Один из них совсем скоро здесь появится. Мероприятие не такое и профильное для меня. Зачем все вокруг это церемонией называют? Там больше на научную конференцию будет похоже.

– Я и думаю, – подхватила жена, – юбилей ООН и космический запуск. Нет, не спорю, связь проглядывается, но не такая, чтоб вот так вот прямо их друг к другу приурочить. В мире ещё столько мест, где можно было эту церемонию провести. Вон первый запуск… там вроде без торжественных собраний обошлось.

– Совпало, – генеральный секретарь подошёл к рабочему столу и там оставил планшет в покое. – Право, не знаю, где лучше было бы собраться, когда наиболее благоприятный момент для запуска попадает на второй день наших празднеств. Всё ж таки общее дело. Считай, всей планетой запускаем. Представь на секунду, что за нами кто-то наблюдает с расстояния других звёзд. Мы же для них все одни, земляне. Вполне символично, что данная акция пройдёт не где-нибудь, а в UN-Сити.

Дверь из приёмной отворилась. Вошёл высокий, худой, пожилой человек, на взгляд лет семидесяти пяти, с взъерошенной седовласой шевелюрой на голове. На эту шевелюру глаза устремляются сразу и невольно. В руке он держал старомодную шляпу.

По внешности вошедшего с высокой долей вероятности угадывалась его причастность к миру науки. Учёным некогда заниматься подбором для себя одежды, и если никто из родных и близких содержанием его гардероба особо не озабочен, то почти всегда в их образе можно уловить непритязательность. Даже по фасону одень, так неряшливость разглядишь. В данном примере, у вошедшего присутствовали оба эти качества: чуть неряшливый верх, весьма непритязательный низ. А появись здесь сейчас, по некоему волшебному дуновению, ожившим персонажем Шерлок Холмс, он бы, окинув взглядом гостя, непременно нам поведал: что жена у него тоже причастна к миру науки и тоже скромна в одеждах, хотя и младше на двадцать девять лет, и она у него третья; что имеется у полунеряшливого учёного единственная дочь от первого брака, не имеющая к миру науки никакого отношения, разведена и живёт недалеко от отца вместе с двумя сыновьями; правда, сыновья дома бывают совсем редко, так как старший сын надолго уезжает на учёбу в один очень известный университет в Англии, а младший подаёт немалые надежды в знаменитой хоккейной академии в Канаде; также у дочери живёт большой чёрный лабрадор, с которым она часто заходит в дом к отцу и даже оставляет его там, иногда на пару дней, иногда на пару недель, а когда и на месяц.

Стоит лишь добавить, о чём Шерлок Холмс ни в коем разе не смог бы угадать. Две эти женщины настолько ровесницы, что первая старше второй всего на один день. Дальше, уже без чьей-либо помощи, нетрудно догадаться, что подругами им быть сложно, а именно от них в значительной степени зависит, что носит на себе муж и отец.