Текст книги "Жизнь продолжается (сборник)"

Пал Палыч был на верху блаженства. Настоящая сибирская баня! Это как раз то, что не просто ему было сейчас нужно – это было крайне необходимо, это было сейчас его главное и очень важное лекарство!

– Поддай парку!

– Ух!!!

– Поддай ещё…

И в купель, вода холодная, аж мурашки по телу. Полное блаженство. Что ещё нужно?

– Залазь на полок, ложись, уж я тебя…

– Ух, ах!!!

Блаженство. Такого чувства Паша не испытывал уже очень давно. Блаженство!

– Всё! Баста! Хорошего понемножку, по кваску – и к деду. Нас Смирновы-старшие ждут. Вперед!

Приём Пал Палыча действительно был по-сибирски радушным, по-семейному добрым и трогательным.

Вся его родня большой семьёй собралась у главы дома, у Дмитрия Гавриловича. Хозяин, несмотря на возраст – а ему почти восемьдесят семь – был бодр и подтянут. С улыбкой, коротко расспросив Пашу о семье, о здоровье, о московской жизни, пригласил к столу, и сам с супругой Настасьей Тимофеевной сел рядом.

Таких яств, что разместились на праздничном столе, Паша давно не видывал. Конечно, в Москве они не помирали от голода, на еде никогда не экономили. Но где ещё можно вот так вот по-простому поесть соленые грузди, домашнюю буженину, развалистую шикарную картошку с укропом?

А пельмени! Только разок их попробовать, нет, даже не поесть, а вдохнуть аромат, и… ты на пике наслаждения. А домашний квас! Это же уникальный напиток.

Вот чего дед не терпел, так это, как он говорил, «казёнку», то бишь водку. На столе стояли пара бутылок самодельной крепкой настойки и домашнее вино.

– Не баловать: по рюмочке – и хватит! – это требование Дмитрия Гавриловича здесь, в этом доме, было святым. Хотя, впрочем, гостя это не касалось. Серёга периодически подливал брату и приговаривал:

– Ты давай, брат, пей, пей да закусывай! Как тебе стол, а? Так-то, не то что у вас там, в Москве, одни бургеры и чипсы. Давай, брательник, налегай.

Пал Палыч всех их любил. И своего дядьку, добрейшего Гаврилыча, и супружницу его, тётку Настю. Обожал Серёгу, своих сестричек, их детишек. С умилением смотрел на малышей, уж чьи они, он не помнил: много их в смирновском клане. Всех их он обожал.

Нет, не выпитое бурлило и радовалось в нём, нет. Это его кровь, его душа, его корни, всё восторгалось! Он блаженно улыбался. В теле торжествовали покой и умиротворённость.

Тосты за столом не очень приветствовались, так, фиксировались пожелания здоровья, больше кивком головы да улыбкой. Стол есть стол, здесь едят. Едят степенно, не спеша, без шума и песен. Стол есть стол.

Всё же Паша попросил слова. Не мог он не сказать этим простым, замечательным, родным людям слово, просто не мог.

– Дорогие мои…

А в горле, как затычка, ком, руки ослабли, на глаза медленно стала опускаться некая поволока.

Народ всё понял.

– Пашенька, спасибо тебе, спасибо, что приехал!

– Спасибо большое!

– Будь здоров, дорогой!

Брат обнял и расцеловал Пал Палыча.

– Молодец! Трибун! Цезарь! Так всё кратко и правильно сказал. Спасибо, Пашка!!!

Второй и третий день Пал Палыч гостил у сестёр. Тот же богатый и чрезвычайно обильный стол, те же добрые слова, то же домашнее тепло. Не мог отказать Палыч, не зайди он в гости – обида будет смертельная. Хоть и сидели вместе у деда, но здесь совсем другое.

Здесь уже своя семья.

У Маринки трое внучат. Целый домашний концерт дяде Паше устроили. Они, оказывается, и поют, и, хоть одним пальчиком, но на пианино играют, причём не «Чижика-пыжика», а что-то серьёзное. И с таким видом всё делают, будто на заключительном концерте конкурса имени Чайковского концертируют.

Наташка свой дом показала. Маленькая квартирка, всего две комнатёнки в хрущёвке. Но как отделана! Мастеровой у неё мужик, парень что надо. Всё своими руками, даже мебель. Всё добротно, красиво, просто загляденье. Наталья рассказывает, а муж её Иван скромно сидит в кресле и внимательно так на жену посматривает. И всё в этом взгляде: и уважение, и любовь, и трогательная забота. Более тридцати лет вместе живут. Когда говорят «живут душа в душу», так это о них: по шестьдесят обоим, а посмотришь на них да пообщаешься – о возрасте забываешь.

Внучата тоже есть, но при делах, с родителями, не было их в тот день у Наташки.

Сходили они с Сергеем на старое кладбище. Поклонились своим прадедам, дедам, дядькам и тётушкам. За три века уже двенадцать семейных захоронений их рода. Все могилки простые, без мрамора и гранита, но чистенькие, ухоженные. Оградки подкрашены, в баночках у надгробий цветы, где искусственные, а где и живые.

Прикосновение к таинству общения с прахом родных тяжёлым было для Пал Палыча. Тот же комок у горла, слёзы на глазах.

Помолчали они с Серёжей, медленно побродили вдоль могилок и пошли в сторону города.

– А это место помнишь? – Сергей указал в сторону строящегося микрорайона.

– Вроде не припоминаю. А что это за место?

– Так здесь дом деда был, смотри, вон тот дуб. Да нет, левее, видишь, здоровый такой дуб? Он рос во дворе у деда.

Да. Всё настолько изменилось, что узнать дедовы родные места уже просто невозможно.

– А дуб всё видит, всё помнит. Как мы с тобой, Пашка, на нём сидели в засаде, а родители искали нас повсюду.

– Так тебя потом ещё за эти прятки и выпороли. Да, Серёга?

– Было такое!

Незаметно пролетела неделя. Паша не только погостить у всей родни успел за эти дни, но и по хозяйству, как мог, помогал Сергею. Правда, с непривычки спина побаливала, руки слегка дрожали, но зато аппетит, сон – особенно сон – были отменными. Какие уж там счёты или бухгалтерия? Ему по ночам уже ничего не снилось. Вот что значит свежий воздух и труд. Вот он, главный доктор.

Ну, и наговориться братья смогли. Почитай, все темы затронули, от международных дел до семейных проблем и вопросов. Серёга больше слушал, а уж Пал Палыч всю душу излил, и про работу, и про здоровье и так далее.

Чтобы гость не заскучал, Сергей подготовил ему подарок.

– Завтра, Паша, идём на охоту. Как тебе такое предложение, а?

– Так я без ружья, и стрелять совсем не умею, не был никогда на охоте, – слегка растерялся Пал Палыч.

– Зачем тебе ружьё, ружьё у меня будет! Охота, брат, это такое, такое… Одним словом здесь не скажешь. Вот, к примеру, знаешь ли ты, что день, проведённый на рыбалке, в счёт жизни не заносится? Знаешь? Это один умный человек сказал. Так же и с охотой. Я в году рыбачу и охочусь около двух месяцев, ну, это если все дни сложить, сам понимаешь. Значит, в году ты живёшь двенадцать месяцев, а я около четырнадцати. Есть разница, а? Так-то!

Выезжали в три часа дня. Предстояло преодолеть пятьдесят вёрст до охотничьей базы, там уже будет ждать народ. Как Серёга сказал: «Мои товарищи-друзья, коллеги по охоте». Ожидается всего с Пашей шесть человек.

– А больше и нельзя, утиная охота – дело опасное, народу много не должно быть. К пяти подъедем, перекусим, егерь поставит по точкам и в четыре утра на отсидку, в камыши. Утку будем брать.

Как и планировали, в пять были на месте. Здесь уже собрались Серёгины друзья-товарищи.

Серёга представил им брата.

– Пал Палыч, экономист из Москвы, консультирует бизнес.

У Паши аж дух захватило. Во врёт, и не краснеет даже.

– Молчи, так надо. Мне надо, понял, – шепнул Сергей брату.

Охотники чопорно раскланялись с Пашей.

– Ну что, к столу. Где там Иваныч?

Паша понял: брательник его здесь, в этом коллективе, душа компании.

Примчался егерь, Михаил Иванович, коренастый крепыш неопределённого возраста.

– Сергей Дмитрии, вы пока устраивайтесь, я шурпу уже сготовил, чаёк вот поставлю и всё, секундочку…

Охотники шумно зашли в просторное охотничье зимовье, так называемую «базу егеря», начали распаковываться и готовиться.

Нет, пока не к охоте.

Из котомок и рюкзаков на стол, огромный тёсаный стол, накрытый грубой холстиной, выложены домашние заготовки: хлеб, сало, помидоры, огурцы, одним словом, у кого что есть. Стол стал напоминать праздничный, как на ужине у стариков Смирновых.

Появился егерь, по мискам разложена замечательная охотничья шурпа. Как сказал Серёга, фирменное блюдо Михал Иваныча.

Спиртное тоже было, но чисто символически, так сказать «за знакомство» и «за удачу».

Под рюмочку, как и вполне естественно, пошли охотничьи разговоры да байки. Причём байки-то понятны, посмеяться можно, однако охотничьи термины Паше знакомы не были. Засидка, скрадок, ногавка, подсадка, подранок, семёрка, тройка и так далее. Что это всё значит, Паша понятия не имел, но кивал с умным видом.

– Да уж…

– Как говорится…

– Однако…

Охотники всё обсудили. Засидки всем известны, обговорили, кто где находится. Маршрут перелёта уток так же знаком.

Всё.

Чуток передохнём, и в скрадки. Паша теперь уже понимал, что это такое.

Всё, друзья, отдыхаем.

От переизбытка живительного кислорода, от этой девственной чистоты и тишины леса Пашу сморило мгновенно. Да и рюмочка настойки тоже, видимо, помогла.

Заснул наш герой.

И впервые за всё время гостевания ему снился сон.

Лес, озеро, они с Машей сидят на берегу. Рядом у костра Сергей и Светлана. Издалека звучит песня:

 
«Из-за острова на стрежень
На простор речной волны…»
 

По озеру плывут лодки. Вот его отец с мамой, а вот и дядька Дмитрий с тёткой Настей. Следом лодка с кучей детишек, лиц не рассмотреть, но все наши, смирновские. И салют…

Бах, бах!!! Ещё раз бах и снова грохот.

Паша вскочил.

– Надо же, салют приснился.

А грохот продолжался.

– Так это стрельба!

Паша вспомнил, что он на охоте, с Серёжкой. Но где охотники?

Он осмотрелся. В избе пусто. И только теперь до него дошло, что охотники ушли и уже бьют уток на реке.

Как же так? А почему его не взяли? Да и так тихонечко растворились, он совсем ничего не слыхал.

Незадача!

В избе пусто, никого нет, дверь открыта.

Часика через два послышались голоса и, конечно, самый зычный и раскатистый – голос Серёги.

– Пашка, ну ты даёшь! Мы так и не смогли разбудить тебя. Ну ты и заснул. Молодец! Всё на здоровье, всё правильно. Что, охота как? Да так, не очень, но пару уток сшибли. Да вот они. Сейчас Михал Иваныч подкоптит, попробуешь, что такое копчёная утка. Объедение, вот увидишь.

За шумными разговорами, впечатлениями и веселыми шутками время летело незаметно. Пал Палыч успел познакомиться, пооткровенничать и даже подружиться с охотниками.

Замечательные люди! Может, немного грубоватые, но какие открытые, добродушные, сильные духом, крепкие люди. Сибиряки, одним словом! Настоящие сибиряки!

Теперь он понял, почему день охоты или рыбалки (правда, рыбку он ещё здесь не ловил) не заносится в счёт жизни.

А ведь и ему не зачтётся!

Боженька и ему отпустил ещё денёчек жизни.

Вот этот день, день охоты, день общения с этими замечательными людьми – это нечто большее, чем просто жизнь, это и есть та питательная среда, тот источник, живительный источник, что делает нашу жизнь интересной, значимой и просто продлевает её. Вот так, так и не иначе.

– К столу!!!

Это Михаил Иванович зовёт гостей.

– К столу. Утка готова.

Какой аромат, какой замечательный аромат! Это утка. Паша пробовал утку и раньше. Яблоками их дома фаршировали, просто ели утятину. Но такого аромата те жирные московские утки не имели.

Вот что значит природа, лес и дичь.

Что же попробуем.

– Друзья, – это Серёга тостует, – друзья, с удачной охотой вас, за здоровье, за нашу дружбу, за вас! Позвольте нашему гостю Пал Палычу, московскому гостю, передать первый кусочек дичи, – и, оторвав от утки чуть ли не половину, передал кусок Паше.

– Ешь, Паша, на здоровье!

– Ура!!!

Под эти замечательные слова опрокинуты рюмки, и Пал Палыч вцепился зубами в кусок.

Боль пронзила челюсть мгновенно. Паша аж скривился и инстинктивно открыл рот. Вместе с добротным куском утки в металлическую чашу со звоном изо рта упала его новая золотая коронка, с любимой левой, жевательной стороны.

Народ выдохнул.

– Ух…

Не предупредили охотники новичка, что осторожно есть надо, живность на охоте может быть нашпигована дробью, невозможно всю её выбрать из утки. И не один охотник, да и не раз, прошёл через такие испытания. Вот и Паша попался.

– На, запей, – Серёга передал Паше стакан, до краёв наполненный жидкостью, – лекарство это, всё враз пройдет, вот увидишь.

Пал Палыч в пару глотков опустошил стакан. Теперь уже не челюсть, а горло и дыхалку свело.

– Так спирт это! Ты что…

Однако прав был Сергей, минут эдак через пяток действительно всё отпустило. И так хорошо стало Пашке, так приятно…

Что зуб!

Да вставим, не впервой!

Зато какие люди здесь и сейчас, какие люди!

Паша вновь всех их любил, любил как своего брата и его супругу, как дедов, сестёр, племяшей и внучат. Всех, с кем ему здесь, на сибирской земле, довелось общаться.

Домой охотники приехали поздно вечером. Паша, сжавшись в клубок, мирно посапывал на заднем сиденье автомобиля. Снов он не видел, и спал крепко, Серёжа едва его растолкал.

Время неумолимо бежало. Пора и домой. Соскучился уж Пал Палыч, по жене соскучился, по дочери.

Да, отдохнул и будет, пора домой.

Расставание было не менее трогательным, чем недавняя встреча. Паша успел привыкнуть к этим родным для него людям, так тепло и заботливо принявшим его.

– Паш, ты уж того, береги себя, да чёрт с ней, с этой работой, живи, отдыхай. Что ещё надо человеку? Семья есть, дом есть, всё в порядке. Главное – не жуй себя. А хочешь, приезжайте все вместе да живите у нас, сам видишь, места вон сколько.

Павел слушал брата, слушал внимательно и понимал: брат прав, жизнь продолжается. Ещё не время горевать, здоров, как бычина, крепок, живи да радуйся. Прав Серёга, ох как прав.

И так ему стыдно стало. Стыдно за свои слабости, за свои переживания и бессонные ночи, за то, что попусту родных там, в Москве, изводил своими переживаниями и тревогами. Паша чувствовал, как от стыда этого лицо его наливается краской.

– Братишка, что с тобой, нездоровится? Паша?

– Нет, Серёжа, это от чувств. Ты всё правильно сказал, спасибо тебе. Спасибо за приём, за душевность вашу. Спасибо, дорогой.

Через шесть часов его встретила Москва, встретила не очень приятной осенней погодой, слякотью, мелким дождём. Но всё же погода не могла испортить настроение Пал Палыча.

Выздоровел он, окончательно и бесповоротно выздоровел.

Всё будет в норме.

Зуб починим, работу найдём, не беда.

Главное – есть любящие его родные, его семья, его дом, вот они, его главные и настоящие ценности.

Жизнь продолжается!

Майдан. судьбы простых людей…

Добро и любовь должны править миром…

Жили, были два друга – Тарас и Иван. Хоть и разделяли их дворы почти десяток километров и небольшая речушка, но для настоящей дружбы это не такая уж и преграда.

А история этой дружбы такова.

Осенью далёкого девяностого года молодая семья Ребровых ожидала в семье первенца. Ждали, ждали, считали, считали, всё высчитывали, когда должен малыш появиться на свет, да и не угадали. Роды у Валентины начались на две недели раньше ожидаемого срока.

Ночью пятнадцатого сентября начались схватки. Телефона нет, до райбольницы вёрст пятнадцать. Что делать?

Иван бегом за машиной (своей ещё тогда не было). А где её найдешь, ночью-то? Хорошо, сосед трактор в ту ночь под домом держал.

С трудом, с помощью этакой матери и обещания самогоном залить, вытолкал Ваня тракториста из тёплой постели. Валю в кабину, сам в прицеп и вот, спустя час, они у родильного отделения. Как Валюшка по ухабам да бездорожью не родила, одному Богу известно. Но всё обошлось.

В три часа ночи Иван стал отцом.

– Девочка, три сто, сорок пять сантиметров, волосики беленькие. Улыбается! А голосище какой, голосище-то! Певицей будет, вот увидишь – это Ивану акушерка рассказала – роды прошли нормально. Иди, дружок, отдохни, завтра приезжай.

Да куда там идти! На улице темень, ни души, сосед на своём тракторе успел смыться, уже досыпает, поди. Придётся где-то здесь устраиваться.

От пережитого, бешеной гонки на тракторе Ваня всё ещё не совсем понимал, что он сегодня, вот всего пару часов назад стал отцом. Пытался думать об этом, но как-то не очень получалось. Думалось всё как о чём-то не очень его касающемся, как будто и речь не о нём.

Наверное, так со многими бывало.

В больничном холле он был не один. В углу, сдвинув стулья и свернувшись на них калачиком, кто-то спал.

Наверно такой же счастливчик, папа новоиспечённый – подумал Иван и пристроился на жёстком кресле рядышком.

Часок ему удалось прикорнуть.

– Товарищ, а товарищ, спичек нет?

Иван вздрогнул от неожиданности. Напротив него сидел взлохмаченный мужичок его возраста с заспанной физиономией.

– Тоже папаша? А?

– Слушай, у тебя кто родился?

– Дочь? А…

– А у меня сын! Наследник! Во как! В три часа жинка родила.

– Как, и у тебя тоже в три? Вот это да! Держи краба! Поздравляю!

Два молодых отца, счастливо улыбаясь, вышли на крыльцо.

Коллегу Ивана звали Тарасом. Тарас Степанович, как он представился Ивану.

Так состоялось первое знакомство двух молодых отцов.

Практически ежедневно они встречались у роддома. Пообщавшись через окно с жёнами и передав им посылочки, в больничном дворике устраивали перекур. Им приятно было вместе, общение было ненавязчивым и интересным.

Жён с малышами они забирали так же в один день.

Такие совпадения просто не проходят.

Новые друзья, теперь уже отцы, познакомили своих супруг, договорились по возможности встретиться.

Пару раз в том же году, на ноябрьские, и затем на Новый год, встречались семьями, сначала у Ивана, а затем Тараса. И летом, уже на следующий год, встречались, да не раз.

То было начало дружбы нового уровня, дружбы уже семьями.

Детишки росли. Родители шутили: подрастут, поженим, и внуков ждать будем.

Конец лета девяносто первого года.

Помните, что это было за время? СССР развалился.

Естественно, этот процесс не мог не затронуть судьбы наших героев.

В общем-то, всем в те девяностые годы было несладко.

Знаете, если соседу так же плохо, как и тебе, это ещё не самое страшное. Много нас, выдюжим! В коллективе выживать значительно легче. Опять же – дружба, кумовство, соседство и прочие обязательные атрибуты сельской жизни всегда помогали пережить беду.

Но тут новая напасть свалилась на наших друзей.

Оказалось, что живут они в разных странах.

Сначала улыбку вызывало то, что Ребров Иван Петрович, его жена Валентина Ивановна и дочурка Оксанка стали гражданами самостийной Украины, а Тарас Охрименко, Зинаида Ивановна, жена его и малыш Валька стали россиянами.

Кто же при Советской власти думал о своей национальности? Живём в едином и могучем, живём, да и ладно.

Как поговаривали на завалинках старушки: «Лишь бы не было войны». Вот это действительно пугало.

А остальное…

Да ерунда, переживём!

– Ну, шо, москаль, як там ваш Ельцин, всё пьёт?

– Ладно тебе, хохол, хорош про политику, давай стол накрывай, да сало, сало не забудь, горилку мечи поскорей…

Итак. Верхняя Алексеевка, где жил Тарас, принадлежала российской стороне, а Иван в своей Нижней Алексеевке, жил на украинской территории, и граница – по реке, их любимой речушке, где рыбы да раков не счесть.

При прежней, Советской, власти своей национальностью интересовались разве что евреи, многие становились тогда не Израилевичами, а Изотовичами, не Сарами, а Светами. Ну, время такое было.

Да, было так.

Но чтобы вспоминать о своей национальности каждый день? Такого при власти Советов не было, это уж точно, поверьте.

– Тарас, сгоняй в продмаг.

– Так це ж в Украину надо идти, в нашей лавке ещё три дня не будет привоза.

– Ваня, что-то давненько мы к Тарасу не ходили. Может, в выходные подъедем, а, как ты считаешь?

– Можно, но только до восьми, а то переход на границе закроют, как в прошлый раз, опять ночевать у них придётся.

Почту в Ванином селе закрыли, медпункт, как, оказалось, держать в умирающей Нижней Алексеевке нерентабельно. Поликлиника – и детская, в том числе – находилась уже в двадцати километрах, в России, что значительно ближе к дому Ивана, однако их, «этих иностранцев», здесь уже не принимают.

Украинское село понемногу пустело. Мужики, что покрепче да помастеровитее, на заработки в Россию подались. Тоскливо стало в Нижней Алексеевке.

Российская сторона, наоборот, пошла в гору. Нашёлся «богатый Буратино», купил колхозное тепличное хозяйство, наладил его, со временем животноводческую ферму открыл. Селяне пошли на работу. Сначала зарплату мясом, яйцами да укропом получали. Со временем и денежки в карманах стали шелестеть. В их село газ подвели, дорогу отремонтировали. Продмаг стал уже не продмагом, а «Супермаркетом». Открылось кафе «У Петровича». В клубе по вечерам дискотеки, видеопросмотры.

В десяти километрах, на трассе, АЗС построили. Тарас, поскольку в колхозе слесарил, механиком на заправку устроился. Мало того, что при деньгах стал, он ещё и Ваньке помогал с заработком.

Придёт цистерна на АЗС, Тарас на пейджер Ивану – «вперёд!», и тот уже на своей четвёрке с пятью канистрами мчит через границу за бензином. Зальёт бензин, и на украинскую сторону, продавать. Копеечку какую даст на границе, его как бы и не замечают.

А что? Толковый бизнес. Цена на бензин в России и Украине сильно разнилась. На том и зарабатывал Иван. У него уж и свои клиенты появились. Правда, менты повадились мзду с него брать, а пару раз «братки» наехали. Много их было в те годы. Так что проблем хватало.

Друзья по-прежнему встречались, и довольно часто, но разговоры всё более и более становились тоскливыми и сугубо житейскими.

– Тарас, как ты думаешь? Может мне податься в Москву? Сосед Петро зовёт, каменщики нужны, я ведь, сам знаешь, по этой части мастак.

– Что я тебе скажу. Думай. Ты сейчас хоть за какую никакую денежку держишься, да семья рядом. Огород, вон, содержишь в порядке. Картошку, капусту продаёшь. А там что? За житьё плати, от ментов прячься. Опять же от хозяина полностью зависишь. А может, он и не будет тебе совсем платить. Что, не было так? Было. Вон у Шматковых Сергей чуть выбрался. Хорошо, что живым остался. Так что думай, брат, думай.

От дум этих у Ваньки голова кругом.

Ну, а детишки?

Как детишки?

Те самые, что в сентябре девяностого родились?

А что детишки? Выросли дети.

Причём уже без помощи Советской власти выросли. Матери грудью вскормили. Дом, школа, хозяйство да улица – вот и все воспитатели того нелёгкого периода.

Валька, Тарасов сын, умница паренек, ещё в школе задумал – как вырастет, пойдёт нефть качать. Тарас говорил: «Видать, нанюхался бензина на заправке, вот мозги набекрень и пошли».

– Какая тебе нефть? Иди вон в сельскохозяйственный, в Ростов. Кончишь, на земле, как твой дед, да и я, трудиться будешь.

Ан нет, пацан школу кончил и, несмотря на скандалы родных, в Москву подался. Так и поступил всё же. Да ещё и стипендию получил, место в общежитии. Ворчал Тарас, ворчал, а, читая письма сына, радовался в душе за отпрыска, гордился. А уж как тот на третьем курсе на математической олимпиаде первое место завоевал, и слезу втихаря от жены пустил.

– Это же надо? И в кого такой шустрый пошёл? Точно нефтяным магнатом будет. Слышь, мать! В столицах жить будем. Может, скважиной заведовать возьмет сынок, а? Как ты думаешь?

– А в Тюмень не хочешь? Прекрати шутковать. Иди лучше кур покорми, – скинула с небес на землю мужа Зинаида.

Вот, и помечтать не дадут…

Оксанка, Ивана да Валентины дочь, к совершеннолетию из белокурого гусёнка превратилась в красавицу. Хлопцы глаз от неё оторвать не могут, сверстницы завидуют красоте писаной.

И радость, и горе для родителей.

Запереть бы красавицу такую дома, да и любоваться на неё. Но как это сделать? Не спрячешь, время не то.

Опасно жить стало. Хоть и опустело село, но нет-нет да и нагрянут какие-нибудь охальники на машинах на их речку покуражиться. И драки, и выстрелы слыхать, разборки всякие повадились именно у их села проводить. Места безлюдные здесь, хоть и красивые, но глухие.

Боязно родителям за дивчину свою, ох как боязно.

Ещё до выпуска Оксанка решила уехать из села. Родители также понимали, не будет здесь жизни дочери.

И вот на семейном совете решили отправить девушку в областной центр. Благо там дальняя родня проживает, и комнату в своём доме родственники готовы были предоставить, свои дети уж выпорхнули из родного гнезда. Дом большой, ладный, места много. Ещё и Валентину к себе звали помощницей по хозяйству.

Хорошие люди.

В сентябре, через пару дней после семнадцатого дня рождения, Оксана уехала в новую жизнь. Записалась на курсы бухгалтеров. Две недельки с ней мать пробыла. Убедившись, что с дочуркой всё будет в порядке, Валентина Ивановна вернулась домой, к своему хозяйству.

Дом, конечно, осиротел. Грустно и тоскливо стало без весёлой белокурой проказницы. Но делать нечего, жизнь продолжается.

Первые письма от дочери были длинными, ласковыми. Видно было, скучает. Но потом стала писать всё реже и реже, ссылалась на занятость. Появились мобильники, удавалось переговорить с ней. Но многого не спросишь, да и не расскажешь. Во-первых, дорого по телефону разговаривать, да и нечего рассказывать. Какая жизнь в Богом забытом селе?

Через год Оксанка уехала за границу, на заработки. Причём когда пришло известие об этом, в городе её уже не было. Родня, как оказалось, тоже была не в курсе её планов.

Иван и Валентина немного успокоились, лишь получив спустя два месяца весточку из далекого Египта, где их доченька, обосновавшись в небольшом городке на берегу моря, работала продавцом экскурсий на пляже. Как она писала, зарплата хорошая, есть друзья, подруги, жизнь налаживается. «Всё у меня в порядке, разбогатею, вас к себе заберу», – эти строчки письма так растрогали мать, что она рыдала с письмом в руках дня два.

Вот такие дела.

Так что дети стали вполне самостоятельными, живут своей жизнью. Но для родителей дети всегда будут оставаться детьми, в любом возрасте.

Тревожно за них.

Встречаться наши друзья по-прежнему продолжали чуть ли не каждую неделю, и поводов для разговоров меньше не становилось. Прежде всего – это новости о детях. Их преподносили друг другу с особым удовольствием, каждый при этом хоть чуток, но норовил прихвастнуть.

– Валька наш приглашён на практику в крупную нефтяную компанию. Во как! А всё за отличную его учёбу. Молодец сынок!

– А наша Оксанка сейчас уже по-английски вовсю щебечет, лучше, чем на родном языке. Зарплату ей подняли, скоро в гости приедет, звонила недавно.

Эта тема, естественно, бесконечная и пока ещё радостная.

Ну и, конечно, самое обсуждаемое друзьями – это Майдан. Также бесконечная тема. Правда, не такая весёлая, и по-разному порой её друзья понимали.

Иван первый Майдан в двухтысячном году встретил с энтузиазмом.

– Наконец-то нашлись люди добрые, повыгоняют этих толстосумов, может, новые лица появятся, проблемами народа займутся. Жить уж невмоготу становится.

Однако время неумолимо мчалось вперёд, а в их жизни – значит, и в жизни всего простого люда – ничего не менялось.

«Оранжевая революция» две тысячи четвёртого года вновь дала надежду на лучшую жизнь.

– Чуют люди, миллионеры наши совсем зажрались. Может, хоть чиновничью нечисть, хапуг, что в Киеве засели, сейчас попрут. Скинут временщиков этих, и уж точно дела в стране пойдут в гору.

Тарас же весьма скептически был настроен к украинским переменам.

– Иван, ты посмотри, как ваши народные избранники в Раде морды друг другу квасят. У нас так даже хоккеисты драться не могут. И что ты думаешь, этим людям ты нужен? Да они только о себе пекутся, только свои блага защищают.

Ваня с пеной у рта защищает депутатов, президента и правительство. А что ещё остается делать? Он понимает, это его власть, власть его родины. Её, власть эту, не только критиковать, её и любить надо. Ну, подумаешь, ошиблись. Кто же не ошибается? Они всё ж за народ, за него дерутся, его защищают.

А между тем годы идут, время бежит. И всё в его родных местах остаётся по-прежнему. Работы нет, люди как ездили, так и продолжают к москалям на заработки ездить. Города и сёла медленно, но уверенно вымирают. А по телевизору безмятежная реклама счастливой жизни, бесконечные побоища в Раде да поиск виноватых. Всё чаще и чаще Россию критикуют и президента Путина: мол, они виноваты, что мы здесь так плохо живём.

Вот и новый переворот в Украине грянул.

Конечно, опять толстосумы виноваты в нищете государства. На сей раз Янукович да его банда. Это они народ разорили. И уж совершенно точно Россия виновата, этот страшный Путин и его окружение.

Россию надо наказать!

Сначала русский язык запретим.

Ничего русского не оставим! «Москаляку на гиляку!»

С майдана идут тревожные вести, гибнут люди. Повсеместно появляются новые, порой страшные лица, в ходу оружие, банды, какие-то новые организации, «Правый сектор», свастика, Бендера, нацисты.

Российское телевидение отключили. Тревожно как-то стало, боязно. Хорошо, что Оксанки нет здесь.

Крым ушёл в Россию.

На их родной Луганщине и в Донецке прошёл референдум. Люди радовались – наконец-то мы свободны, жить будем самостоятельно, не надо нам навязывать Запад с его ценностями. Нам свой мир интересен, мы здесь родились, эта земля нам дорога, это наша родина.

Но за этой первой эйфорией свободы пришло осознание беды. «Сепаратисты, колорады, террористы!»

Депутаты, киевские правители, средства массовой информации как собаки с цепи набросились на Новороссию.

Ату их, ату!!!

Теперь уж совсем страшно стало.

Война!

Жить невмоготу. Иванов бизнес канул в Лету. Спрос на бензин есть, но нет денег у людей. А как доставить горючее? Отощал кошелек у Ивана. Однако пока запасы есть, подвал выручает, закрутки всякие, да мука, спички, соль, всё это есть в их семье.

Хорошо, ох как хорошо, что Оксанки здесь нету.

Друзья их, Тарас да Зина, теперь уже практически в гости не приезжают. Опасно, да и боязно им, за жизнь свою боязно. Звонят теперь чуть ли не каждый день, дескать, что у вас, да как у вас? Переживают. Ведь для Вани и Валентины, по сути, роднее их никого нет.

И ведь что интересно: в жизни их за прошедшие почти четверть века было всё. Спорили, ругались. До хрипоты спорили. Ссорились, мирились.

Но больше радовались. Радовались детишкам, солнышку, урожаю. Просто жизни радовались. А ещё помогали друг другу – вот этого было больше всего.

Да! Всё это было, было сколько угодно.

Но сейчас…

Война!

Все понимали, тяжело сейчас. И непонятно, за что всё это, почему, что происходит? Спросить не у кого. Да кто и что скажет? Не было такого в современной истории, чтобы брат на брата, да ещё в кровь, да ещё до смерти…

Война!

Пока она шла где-то рядом.

Но вот грянул гром и в их доме.

Село, за два с лишним десятилетия побывавшее в трёх государствах, теперь вот оказалось на границе молодой Луганской Народной Республики и Украины.

Передовая, одним словом.

Чуть более трёх десятков дворов, оставшихся в Нижней Алексеевке, стали целью украинских вояк.