Текст книги "О судьбе и доблести"
Автор книги: Александр Македонский
Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Войско разделилось на две части: одну повел по суше, через пустынную Гедросию (Белуджистан) сам царь, другая на кораблях вдоль побережья по Индийскому океану направилась к устью реки Евфрат. Этой флотилией командовал Неарх. Поход Александра через пустыню едва не уничтожил всю его армию. Воины изнывали от страшной жажды и голода. Дисциплина упала, возникали все новые бунты.
Для поддержания настроения в войсках Александр организовывал массовые попойки, что способствовало еще большему разложению армии. В конце 325 года до н. э. остатки македонской армии все же пришли в Вавилон. Кораблям же Неарха выпала более счастливая судьба: он привел их в Междуречье, а по пути, кстати, составил записки, ставшие в будущем интереснейшим историческим источником.
В Вавилоне Александр продолжил укрепление абсолютной монархии. Сохранился пышный церемониал. Продолжилась и политика гонений по отношению к высокопоставленным македонянам старшего поколения. Царь вынашивал большие планы: развитие морских связей с Индией, покорение Аравии; отправил экспедицию исследовать Каспийское море; занялся усовершенствованием ирригационной системы Евфрата и заселением побережья Персидского залива.
Но время великого завоевателя истекло. Летом 323 г. до н. э., после очередной пирушки, Александр слег с непонятной болезнью. Говорят и о белой горячке, и о малярии, и об отравлении. 13 июня Александр Великий умер. Великому полководцу и царю Азии было неполных 33 года. Тело Александра было помещено в золотой гроб и похоронено Птолемеем в Александрии Египетской.
Александр Македонский не успел указать своего наследника. Претендовать на трон могли слабоумный сын Филиппа Арридей, которого Александр из жалости не убил в свое время, и сын Роксаны Александр IV, родившийся уже после смерти отца. Впрочем, реальной властью обладали военачальники основателя эллинистической империи – диадохи: Птолемей, Антипатр, Антигон. Между ними разгорелась борьба, закончившаяся распадом державы на несколько эллинистических государств.
* * *
Хотя поражающая своими размерами империя Александра Великого распалась буквально сразу после его смерти, его деятельность не прошла бесследно для мировой истории. Завоевания Александра положили начало эпохе эллинизма; они создали условия для греко-македонской колонизации Ближнего Востока и Средней Азии и для интенсивного культурного взаимодействия эллинской и восточных цивилизаций.
В XIX в. историк античности М. Куторга писал: «В политике эллины выработали идеи, составляющие их величие, их неоспоримую собственность: идею свободы гражданина и идею свободы мысли. Эти две идеи имели всемирно-историческое значение, ибо послужили фундаментом будущего успеха.
Перенесенные после завоеваний Александра Македонского в Азию, они преобразили Восток, подготовили Древний мир к пониманию и принятию христианства». Впрочем, не стоит отрицать, что и Восток многое дал европейской цивилизации – и в культуре, и в политике.
Масштабные завоевания отразились на экономической жизни Эллады и Востока, создав новые возможности для торговли. Проложив путь в Среднюю Азию, Индию, Александр связал эти районы с Европой, Египтом, Аравией, Кавказом, Причерноморьем. Возросло количество драгоценных металлов в обращении. Введение единой для Греции и Передней Азии монетной системы активизировало обмен.
В политике Александра в основных чертах выражена экономическая программа государств Эллады: военная колонизация, создание старых и новых автономных городских центров, укрепление рабовладения, мероприятия, способствующие развитию сельского хозяйства, ремесла и обмена.
Сам же Александр на много веков вперед стал литературным образом. Для античного мира – образом титана, который преобразует мир по своему разумению; завоевателя, которому все подвластно и для которого все возможно. Для Средневековья – идеальным рыцарем, свято блюдущим честь воина, решительным и великодушным одновременно.
Для нашего времени – первым глобалистом, человеком, который был не просто продуктом своей эпохи, а выразителем смены эпох, носителем новой политической и культурной философии. Именно для того чтобы понять, как создавался образ Александра, как давно ушедший человек продолжает влиять на умы и сердца новых поколений, историки вновь обращаются к источникам. Предлагаем и вам перелистать вечные страницы: Диодора, Плутарха, Арриана.
Владислав Карнацевич
Плутарх. АЛЕКСАНДР (ИЗ КНИГИ «СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ. АЛЕКСАНДР И ЦЕЗАРЬ»)
1
Cобираясь написать в этой книге биографии Александра и Цезаря, победившего Помпея, я, вследствие множества событий, о которых предстоит рассказать, вместо всякого предисловия попрошу только моих читателей об одном – не возводить на меня пустых обвинений, если я подробно и тщательно не описываю всех знаменательных деяний, а пропускаю большую часть из них.
Я пишу не историю, а биографию; высокие и низкие качества не всегда обнаруживаются в деяниях славнейших; какое-нибудь незначительное дело или слово, какая-нибудь шутка рисуют характер человека больше, чем сражения, в которых гибли тысячи людей, громкие победы и осады городов.
Художники схватывают черты лица и тот общий вид, в котором отражается характер человека, мало уделяя внимания остальным частям тела; да будет же позволено и мне больше проникнуть в глубины души и на основании ее свойств изобразить жизнь каждого, предоставив другим говорить о великих делах и сражениях.
2
Считается несомненным, что Александр принадлежал по отцу к Гераклидам, потомкам Карана, а по матери – к Эакидам, потомкам Неоптолема[1]1
Каран, легендарный основатель Македонского царства, считался потомком Геракла в 16-м колене. Эак, сын Зевса и нимфы Эгины, был дедом Ахилла и прадедом сына Ахилла Неоптолема. От последнего, по легенде, происходил эпирский царь Неоптолем, отец Олимпиады.
[Закрыть]. Рассказывают, что, когда Филиппа, еще юношей, посвящали на Самофраке в мистерии[2]2
Самофракия (Самотраки), гористый остров в северной части Эгейского моря, во времена античности был известен религиозными таинствами – мистериями, проходившими в святилище Великих богов.
[Закрыть], он влюбился в Олимпиаду, молоденькую девушку, сироту, которую посвящали одновременно с ним. Он уговорил ее брата Арибба[3]3
На самом деле Арриб был дядей Олимпиады.
[Закрыть], и свадьба их была слажена.
Накануне брачной ночи невесте приснилась гроза: молния попала ей в живот, и от громового удара вспыхнуло огромное пламя, разнесшееся языками во все стороны и затем погасшее. Филипп уже после брака увидал во сне, будто он накладывает жене печать на живот, а на печати вырезан, как ему показалось, лев.
Гадатели испугались этого сновидения и советовали ему как можно строже следить за своей женой, и только Аристандр из Телмесса сказал, что жена его беременна – ничего пустого ведь не запечатывают – и родит сына мужественного, подобного льву. Видели однажды, что рядом со спавшей Олимпиадой лежал, вытянувшись, змей.
Рассказывают, что это очень охладило любовь и расположение Филиппа к жене: он перестал часто навещать ее – из страха ли, что жена околдует или отравит его, или же из почтения перед союзом ее с существом высшим. Есть об этом и другой рассказ: все тамошние женщины, одержимые Дионисом с очень давнего времени, причастны к его оргиям и орфическим мистериям; им дано прозвище «клодоны» и «мималлоны»[4]4
Термины, которыми македоняне называли вакханок.
[Закрыть], и они ведут себя сходно с тем, как ведут себя эдонянки и фракиянки, живущие около Гема[5]5
Гора во Фракии.
[Закрыть]…
Олимпиада, больше других жаждавшая божественной одержимости и восторга, брала с собой в фиасы[6]6
Фиасы – в Древней Греции так называли шествия, процессии в честь какого-либо божества, культовые собрания.
[Закрыть], по варварскому обычаю, больших ручных змей, которые пугали мужчин, высовываясь из плюща и священных корзин и обвиваясь вокруг тирсов и венков, которые были у женщин.
3
Филипп после своего видения послал в Дельфы Херона, уроженца Мегалополя. Рассказывают, что он привез от бога повеление приносить жертвы Амону и особенно чтить этого бога. Царь ослеп на один глаз, именно на тот, которым он подсмотрел, приложившись к дверной щели, что бог в образе змея возлег вместе с его женой.
Олимпиада, как рассказывает Эратосфен[7]7
Эратосфен (276–194 гг. до н. э.) – греческий математик, астроном, географ и поэт, некоторое время заведовал Александрийской библиотекой.
[Закрыть], провожая Александра в поход, только ему открыла святую тайну его рождения и велела ему достойно мыслить о своем происхождении. Другие же говорят, что она считала священной обязанностью опровергать это и восклицала: «Перестанет ли Александр клеветать на меня перед Герой!»
Александр родился в начале месяца гекатомбеона, который македонцы называют лоем, 6-го числа, в тот самый день, когда был подожжен храм Дианы Эфесской. По этому случаю Гекесий, уроженец Магнесии[8]8
Оратор и писатель середины III в. до н. э., автор не дошедшей до нас истории Александра.
[Закрыть], изрек остроту столь водянистую, что она могла бы затушить этот пожар: естественно было храму Артемиды сгореть: богиня была занята, принимая роды у Олимпиады[9]9
Артемида среди прочего считалась покровительницей рожениц.
[Закрыть].
Маги, случившиеся в это время в Эфесе, сочли несчастье с храмом предвестием другого несчастья; бегая по городу, они били себя по лицу и кричали, что в этот день родилось проклятие для Азии, родилась великая беда для нее.
Филиппу, только что взявшему Потидею, пришло одновременно три известия: Парменион в большом сражении разбил иллирийцев; на Олимпийских играх одержал победу его скакун; родился Александр. Филипп, конечно, всему этому обрадовался, и радость его еще увеличилась от уверения предсказателей, объявивших, что ребенок, родившийся в день тройной победы, будет непобедим.
4
Облик Александра лучше всего передают статуи Лисиппа – Александр только его удостаивал чести изображать себя. Художник в точности подметил у Александра легкий наклон головы влево и томность во взгляде – тому и другому особенно старались подражать впоследствии многие из диадохов, друзей царя.
Апеллес изобразил Александра с молнией в руке, но не смог передать цвета его кожи: он сделал ее более темной, коричневой. Она же была у него, говорят, белой; белизну эту заливало румянцем на груди и на лице. В воспоминаниях Аристоксена[10]10
Аристоксен (IV в. до н. э.) – древнегреческий философ, писатель и теоретик музыки, ученик Аристотеля.
[Закрыть] мы прочли, что от кожи у него очень приятно пахло; дыхание было благоуханным, как и тело, настолько, что благоуханием этим пропитаны были его хитоны.
Причиной этого было, может быть, наличие в его теле очень горячего, огненного элемента: благоухание ведь происходит, как думает Феофраст[11]11
Феофраст (ок. 370 – ок. 288 до н. э.) – древнегреческий философ, ученый-универсал. Наряду с Аристотелем считается основателем ботаники.
[Закрыть], от исчезновения влаги под действием тепла. Поэтому в сухих, выжженных областях и находится большая часть растений, дающих самые лучшие ароматы: солнце уничтожает влагу, то есть ту материю, которая находится на поверхности тел и вызывает гниение. Наличие в теле горячего элемента заставляло его пить и делало вспыльчивым.
Еще в отроческом возрасте проявился его здравый смысл: неистовый и неудержимый в остальном, он был равнодушен к телесным наслаждениям и очень в них умерен. Честолюбия же и благородной гордости преисполнен был не по возрасту.
Дорожил он, однако, не всякой похвалой и не от всякого; Филипп мог, словно софист, хвастаться своим красноречием и чеканить монеты с изображением своих колесниц, победивших на Олимпийских играх. Когда Александра спросили, не хочет ли он состязаться на этих играх в беге, а бегал он быстро, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари».
Атлетов же он, по-видимому, недолюбливал; устраивая множество состязаний не только между трагиками, флейтистами и кифаредами, но и между рапсодами, всевозможными охотниками и фехтовальщиками, он был скуп на награды кулачным бойцам и панкратистам.
5
Ему пришлось однажды в отсутствие Филиппа принять послов, прибывших от персидского царя. Он подружился с ними и покорил их своей любезностью и своими вопросами, в которых не было ничего детского и пустого. Он расспрашивал о длине дорог, о том, как пройти в глубь Азии, об отношении царя к войне, о силе персидского войска.
Послы приходили в изумление, прославленная мудрость Филиппа стала казаться им ничтожной по сравнению с великими замыслами его сына. Всякий раз при известии о том, что Филипп взял знаменитый город или одержал славную победу, Александр мрачнел и говорил, обращаясь к сверстникам: «Отец все забирает себе сам. Мне с вами недостанет совершить ни одного великого, блистательного дела».
Мечтая не об удовольствиях и богатстве, но о подвигах и славе, он думал, что чем больше он примет от отца, тем меньше придется совершить ему самому. Он считал, что отцовскими удачами уничтожена возможность его деятельности, и хотел не денег, не роскоши, не наслаждений, а власти, за которую надо бороться, добывая ее войнами и соперничеством.
Воспитанием его, как и положено, занималось много людей; были тут дядьки, воспитатели и учителя. Первое место среди них занимал Леонид, человек строгих нравов, родственник Олимпиады. Он не отказывался от имени воспитателя, полагая, что дело воспитания – дело прекрасное и славное, но другие считали его только дядькой и наставником Александра в силу его высокого места и родства с царским домом.
Настоящим воспитателем, который и присвоил себе это имя, был Лисимах, акарнанец родом. В нем совершенно не было городского лоска, но так как он сам называл себя Фениксом, Александра – Ахиллом и Филиппа – Пелеем, то его любили и он занимал второе место.
6
Фессалиец Филоник привел к Филиппу Букефала, предлагая его за 13 талантов[12]12
Примерно в 50 раз больше средней цены за боевого коня.
[Закрыть]. Спустились в равнину испытать лошадь – она казалась норовистой и совершенно неукротимой: сесть на себя она не давала, никого из спутников Филиппа не слушалась и перед каждым взвивалась на дыбы.
Филипп рассердился и приказал уже увести коня, потому что он совершенно дик и необъезжен, но тут Александр, находившийся здесь же, воскликнул: «Какую лошадь теряют по своему неумению обращаться с лошадьми и по своей трусости!» Филипп сначала промолчал, но, после нескольких взволнованных восклицаний Александра заметил ему: «Ты порицаешь старших, будто сам знаешь больше и умеешь лучше обращаться с лошадью!»
– «Конечно, – отвечал тот, – я с ней лучше справлюсь, чем кто-либо другой!» – «А если нет, то как наказать тебя за эту дерзость?» – «Я заплачу цену лошади».
Поднялся смех; отец с сыном точно условились насчет денег. Александр тут же подбежал к лошади, взял ее за узду и повернул к солнцу: по-видимому, он заметил, что конь начинал беспокоиться при виде собственной двигавшейся перед ним тени.
Немного пробежав с ним рысью и оглаживая его, Александр, видя, как он ретив и силен, тихонько сбросил хламиду, вскочил на него и крепко уселся верхом. Сначала он натягивал узду и придерживал лошадь, не дергая ее и не ударяя, а когда увидел, что конь усмирился и рвется бежать, отдал повода и погнал коня, грозно покрикивая и ударяя его ногами.
Спутники Филиппа сначала замерли от страха и молчали; когда же Александр повернул прямо к ним, гордый и ликующий, все подняли радостный крик; отец же, говорят, прослезился от радости, а когда сын сошел с коня, поцеловал его в голову и сказал: «Дитя мое, поищи царства по себе; Македония для тебя тесна».
7
Наблюдая за его неподатливым характером, увидели, что Александр упорствовал в споре, если его принуждали: насилие его возмущало, а убеждением легко было направить его на должный путь. Филипп и сам старался скорее убеждать его, а не приказывать.
Не особенно доверяя надзору и влиянию учителей, обучавших Александра музыке и разным предметам (тут требовалось и больше труда и, говоря словами Софокла, «узда покрепче и ярмо с кольцом»), он пригласил Аристотеля, самого славного философа и ученого, и заплатил ему за труды достойным и прекрасным образом: восстановил город Стагиры, разрушенный им же (Аристотель был оттуда), и вернул обратно граждан, бежавших или находившихся в рабстве.
Местом для занятий и бесед он назначил рощу около Миезы[13]13
Город в Македонии.
[Закрыть], посвященную нимфам. До сих пор там показывают каменные скамейки, на которых сидел Аристотель, и тенистые аллеи для прогулок. Александр, по-видимому, не только изучал этику и науку об управлении государством, но был приобщен к учениям сокровенным и более глубоким, которые именуются «изустными и тайными» и широкому кругу людей не сообщаются.
Находясь уже в Азии и узнав, что Аристотель издал некоторые рассуждения об этих учениях, он написал ему откровенное письмо, с которого приводится здесь копия: «Александр желает Аристотелю благополучия. Ты поступил неправильно, издав рассуждения о предметах, которым поучают только устно. Чем будем мы отличаться от остальной толпы, если все знакомятся с теми учениями, в соответствии с которыми мы были воспитаны?
Я желал бы отличаться от других не могуществом, а опытным знанием самого важного. Будь здоров». Аристотель, успокаивая его честолюбие, защищался тем, что эти рассуждения его и изданы и как бы не изданы. Действительно, в его физике нет ни одного положения, которое годилось бы для элементарного обучения, но она является образцом для людей, основательно знакомых с философией.
8
Мне кажется, что и любовь к медицине Александру привил преимущественно Аристотель. Александр не только любил теорию медицины, но и оказывал помощь своим больным друзьям, назначая им лечение и образ жизни, как это можно видеть из его писем. Он от природы любил науку и был любознателен.
Считая, что «Илиада» возбуждает к воинской доблести, он взял экземпляр ее, исправленный Аристотелем (его называли «из ящичка»), который, по сообщению Онесикрита[14]14
Онесикрит (360–290 гг. до н. э.) – историк и писатель, ученик Диогена Синопского. Сопровождал Александра Македонского в его походах в Азию.
[Закрыть], держал всегда под подушкой вместе с кинжалом. Не имея книг в глубине Азии, он велел Гарпалу прислать их ему. Гарпал выслал сочинения Филиста, подряд трагедии Еврипида, Софокла и Эсхила, дифирамбы Телеста и Филоксена.
Аристотелем он вначале восхищался и любил его, по собственным его словам, не меньше, чем отца; один дал ему жизнь, но другой научил хорошо жить. Впоследствии он стал относиться к нему подозрительно; зла не делал, но в их отношениях не было прежней горячей любви: они охладели друг к другу. Любовь к философии, однако, врожденная и возраставшая с годами, не иссякла в его душе: об этом свидетельствуют и уважение его к Анаксарху, и отправка 50 талантов Ксенократу, и почет, которым окружил он Дандама и Калана.
9
Когда Филипп отправился в поход против византийцев, Александру было 16 лет. Оставшись полноправным распорядителем македонских дел и государственной печати, он покорил отпавших мэдов, взял их город, варваров выгнал, поселил пришельцев из разных городов и город этот назвал Александрополем. Он лично принимал участие в битве против эллинов при Херонее и, говорят, первый бросился на «священный отряд» фиванцев.
Еще и в наше время показывают на берегу Кефиса древний дуб, который называют «Александровым»: под ним была раскинута его палатка; невдалеке находится общая могила македонцев. Филипп теперь особенно полюбил сына (это и естественно) и радовался, когда македонцы называли Александра царем, а его – полководцем.
Однако домашние неурядицы, вызванные браками и любовными похождениями Филиппа (гинекей[15]15
Гинекей (гинекейон) – в Древней Греции – женские покои в доме, занимавшие его заднюю часть или второй этаж.
[Закрыть] и государство страдали в какой-то степени совместно), привели к тяжкому раздору, который Олимпиада, женщина с тяжелым характером, ревнивая и раздражительная, еще обострила, подстрекая Александра.
В полной мере раздор этот выявил Аттал на свадьбе Филиппа с Клеопатрой, которую Филипп взял в жены молоденькой девушкой, влюбившись в нее не по возрасту. Ее дядя Аттал, подвыпивши, начал уговаривать македонцев молиться богам о том, чтобы от Филиппа и Клеопатры родился законный наследник царства. Александр рассердился и, крикнув: «А по-твоему, болван, я незаконный?» – швырнул в Аттала чашей.
Филипп бросился на Александра с мечом, но, к счастью для обоих, споткнулся, раздраженный и пьяный, и упал. «Вот, – сказал с издевкой Александр, – собирается перешагнуть из Европы в Азию человек, который свалился, шагая от ложа к ложу!»
После этой пьяной дерзости Александр взял с собой Олимпиаду и, устроив ее в Эпире, жил сам у иллирийцев. В это время коринфянин Демарат, друг царского дома, привыкший говорить с царем откровенно, приехал к Филиппу. После первых приветствий Филипп спросил, в согласии ли живут между собой эллины.
«Тебе, Филипп, как раз и пристало заботиться об Элладе, когда в твоем собственном доме такая распря и столько злобы по твоей вине». Филипп одумался, послал за Александром Демарата и при его посредничестве убедил его вернуться.
10
Пиксодар, сатрап Карии[16]16
Кария – область на юго-западном побережье Малой Азии.
[Закрыть], рассчитывая через родственные связи втереться в союз с Филиппом, задумал выдать свою старшую дочь замуж за Арридея, Филиппова сына, и послал для переговоров об этом в Македонию Аристокрита. Опять пошли разговоры; друзья и мать стали наговаривать Александру, будто Филипп намерен, в расчете на брачные связи со знатным домом и на большие богатства, протолкнуть на престол Арридея.
Александра это сильно взволновало, и он послал трагического актера Фессала в Карию к Пиксодару сказать ему: пусть он оставит незаконнорожденного и слабоумного Арридея и войдет в свойство с Александром. Пиксодару это понравилось гораздо больше его прежних планов.
Филипп, узнав, что Александр в спальне, пришел к нему, взяв с собой Филоту, сына Пармениона, одного из ближайших друзей Александра; он осыпал его бранью и горькими укоризнами: если ему хочется стать зятем карийца, состоящего рабом у варварского царя, то он человек неблагородный и недостоин благ, у него имеющихся.
Коринфянам он написал, чтобы они отправили Фессала обратно в цепях. Других товарищей Александра, Гарпала, Неарха, Эдигия и Птолемея, он выслал из Македонии. Александр впоследствии их вернул, и они занимали при нем высокие посты.
Когда Павсаний, оскорбленный Атталом и Клеопатрой, не находя заступничества, убил Филиппа, то вина в этом убийстве пала главным образом на Олимпиаду, потому что она подговаривала и подстрекала юношу, уже и так раздраженного. Клевета, однако, не обошла и Александра. Рассказывают, что, встретившись с Павсанием, который стал плакаться на оскорбление, ему нанесенное, Александр произнес стих из «Медеи»: «…отца, невесту, также жениха».
Тем не менее он разыскал участников заговора и наказал их и очень негодовал на Олимпиаду, жестоко расправившуюся в его отсутствие с Клеопатрой.
11
Он принял царскую власть 20 лет от роду; великое недоброжелательство, страшная ненависть и опасности окружали его со всех сторон. Соседние варварские племена не желали находиться в рабстве и мечтали о собственных, родных царях; что касается Эллады, то Филипп покорил ее войной, но у него не было времени наложить на нее ярмо и приручить. Он внес в ее дела только перемены и смятение: все после него находилось в движении и колебании, и это было совсем непривычно.
Македонцы испугались наступившего момента: по их мнению, Александру следовало вообще оставить Элладу в покое и не прибегать к силе; отпавших же варваров вернуть обратно кротостью, а главарей восстания привлечь на свою сторону. Исходя из мыслей противоположных, Александр взялся за восстановление и утверждение порядка, действуя отважно и решительно: он считал, что при малейшей слабости, которую в нем обнаружат, все объединятся против него.
С варварскими восстаниями и войной в тех местах он покончил, стремительно дойдя с войском до Истра[17]17
Древнегреческое название Дуная.
[Закрыть], где он победил в большом сражении Сирма, царя трибаллов[18]18
Племя иллирийского или фракийского происхождения, населявшее территорию по Нижнему Дунаю.
[Закрыть]. Узнав, что фиванцы собираются восстать и афиняне с ними единодушны, он сейчас же провел войско через Фермопилы, сказав при этом, что Демосфену, который называл его мальчишкой, когда он был у иллирийцев и трибаллов, и отроком во время пребывания его из Фессалии, он хочет явиться мужем под стенами Афин.
Подойдя к Фивам и давая возможность еще раскаяться в содеянном, он требовал только выдачи Феника и Профита, обещая неприкосновенность всем, кто примет его сторону. Когда фиванцы, в свою очередь, потребовали от него выдачи Филоты и Антипатра и объявили, что зовут к себе всех, кто хочет заодно с ними действовать для освобождения Эллады, тогда Александр двинул своих македонцев.
Сторонники фиванцев сражались с мужеством и упорством, несмотря на то что против них были силы более многочисленные, но когда македонский гарнизон, оставив и Кадмею, зашел к фиванцам в тыл, то большинство, попав в окружение, пало, сражаясь; город был взят, разграблен и совершенно разрушен.
Александр вообще рассчитывал, что греки, потрясенные таким бедствием, присмиреют и утихнут, но в особую себе заслугу ставил, что он внял жалобам своих союзников: фокейцы и платеяне выступали с обвинениями против фиванцев. Он продал в рабство около 30 тысяч фиванцев – всех, за исключением жрецов, тех, кто водили дружбу с македонцами, потомков Пиндара[19]19
Пиндар (522/518—448/438 гг. до н. э.) – знаменитый древнегреческий лирический поэт, родился недалеко от Фив.
[Закрыть] и противников партии, голосовавшей за восстание. Убитых было больше 6 тысяч.
12
В числе великих и тяжких страданий, обрушившихся на город, случилось вот что: какие-то фракийцы вломились в дом Тимоклеи, известной в городе и целомудренной женщины. Воины разграбили имущество, а предводитель их силой овладел Тимоклеей, а затем стал ее допрашивать, не спрятала ли она где-нибудь золота или серебра.
Она ответила утвердительно, пошла с ним одним в сад, показала ему колодец и сказала, что, когда город был взят, она бросила туда самое ценное из вещей. Фракиец нагнулся и стал внимательно вглядываться в это место; она же, стоя сзади него, столкнула его в колодец и убила, забросав множеством камней. Фракийцы связали ее и привели к Александру.
Самый вид ее и походка говорили о достоинстве и благородстве; спокойно и бесстрашно следовала она за теми, кто ее вел. На расспросы царя, кто она, она отвечала, что она сестра Феагена, стратега, сражавшегося против Филиппа за свободу эллинов и павшего при Херонее. Александр с большим уважением отнесся к ней и за ответ, и за ее поступок и велел освободить ее с детьми.
13
С афинянами он помирился, хотя они тяжко переживали несчастье Фив. Горе заставило их отказаться от предстоящего празднества мистерий, а бежавших фиванцев они приняли со всем гостеприимством. Утолил ли Александр, подобно льву, весь свой гнев или он хотел уравновесить жестокое и черное дело делом милостивым, но он не только простил Афинам всякую вину, но и распорядился, чтобы они ведали делами Эллады, а если с ним что случится, то стали бы во главе ее.
Говорят, что впоследствии он неоднократно сокрушался о бедствиях фиванцев и со многими из них обошелся мягко. Вообще же и свой поступок с Клитом, совершенный в пьяном виде, и поведение македонцев, струсивших перед индами, которое помешало ему закончить поход и умалило его славу, он приписывает гневу Диониса и его отмщению. Не было ни одного из уцелевших фиванцев, которому бы он при встрече с ним отказал в просьбе. Вот и достаточно о фиванцах.
14
Греки, собравшись на Истме, порешили выступить против персов совместно с Александром, который и был провозглашен военачальником. Много государственных людей и философов приходило к нему с поздравлениями. Александр рассчитывал, что то же сделает и Диоген Синопский, находившийся в это время в Коринфе. Он проживал в Кранейе и об Александре вовсе и не думал.
Царь отправился к нему сам; философ лежал, растянувшись на солнце. Он поднялся немного, увидев столько людей, и поглядел на Александра. Тот поздоровался с ним и спросил, не нужно ли ему чего-нибудь? «Отойди немного от солнца», – ответил Диоген. Рассказывают, что Александр был так поражен этим пренебрежением, свидетельствующим о душевной высоте человека, что, когда на обратном пути его спутники смеялись и издевались над Диогеном, он сказал: «Если бы я не был Александром, хотел бы я быть Диогеном!»
Желая вопросить бога о своем походе, он отправился в Дельфы. Тут как раз случились «несчастные дни», когда не положено давать предсказаний. Александр послал сначала за жрицей. Она отказалась прийти, ссылаясь на закон. Тогда он сам поднялся к ней и силой потащил ее к храму; словно побежденная его усердием, она воскликнула: «Ты непобедим, дитя мое!» Услышав эти слова, Александр сказал, что никакого предсказания ему больше и не надо: он получил от нее такое прорицание, какое хотел.
Во время его сборов в поход случились и другие божественные знамения. В Либефре[20]20
Небольшой город в Македонии, недалеко от горы Олимп.
[Закрыть], например, статуя Орфея (она была из кипарисового дерева) покрылась вся обильным потом. Все испугались этого знамения, но Аристандр ободрил царя, сказав, что он совершит славные и громкие дела, которые заставят поэтов и музыкантов трудиться и обливаться потом.
15
Что касается величины войска, то одни называют как наименьшее число 30 тысяч пехоты и 4 тысячи конницы; другие же как наибольшее 43 тысячи пехоты и 5 тысяч конницы. Аристобул[21]21
Аристобул Александрийский (II в. до н. э.) – эллинский еврейский философ и историк.
[Закрыть] пишет, что на содержание их у Александра было не больше 70 талантов, Дурид[22]22
Дурид Самосский (первая пол. III в. до н. э.) – древнегреческий историк.
[Закрыть] – что припасов только на 30 дней, а Онесикрит – что царь взял в долг 200 талантов.
Выступая в поход в таких стесненных обстоятельствах, Александр, однако, сел на корабль не раньше, чем устроил дела своих друзей: одному он дал земли, другому – селения, третьему – доход с городка или гавани. Когда почти все царские доходы были розданы и расписаны, Пердикка спросил: «Что ты оставишь себе самому, царь?» – «Надежды», – ответил Александр.
«Ну и мы, твои соратники, возьмем долю в них», – сказал Пердикка и отказался от владений, ему отписанных; некоторые из друзей царя поступили так же. Александр охотно удовлетворял просьбы и таким образом растратил большую часть того, что имел в Македонии.
С такими мыслями и стремлениями перебрался он через Геллеспонт[23]23
Древнегреческое название пролива Дарданеллы.
[Закрыть]. Высадившись в Илионе, он принес жертву Афине и совершил возлияние героям. Обильно смазавшись маслом, он, голый, как это было в обычае, обежал вместе со своими друзьями вокруг памятника Ахиллу и возложил на него венок, называя Ахилла счастливцем, который нашел при жизни верного друга, а после смерти – великого певца.
Когда он обходил город и осматривал его, кто-то спросил, не желает ли он посмотреть лиру Париса. Александр ответил, что она его вовсе не интересует и что он разыскивает лиру Ахилла, с которой тот воспевал славные подвиги доблестных мужей.
16
К этому времени военачальники Дария собрали большое войско и выстроили его у переправы через Граник: приходилось сражаться как бы в воротах Азии, чтобы войти в нее и овладеть ею. Большинство испугалось глубокой реки и обрывистого крутого берега, на который надо выходить, сражаясь; некоторые же считали, что следует, как это и было принято, остерегаться этого месяца (македонские цари обычно не выступали в поход в месяце даисии).
Это царь разрешил, приказав называть его «вторым артемисием»[24]24
Даисий, артемисий – весенние месяцы аттического календаря.
[Закрыть]. Парменион, ввиду позднего часа, не советовал рисковать, но Александр ответил, что если он испугается Граника, то ему стыдно будет перед Геллеспонтом, через который он переправился, и с 13 конными отрядами кинулся в поток.
Он направлялся прямо на вражеские стрелы к обрывистым берегам, которые охранялись пешими и конными воинами, через поток, уносивший и заливавший его солдат, – казалось, их ведет безумец, а не вождь, разумный и осмотрительный. Упорно продолжая все же переправу и с великим трудом одолев подъем, мокрый и скользкий от грязи, он сразу же вынужден был вступить в сражение при полном беспорядке в своем войске; противники схватились один на один, пока Александру удалось кое-как построить своих переправившихся воинов.
Враги наседали с криком; конница бросилась на конницу; сражались копьями и, когда копья сломались, стали рубиться мечами. Многие пробились к Александру (он был приметен своим щитом и шлемом с гребнем, по обе стороны которого торчало по перу изумительной величины и белизны); дротик попал сквозь просвет в панцире, но не поранил Александра. Двое полководцев, Ресак и Спифридат, вместе устремились на него; он увернулся от одного, а на Ресака, закованного в латы, бросился сам.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?