Текст книги "Аферисты. BIG-ЛАЖА-TOUR, или Как развести клиента на бабло"

Глава 10

После того как бывший акробат Геннадий Сергеевич выдал Ларчикову без всякой расписки мешок баксов – стопроцентный аванс за курдов, – Вадим слинял в Салтыковку.

Дачку Любы Гурской он нашел быстро. Действительно, домишко оказался словно из сказки: на курьих ножках. Вошел внутрь – и просто опалило жаром. Было лето. Вовсю трещала печь. «Сумасшедшая», – подумал Вадим о сироте-сторожихе по имени Дашенька. Окликнул ее, чувствуя, как струя пота змеится по позвоночнику. Никто не отозвался, и Ларчиков подошел к заслонке, стал просматривать книги, которыми, к изумлению гостя, хозяйка, собственно, и топила.

– Вот черт! – возмутился он. – Воспоминания Шаляпина жгут!

– А кто это, Шаляпин? – глуховато ухнуло с печи, и на пол упал солдатский бушлат, крылом вспугнув огонь.

Вглядевшись, Вадим увидел прелестную рыжую головку.

– Добрый день! – сказал он. – Что это вы летом топите?

– Я мерзну. Особенно по ночам. На самом деле тут жутко холодно.

– Может, у вас грипп? Знаете, летом бывает такое: съел мороженое – и тю-тю.

– У меня это «тю-тю» всю жизнь. Вы Вадим?

– Вадим. Люба предупредила?

– Да, она звонила. Соседям, у нас телефона нет. Я сейчас встану, накормлю вас. Только еще немного погреюсь, можно?

– Вы прямо как Герда, – заметил Ларчиков.

– Из «Снежной королевы»? – оживилась сирота.

– Нет, это у меня собака такая была, в Краснодаре. Такса. Тоже все время мерзла.

…Потом, когда они ближе познакомились и как-то разговорились, имя Герды снова всплыло. Но уже действительно из сказок Андерсена. Мама Дашеньки была женщиной гулящей, причем летала очень низко: по заводским общежитиям, отдаваясь всем подряд за бутылку водки, три рубля, а чаще за то, чтобы просто накормили ее доченьку, ее ненаглядную лисичку, которую она все время таскала с собой. С детской непосредственностью рассказывая об этом, Дашенька и упомянула имя Герды: обычно в мамины «рабочие смены» она сидела где-то в уголке и читала Андерсена, и особенно любила «Снежную королеву». А если из блужданий по ледяному царству ее выводили чьи-то пьяные крики, вопли и ругань, девочка просто закрывала уши ладонями.

После убийства матери (дежурная драка в общежитии хлебобулочного завода) шестилетнюю Дашеньку взял к себе ее дядя, Вячеслав Александрович, и увез на какую-то далекую сибирскую заимку. То ли школа там была за сто километров, то ли дядя возомнил себя Макаренко, но «учение-свет» вечно мерзнущая девочка получала из его рук – по крохам, черным хлебом вперемешку с отрубями.

Когда в свою очередь умер Вячеслав Александрович, Дашенька попала в детдом. Но пробыла там недолго. Ее забрала к себе двоюродная сестра Любы Гурской Алена. Через три года девочка очутилась в Москве, точнее, в Салтыковке: Люба выписала ее из Сибири сторожить дачу. Ко времени встречи с Вадимом Даше как раз стукнуло восемнадцать лет…

И вот что поразило в ней Ларчикова больше всего: глубинные провалы в образовании. Он, конечно, и сам не блистал энциклопедическими знаниями, но когда сирота в одну из ночей решила снова затопить печь книгами и на всякий случай спросила: «А Гоголь – это хороший писатель? Или его можно жечь?», Ларчиков не сдержался: «Блин, ведь так же нельзя! Ведь ты умеешь читать! А ну, сядь и прочитай Николая Васильевича от сих до сих!» Приказал, словно Доцент Хмырю и Косому в «Джентльменах удачи».

И Даша на удивление беспрекословно подчинилась. И вообще оказалась очень внушаемой девочкой. Усидчивой, памятливой, то есть у нее была просто феноменальная память. Не прошло и нескольких дней, как она уже шпарила наизусть целые куски из Карамзина: «Ливонские рыцари, пристав к российским мятежникам и захватив близ Оденпе одного чиновника новгородского, дали повод Ярославу разорить окрестности сего города и Дерпта». Она цитировала ему абзац за абзацем, бледная от бессонницы, и Вадим уже стал не на шутку беспокоиться о здоровье лисички. Он даже стал приходить к ней по ночам в комнату, отбирать книги и выключать свет. И вот так, изымая очередной том, он как-то у нее остался… Лег рядом. Рука потянулась к груди, Даша сказала:

– Кто вот тебе говорил, что грудь – самая чувствительная часть?

– Кто? Мне так всегда казалось.

– Эх, неопытный… Поцелуй меня в губы.

Ларчиков поцеловал. Губы были легкие, мятные. Живот у нее вдруг задрожал. Все было свежо, как будто яблоки смололи в блендере…

Прошло около месяца. В начале сентября в Салтыковку нагрянула Люба Гурская. Вадим валялся на печи, залечивая гастрит. А Дашенька как раз бродила по поселку в поисках инжира – им Ларчиков только и спасался во время обострения. Зайдя, Люба аукнула. Голос у нее был мрачный, словно у промокшей совы.

– Я здесь, начальник! – откликнулся Вадим. – Болею.

Гурская довольно дежурно поинтересовалась, что с ним, и Ларчиков насторожился: от нее месяц не было ни слуху ни духу и кто знает, что там устроили обманутые курды. Но дела обстояли гораздо хуже.

– Деньги наши с тобой пропали, – сказала Любка-Кремень. – Все. Подчистую.

– Как пропали? – Ларчиков чуть не упал с остывшей печи. – Что за бред?! Из банка?

– Ты что, телевизор не смотришь? Впрочем, какой телевизор. Вы тут с Дашкой прямо как на сибирской заимке живете.

И Гурская прочла больному короткую лекцию о последствиях финансовой катастрофы 17 августа 1998 года. Затем добавила:

– Ходят упорные слухи, что бывшего акробата Геннадия Сергеевича в связи с кризисом в стране сурово взяли за яйца. И теперь у него два выхода: либо найти тебя, либо сделать сальто с Останкинской телебашни.

– Почему с телебашни? – рассеянно спросил Вадим.

– Ну, он же акробат, – нелепо съязвила Гурская.

Вместе с новостью об экономическом крахе она привезла с собой два билета.

– Поскольку, Вадик, курдские псы ищут тебя с собаками, – скаламбурила без тени улыбки, – придется отсидеться в Турции. Вот два билета до Анталии, возьми. Обратные – с открытой датой. Прилетишь в Москву, когда все устаканится.

– Зачем два? – Ларчиков все еще находился в некоей прострации из-за потери денег.

– Ну ты, парень, даешь! Ты как мой биохимик просто. Звоню ему как-то в лабораторию и говорю: «Поехали, Лень, в ресторан. Через часок». А он в ответ: «А зачем? Мы уже с Крысей поужинали».

– А кто такая Крыся?

– Это его крыса подопытная. Эксперименты он над ней ставит, мудак!

– А-а-а… А у Дашеньки есть загранпаспорт?

– Есть. Я ей сделала, – усмехнулась Гурская.

Глава 11

Ларчиков был в Анталии в конце марта – сек дождь, раздавал пощечины ветер. Петербург в пальмах, короче. Сейчас же здесь стояло тропическое лето. На площади возле аэропорта они с Дашенькой долго искали автобус на Кемер. Не обошлось без приключений. Перед самой посадкой к ним подскочил дедуля с хвостатой бородкой – чистый старик Хоттабыч из бутылки – и, высыпав на асфальт содержимое своей тележки, заорал:

– Бак! Бак!

Разноцветные застиранные платки, потертые кожаные юбки, сумки с дырками, с оборванными ручками, два обгоревших кальяна, мятые коробки с рахат-лукумом, изюмом и пряностями – ничего интересного. Но Хоттабыч упорно тянул Дашеньку в глубь кучи. Заинтригованная, она стала помогать старику расшвыривать хлам. Откинув в сторону какую-то кофточку, дико завизжала. Вадим бросился к ней. На асфальте, среди тряпья, валялось чучело невероятных размеров кошки, покрытое лаком. Хоттабыч рассмеялся, довольно затряс бородкой:

– Twenty dollars! Twenty dollars![5]5
  Двадцать долларов (англ.).


[Закрыть]

Ларчиков оттолкнул его и направился с Дашей к автобусу.

– Бок! Бок! – закричал им вслед Хоттабыч.

И только чуть позже, когда они мчались по горной дороге, вырубленной Александром Македонским, один из русских туристов, сидевших рядом, объяснил Ларчикову значение слов «бак» и «бок». Соответственно – «смотри» и «говно».

– Вот козел! – выругался Ларчиков.

Сорок пять километров от Анталии до Кемера – роскошной курортной зоны турецкой Ривьеры, выросшей на месте рыбацких поселков, – преодолели ровно за сорок пять минут.

– Здесь знаешь что клево? – сказал Вадим, когда они уже стояли возле гостиницы. – Горы и сосны. Ты поймешь это, когда заплывешь далеко в море, за буйки.

– Угу, – кивнула лисичка и дотронулась до пальмы, словно до ядовитой змеи, с опаской и возбуждением.

…Женщины часто недовольны своей грудью. Или цветом волос. Или на худой конец формой правого уха. Ларчиков знал это по своему довольно богатому жизненному опыту. Как-то в Краснодаре он делал портфолио Свете Белкиной, той самой дочери замредактора, тогда еще девушке незамужней. Белкина мечтала поступить в столичное модельное агентство, поэтому решила посниматься в импровизированной студии Вадима. На взгляд Ларчикова, у будущей королевы подиума не было недостатков: ее тело будто отлили в бронзе по скрупулезно выверенным параметрам. И что вы думаете? В постели Белкина упорно не позволяла целовать себя в спину. Как потом выяснилось, она считала, что у нее слишком выпирают позвонки, и особенно шейные. Ей казалось, что они выпирают, словно бицепсы у Шварценеггера.

От Дашеньки Вадим не слышал ни одной подобной жалобы, хотя внешность ее не была идеальной (орбакайтевский носик, к примеру). Лисичка жила в гармонии со своим телом и, как представлялось тогда Ларчикову, в ладу со своей душой. Особенно явно это проявилось здесь, в окрестностях Кемера, среди хвойного леса, уползающего партизаном в горы. Дашенька будто вернулась в бездумное детство, на ту далекую сибирскую заимку, где «дядя Макаренко» учил ее разной белиберде. Ей все нравилось: собственная лень, утренний туман вдоль дороги Македонского, солнце, стереофонический шум моря и даже голые немцы на пляже, составляющие большинство. Она выглядела спокойной и счастливой.

Но как-то, на пятый день отдыха, Ларчиков случайно включил мобильник. Через минуту пришла эсэмэска: «Ты куда пропал, сучара?!» Без подписи, хотя можно было предположить от кого.

– Блин горелый, какая лажа, – пробормотал Вадим, зачем-то показывая сообщение Дашеньке.

Лисичка изменилась в лице. Было такое ощущение, что прямо сейчас в их чистенький, уютный номер ввалилась пьяная шлюха с Тверской. В дверь действительно постучали. Вошла горничная в белоснежном фартуке, протянула, с извинениями, банные полотенца.

Из-за этого утреннего расстройства они вечером основательно надрались. В их «Пекере», как и во всех остальных гостиницах, запрещали покупать спиртное на стороне. Тройная наценка на алкоголь – законный источник дохода любого отеля. Однако несознательные Вадим и Дашенька перед ужином решили заглянуть в поселковый магазин.

В местном спиртном Ларчиков разбирался скверно. Турецкую анисовую водку раки просто ненавидел. Любимое же виски 0,75 литра стоило здесь около пятидесяти долларов.

– Дорого, – почесала нос Дашенька. – Тем более виски я не пью.

Помог продавец, сносно говоривший по-русски.

– Плохое вино, плохое вино, – стал он тыкать в дешевые, по полтора доллара, бутылки. – «Собачья смерть» у нас называют. Это вино хорошее. – И он снял с полки белое «Дикман».

– Сколько?

– Пять доллар.

– Четыре.

– Пять доллар, – покачал головой продавец. – Золотая цена.

Ларчиков пожал плечами и купил два пузыря.

Проносили с фантазией: Дашка засунула вино под юбку, а Вадим взял девушку на руки. С хохотом и визгом они пролетели через гостиничную таможню. Бдительным охранникам и в голову не пришло остановить для проверки сумасшедшую парочку.

Пили в номере, закусывая персиками. После первой бутылки Дашенька захмелела.

– Зачем мы там живем? – спросила она.

– Что?

– Зачем мы там живем?

– Мы там деньги зарабатываем. – До Ларчикова наконец дошло, где это «там».

– Особенно я хорошо зарабатываю. Сторожу дачу. Дачу я могла бы и здесь сторожить.

– Это верно. Только чью?

– А как звали брата Али-Бабы?

– Какого Али-Бабы?

– Ну, из сказки «Али-Баба и сорок разбойников».

– Из сказки? – Вадим задумался. – Не помню.

– Ну как же… Черт! Который Сим-Сим открывал!

– А-а-а… Касым!

– Да! Точно! Касым!

– Это ты к чему?

– А я могла бы сторожить дачу Касыма!

Открыли вторую бутылку светлого «Дикмана». Пригубив, Дашенька продолжила тему:

– Скажи честно, ты хотел бы здесь остаться? Хотел бы здесь жить? Или вообще – за границей.

Вадим соображал не долго, он все в этом смысле для себя решил.

– Я хотел бы – то тут, то там. Как Фигаро.

– А я только тут! Только тут!

В дверь постучали. Заглянул Альпер, гид при отеле.

– Поедете завтра на рафтинг?

– А это куда? – поинтересовалась Даша.

– Река называется Копрючай. Мост на реке по-вашему. Будем спускаться на резиновых лодках.

– Страшно?

– Все будет хорошо. Я сам буду инструктором. Вам понравится. И стоит недорого.

– Сколько?

– Тридцать долларов.

– Ого!

– На самом деле у нас скидки. Так обычно долларов пятьдесят – шестьдесят с человека.

– Тогда по рукам, – согласилась Дашенька.

…Дорога тянулась в горы мимо лимонных деревьев, вездесущих черных коз и огромных штабелей дров. Часть местности была огорожена колючей проволокой.

– А зачем эта колючка? – полюбопытствовала лисичка у Альпера.

– Говорят, ваши русские проститутки стояли здесь вдоль всей дороги и уводили клиентов в лес, где у них были… как это… лежаки.

– И что?

– Загадили лес.

– Бред! – фыркнул Вадим, с самого начала невзлюбивший самоуверенного турка.

Возле пункта отправления, на берегу желтой Копрючай (ночью в горах прошел ливень, и река стала мутной, как кисель), примеряли гидрокостюмы. Альпер просто не отходил от Дашеньки, лично подбирая ей водонепроницаемый наряд и осыпая комплиментами:

– Красавица! Фотомодель!

Вадим молчал, прятался за спинами туристов, в черных обтягивающих костюмах похожих на цирковых борцов времен Ивана Поддубного. Надели желтые спасательные жилеты, стали рассаживаться на две восьмиместные резиновые лодки. И тут Дашенька учудила: оказалась на другом плавсредстве. В ответ на недоуменный взгляд Ларчикова только пожала плечами и кивнула на Альпера, командовавшего на корме. Подняли весла, оттолкнулись и полетели вниз. Гребли на «раз-два». И вскоре все уже были мокрыми с ног до головы: ледяная вода легко проникала сквозь неплотно пригнанную амуницию.

– Мы тут воспаление легких не заработаем? – крикнул Вадим инструктору.

Но тот ничего не понимал по-русски.

– Бок, – пробормотал Ларчиков. – Натуральное дерьмо!

Впереди шла лодка, которой правил Альпер. Дашка сидела рядом, они о чем-то оживленно беседовали. Минут через десять обе посудины стали жаться к берегу. Предлагалось понырять со скалы, отдаться течению сумасбродной Копрючай. Желающих оказалось немало. Однако Альпер, Даша и Вадим решили не рисковать.

Ларчиков снял гидрокостюм, улегся на траву. Небо заложило облаками. Каким-то странным образом в них отразились лисичка и заносчивый турок. Они купались в облаке-ванне, в душистой и нежной пене… Вадим очнулся от чьих-то нетерпеливых прикосновений. Открыл глаза. Перед ним на корточках сидела улыбающаяся Дашка.

– Ты что, заснул? Слушай, есть потрясающая новость. Оказывается, тут можно снять целую виллу всего за двадцать долларов.

– Где «тут»? – переспросил еще не очухавшийся от сна Ларчиков.

– Ну тут, в Турции!

Облако-ванна с купающейся сиротой и гидом проплыло совсем рядом.

– Я думаю, Альпер тебя вообще бесплатно поселит, – брякнул Вадим.

– Где поселит?

– У себя на вилле, где же еще! В Турции! – расхохотался Ларчиков.

Дашка покрутила пальцем у виска и, обидчиво поджав губы, сизые от холода, вернулась к гиду.

В конечном пункте назначения, где на приколе уже стояло около двадцати лодок, группа недосчиталась одного инструктора и молоденькой туристки. Даши Корнеевой и Альпера. Возникли разные предположения. Кто-то всерьез утверждал, что пропавшие без вести не вернулись на свое флагманское судно на той остановке, где прыгали со скалы. Эти слова вызвали общий дружный хохот: кто же потом рулил на корме? Сидевшие на носу лодки Альпера, в некотором отдалении от инструктора, клялись, что видели, как на гребне сложнейшего порога, который профессионалы между собой называют «дискотекой», сперва бильярдным шаром выкатилась в воду Даша, а затем в спасательном порыве за ней нырнул Альпер.

– Кстати, Альпер переводится с турецкого как «храбрый мужчина», – блеснула эрудицией толстушка в спецназовском беретике, но на нее тут же зашикали.

Вся эта белиберда утомила Ларчикова, и он отошел в сторону, раздумывая, что предпринять. Он-то прекрасно видел, как, чуть ли не обнявшись, Альпер и Дашка спокойно удалились куда-то на этой, конечной станции. Куда? Зачем? И почему все делают вид, что ничего не заметили? Какого черта валяют дурака? Его жалеют? Не надо. За череду своих беспорядочных романов он хорошо усвоил одну вещь: в любви в подобных ситуациях нужно просто набрать побольше воздуха и выждать. Лодка либо сама проскочит крутой порог, либо налетит на скалы, сколько ни работай веслами.

Поэтому, когда решали вопрос возвращаться в гостиницу или ждать Альпера с Дашей до глубокой ночи, Вадим первым крикнул:

– Да чего их ждать? Доберутся. Поехали!

В саду отеля дико орали фазаны. Ларчиков запустил в самого голосистого горстью переспелых фиников. А к ужину нервы вообще разыгрались не на шутку. Вместе с исчезновением Дашки исчезли солнце, немцы (впрочем, многие из них еще с утра уехали на развалины Аспендоса), а главное, покой, заставивший здесь, под Кемером, напрочь забыть о Москве.

Вадим взглянул на темнеющее море. Оно напоминало брусчатку перед Кремлем. Нужно было срочно позвонить Любе Гурской. За все эти дни он не то что не звонил ей, он даже ни разу не подумал об этом. Включил мобильник. Люба ответила и была лаконична. Во-первых, деньги из банка пока вытащить не удалось. Но шансы есть, для этого необходимо личное присутствие Вадима. Во-вторых, все турфирмы после дефолта находятся в полной разрухе, и Гурская в ближайшее время намерена переквалифицироваться в бухгалтера.

– Так что в темпе приезжай!

– Приезжай… А с курдами что? Что с Геннадием Сергеевичем, акробатом? Ищут они меня?

– Есть хорошая новость, – ответила Люба. – Ну, то есть, может, оно и к лучшему… Акробата убили. И знаешь, что самое интересное? Я навела справки: он тебя не сдал. Его даже пытали, скручивали колесом, подвешивали на какой-то дыбе. Он тебя не выдал: мол, я сам должен разобраться, посмотреть ему в глаза. Тебе в глаза, дорогуша! Так что двигай на родину со спокойной душой – все концы ушли в воду.

Дашка вернулась утром. Ларчиков упаковывал чемодан. Смерть акробата странным образом примирила его с потерей лисички. «Кто же повезет тещу в Карловы Вары? – навязчиво стучало в голове. – Он так любил свою больную тещу». Дашка минут пять с изумлением наблюдала за его поспешными сборами.

– Ты что, переезжаешь в другой номер? – наконец выговорила она. – Из-за меня?

Вадим посмотрел на лисичку отсутствующим взглядом, слова застряли у него где-то в районе шейных позвонков.

– Ты понимаешь, – стала объяснять Дашка, – Альпер решил показать мне свою деревню, она там недалеко, в километре от этой… Копрючай. Я думала, туда и обратно, а там родственники набежали. Стол накрыли, мясо пожарили, вино и все такое. Кто-то пообещал довезти потом до гостиницы. Засиделись – смотрю на часы, уже два ночи. Ну, нас и оставили ночевать.

– Угу.

– Ты думаешь, у нас что-то было? Нормально… Детский сад какой-то. – Подошла сзади, обняла, просунула руку под футболку. – Я спала у его бабушки, а он у родителей. Это разные концы деревни, между прочим. Перестань ревновать, а то я тебя убью!

– Да ни хрена я не ревную! – вспылил Ларчиков, уже, впрочем, простив Дашку. – В Москву надо ехать. «В Москву, в Москву, в Москву!»

И он коротко рассказал ей о своем телефонном разговоре с Гурской. Лисичка заплакала. С ней даже случилась истерика: она каталась по кровати и стучала кулачками по тумбочке. Разбила вдребезги казенный стакан. Вырвала с корнем электророзетку. Бухнулась на пол и капризно «умерла», как четырехлетняя. И успокоилась только после того, как Ларчиков дал ей клятву, натуральную клятву, что приложит все усилия, чтобы в ближайшее время они вернулись сюда. Или не сюда – в еще лучшее место. В еще более благословенное место. И навсегда, без всяких «Фигаро тут, Фигаро там».

Глава 12

Фрусман пропадал где-то целые сутки. Вернувшись домой, объяснил свое отсутствие коротко: «Обрабатывал депутата Госдумы Полянского».

Вид у него был взъерошенный, нервный. Вадим, глядя в его горящие глаза-шиповники, долго раздумывал, не попросить ли какой-нибудь аванс. В счет будущих доходов от паломников. И завтра с этим авансом тихо удрать в Краснодар.

Но ведь черта с два даст! Ларчиков заметил, что все, связанное с расходом денег, вызывало у партнера пугливую гримасу. На днях они стояли у коммерческой палатки, брали пиво, и к ним подошел старичок с содранным, будто теркой проехались, лицом.

– Подайте на протез, – стал равнодушно клянчить он, уставясь красноватым глазом в небо.

Фрусман внимательно посмотрел на попрошайку и строго сказал:

– Покажите ногу.

– Чиво? – поперхнулся старик.

– Штанину поднимите!

Дедуля испуганно потянул вверх правую заплесневелую брючину. Под ней чернела деревяшка.

– Ось! – ткнул он пальцем. – Прохудилась! Сгнила совсем. С сорок седьмого года!

Лева присел и осторожно постучал по протезу. Звук вышел какой-то хриплый.

– Да, сносилась вещица. Ну ничего, дедок! С полгодика еще потаскай, а потом иди в «купат-халим». Там, может, бесплатный выпишут.

– Куда? – переспросил старик.

– А… ну, в больничку, в больничку. – И Фрусман, ухватив Вадима за рукав, потащил его к метро…

Впрочем, попытка не пытка.

– Послушай, Лева, – начал Ларчиков, – у меня критическая ситуация, и я хотел бы попросить у тебя аванс.

– Аванс? Какой аванс? А который час? Полдень? Телик включи скорее! Сейчас Полянского должны показывать. Он, гад, обещал про нас рассказать.

Ларчиков нажал на кнопку пульта. Речь шла о каких-то кредитах. Неожиданно всплыло лицо Полянского – левый глаз у него, по обыкновению, безуспешно боролся с тиком.

«Это не самоцель – скупить сети, – заговорил он важным и в то же время несколько снисходительным тоном. – Хотя, конечно, ассоциации необходимо получить контроль над товаропроизводителями. Тем более что ГРО сами ничего не производили, перепродавали наш газ и накапливали долги. А кто, спрашивается, решает проблему бюджетных неплатежей? Мы, а не они. Кто в конце концов будет платить? Я спрашиваю вас, господин министр, кто будет платить?!»

Нервный тик у Полянского достиг апогея. Недолго думая он прикрыл глаз рукой. Выдержав паузу, продолжил совершенно другим, спокойным и сердечным тоном:

«И в этой связи я хочу поднять проблему, больше касающуюся духовной, а не материальной стороны нашей жизни. Ассоциация решила поддержать проект „карта паломника“, который возрождает давнюю российскую традицию: паломничество на Святую землю…»

Минут пять далее Полянский излагал суть проекта, придуманного Фрусманом. Лева дергался на кресле, словно бабочка в сачке.

– Ты видишь, на какую высоту я поднял эту историю! – заорал он, когда депутат смолк. – Блин, на государственный уровень!

Как-то неловко было после таких пафосных речей клянчить деньги. Будто попрошайка на протез. Впрочем, Лева сейчас бы и слушать не стал, его понесло, как лодку по мутной реке Копрючай:

– Вадик, имиджевая реклама – это хорошо, очень хорошо. Но куда наши потенциальные клиенты могут обратиться? Ни Казанцева, ни депутат никогда не дадут конкретных адресов и телефонов. Мы уже обсуждали, нужно искать прямую рекламу в газетах, абсолютно примитивную. Что, где, когда и почем. А ты выяснил, сколько это стоит?

– Надо узнать, – с ленцой проговорил Ларчиков. – Займусь.

– Я сам займусь! – недовольно отрезал Фрусман.

– Не доверяешь партнерам?

Лева усмехнулся:

– Я тебя умиляю! При чем здесь доверие? Не говори мне никогда о доверии. Знаешь, скольким я доверял? Меня лучшие друзья кидали. Я в общежитии университета, в Киеве, жил с одним хмырем. Ну, то есть тогда он был моим другом. Два года жили, вместе одних и тех же баб дрючили – вот такой был дружбан. А потом я переехал в Москву, скопил деньжат…

– На девочках?

– На девочках, да… И вот этот хмырь как-то заявился из Киева в гости. И уговорил меня вложить деньги в сельское хозяйство.

– Куда? В землю, что ли?

– В яблоки. Где-то под Киевом у него председатель колхоза был знакомый. Так вот, он обещал, как созреет урожай, отдать моему дружбану сад по дешевке. Я, честно говоря, особо не стал вникать, были свободные бабки – вложил. Яблоки созрели. Чувак поехал туда на трех арендованных грузовиках. Грузовики на обратном пути свалились в реку, в Днепр, или якобы свалились. Яблоки уплыли в сторону Чернигова или хрен знает в какую. Пацан нанял катер и гнался за фруктами целый день. Сетью вроде хотел их собрать. «Вот еще раз закинул он невод…» Помнишь? В общем, не догнал, две тысячи долларов утопил, говнюк!

– В яблоки, – хмыкнул Вадим. – Ты бы еще в яйца деньги вложил.

– Яйца – продукт скоропортящийся, – серьезно заметил Лева, – а яблоки можно год в подвале хранить.

Тут из спальни Димки и Даши раздался нечеловеческий рев. Затем на пол полетело что-то тяжелое, грохнуло разбитое стекло. Фрусман и Ларчиков вбежали в комнату. Курляндцев стоял на подоконнике, держа в правой руке настольную лампу с сорванным куполом. Лампа мерцала, как свеча. Еще бы минута – и Димка сиганул с пятого этажа.

Ларчиков схватил его за штаны и опрокинул на себя. Развернувшись в полете, Курляндцев полоснул лампой по лицу Фрусмана. Лева вскрикнул – из рассеченной брови хлынула кровь.

– Черт, вызывай «скорую»! – Фрусман пытался платком остановить кровотечение, но у него ничего не получалось.

– Для кого? Для него? – растерялся Вадим.

– И для него, и для меня, идиот!

Когда приехавшие медики, наложив на бровь Фрусмана временную заплатку, сказали, что рану нужно зашивать в стационаре, Лева подозвал компаньона.

– У меня через час встреча с Казанцевой, – просопел он, морщась от боли. – Очень важная. Ты съезди, а то неудобно.

– А что там? Что будем обсуждать? Снова – как ей нас рекламировать?

– Не совсем. – Фрусман покосился на медиков. – Речь о девчонках. В общем, она тебе все объяснит. «Махон бриют», помнишь?

– Помню, – усмехнувшись, ответил Ларчиков.

– А чего ты смеешься? – искренне возмутился Лева. – Это, между прочим, наши с тобой деньги. На рекламу.

– Деньги? Деньги – это сейчас очень актуально!