Текст книги "Доблесть воина"

Глава 7

Гнезно. Ристалище

Для поединка освободили одну из рыночных площадей. Аккурат перед Детинцем. Чтобы Ода со стены могла видеть, как ее рыцарям наваляют.

– Ты уж постарайся, Илия, – попросил Болеслав. – Под моим гербом бьёшься, не опозорь меня, Сапожок!

– Сам вызвал, вот и бьюсь, – проворчал Илья, разминая плечи. – А позор там или не позор… Я ваших правил не знаю. Как умею, так и положу.

– Меня устроит, – ответил князь. – Главное, чтоб он лежал, а не ты.

– В этом не сомневайся! – пообещал Илья, сунул Голубю морковку и без обычной лихости переместился в седло. Железа на Илье нынче многовато, чтоб прыжком на коня взлетать. Уговорили советчики на двойную кольчугу еще и панцирь надеть. Ну да ладно. Вон противник упрятался в броню, как рак двуногий. И шлем надел с наносником аж до подбородка, с нащечниками и кольчужной сеткой пониже глаз. Чисто рак в скорлупе. Ну, едали мы и раков!

Миловид подал Илье сначала большой верховой щит, потом тяжелое копье с древком саженной длины и широким железком на длинной трубке. Гудмунд Илье свой хогспьёт одолжил.

А вот у Вихмана копьецо другое. И подлинней раза в полтора, и наконечник узкий, только для колющего удара. Не копье даже – пика.

Ишь, красуется. На шеломе трубка, из трубки перья разноцветные торчат. С плеч такой же яркий плащ свисает, закрывая конский круп. Ну, плащ Илье тоже пригодится.

Гуднул рог. Вокруг заорали. Илья наклонился, сказал Голубю в ухо: «Пошел!» – и жеребец пошел. Неторопливой рысцой, как велено.

А вот Вихманов конь сразу взял с места в галоп, стремительно разгоняясь…

Только что противник был в полусотне шагов, и вот уже наконечник германского копья летит Илье прямо в лоб.

Княжич еле успел уклониться. Вернее, это Голубь отыграл влево… И страшнейший удар выбил из рук подставленный щит, который тут же развалился на две половинки. Вот же! Хотел привычный взять, а не эту… калитку. Илью непременно вынесло бы из седла, будь он полегче и не умей клещами вцепляться в конские бока.

Голубь присел на задние ноги и всхрапнул: больно! Тем не менее развернулся жеребец куда быстрее, чем пронесшийся мимо германец. И вихрем налетел на разворачивающегося для нового разбега противника. Ударил грудью в левый бок коня, притиснув ногу вскрикнувшему рыцарю, и отбросил коня и всадника прямо в шарахнувшуюся толпу.

Однако рыцарский конь оказался крепок. Устоял. И всадник его тоже оказался хорош: отшвырнул бесполезное копье, цапнул с пояса меч, разворачивая жеребца правой стороной…

Илья крутанул хогспьёт и рубанул по шлему германца. На всю площадь грохнуло. Тяжелое копье в руках княжича летало, словно франкский меч весом в три гривны. Перехватив двумя руками, привстав на стременах, вбил острие в прикрытую длинной кольчужной юбкой ляжку Вихмана. Воткнул и тут же выдернул, откинувшись назад.

Рыцарь замычал, махнул мечом… Илья сбил вялый удар трубкой наконечника и уколол снова, под правую руку германца. Тот развернулся не слишком ловко, попытался закрыться щитом… Не успел. Удар прошел. Но уже не в прикрытую тонкой кольчужной сеткой подмышку, а в самый край нагрудного зерцала. Княжич навалился всем весом, но бронь оказалась добрая: устояла. Зато не устоял сам Вихман, не сумел удержатся в седле. Илья, поднажав, спихнул его наземь. Упал германец, впрочем, ловко. Не навзничь, а боком, и хотел было встать, но подвела раненая нога, и он снова завалился, уже на спину.

Илья мог бы его добить, даже не спешиваясь, но пожалел. Лишь ткнул легонько хогспьётом в нащечную пластину и отъехал.

Тут же набежали слуги. С Вихмана сняли шлем. Лицо рыцаря было залито кровью, но главная рана была не на голове. Из пробитого бедра хлестала кровь. Впрочем, подоспевший лекарь уже принялся за дело. Может, и выживет рыцарь Вихман из Остервальде. Но в пешем бою участвовать точно не будет.

– Старший, мы тебя очень уважаем, – Рулав попытался изобразить восхищение. Даже глаза слегка закатил. – Даже, можно сказать, почитаем…

– Чего вы хотите? – перебил Илья.

– В драку не лезь! – заявил Гудмунд. – Постой в сторонке. Дай и нам чуток славы!

– Добро, – не стал возражать Илья. – Если они сами ко мне не полезут. А тебе наказ: этот, в черной броне, жить не должен. Он Маттаха оскорбил.

– Накажем! – прогудел Гудмунд Праздничные Ворота. – Нельзя маленьких обижать!

И загоготал.

Места под будущую пешую схватку отвели меньше, чем под конную. Порядок поддерживали дружинники Болеслава и гнезнинская стража. Сам князь восседал в установленном на помост кресле. Со стен Детинца его было отлично видно. Но стрелой не достать. То есть тот же Маттах мог бы, но таких лучников у Оды не имелось.

Гудмунд и Рулав снарядились одинаково: брони, шлемы, щиты, мечи. На ногах и руках никакой защиты, если не считать браслетов на запястьях. Илья, поскольку обещал не драться, щита брать не стал, сразу обозначил свое отношение – скрестил руки на груди.

Германцы облачились посерьезнее: бронь мощнее, наручи, поножи. Но двигались легко, такая тяжесть была им привычна.

Легко, но все же не так проворно, как русы, потому попытавшийся прорваться к Илье Герхарт был без труда перехвачен Гудмундом. Нурман двинул щитом так, что германец упал на колено. Добивать его свей не стал, дал возможность подняться. Надо думать, решил продлить удовольствие. Ну и поразвлечься по-своему. Ногу отрубить, например. Или руку.

Ногу германец успел прикрыть щитом… И, пропустив удар Гудмундова щита, опять упал на колено.

На сей раз свей не стал выжидать, а просто пнул Герхарта в щит, отчего германец опрокинулся на бок.

– Любишь ты валяться! – заявил Гудмунд. – Может, ты баба, а не мужик? Тогда скидывай портки и раздвигай ляжки!

Народ вокруг шутку оценил: разразился хохотом. Тут же несколько голосов выдали советы, как именно Гудмунду следует поступить с противником. Нет, не любили здесь германцев.

Герхарт захрипел от злости и попытался подрубить Гудмунду лодыжку, но тот вовремя убрал ногу. Он наслаждался всеобщим вниманием и собственной силой.

И не торопился, чем не преминул воспользоваться противник. Вскочил перекатом и обрушил на свея град ударов.

Праздничные Ворота отбивался с подчеркнутой ленцой. Илья видел, что Гудмунд уже раз пять мог достать противника, но не спешил. Куражился. Он был почти на голову выше, намного сильнее и в скорости, пожалуй, превосходил. И нурману мало было просто убить рыцаря. Он хотел славной победы, то есть такой, в которой он, Гудмунд Праздничные Ворота, показал бы себя воином великой мощи. И посему следовало противника подготовить, то есть сделать совсем безопасным. Например, как следует измотать.

Собственно, этим свей и занимался. Германец яростно орудовал мечом, вкладывая полную силу в каждый удар, Гудмунд уклонялся с неожиданной для такого гиганта грацией и на каждый промах отвечал не ударом, а обидной шуткой. А потом выбрал момент и снова приложил противника щитом. Отлетев шагов на десять, бедняга приземлился на четвереньки.

– Вот теперь ты почти правильно встала, девица! – одобрительно пробасил Гудмунд. – Спускай штаны и…

…И тут Герхарт показал, что пренебрегать им рано. Рванул с низкой позиции. И не к Гудмунду, а к Рулаву, который всё еще обменивался со своим противником осторожными выпадами.

Варяг и германец оказались примерно равными по силам, понимали это и искали победы не быстрой, а верной.

Герхард рассчитал точно. Напасть внезапно, поразить руса неожиданно, со спины. И мог бы преуспеть, потому что за рёвом толпы его топот был не слышен, а Гудмунд замешкался, возможно, даже растерялся.

Илья был слишком далеко, чтобы перехватить германца.

Зато он мог предупредить товарища.

– Рулав, спину! – рявкнул княжич.

Зычный рык Ильи и в настоящем бою слышно, не то что в людском шуме. Так что Рулав оглянуться успел. И даже не дал своему противнику воспользоваться ситуацией «два на одного»: ушел в сторону так, чтобы тот либо перекрыл земляку путь, либо «уступил» дорогу соратнику. Второй вариант. Прежний противник Рулава сделал пару шагов в сторону и встретил набегающего Гудмунда. И неплохо встретил: ушел с линии атаки и хлестнул сбоку, да так, что просек отменную кольчугу и достал до живого.

Насколько опасна рана, понять было трудно. Во всяком случае, на быстроте и силе Гудмунда она не отразилась. Свей развернулся мгновенно и еще быстрее атаковал, перехватив щитом новый удар, налетел всем весом, отбросив германца на пару шагов, тут же подскочил, ударив краем щита в прикрытую железом переносицу и одновременно, сверху вниз, наискось, по ноге.

Удар был настолько силен, что и наголенник не спас. Германец рухнул, пятная землю кровью, а нурман с рыком: «Мой! Этот мой!» – обрушился на и без того теснимого Рулавом Герхарта. Отбросив щит, свей двумя руками нанес Герхарту страшнейший удар, разрубив и шлем, и кольчужную бармицу, и голову практически напополам.

– Ну и зачем ты это сделал? – опуская меч, поинтересовался Рулав. – Такой шлем испортил!

Вихман выжил. И даже ногу сохранил. Меч Ильи вошел глубоко, но удачно: ни кость не задел, ни жилы. Нога заживет, вывихнутую при падении кисть уже вправили, так что саксонец был доволен. Ну да, соратникам его повезло куда меньше. Рыцарь же поблагодарил Илью за славный бой, выкупил у победителя коня и оружие и посулил вызвать снова. Когда выздоровеет.

Илья не возражал. Сказал, вызывай, если марки лишние есть.

Потом был пир. Болеслав расстарался: все же его рыцарь верх взял, да еще на глазах у соперницы.

Ода, кстати, на пиру тоже присутствовала. С приближенными людьми. Под честное слово пасынка, что их жизням ничто не угрожает и на их свободу никто не посягнет.

Ода поверила. Репутация у Болеслава Храброго была такая: к врагам беспощаден, но слово держит.

На пир Ода заявилась не только с верными германцами, но и с доверенными большими боярами: Одлиленом и Прзибивоем. Имена эти были Илье знакомы. Первого упоминал лехит, пытавшийся отнять Илью у Вихмана. А второй был тем человеком, которому служил пытавшийся убить Илью шляхтич Белошиц. За каждым из бояр числилось немало земель и родни. И воеводами бояре слыли неплохими, так что могли бы стать для Оды серьезной опорой, если бы успели собрать своих верных. Хотя вряд ли они старались бы ради вдовы, а не для самих себя. Не так много времени прошло с тех пор, как князь Мешко объединил польские земли. А поделить, как известно, еще проще, чем собрать. Поделить и снова превратиться из княжьих бояр в вольных князей.

А ведь у них могло бы получиться, не окажись Болеслав быстрее, чем его враги.

Нравился Илье князь Болеслав. С ним было легче, чем с Владимиром. Может, оттого, что молод князь Польский и порывист? А может, доверительность льстила.

Илья себя ставил высоко, но Польский князь повыше. А говорит с Ильей, будто с равным. Планами делится, рядом сажает. Видно: Илья ему тоже нравится. Однако Болеслав ни слова не говорит о том, чтобы Илья перешел к нему на службу. Разбирается в людях Болеслав. Догадывается, что получит отказ, а получать отказы не любит ни один правитель.

– Славно быть воином, брат! – Гудмунд хлопнул Илью по спине. Его, как победителя, тоже нынче посадили высоко. Выше княжьих ближников. – Война и пиры! Вот оно, счастье!

Илья хмыкнул. Меч германца оставил на боку свея заметный след. К счастью, неглубокий. И ребра уцелели. А войди железо на пару вершков глубже – и закончилось бы счастье Гудмунда Праздничные Ворота. Вместе с жизнью.

Сам Илья почти не пил. Заметил, что Болеслав ограничился двумя кубками, а третий только пригубляет, и тоже решил воздержаться. На этом пиру не только друзья собрались. Вон Ода, вдовая княгиня. Страшная женщина. Не лицом, лицо обычное. Взглядом. Разок посмотрела на Илью – будто ядом плеснула. И ему сразу захотелось нарушить отцовы заветы и пришибить бабу чем-нибудь тяжелым. Злоба ее не за то, что Илья рыцаря с коня сшиб, а потому, что он, Илья, рус. Гридень великого князя Владимира. И выходит, что это Владимир его рукой бьется на стороне Болеслава. Тому не особо-то и нужна поддержка Руси. Зато неплохо продемонстрировать: удара от Киева в спину Болеслав не ждет.

А справа от вдовы, что интересно, не воевода или боярин – священник важный. Глянула на Илью Ода, что-то шепнула священнику, и тот тоже на руса уставился. И тоже злобно. Этому-то что не нравится? Вон Болеслав Господа через слово поминает. И уже раз десять поклялся веру Христову защищать повсеместно и язычников просветить, докуда его, Болеслава, конь доскачет.

– Господин рыцарь…

Воислав Горацек. Главный советник Болеслава. Можно сказать, наперсник.

– Господин рыцарь, можно тебя отвлечь ненадолго?

Илья поднялся, поймал взгляд Рулава, качнул головой: пируйте, всё хорошо.

Они с чехом отошли в укромное место за колонной.

Чех неспешным движением кисти шуганул миловавшуюся впотьмах парочку, присел на скамью, похлопал ладонью, приглашая Илью занять место рядом.

– Собеслав сбежал, – сказал он. – Твой князь победил. Теперь Болеслав ждет его в Гнезно. Так они уговорились.

– Неужто князь сам не управится с мачехой? – подковырнул Горацека Илья.

Чеха он недолюбливал. С того самого раза, когда впервые увидел его в краковском замке Болеслава.

– Князь будет огорчен, если Владимир не сдержит обещания. – Выпад Ильи чех пропустил мимо ушей. – И было бы неплохо, если бы ты, рыцарь, поспешил к своему князю и напомнил, что Болеслав его ждет.

– Думаешь, у великого князя Владимира плохая память? – прищурился Илья.

– Не злись, рыцарь, – примирительно произнес Горацек. – Я сейчас не голосом Болеслава говорю, а своим собственным. И говорю так, будто не ты сейчас предо мной, а твой отец или твой брат Богуслав. Говорю с тобой как с мужем умудренным. Вникаешь?

Илья удивился. Но кивнул. Как скажете. Можно и в умудренного мужа поиграть. В перерывах между пирами и битвами.

– Мало ли почему твой князь может забыть о своем обещании. В жизни всякое бывает, – продолжал чех. – А своего князя я знаю. Он очень разумен для своих лет, но всё же он немногим старше тебя, а потому наверняка обидится, если Владимир забудет о приглашении. Твой князь пришелся ему по душе… Тем больше будет обида. Надо ли нам с тобой, чтобы между Русью и Польшей возникла обида?

Илье сразу вспомнились батины слова о том, что Болеслав может стать опаснейшим врагом, а потому…

– Нет, не надо.

– Ты выполнишь мою просьбу?

– А ты уверен, что Болеслав меня отпустит?

– Об этом я позабочусь, – заверил Горацек. – Завтра мы займем Детинец, а послезавтра отправляйся. Если не терять время и почаще менять лошадей, то на четвертый-пятый день ты увидишь своего князя.

Глава 8

Гнезно. Честь и милость князя Болеслава

Горацек не соврал: на следующий день Болеслав занял Детинец. Без боя. Ода с сыновьями и верными германцами беспрепятственно покинула Гнезно.

В отличие от польских бояр и их людей. То есть эти тоже вознамерились отбыть из столицы по домам, где непременно начали бы пакостить Болеславу, но дружинники князя проворно отделили их от германцев и повязали. Ода было возмутилась, но Болеслав напомнил, что гарантировал неприкосновенность только мачехе, ее сыновьям и ее людям, то есть – германцам. А те, кого он взял под стражу, – не ее, а его подданные, и на них клятва не распространяется.

Поскольку у Болеслава было куда больше воинов, протестом всё и ограничилось.

Пленных же вывели на площадь перед Детинцем, где им было предложено выбрать: идти ли им прямо, то есть принести клятву верности молодому князю, или проследовать налево, где их ожидали палачи.

Одлилен и Прзибивой, мятежные бояре, которых Илья видел на пиру, с гордостью отказались. Одлилен напомнил, что Болеслав дал им слово, что их жизням ничто не угрожает. Правда, речь шла только о вчерашнем пире, но ведь в клятве этого не прозвучало. Так что если Болеслав действительно такой хороший христианин, как утверждает, ему следует бояр немедленно отпустить. И их людей тоже, потому что даже если их люди и сделали что-то, неугодное Болеславу, то ответственность за них несут их господа.

Болеслав задумался.

Илья ожидал, что решительный князь плюнет на словесные уловки и отправит обоих на плаху. Тем более что и плахи, и палачи уже ожидали в готовности…

Но Болеслав его удивил.

– Верно, – сказал он очень серьезно. – Именно так я и сказал. И хорошо, что ты напомнил, боярин, о моей клятве и о Господе нашем, заповедовавшем прощать врагов и не отнимать их жизней.

Илья поморщился, вспомнив Владимира, который после Крещения тоже не желал карать татей… Выходит, и этот – туда же.

Толпа, внимавшая князю, зашумела. Кому-то пришлось по душе милосердие Болеслава, но большинству точно не понравилось. Оду здесь, в Гнезно, полагали чужой, равно как и поддержавших ее бояр.

– «Не убий!» – сказано в Писании! – прогремел Болеслав. – И слово мое крепко! Но там же, в Писании, сказано: «Око за око!» Так что жизни я вам, бояре, оставлю, а вот глаза придется отдать!

Одлилен с Прзибивоем дружно завопили, но на сей раз протесты не помогли. Отволокли к палачам и ослепили.

– Жестоко, – пробормотал Маттах. – Лучше смерть.

– А он молодец, Болеслав! – одобрительно пробасил Гудмунд. – Им бы еще руки отрубить и языки вырвать. Всем врагам наука будет.

Но хватило и глаз.

Воющих бояр оттащили в сторонку, а князь обратился к их людям, предложив простой выбор: пройти направо, где ждут священники со Святым Писанием, и принести клятву верности своему князю. Или проследовать налево, к палачам.

Среди людей боярских наверняка было немало храбрых и верных, которые пошли бы на смерть ради чести. Но ослепнуть…

Налево не повернул никто.

Берег Северского Донца в месте впадения реки Везелицы. Белгород Владимиров. Двумя месяцами ранее

– А славно вышло, – похвалил Духарев, глядя на свежевозведенные стены, часть из которых была поднята на его средства. В частности, и новенькие дубовые ворота, усиленные железными стяжками, прочно сидящие меж десятиметровыми привратными башнями. Не хватало рва, но при таком расположении крепости он не обязателен. Тем более что осадных башен у степняков точно нет.

– Божьими молитвами и нашими с тобой трудами, князь, – подольстился к Сергею Ивановичу наместник белгородский Грузило. Сообразительный муж. Он еще с первого знакомства догадался перед Сергеем Ивановичем спинку прогнуть. А может, Добрыня подсказал. Но результат налицо. Вложился в великокняжий проект Духарев заметно больше, чем планировал. И тем весьма ускорил строительство. И не в ущерб качеству. Не простой частокол окружил город, а настоящие стены, собранные из прочных, заполненных землей клетей. С просторным и крепким заборолом, прорезанным щелями-скважнями, из которых так удобно бить по нападающим или отталкивать лезущих наверх. А вот снизу, с земли, а уж тем более с берега реки поражать защитников куда как сложнее.

Внутри тоже успели немного обустроиться, причем Духареву под строительство отвели лучшую часть. Земли хватило и на дома, и на склады, и на стойла для скота, и на гридницу с конюшней. Сам наместник устроился куда скромнее, а дружина его теснилась в длинном, сколоченном кое-как доме, который, впрочем, следующим летом намеревались перестроить в подобие Детинца, в который переселится и сам наместник. Но это следующим летом.

Население же городское к осени перевалило за тысячу. А сколько еще обитало за стенами в посадах и близлежащих селах!

Сейчас, правда, половина уехала. Купцы с челядью и мастера… Те, кто предпочел зимовать дома. Кто в Киеве, кто в Чернигове или Смоленске… Там, где веселее. Однако в случае набега людей в Белгороде вновь прибавится.

В общем, народу-то много, а вот припасов – мизер. Год назад по окрестным селам прошлись степняки, и земля опустела. Этой весной засеяли немного, так что городские закрома почти пусты. Понятно, у каждого жителя имелся свой небольшой запас, но именно что небольшой. Зерно для сева обещал выделить великий князь в лице Добрыни. За пятую часть будущего урожая. А этой зимой подкормить город взялся Духарев. Он потом свое вернет. С земли, с торговли. Белгород обещал стать местом бойким.

– Так что с обозом? – напомнил Грузило. – Скоро ль будет?

– На днях, – пообещал Духарев. – Дороги подмерзли, так что первые припасы вот-вот придут. Я сам приму и тебе передам, под опись. Большой обоз, месяца на два точно хватит, а остальное подвезут, когда реки встанут. Не боись, Бортич, голодать не будете.

Однако наместник всё равно глядел невесело.

– Ну, говори, что гложет? – потребовал Сергей Иванович. – Вижу, опасаешься чего-то. Чего?

– Копченые, – не стал таить Грузило. – Орды эти…

– Так они вроде далеко стоят?

Сергей Иванович знал от старшего сына, что одна из орд болтается близ уличских земель. А вторая? Надо бы уточнить.

«Завтра велю Витмиду дозоры разослать», – подумал он.

Не хватало еще, чтоб копченые их врасплох застали. Зачем тогда стены строили, спрашивается?

– Ну, так что скажешь, Бортич?

– Да не знаю я, – вздохнул наместник. – Вчера смерды с дальних хуторов прибежали. С пожитками. Вроде, кто-то совсем близко степняков видел. Даже скот бросили, так перепугались.

– Вроде или видели?

– Да не знаю я! – в сердцах выкрикнул наместник.

– Плохо, что не знаешь, – укорил князь-воевода. – Я могу не знать, я только приехал, а ты – должен!

Он поглядел сверху вниз на смущенного наместника и подумал: не годится Грузило для Белгорода. Тут не тиун, воин нужен, опытный и проверенный.

– Дружиной твоей кто командует?

– Я, кто ж еще! – удивился наместник.

– А сотником у тебя кто?

– Подсотник у меня. Насупа.

Хм. Надо глянуть, что это еще за Насупа. Ладно, тоже завтра. Тем более что разведку учинить Духарев может и своими силами. Лошади имеются.