Текст книги "Варяг"

Глава вторая
Что такое «ведун»

Деда звали Рёрех. Почти как знаменитого художника. Был дед – из варягов, да вдобавок ведун. Не колдун, не волох-жрец, а именно ведун. То есть умел абсолютно безошибочно определять, когда человек говорит правду, а когда лапшу на уши вешает. Одноногий детектор лжи, одним словом. Еще старик умел предугадывать чужие действия, но об этом Серега узнал позже. Свои особые способности старик относил за счет отсутствия конечности. Идея была проста. Ежели тебе что-то оттяпали, то это что-то оказывается в «том» мире, «за кромкой», как выражался ведун. И, соответственно, бывший хозяин потерянной части тела приобретал связь с потусторонним миром и получал возможность скачивать оттуда кое-какую информацию. А поскольку в том мире все вещи выглядят в своем истинном виде, то ведун мог интуитивно отличать истину от параши. По крайней мере, так это понял Духарев. А чем он сам приглянулся ведуну, тот выложил Сереге прямо и незамысловато.

– Я б тя убил,– добродушно сообщил он,– да кто знает, чего из тя выйдет?

И пояснил:

– Ты, паря, вроде как живой, а вроде как немножко чужеватый. Мертвечинкой от тебя попахивает.

– Да я просто не мылся давно! – подавляя некоторую внутреннюю дрожь, попытался отшутиться Духарев.

– А нет! – Дедок поднял узловатый палец.– Того запаха не смоешь. Или у тя живой запах, и тады любой мертвец тя за поприще учует. Или ты – оттудова,– старик потыкал пальцем через плечо.– Тады тя всяк чуйный, ведун ли, волох, да хоть знахарь толковый завсегда узнает и, коли силы хватит, обратно за кромку спихнет, потому как неча мертвякам по белому свету шастать! – Старик решительно рубанул ладонью и продолжал: – А коли ты и живой, и мертвый, как я, к примеру, то тя и туда не загнать, и оттуда не вытянуть.

– А убить – можно? – живо заинтересовался Духарев.

– Можно,– кивнул ведун.– Меня, к примеру, ежели по вые секануть,– Рёрех похлопал по морщинистой коричневой шее,– так и помру. И ты помрешь, ежели те стрелу в печенку загнать. Да чуется мне, что по той стреле оттуда к нам такое пролезть может, что на моей культяпке не ускакать.

– Врешь ты все, дед! – не слишком вежливо заявил Духарев. Было у него стойкое ощущение, что дедок над ним попросту издевается.– Ты скажи лучше, это твой меч там, в дубе, висит или подарил кто?

– Мой,– подтвердил Рёрех, пошевелив палкой в костре.– А тебе что за дело, репка-сурепка?

– Хороший меч.

– Хороший,– согласился варяг.

– И пользоваться им ты, наверное, тоже умеешь? – О варягах Серега знал не много, но достаточно, чтобы понять: эти ребята – местная воинская элита.

– Умею,– не стал оспаривать старик.– Токо это дело прошлое.

Всем своим видом старик показывал, что обсуждать эту тему не намерен. Но Духарев так просто отступать не собирался.

– Нет, я, конечно, понимаю, что ты уже не молодой,– с напускным сочувствием проговорил он.– Сила ушла, опять же…

Варяг глядел на него с интересом, ожидая, до чего Серега может договориться. Развлекался варяг, одним словом.

– Я, конечно, понимаю, что как настоящий воин ты уже биться не можешь…

– Это почему? – поднял дед мохнатую бровь.

– Ну я ж говорю: старый, ноги нет…

«Ох я сейчас дотреплюсь! – подумал он.– Мало не покажется!»

– Ноги нет, верно,– согласился ведун.– И старый, тоже верно.– Варяг ухмыльнулся. Ухмылка не сделала его симпатичнее.– Верно, старый. Так и меч тож не новый… Ну, может, еще что хочешь сказать?

– Хочу,– признал Духарев.– Слушай, дедушка, то есть Рёрех! – поправился Духарев.– Ежели у тебя найдется немного свободного времени, ну, как-нибудь на днях… Поучи меня биться, а? Я б тебе отслужил… как-нибудь.

Ведун поглядел на него, прищурился.

Серега даже взмок от волнения.

– Вижу,– сказал варяг.– Хочешь. Да сможешь ли?

– Смогу! Смогу! – горячо произнес Духарев.– Землю рыть буду! Все, что скажешь… Ты только попробуй!

Старик задумался.

Серега ждал напряженно, не сводя с него глаз. Чувствовал: вот его шанс! Может, последний…

– Добро,– наконец произнес Рёрех.– Попробуем. Завтра.

Глава третья
Проблемы обработки железа, изготовленного сыродутной плавкой

– Это жердина,– сказал дед.– Ею можно болото щупать, плот толкать, а можно и по башке дать. Потому как она, жердина, своего ума не имеет. Понятно?

– Вполне,– кивнул Духарев.

Они стояли на солнечной полянке примерно в километре от священного дуба. В руках варяга наличествовала упомянутая выше жердина. В руках Духарева имелась точно такая же: трехметровый упругий шест, затупленный с обоих концов.

– Тады вдарь меня! – потребовал дед.

Серега перехватил палку поудобнее, примерился и ударил, но не просто, а с вывертом. Одним концом показал, другим, снизу, хлестанул по дедову протезу.

Клац!

Деревяшка по деревяшке. Но не по протезу, а по дедовой жердине, которую варяг, не хитря, просто воткнул в землю.

– Во! – сказал он.– Можно треснуть, а можно в выгребной яме поковырять. Вроде как ты сейчас. Ну, чего стал? Бей!

Следующие несколько минут Духарев с воодушевлением изображал ветряную мельницу, а старик – столб с большим количеством жестких выступов. И сколько Серега ни махал крыльями, натыкался он исключительно на эти выступы. Все ладони отбил, запыхался…

– Притомился? – сочувственно спросил Рёрех.– Экий ты неуклюжий, паря. Никак те до меня, старого да слабого, не достать. Совсем руки с ногами перепутал!

– Да мне эта оглобля только мешает! – в сердцах воскликнул Духарев.

– Попробуй без нее,– предложил старик.

Серега положил шест на траву. И сразу почувствовал себя увереннее. Все же он – матерый, битый рукопашник. А тут – замшелый дедушка, без ноги к тому же. Не зашибить бы только…

Серега медленно двинулся по дуге, находясь вне досягаемости дедова шеста. Мягко, уверенно, чувствуя на этот раз и дистанцию, и противника. И как только дед, поворачиваясь вслед за ним, перенес тяжесть со здоровой ноги на протез, Серега рванулся вперед, но не дуром попер, а с полным контролем, уловил быстрое движение шеста сбоку, нырнул…

Дыхание у него восстановилось минуты через полторы.

Непонятно каким образом дедова палка поменяла направление, обогнула выброшенную в блоке руку и воткнулась Духареву в живот. Да не просто воткнулась, а поддела Серегу, оторвала его весьма увесистое тело от земли… Тому, кто никогда не повисал в воздухе, упираясь диафрагмой в затупленную, но тем не менее довольно острую и твердую палку, трудно представить всю глубину ощущений того, кто на этой палке повисал!

– Вот так оно и выходит, репка-сурепка! – Кривая тень варяга упала на Серегину побагровевшую физиономию.– А кабы я тя копьецом саданул, а?

– Замаялся бы его из меня вытаскивать… – прохрипел Духарев и сел, осторожно вдыхая воздух и борясь с подступившей к горлу тошнотой.

– То верно,– в голосе Рёреха прозвучало одобрение.– Тока у меня удар, вишь, на броню поставлен. Сквозь броню дальше хребта не вошло б. Крутнул да вытащил. Поднимайся, репка-сурепка. Да дальше слушай.

Серега с кряхтением выпрямился, потер брюхо. Синяк точно будет. Да в первый раз, что ли?

– Ты, репка-сурепка, матерьял не самый поганый,– сказал дед.– Дышишь правильно, ногами землю чуешь, тулово держишь как надо… Ты уже не руда – крица[8]8
  Крица – слиток «сырого» железа, выплавленный из «болотной» руды по технологии описываемого времени.


[Закрыть]. Но ковать тя еще и ковать. А теперь слушай меня. Вот жердина. Она дурная. А зброя – умная. Зброе волю дать надобно. Слушать ее, чуять. Когда за ней тянуться, когда к себе тянуть. Оно как рука твоя, только сильнее. Ну-ка руками подвигай, помаши!

Серега послушно «подвигал» руками. В технике «вин-чун». С «тенью».

– Ай молодец! – Варяг даже засмеялся, так ему понравилось.– Молодец! А теперь гляди!

Варяг шагнул назад и завертел шестом. Кисти его так и мелькали. Но еще быстрее мелькал шест. Так быстро, что у внешнего наблюдателя, то есть Духарева, возникало полное ощущение, что это не руки крутят шест, а шест сам, совершенно самостоятельно вертится и катается по телу варяга, таская за собой его руки, которые и тянутся за ним как будто нехотя. Серега помнил, как бились на кургане Скольдовы гридни. Это было потрясающе. Но то, что Духарев видел сейчас, на самом деле было еще круче. Потому что делал это не молодой крепкий парень, а разменявший седьмой десяток дедушка. Потому что каждое движение варяга было предельно экономно . Потому что это была высшая, высочайшая школа мастерства. Серега достаточно долго и достаточно серьезно занимался боевыми искусствами, чтобы увидеть именно это, а не просто безногого старика, ловко вертящего палку. В общем, Духарев въехал. И варяг въехал, что Серега въехал. И варягу это понравилось. Но…

Но дальше умственного понимания дело не пошло. Шест в руках Духарева упорно оставался «жердиной». Рёрех гонял его несколько дней. И так и эдак. И хвалил, и лупил. И давал вместо шеста настоящее копье-сулицу. Даже меч собирался дать, но в последний момент передумал, не без основания опасаясь, что косорукий ученик отрубит себе что-нибудь жизненно важное.

Серега прекрасно понимал, что от него требуется. Но объяснить это своему телу не мог. Его тело было приучено к тому, что руки свободны. Эту свободу не очень стеснял кастет или нож. Но тяжелая длинная палка кардинально меняла все. Вместо того чтобы стать «продолжением» руки, она становилась довеском, ломающим безукоризненный баланс духаревского тела. Может, Серегиным кистям и предплечьям не хватало силы, может быть, ему было не перешагнуть через барьер привычки… Короче, несколько дней упорных усилий не принесли Духареву ничего, кроме кровавых мозолей на ладонях. На ладони плевать. Огрубеют. За дело обидно!

Глава четвертая
Лесная «учебка»

Пропитание Рёрех добывал охотой. Бил птицу, зверя. Из своего арбалета-самострела стрелой с широким наконечником-срезом попадал в утку за восемьдесят шагов. А из лука, тяжелого, с «рогами» из самых настоящих лакированных рогов,– и того лучше. Всаживал на одном дыхании восемь стрел в соломенную мишень шагов за сто. Сереге стрелять пока не давал. Единственное, чему научил: натягивать на лук толстую вощеную тетиву. Это оказалось не таким уж легким упражнением. Освобожденный от тетивы лук выгибался наружу, «рога» выворачивались из рук. С Духарева семь потов сошло, пока он научился хитрым приемом «укрощать» непокорный инструмент. Это Духарев, который играючи жал от груди сотку! Стрелять из лука наставник Сереге пока не позволял. Из самострела – пожалуйста. А лук ему разрешалось только держать да оттягивать тетиву к уху. Еще то развлечение, потому что тянуть приходилось так, что мышцы хрустели. Тут не то что удержать и прицелиться, натянуть и то проблемно. Рёрех, впрочем, при стрельбе натянутым лук и не держал. Выдернул стрелу из тула, наложил – отпустил, выдернул следующую. Ф-фыр-р-ф-фыр-р… Щелк! Щелк! И стрелы уже летят, чуть ли не гуськом, да не просто летят, а еще и попадают куда надо. И стрелы какие! Идеально прямые, с ровными одинаковыми перышками, вставленными под одинаковым углом, чтобы придать летящей стреле вращение, помеченные для удобства в соответствии с наконечником. А уж сам лук! Не оружие, а скрипка Страдивари! Каждый изгиб идеален, каждый узор! Отпущенная тетива гудит сочным басом. Кайф!

Серега понимал, почему варяг охотится с самострелом. Бить уток из такого чуда – все равно что на беккеровском рояле «чижика-пыжика» барабанить.

Стрелять из самострела Серега научился довольно ловко. Биатлонист все-таки. Как только наловчился угадывать превышение и правильно давать поправку на ветер, стал попадать не многим хуже дедушки варяга. И селезней больше не бил. Зубов у дедушки осталось не так уж много. Часть выбили, часть сама выпала. Перышки у уточки не такие яркие, как у самца, зато мясо нежней.

В общем, кормил его старик доброй мужской едой – дичью. Да с травками, корешками, ягодками. Иной раз – ухой с тетеревом баловал или поросеночком с грибами. Готовил дедушка на костре так, как иная хозяйка на плите не сделает. Хотя и продукты сплошь натуральные. Никакой химии. Мясо – парное, мед – лесной, земляника – прямо с полянки. Вот только с хлебом была некоторая напряженка. Вместо хлеба дедушка время от времени замачивал в котелке сырое зерно, а через пару дней они это зерно кушали большими ложками. Ничего, под запеченного поросенка нормально всасывалось.

Короче, кормил Рёрех Серегу – от пуза. Но и гонял с утра до ночи. Учил сразу всему. Как по лесу ходить, как стрелу вырезать, чтоб наконечник не попортить, и как этот самый наконечник должен быть насажен на легкое древко. Учил ползти и по деревьям лазать. Вот уж никогда не думал Духарев, что залезть на березку – целая наука. Оказалось: да, наука. Влезть тихо и быстро, затаиться, чтобы снизу не разглядеть. Или наоборот, того, кто наверху затаился, вскарабкавшись тихонечко, тихонечко же и зарезать. Болоту учил. В краю, где болот больше, чем сухого места,– очень полезная наука. Учил огонь добыть кремнем или теркой-лучком. Это же позор, сказал варяг, в сухую погоду мужчине сырого селезня жрать. Тут же и выяснилось, что старик обнаружил Серегу значительно раньше, чем тот залез в дуб. Это как раз было дело нехитрое. Духарев наследил и нашумел как истинный горожанин. Как испуганная корова в антикварном салоне.

Единственное, чему варяг не стал учить Серегу,– плавать.

Глянул разок – и кивнул. Годится. Показал только, как из тростника дыхательную трубку делать.

В общем, обучение шло активно и разнообразно. Но система ощущалась. Очевидно, Духарев был не первым, кого старый варяг натаскивал в «жнецы полей смерти». Не первым и не десятым. И Серега честно старался. Во-первых, потому что учиться умел и любил, во-вторых, потому что очень хотелось перестать быть лохом, которого любой разбойник может в пыли вывалять. Крутым хотелось стать. Чтобы чувство собственного достоинства находилось в равновесии с возможностями это достоинство отстоять. Стараться-то Серега старался, да выходило не очень. Кое в чем он тупил. И в это «кое-что», что особенно обидно, входило самое главное: работа с оружием.

Следует признать, что Серегиному наставнику тоже была огорчительна ученикова «тупость». Но старый варяг попусту огорчаться не привык, а привык устранять причины огорчения. Радикально. Поэтому одним прекрасным утром он нацепил на конец своей деревяшки плетенный из прутьев щиток, нагрузил Серегу здоровом мешком с припасами, и они отправились в путь.

Глава пятая
Сильное место

Шли три дня. В основном по болоту. Этакий марш-бросок с полной выкладкой. Рёрех впереди, шлепая привязанной к костылю плетенкой. Было непривычно видеть старика без неизменного горностая на плече. Но оба зверька остались дома. Почему остались, варяг, разумеется, Сереге не объяснил. Тот, впрочем, и не спрашивал. Время от времени старик щупал топь череном рогатины. У Сереги была точно такая же рогатина, но он нес ее на плече. Чтобы не ухнуть в трясину, ему было достаточно идти след в след варягу. Шли с восхода до заката, и быстро. Особенно если учесть «рельеф местности». На третий день у старика разболелись поясница и суставы. Пришлось устроить дневку на болотном островке. Полечиться. Лечился дед просто. Сварил какой-то травы. Поймал гадюку, нацедил из нее яду. Добавил яд в отвар. Не весь. Малость оставил для ученика. Добрая душа. Велел Сереге снять рубаху и царапнул сучком Серегину спину. «В правильных местах», как он изволил выразиться. «Продезинфицировал» царапины гадючьим ядом, садист старый! Ощущения были – в полный рост. Но никакого снисхождения к Серегиным страданиям проявлено не было. «Обработав» ученика, варяг снял рубаху, подставил солнышку густо исчерченную шрамами спину и велел втирать в нее загустевший отвар. К вечеру Рёреху стало намного лучше. А Сереге – совсем худо. Спина и руки распухли, температура прыгнула, пошли какие-то глюки на военную тему: то мертвый чечен с оскаленной черной рожей, то двое ребят из его отделения, которых в первый день накрыло гранатой… После «войны» поперло всякое говно из «прежней» жизни. Пьяные бомжи вперемешку с толстомордыми политиками, еще какие-то бляди… В редкие минуты яви, разлепив глаза, Серега видел Рёреха, полуголого, поскольку в варягову меховую одежку был завернут Духарев, совавшего в зубы Сереге чашку с горячей жидкостью. Духарев пил – и снова проваливался в бред, и в бреду думал: может, это и есть явь? Может, он валяется в какой-нибудь питерской вонючей луже, пьяный, избитый, невменяемый, а Рёрех и весь этот древнерусский цирк – его предсмертный глюк…

А утром все прошло. То есть не «древнерусский цирк», а горячка. Проснулся Серега с вполне нормальной температурой и приличным самочувствием. Слабость, конечно, была, и спина болела, но это мелочи.

Рядышком, на войлоке, спал варяг. На его спине, в ее холмах и распадках, паслись стада комаров. Серега поломал комарам кайф, накрыв варяга курткой.

Зря. Рёрех сразу проснулся и скомандовал: развести костер и заняться завтраком.

После завтрака старик отдыхал, а Серега работал: метал топорики в сухую ольху. С одной руки, с двух, со спины, лежа… Из всех положений попадал одинаково редко. Запыхался и взмок, поскольку за топориками приходилось бегать.

Часика через два варяг позволил ему передохнуть, попить кипятку с брусничными листьями.

Спина уже почти не болела.

– Рёрех, ты зачем меня ядом травил? – решился спросить Духарев.

– Обратно пойдем – еще раз смажем,– флегматично ответил старый палач. Минуты через две добавил: – Второй раз легче будет.

– Я счастлив! – желчно отозвался Духарев.– А без первого мне еще легче было бы, кстати.

– Не легче,– покачал головой варяг.– Воин боли не боится, железа не боится, воды и земли не боится. И отравы тоже. Привыкнуть должен.

– Угу,– пробормотал Серега.

Это, выходит, ему иммунитет к яду прививали. Спасибо, что не к отрубанию головы!

Еще через три дня вышли к речке. Сварганили небольшой плотик – не для себя, для вещей, переплыли на другой берег. Сухой, что приятно. На берегу и заночевали. А утром наконец пришли к цели.

– Это сильное место,– чтобы сесть на землю, Рёрех оперся на древко сулицы. Не похоже, чтобы «сильное место» прибавило ему сил. Угонял дедушку форсированный марш-бросок.

– В каком смысле – сильное? – Духарев оглядел заросшую клевером поляну. Ничего примечательного, кроме почерневшего от времени столба, врытого в холмик метровой высоты. И столбик, и пригорок совершенно терялись в тени великолепного, не менее семи охватов, высоченного дуба. Ну, дубов и там, откуда они пришли, хватало. И потолще найти можно.

Рёрех прислонился спиной к стволу, вытянул покалеченную ногу, а здоровую поджал под себя.

– Сильное. Ты почувствуешь. Попробуй.

– Ладно,– легко согласился Духарев.

Он аккуратно положил на траву рогатину, снял обувь, вышел на середину полянки, остановился. Трава еще не просохла от росы. Солнышко грело щеку, деловито гудели шмели.

Серега согнул ноги в коленях, вытянул руки, прикрыл глаза и сосредоточил мысли в нижней половине живота.

Никаких дополнительных ощущений не возникло, но стоять было легко и приятно. Серега чувствовал, что может так простоять подольше, чем в своей комнате на Дербах. И даже дольше, чем в зале.

Духарев медленно вдохнул носом, выдохнул еще медленнее через сжатые зубы. Длинный вдох, короткий выдох – активность, короткий вдох, длинный выдох – самопогружение. Серега «почувствовал» землю ногами. Огромный теплый шар – под собой. Упругий шар, к которому «липнут» стопы. Серега сосредоточился на этом ощущении и медленно вдохнул «из земли», представляя…

Представить он ничего не успел. Земля под ним дернулась, как живая волосатая спина, колени разогнулись, и Серега оказался вдруг лежащим на траве. Он совсем не ушибся, но вставать почему-то не хотелось. Все было – в кайф. Здоровенный шмель опустился ему на щеку, мазнул лапками и тут же взлетел.

Дребезжащее хихиканье вытолкнуло Духарева из расслабухи.

Серега мгновенно подскочил, уставился на старого вояку.

– Как ты это сделал? – сердито спросил Духарев.

– Я? – Варяг фыркнул.– Я-то при чем? Сказано же: сильное место.

– И что оно еще может? – озадаченно спросил Серега.

– Оно – не может. Оно – поможет! – отозвался Рёрех, слегка раздраженный Серегиной непонятливостью.– Ты не стой, делай чего-нибудь!

Серега спорить не стал, подхватил рогатину, завертел ею, как показывал старик. Рогатина слушалась не в пример лучше, чем обычно. Как будто ожила. Так и вертелась сама по себе, Серега ее только пальцами придерживал. Но через несколько минут это ему все равно наскучило. Хотелось самому прыгать и вертеться.

Духарев положил рогатину в траву, разбежался, выпрыгнул повыше и пробил аж три йоко, третий – с лихим «ки-ай», переполошившим птичью братию. Классно получалось. Серега попрыгал еще, пронзая и разрывая воздух мощными прыжковыми ударами. Ноги были – как на пружинках. Разбежавшись, Духарев прошелся колесом, ни с того ни с сего вдруг крутанул сальто вперед. Надо же! Никогда не получалось! Какой из него, почти двухметрового дылды, гимнаст? А ведь может! Серега попробовал крутануть сальто назад. И это вышло. И еще раз. И еще.

– Дед! – крикнул он в восторге.– А мне нравится, дед!

– Это не штука,– ехидно отозвался варяг.– Главное – чтоб ты, дурная голова, тут понравился!

– Это как? – не понял Серега.

– А ты подумай,– посоветовал Рёрех.– Может, и сообразишь. А пока не сообразишь, отсель не уйдешь. Хоть три дни думай, хоть все десять.

– Ну ты шутишь! – Духарев усмехнулся.– А пить-есть что я, по-твоему, буду?

– Росу попьешь,– старик ухмылялся во весь дырявый рот.– Роса от хворей шибко помогает. А оголодаешь, клевер пощиплешь. Он сладкий.

И тут до Сереги дошло, что дед не шутит, а говорит на полном серьезе.

«Соображал» Духарев аж до полудня. И после полудня. И еще полночи соображал, и от таких мыслительных усилий не на шутку утомился и уснул, где сидел: на пригорке под столбом.

А когда проснулся утречком, то спокойненько отправился к ручью: водички попить. Серега «въехал».