Текст книги "Легион против Империи"

Глава седьмая
Окрестности Тира. Римская оргия в провинциальном стиле

Второй дуумвир разительно контрастировал с первым. Изнеженный патриций, жидкая кровь пронзительной голубизны. Пока папа в Риме протирал тогу на скамье Сената, сынок радовался жизни в далеком от столичных страстей фамильном поместье. Надо отдать должное предкам вьюноша, поместье они отгрохали роскошное. Здоровенный бассейн с обрамлении арок, колонн и статуй, великолепные просторные термы – для публичных приемов, и маленькие, но еще более роскошные, чтобы хозяин мог приятно провести время в небольшой теплой компании. Везде мозаики, инкрустации… Аккуратно подстриженные кустики и тенистые беседки, где под журчание фонтана и мерные взмахи опахал так приятно дремать в полуденную пору.

Одного взгляда на сенаторского сынка было достаточно, чтобы понять: город Тир ему по барабану. Должность свою выборную он получил исключительно за бабло и зачем она ему – тоже понятно. Нормальное скромное начало политической карьеры.

Кудрявенький красавчик с насурьмленными бровями и нарумяненными пухлыми щечками. Но – обходительный. Коршунова приветствовал так, будто тот – его близкий друг, вернувшийся из дальнего путешествия. Анастасию осыпал комплиментами. На Красного вообще воззрился, аки на ожившую статую Геркулеса. И высказался соответствующе. Гепид отнесся к комплиментам равнодушно. Будучи гладиатором в Риме, он еще и не такое слышал.

В пиршественном зале, за столами возлежали гости. Алексею с супругой, естественно, предложили почетное место – третье на медии[29]29
  Обычно римский стол окружали три ложа: медий, иммус и сумус. На каждом – по три лежачих места.


[Закрыть]. Сам хозяин возлег рядом – на первом месте иммуса. Третьим, на медии, был не Красный (его устроили за другим столом, попроще), а тощий, черный, будто высушенный на солнце мужик с римским носом и челюстью, похожей на таранную часть триремы. Мужик оказался префектом Двенадцатого Молниеоружного (если так можно перевести латинское «Fulminata») легиона, чей лагерь располагался неподалеку от Тира. Очень удачно получилось. На ловца и зверь бежит.

Префект командовал легионом, потому что направленный из Рима легат так до сих пор и не прибыл. Префект по поводу неприбытия легата ничуть не печалился. А вот то, что из Рима вот уже больше года не поступало финансирования, его очень даже огорчало.

– Если бы не наш наместник, – доверительно сообщил он Коршунову, – мне еще зимой нечем было бы кормить солдат. Не говоря уже о жаловании.

Как оказалось, Генка еще в январе перевел значительную сумму в фонд Двенадцатого. Что ж, на него это похоже. Можно не сомневаться, что и остальные сирийские легионы не остались без помощи.

Только сейчас Коршунов начал понемногу понимать, что бумажные подвиги друга (равно как и рассылаемые по всей провинции гонцы), это не игра в большие начальники, а нужное и трудное дело. С которым Генка справлялся весьма успешно, иначе вряд ли бы всякое местное руководство расточало бы ему хвалы. Причем не формальные, а самые что ни на есть искренние.

– Передай нашему наместнику, – негромко произнес префект, приподнявшись так, чтобы расположившаяся между мужчинами Анастасия не заслоняла его, – что я – всецело на его стороне. Ты понимаешь, о чем я?

Коршунов кивнул. Чего тут не понять? Если Черепанов захочет поднять мятеж против Рима – у него уже есть сторонники. И весьма серьезные. Легионеры Двенадцатого – не какие-нибудь новобранцы. В двух кампаниях против парфян участвовали. История у легиона серьезная. Его когда-то сам Юлий Цезарь сформировал.

Пищей префект не злоупотреблял. Вином – тоже. На фоне других гостей, жрущих и пьющих, перемалывающих дорогущие лакомства с такой скоростью, будто их неделю не кормили, воздержанность старого вояки выглядела странновато. Настя тоже ела немного. А вот Коршунов решил ни в чем себе не отказывать. Тем более, что и блюда были восхитительные. Например, нежнейший козленок под восхитительным соусом прям-таки таял во рту. А уж какие тут были морепродукты!..

Сначала столы меняли примерно раз в полчаса, а хруст и чавканье практически заглушали музыкантов. Потом скорость замедлилась… Возможности человеческого организма, даже очень тренированного в жрачке, несколько ограниченны. Впрочем, многие гости периодически выходили из-за стола поблевать. Тут это принято. Опорожнился – и загружайся по новой.

Хозяин дома решил развлечь Алексея беседой. Сначала попросил рассказать о Максимине Фракийце. Действительно ли тот был таким чудовищем, как о нем говорят.

Еще и пострашнее, ответил Коршунов. И тут же добавил, что еще более страшен был Максимин для врагов империи. Но эта тема сенаторского сынка не заинтересовала. Он желал знать подробности о жестокостях Максимина. Коршунов не стал его разочаровывать. То, что он видел сам, было не очень интересно. Подумаешь, убил возразившего ему эдила ударом кулака. Ну и где тут история? Так что Алексей поведал о том, что ему рассказывали. Как Фракиец зашивал в свиные мешки и топил в нужниках нерадивых чинуш. Как он заливал в глотки алчным чиновникам расплавленное серебро…

– Отличная шутка! – одобрил сенаторский сынок. – Помнится, наш нынешний наместник проделал что-то похожее со своим предшественником.

– Попроще, – ответил Коршунов. – Он велел набить ему в рот монетами. Но этого тоже хватило. Задохнулся.

– Жадный был человек, – заметил хозяин виллы. – Даже ко мне приходили его мытари. Я велел рабам гнать их взашей, однако они пообещали вернуться с солдатами. Так что я в некотором роде обязан твоему принцепсу. Ты был с ним в то время?

Коршунов кивнул.

– Значит и тебе тоже, – сказал патриций и высоко подняв чашу, провозгласил:

– Во здравие нашего почетного гостя легата Алексия Виктора! Да живет он долго и славно!

Все разом заорали, а оркестр грянул нечто бравурное. Впрочем, через полминуты всё вернулось в прежнюю колею. Гости насыщались, а многие уже довольно неприлично (не по римским меркам, само собой) щупали своих дружков и подружек.

– Люблю проводить здесь холодное время года, – сообщил Алексею сенаторский сынок, вольготно раскинувшись на ложе. – Но после майских ид я обычно уезжаю в наше имение в Никейе[30]30
  Никейя – современная Ницца.


[Закрыть]. Здесь становится слишком жарко. А скажи мне, легат Алексий, могу ли я предложить твоему телохранителю разделить со мной ложе?

– Безусловно, – ответил Алексей. – Ты можешь ему это предложить. – И тут же опустил обрадованного патриция. – Однако должен тебя предупредить: до того, как стать римским кентурионом, он был вождем диких германцев. И за подобное предложение может тебя убить.

– Как убить? – изумился сенаторский сынок, у которого в голове не укладывалось, как его, такого знатного, такого богатого и симпатичного, могут убить. – Пронзить мечом?

– Думаю, просто кулаком, – спокойно, будто речь шла о качестве поданного вина, ответил Алексей. – Но не исключаю, что он согласится. Хотя склонен думать, что всё-таки убьет.

– Но его же потом казнят! – воскликнул патриций. – Или отправят на арену!

– Он уже бывал на арене, – поведал Коршунов. – Был гладиатором в самом амфитеатре Флавиев. Так что вряд ли его испугает красный[31]31
  Песок арены во время травли и гладиаторских боев частенько подкрашивали, чтобы кровь была не так заметна. Почему – не знаю. Насколько я понимаю, римлянам нравилось, когда лилась кровь.


[Закрыть] песок.

Сенаторский сынок надолго задумался… Потом спросил:

– А приап у него, надо полагать, как у осла?

– Особо не разглядывал, – ответил Алексей. – Но ты можешь у него спросить. А еще лучше пришли к нему пару девочек – они тебе все и расскажут.

Благородный вьюнош опять глубоко задумался. Вероятно о том, не выдать ли себя за девушку?

С трудом сдержав смешок, Коршунов вернулся к беседе с префектом. Вот это было намного интереснее. Префект рассказывал о парфянах. Вернее, уже о персах. О том, как молодой и хищный перс Ардашир уничтожил прежнюю парфянскую династию и сел на трон Сасанидов. Случилось это сравнительно недавно – пятнадцать лет назад. Но шахиншах уже показал, что он – весьма опасный сосед. Префект считал, что в самое ближайшее время персы попытаются отхватить себе солидный кусок по нашу сторону Евфрата. И с нынешним уровнем боеготовности сирийских легионов удержать границы империи будет трудновато. Одна надежда – на нового наместника провинции. Он сам – воин. И понимает, что нужно воинам. Глядишь, укрепит нашу обороноспособность.

К полуночи гости напились просто по-свински. Некоторые – до полной потери ориентации. Этих рабы деловито растаскивали по покоям. Оставшиеся продолжали «отдыхать». В том числе и Коршунов. Есть ему уже было некуда, а вот пить – вполне. Нежное белое вино с ледяным крошевом – чудесный напиток.

Главное – по сторонам не смотреть, а то как-то… Неприятно. Римская оргия – не то зрелище, которое стоит изучать поближе. Это у эллинов был культ красоты тела. У благородных римлян, судя по всему, культ наполнения желудков.

Префект Двенадцатого как-то незаметно слился. Коршунов и сам подумывал: пора в постельку. Но как-то было лениво. Вино хорошее, погода славная, Настенька рядом… А что вокруг пыхтят и хлюпают – так и хрен с ними.

Анастасия осторожно вывернулась из его объятий:

– Я ненадолго.

Вернулась она и впрямь быстро. Только немножко встрепанная. Алексей сразу насторожился:

– Тебя кто-нибудь обидел?

– Меня трудно обидеть, – улыбнулась бывшая шпионка Римской империи Анастасия Фока.

И пристроилась рядом…

Но не прошло и минуты, как на их ложе плюхнулся красный лысый толстяк в перепачканной вином тунике.

– Ах вот ты где, моя сладенькая! – проворковал он, протягивая лапу к Анастасии. – Такая игривенькая наядушка…

Не дотянулся. Алексей перехватил потную, унизанную кольцами лапку, и сжал как следует. Лысый взвизгнул.

– Красный! – позвал Коршунов. – Возьми этого господина и выброси в бассейн. Ему надо умыться.

Гепид стряхнул с себя трех разномастных баб (та, что постарше – из благородных, те, что помладше – из обслуживающего персонала) и встал. Благородная тетушка с охами и стенаниями повисла на его бедре, но Красный довольно грубо щелкнул ее по лбу, и матрона отвалилась.

Перемахнув через соседнее ложе, гепид ухватил лысого и вздернул его с ложа.

Лысый возмущенно заорал.

Суть вопла сводилась к тому, что негоже всякой черни трогать его, римского всадника, сына благородных родителей и прочее, прочее.

Орал так зычно, что привлек общее внимание.

– Красный, друг мой, – так же лениво и даже не очень громко произнес Коршунов. – Если эта блевотина не заткнет пасть, оторви ему яйца. А уж тогда пусть орет в свое удовольствие.

Лысый услышал. И поверил. Заткнулся на полуслове. К немалому огорчению большинства присутствующих, которые, судя по всему, с удовольствием поглядели бы на экзекуцию.

Красный вскинул его на плечо и унес.

– А ты – суров, легат, – с одобрением заметил сенаторский сынок. – Твой человек действительно оскопил бы его?

– Когда я приказываю – меня слушаются, – ответил Коршунов. – И открою тебе маленький секрет, сиятельный, – слово сиятельный Коршунов произнес с легкой издевкой. До того, как стать римским всадником и легатом, я был вождем десяти тысяч варваров. Именно из них, в основном, и состоит мой легион. Так что если я прикажу моему другу Красному снять с тебя кожу, он сделает это, не задумываясь. – И, заметив, как чуть побледнело холеное личико сенаторского сынка, добавил со смехом: – Но зачем мне это делать? Ведь мы – друзья! – и смачно хлопнул патриция по спине. Так, что у того зубы лязгнули.

Вернулся Красный. Сунул руки в чашу для омовения, отпихнул ногой матрону, завалился на ложе и сграбастал молоденьких рабынь.

– А как относится твой друг и наш наместник Геннадий Павел к твоим… привычкам? – поинтересовался хозяин виллы.

Коршунов хотел сказать, что по сравнению с Геннадием Павлом он просто паинька, но решил, что не стоит портить репутацию Генки.

– Мы – друзья, – сказал он. – А друзей принимают такими, какие они есть. Со всеми достоинствами и недостатками.

У сенаторского сынка, видно, было другое мнение, но озвучивать он его не стал.

– Геннадий Павел – благородный человек, – произнес он с пафосом.

Коршунов чуть не подавился вином.

– Почему ты так решил?

– Разве божественный Гордиан[32]32
  После смерти отец и сын Гордианы (Первый и Второй) были обожествлены.


[Закрыть] отдал бы свою дочь за другого?

– Вне всякого сомнения, ты прав! – согласился Коршунов. – Так выпьем же за него!

– За божественных Гордианов и ныне здравствующего Августа! – провозгласил патриций (хотя Алексей имел в виду Генку) и даже привстал на ложе.

Те, кто был способен его услышать, немедленно поддержали:

– За Гордиана! За императора!

Прогнуться перед властью – это святое. А вот не прогнуться – довольно опасно. Прогнувшиеся настучат.

А юный патриций между тем уже порядочно набрался. И принялся хвастаться. Главным образом своими связями в окружении молодого императора Марка Антония Гордиана. И ненароком проболтался, что Черепанова в этом окружении не жалуют. А вот в Сената, наоборот, многие к Геннадию очень даже расположены. В частности, папа юного патриция очень даже неплохо к наместнику относится. И добавил, вертя в пальцах новенькую монету с профилем Гордиана Третьего Августа, что если бы часть тех налогов, которые сирийский наместник недоприслал в Рим, попала в дружественные руки, то это было бы очень правильно. А то ведь есть нехорошие люди: распускают слухи, что наместник Геннадий сам в императоры метит. А что? Жена его Корнелия – дочь и внучка божественных Гордианов. В войсках его уважают…

Коршунов насторожился. Настолько ли паренек пьян? А если это – пробивка?

Посему Алексей самым решительным образом заявил, что ни он, ни его друг наместник даже и не мыслят жизни без Гордиана Третьего во главе империи. Всё прочее – досужие слухи, которые распускают враги Августа и его преданного сторонника наместника Геннадия. Чертова политика! Ей-Богу, проще от ножа в спину уберечься, чем от интриг.

– Не стоит доверять этому юнцу, – сказала Коршунову Настя, когда они остались наедине. – Я знаю таких: слабые и жестокие. Предательство у них в крови.

– Не беспокойся, любимая, – ответил Алексей. – Насчет того, что мы – друзья, я пошутил.

«Не хватало мне только друзей-пидоров, – добавил он про себя. – Тем более, мы завтра отплываем».

Глава восьмая
Тир. Цирк. Гладиаторы

Тем не менее завтра они не отплыли. Это было бы просто невежливо. Благородный патриций решил устроить гостям города подарок. Собственно, не только им, но и всему Тиру. Игры! Замечательные римские игры. С травлей зверей и травлей зверьми, с гладиаторскими боями и прочими кровавыми зрелищами, на которые так падки цивилизованные римляне и прочие менее цивилизованные народы. Коршуновские варвары, в частности. Богатенький патриций решил таким образом почествовать личного друга наместника. А попутно снискать дополнительный политический капитал.

Хотя оплачивал игры дуумвир, почетное место распорядителя игр в главной ложе было представлено Коршунову. Сомнительное удовольствие, если учесть, что в обязанности распорядителя входило карать или миловать побежденных гладиаторов.

Здесь же, в ложе, разместились Анастасия, оба дуумвира, рабы с опахалами, раб с напитками и закуской и Красный – в качестве Алексеева телохранителя.

Дуумвиры сели по обе стороны Коршунова. Анастасия – немного позади. Так было принято.

Спонсор встал и произнес длинную красивую речь. В лучших традициях римских ораторов. Потом передал слово Коршунову. Тот болтать попусту не стал. Просто отдал приказ начинать.

Народ его немногословность воспринял одобрительно.

Взревели трубы и смертоубийство началось.

Сначала на арену вышли новички. С оружием довольно несерьезным: палками, плетками, лассо… Впрочем, настоящее оружие у некоторых тоже имелось, но большинство поединков заканчивалось почти бескровно. Побежденных не добивали, а некоторых победителей ждало участие в более серьезных поединках.

Это был, так сказать, разогрев. Ставки если и делались, то маленькие.

Потом началась травля. Вот уж тошнотворное зрелище. Сначала две небольшие, но смертельно опасные львицы растерзали в клочья пятерых несчастных (оставалось надеяться, что преступников), а затем семеро охотников с длинными копьями и мечами завалили львиц. Львицы тоже не сдались без боя. Порвали троих из семи. Вот на это, с позволения сказать, состязание ставки делались весьма активно. Причем не на результат (в гибели львиц никто не сомневался), а на число выживших бестиариев.

Наконец рабы заменили пропитавшийся кровью песок свежим и началась главная часть – состязания гладиаторов. Бились по всякому. Один на один, пара на пару, трое против четырех, двое против пяти. Участников, впрочем, выбирали грамотно – так, чтобы разница в числе уравнивалась боевыми навыками участников или их доспехами.

Коршунов «щадил» всех. Нередко вопреки волеизъявлению толпы. Чихать ему было на свою популярность в городе Тире. К смерти он присудил только одного. Этот бился в составе пары «тяжей» против такой же пары ретиариев. И в ходе поединка разрубил своему противнику живот. Так мало того, что разрубил, но сунул руку в рану, вытащил внутренности и продемонстрировал публике.

Публика пришла в восторг. Так вопили, что заглушили крики несчастного.

Впрочем, возмездие последовало незамедлительно. Второй ретиарий, увидав, что творят с его товарищем, бросил своего противника, подбежал к садисту как раз в том момент, когда тот поднял вверх кишки несчастного, и всадил ему в ляжку трезубец. Вырвал с мясом и всадил во вторую. Трезубец застрял, но боец не растерялся: подхватил оружие своего напарника и достойно встретил второго противника: метнул ему в лицо сеть, а затем присел, уперев конец трезубца в песок. И тот сам, с разбегу, наделся на оружие соперника. Аккурат в пах попало. Не дожидаясь реакции толпы, ретиарий подхватил меч, который выронил противник и двумя руками вогнал тому в горло.

Гуманный поступок.

А вот со вторым «тяжем» надо было что-то решать. С такими ногами драться он уже не мог. Ретиарий легко вышиб у него меч и занес трезубец… Побежденный поднял пальчик: мол, прошу пощады. Мнения публики разделились, но тут уж Коршунов был тверд.

Сжал кулак с оттопыренным пальцем и повернул вниз. Бей!

И трезубец вонзился в горло.

Как обычно и бывает, самый вкусный бой приготовили напоследок. Один против четырех. Причем эти четверо тоже были не кусками мяса, а умелыми опытными бойцами. И, как позже выяснилось, неплохо работали в связке. А вот противостоял им настоящий ас. Не слишком высокий (Красный заметно повыше), но широченный в плечах и невероятно длиннорукий. И – негр. С виду – чистая обезьяна – открытый шлем давал возможность полюбоваться приплюснутым носом, толстыми губами и мощными надбровными дугами. Но как он двигался!

Звали черного – Вспышка Молнии, то есть Фульминат. Он оказался тезкой стоявшего вблизи Тира легиона. Доспехи на африканце были сравнительно легкие – что-то вроде кожаного колета с нашитыми кое-где полосками металла. Ни наручей, ни поножей. Зато его противники были экипированы основательно. Панцири, шлемы, поножи, немаленькие щиты. Оружие – разное. Меч, шипастая булава, двойной топор, тяжелое копье. Надо полагать, такое разнообразие – для зрелищности. Фульминат был вооружен интереснее. У него тоже был двойной топор-лабрис, но полегче и на очень длинной рукояти. Вдобавок с острым копейным пером над лезвиями. Очень похоже на алебарду. Хотя, насколько помнил Коршунов, у алебарды топорики были существенно больше. К запястью левой руки черного гладиатора был привязан небольшой щит, а держал он в ней меч, короткий, короче гладия. Почти кинжал.

– В прошлый раз он дрался с тремя, – наклонившись к Алексею, сообщил сенаторский сынок. – Победил. Но далось ему это нелегко. Мне пришлось выложить кучу денариев, чтобы уговорить ланисту выставить его против четверки. Так что будет интересно. Хотя не думаю, что он справится. Я поставил против.

– В таком случае я поставлю за Фульмината, – дружески улыбнувшись, сказал Коршунов. – Красный, сделай ставку: триста денариев на Вспышку Молнии! Так будет интереснее, – сказал он патрицию.

Тот вежливо улыбнулся. А что ему оставалось?

– Зря, – шепнул Алексею дуумвир Тит Юний. – Не сдюжить Фульминату четверых. – Я знаю их всех. Они – далеко не последние на песке.

– Я вижу, – тоже шепотом ответил Коршунов. – Но я хочу ему помочь. Говорят, что боги любят меня, друг мой Тит. Может, часть моей удачи передастся и Фульминату. Согласись, это немного несправедливо, если хорошего воина выставляют на убой.

И подал знак: начали!

Бой начался.

Четверо действовали очень четко и явно по заранее составленному плану. Едва загудели трубы, они стремительно разошлись, взяв Фульмината в кольцо, и тут же кинулись на него. Разом, с четырех сторон.

Фульминат был действительно быстр. Если бы не его поразительная быстрота и великолепная реакция, тут бы схватка и закончилась. Но он вывернулся. Крутнулся на месте, пугнув своей алебардой бойца с булавой, и кинулся на вооруженного копьем.

Отшиб копье ударом наручного щитка, сократил дистанцию, но больше ничего сделать не успел. Сбоку подскочил паренек с лабрисом и едва не прорубил африканцу ребра. Фальминат в самый последний миг сумел извернуться, и одно из лезвий лишь чиркнуло по легкому нагруднику, разрубив железную полоску.

В развороте Фульминат подпрыгнул, толкнулся ногой о щит копейщика, отбросив его в сторону гладиатора с мечом, – и оказался вне круга.

Но передышки ему не дали. Боец с булавой налетел на него с разбега и ударил щитом, а обладатель лабриса тут же секанул по ногам.

Фульминат подпрыгнул, пропуская лабрис под собой – и тяжелое копье, брошенное с дистанции нескольких метров едва не угодило ему в грудь.

Черного опять спасли невероятная реакция и потрясающая гибкость, он изогнулся так, что едва не встал на мостик, и копье прогудело в нескольких сантиметрах выше его живота. И раскрученный лабрис тоже. Зато обладатель булавы обрушил на него сокрушительный удар… И тоже промахнулся. Потому что Фульминат не стал разгибаться, а просто упал на спину и двумя ногами пнул гладиатора в щит. Удар был такой мощный, что булавщика унесло назад – под ноги потерявшего копье копейщика. Тот хотел перепрыгнуть, но, видимо, не рассчитал (доспехи-то тяжелые), споткнулся и полетел мордой в песок.

Зрители восторженно завопили. Однако добраться до упавших Фульминату не дали. Двое оставшихся на ногах сомкнули щиты и встали у него на пути.

Черный немедленно бросился в атаку, но бойцы оказались опытными и выстояли ту самую пару секунд, которой оказалось достаточно, чтобы их партнеры снова оказались на ногах. И травля продолжилась. Негра гоняли по всей арене, то пытаясь задавить числом, то прижать к барьеру. Хорошо, что в распоряжении Фульмината была именно вся арена. Бывало, для поединка очерчивали на песке лишь ее часть и жестоко наказывали нарушивших границу.

Африканец бегал. Его враги атаковали. Умело и очень энергично. Тело Фульмината лоснилось от пота. А когда он взмахивал головой, брызги летели во все стороны. Он не сбавлял темпа и, судя по всему, был чудовищно вынослив, но Коршунов уже начал думать, что потерял деньги. Две-три минуты – больше негру не продержаться.

Фульминат был безукоризнен. И – ни одной царапины. На его противниках, впрочем, тоже.

Но первая кровь наконец появилась. Боец с мечом сделал хитрый выпад из-под края щита – и достал-таки Фульмината. На черном лоснящемся от пота бедре появилась красная полоска…

И почти в то же мгновение – почти такая же полоска появилась на бедре мечника.

– Он специально подставился, – шепнул Коршунов Анастасии.

Вряд ли подобный «размен» был в интересах Фульмината, но ему надо было форсировать бой, иначе его бы просто загоняли.

Однако вскоре оказалось, что «размен» этот не совсем равный. Царапина Фульмината так и осталась полоской, а по ноге мечника поползла вниз широкая красная полоса.

Впрочем, рана была не смертельна. Да и от потери крови раненый не свалится. Во всяком случае в ближайшие пару минут.

Секунд десять рассерженные раной товарища гладиаторы давили африканца с бешеным пылом. Тот еле успевал уклоняться и уходить. Коршунов видел, что он всё время пытается выстроить противников в линию, но те не поддаются и атакуют только вместе.

И наконец его достали. Боец с булавой улучил момент и ударил так, что Фульминат не сумел увернуться. Он успел отбить удар своим маленьким щитом, но щит треснул (руке явно тоже досталось), и черный не то, чтобы потерял равновесие… Но рисунок его движения сбился, и прыгнувший с другой стороны мечник ударил его щитом с такой силой, что опрокинул наземь. На сей раз это было отнюдь не запланированное падение.

И четверка мгновенно этим воспользовалась, разом обрушившись на упавшего…

Он всё-таки выкрутился. Ухитрился как-то зацепить ногой бойца с булавой. Тот упал на африканца сверху. Затем Фульминат ткнул своим коротеньким мечом в ступню парня с лабрисом – тот как раз замахнулся, но вынужден был сдержать удар, чтобы не зарубить своего. Словом, отвлекся мужик – и поплатился. А Фульминат снизу ударил лежавшего на нем гладиатора козырьком шлема в лицо. Коршунов удара не разглядел, но увидел, как дернулись головы. Таким козырьком можно запросто перерубить переносицу, но противник Фульмината не особо пострадал – защитили наланитники. Но Фульминат получил секундную фору и воспользовался ею. Вывернулся из-под противника и снова оказался на ногах. Счастливо избегнув удара копьем и даже сохранив оружие.

Добраться до упавшего ему опять не дали. Оттеснили в сторону.

Итог: один разбитый нос и одна проколотая ступня. Нос – ерунда, а вот ступня – это серьезно. Гладиатор с лабрисом теперь заметно хромал.

Но и Фульминат не остался без повреждений. Его кожаный доспех был глубоко прорублен в двух местах, причем в одном он покраснел от крови. Лицо и губы были разбиты (видимо, ударом щита), а на толстой шее отчетливо выделялся кровавый рубец – след от тупого удара.

Восстание поверженного зрители встретили продолжительными воплями. Восторженно орали даже те, кто ставил против Фульмината.

Получивший секундную передышку негр демонстративно поклонился публике и вызвал еще один взрыв криков.

Но Коршунова больше интересовало, насколько он способен драться. В положении африканца даже легкая, но снижающая подвижность рана означала смерть.

Но, похоже, проворства у черного не убавилось. Более того, он решился на атаку. Это было красиво. Четкий проход между копейщиком и парнем с булавой (был огромный риск, что его зажмут щитами, но не успели), зацеп алебардой края щита гладиатора с мечом – и резкий рывок, бросивший мечника между Фульминатом и двумя остальными. И наплевав на то, что осталось за спиной, яростный бросок на парня с лабрисом.

Может, тот растерялся, оставшись вдруг наедине со Вспышкой Молнии, но, скорее всего, подвела нога – он не успел увернуться от удара алебарды. Легкий топорик вспорол ему ногу под коленом, а затем, когда гладиатор уже падал, четкий короткий удар мечом-кинжалом – в узкий проем шлема. Точно в глаз.

Всё. Минус один. Но африканец здорово устал. Могучая грудь так и ходила вверх-вниз. Казалось, даже сквозь рев трибун слышно, как дышит могучий негр.

Само собой, передышки ему не дали. В следующие тридцать секунд он получил три легкие раны – в плечо, в щеку и в бедро. Было ясно, что всё решится в ближайшие пару минут. Потом Фульминат ослабеет – уже не только от усталости, но и от потери крови. И его превратят в фарш.

Трое уцелевших тоже это знали, и немного ослабили напор. К чему рисковать, если через минуту-другую врага можно взять тепленьким. И убить его красиво! Это ведь не трудно, когда соперник еле держится на ногах.

Фульминат не замедлил воспользоваться некоторой расслабленностью врагов, посчитавших, что победа – у них в кармане. Вернее, в кошельке, потому что карманов в римской одежде не предусмотрено.

Африканец снова взорвался, и на этот раз его жертвой стал мечник. Тот тоже потерял немало крови и более того, старался оберегать раненую ногу. Зря. Жалеть себя в таком бою нельзя категорически. Легкая алебарда негра раскрутилась с бешеной скоростью. Мечник попытался спрятаться за щитом – и опустил его слишком низко. Маленький топорик чиркнул его по горлу – чуть ниже подбородочного ремня. Коршунов мог бы поклясться, что мечник даже не заметил удара. Зато когда из его горла хлынул поток крови, это заметили все.

Двое оставшихся: парень с булавой и копейщик сообразили, что выжидать, пока противник свалится сам, смертельно опасно. И разом атаковали. Оба не слишком устали и не получили даже царапины. У них были серьезные шансы против измотанного раненого африканца. А того уже заметно пошатывало, движения потеряли четкость…

Напали напарники грамотно: тот, что с булавой, связал Фульмината боем, а второй зашел со спины. И с размаху всадил копье ему в спину. Вернее, так предполагалось. Фульминат отшатнулся в сторону (совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы копье взрезало его доспех… И с силой воткнулось в щит гладиатора с булавой. И тот, от неожиданности или просто потому, что щит резко потяжелел, опустил свою главную защиту. На ладонь, не больше. Взмах алебарды – гладиатор вскинул булаву, защищая лицо, и описав красивую дугу, оружие Фульмината врезалось в его лодыжку. Разгон алебарды бы так силен, что лезвие топора напрочь отрубило ступню и воткнулось в песок.

Тут бы копейщику, пусть даже потерявшему оружие, и добить негра. В конце концов у него оставался щит. А тяжелым щитом с окованным краем можно сделать многое. Например врезать по шее так, что мало не покажется. Но копейщик просто испугался. Потеряв оружие, он быстренько отпрыгнул и бросился к оброненному мечником клинку.

Фульминат не стал за ним гоняться. Скорее всего, у него просто не было сил. Он упал на одно колено и, опершись на свою алебарду, переводил дух, не обращая внимания даже на проворно отползающего от него гладиатора с отрубленной ступней.

А уцелевший гладиатор тем временем нашел меч. И двинулся на Фульмината. Хотя тот и стоял на колене, его противнику все равно было страшно. И Коршунов его понимал. Остаться один на один с тем, кто только что положил троих твоих товарищей…

Толпа, видя этот страх, разразилась жуткими воплями. На песок полетела всякая дрянь: публика была возмущена.

Для настоящего гладиатора позор – хуже смерти. И парень повелся. Заорал для храбрости и кинулся в бой. Начал неплохо: поймал щитом колющий удар алебарды и – хоп! – перерубил ее древко. Вот теперь, решил он, теперь всё! Высокий замах, способный разрубить пополам череп вместе со шлемом… И Фульминат внезапно кувыркнулся вперед. Прямо под замах. И страшный клинок, вместо того, чтобы развалить ему голову, обрушился на спину. То есть уже не настолько страшный. Просто крепкий удар. Реально крепкий. Изрезанный нагрудник негра развалился надвое и осыпался на песок. На спине Фульмината тут же вспухла кровью длинная рана… И почти никто не понял, почему его противник мешком повалился на песок.