Текст книги "Кровь Севера"

Глава шестая
Священная крепость франков (продолжение)

– Сколько же там, внутри, добра! – плотоядно осклабился Стюрмир, в очередной раз продемонстрировав разницу моего менталитета и типичного подхода викингов. Я вижу противника – и прикидываю, насколько он опасен. Викинг видит доспехи, прикидывает их стоимость – и радуется. А то, что там, внутри ценной брони, – кто-то сидит, это непринципиально.

Начать нашу тактическую операцию предстояло Вихорьку. Идея была не моя – Тьёрви. Вихорька никто не спрашивал. Но он мог бы и отказаться. Тогда отару погнал бы кто-нибудь из «юнг». Пацанчик взялся всё сделать сам, хотя я честно попытался объяснить ему, насколько это опасно.

– Ты возьмешь меня с собой? – спросил Вихорёк. – Потом, когда вы победите?

– Если будет кого брать, – проворчал я, и паренек засиял от счастья.

Теперь нам оставалось только дождаться вечера.

Движение по идущей мимо монастыря дороге днем было не слишком оживленным, но ближе к закату к воротам потянулись труженики полей и виноградников, погнали скотину, повезли свежие продукты…

Наступила очередь Вихорька. Блеющая отара вступила на мост, когда стража на стенах увидела красное знамя с изображением курицы-дистрофика. Поначалу никто не всполошился: отряд действительно ждали. Но чуть позже наблюдатели забеспокоились: слишком уж поспешно передвигались наемники. Можно сказать – во весь опор. Первые всадники вылетели на мост, когда овцы только-только начали проходить через узкие ворота.

– Норманы! Норманы! – дружно заорали мы, врезаясь в отару и порождая смятение не только среди бедных животных, но и среди привратной стражи.

– Норманы! Близко! – Голос у Трувора – как боевой рог. Его сходство с покойным предводителем наемников ограничивалось длинными усами, но хотелось верить, что в суматохе никто не станет к нему присматриваться.

Конные «увязали» в отаре, но всё же ухитрились протиснуться к самим воротам.

А по мосту уже грохотали повозки и бежала пехота. Викинги помельче, кое-как замаскированные трофейными доспехами и тряпками. Распознать в них ряженых было проще простого. В мирной обстановке. Но сейчас все взгляды монастырских были прикованы к металлически отблескивающей колонне, показавшейся из-за холма. Норманы!

– Норманы! – Подхваченный монастырской стражей вопль разнесся над монастырем.

Все по местам. Команда «к бою!».

– Быстрее, быстрее! – истошно орали стражники у ворот.

– Закрыть ворота! – ревел кто-то начальственным басом.

Но в воротах – мешанина из блеющих овец, вопящих ряженых и гужевого транспорта.

В итоге ворота остались открытыми. Хорошие такие ворота. Из доброго дуба, усиленного железом и бронзой. С надвратной башней, обеспечивающей обстрел тех, кто пожелает оные ворота взломать.

Шум, вопли, ругань, ржание коней, блеяние несчастных овечек…

А издали, со стороны дороги, – грозный рев и инфернальный грохот и лязг. Это приближались викинги. Безжалостные дьяволы, выходцы из ада, ужас всей клерикальной Европы.

Я вырвался на «оперативное» пространство следом за Трувором.

В монастырском подворье – суета и ажиотаж. И почти полная неразбериха. Как позже выяснилось, отряд усиления, прибывший вчера, успел покушать и выпить, но «штатного расписания» на него еще не составили. Однако бравые парни лезли на стены вместе с «базовой» стражей…

Отчего неразбериха только увеличилась.

Мимо меня промчался мужик в помятом нагруднике.

– Ворота!!! – вопил он, срывая голос. – Закрывай ворота!!!

Размечтался, однако.

На пути у него оказался Ульфхам Треска. Во франкских тряпках и мятом бронзовом шлеме с личиной кота и дрянным щитом с уже знакомой дистрофичной курицей. Всё – из арсенала наемников.

Датчанин открылся, и мужик в нагруднике с разбега врезался в скрытый лохмотьями, но куда более качественный доспех Ульфхама… И засипел, когда пальцы викинга стиснули его горло.

– Не шуми, – сказал ему Ульфхам Треска по-датски. И закрепил команду добрым ударом щита.

Трувор пихнул меня локтем.

– Башня – наша! – бросил он.

И мы рванулись вперед, расталкивая монастырских вояк.

Мы – это четверо варягов, Свартхёвди, Оспак Парус и я сам.

Вход в башню – узкая щель. За ней – крутая каменная лестница, винтом уходящая вверх.

Теперь можно было не церемониться, поэтому когда на пути Трувора оказался менее проворный монастырский стражник, то жизненный путь бедняги тут же и закончился, а Трувор, сходу ворвавшись в помещение на первом уровне, крикнул мне: «Выше!» – и принялся рубать супротивников.

А я полез вверх по закручивающейся лестнице. За мной – остальные.

Ага! Следующий этаж. Промежуточная площадка с тремя бойницами, пятью бойцами и недетских размеров запасом стрел.

Трое из пяти глазели в щели, двое оглянулись… И отвернулись. Шлем на мне – франкский – дурацкое «пожарное ведро». Меч – в ножнах. Борода черная. Рож незнакомых в монастыре со вчерашнего дня – хоть отбавляй. А у ребят – дело. Они разогревали смолу. Макнешь в такую наконечник с обмоткой, подожжешь и – огонь. Само собой, прицельная дальность падает и скорострельность. Зато – горит.

Эти – мои.

Я шмыгнул внутрь (мои друзья помчались дальше – на верхние уровни) и тут же зарезал двоих. Ножиком. Самым бесчестным образом.

Сначала одного, потом второго. Даже и не пискнули. Хотя особой нужды в тишине не было. Снаружи стоял такой ор, что даже здесь, за толстыми стенами, было шумновато. Никаких угрызений совести я не испытал. Эти люди намеревались жечь огнем моих товарищей, а я их… совсем небольно зарезал.

Успокоив двоих, я извлек из ножен Вдоводел и двумя экономными ударами отправил в рай еще парочку. С третьим пришлось повозиться. Он отвернулся от бойницы как раз тогда, когда я извлекал клинок из межреберья его коллеги.

Мужик оказался сообразительным. И что характерно – держал в руках лук с наложенной стрелой. Спрашивать меня, что я делаю и зачем, франк не стал. Щелк! – и выпущенная в упор стрела долбанула меня в грудь. Хорошо – в зерцало угодила. Хорошо – мужик в спешке недотянул лук и выстрел получился – вполсилы. Но и эти «полсилы» заставили меня пошатнуться.

И тут франк допустил ошибку. Ему бы подхватить вторую стрелу и влепить мне в живот (не факт, что бронь выдержала бы), а он бросил лук и схватился за тесак. На этом его бойцовская карьера и закончилась.

Я выглянул в щель. Картина была отрадная. Ворота открыты, мост опущен, а к мосту огромными прыжками (но при этом идеально держа строй) несутся хускарлы Хальфдана с самим Рагнарссоном в первом ряду.

Убедившись, что всё идет по плану, я кинулся к лестнице… И вскоре убедился, что парни справились без меня. Дееспособных защитников в башне не осталось.

Но веселуха еще не закончилась.

Когда я поднялся на самый верх, то обнаружил там всю нашу команду (за исключением Трувора и Оспака Паруса, которому было поручено держать вход в башню), развлекавшуюся метанием стрел в защитников монастыря, обосновавшихся на стене.

То, что стену могут обстреливать из собственной башни, строители как-то не учли. Поэтому это было чистое избиение.

Да и то, что происходило на подворье, назвать битвой язык бы не повернулся. Главные силы наших уже прорвались на территорию монастыря. А поскольку в бою один викинг стоил как минимум пяти франков, тысяча викингов против нескольких сотен защитников – это примерно как батальон спецназа против роты срочников. А тут еще внезапность нападения…

Стрельба по беспомощным мишеням меня не привлекала, поэтому я поспешил вниз.

Вход в башню был закупорен могучим туловом Оспака Паруса. Я похлопал его по спине, Оспак посторонился и выпустил меня наружу.

Собственно, защищать вход в башню было уже не от кого.

Снаружи густо воняло смертью. Трупы лежали вповалку, в одежде и доспехах. Их никто не обирал. В монастыре имелись объекты, куда более перспективные с точки зрения трофеев.

Большая часть викингов скопилась у храма. Там шла самая отчаянная сеча, но исход ее был предрешен. Последние монастырские воины пали раньше, чем я добежал до храма.

Дом Господа тоже был неслабой крепостью. Узкие двери еще держались, судя по ритмичному грохоту.

А в храме шла служба. Чувственные голоса певчих взывали к Господу на бессмертной латыни, умоляя о защите. Во всяком случае, я так полагал, поскольку мои знания латыни ограничивались сотней слов. В мирное время пение это наверняка было очень впечатляющим, однако защитить храмовые врата не смогло. Когда язычники ворвались внутрь, пение сменили вопли боли и ужаса.

Это было страшно. Несколько сотен викингов, распаленных битвой, окровавленных, озверевших, беснующихся в священной обители. Норманские секиры вышибали дух из тех монахов, кто пытался препятствовать грабежу. Эти же секиры выковыривали драгоценные камни из рак и саркофагов, сбивали со стен серебряные светильники, срубали золотые украшения. Двое викингов, опрокинув фигуру Спасителя, оторвали драгоценный солнечный знак и тут же порубили его на куски – для удобства транспортировки.

Вопли, стоны, жалобные крики смешивались с радостным ревом узревших добычу победителей. Мой сопалубник-варяг Харра Стрекоза выволок из алтаря слабо сопротивляющегося архиерея в роскошном, шитом золотом облачении, вспорол ткань мечом. Священнослужитель истошно завизжал – видимо, железо разрезало не только ткань. Харра накинул добычу на плечи, будто плащ, приголубил священника кулаком по голове. Тот сомлел, а Харра устремился на поиски новых богатств.

Я – смотрел. Понимал: остановить резню я не в состоянии. Хорошо хоть мне необязательно принимать в этом участие…

Когда смотреть стало – невтерпеж, я просто ушел.

Но снаружи было не лучше.

Мертвецы, мертвецы… Повсюду. А живых деловитые скандинавы сгоняли в гурты, вязали…

У кормушки для коров незнакомый викинг со значком Хальфдана на плаще насиловал монашку, перегнув ее через край яслей и задрав рясу.

«Откуда здесь монашки? – вяло удивился я. – Монастырь-то мужской…» Потом мой взгляд упал на темные усики на гладком круглом лице «монашки»… И я брезгливо сплюнул.

Впрочем, этому еще повезло. Вон лежит другой монах – со вспоротым животом и разбросанными по земле кишками. Тоже кто-то… развлекся.

Тут я вспомнил о Вихорьке и решил, что должен его найти.

Пять минут я потратил бесцельно, мотаясь по двору и вынужденно наблюдая за развлечениями викингов. А в голове – одна-единственная мысль: что я делаю с этими зверьми? Зачем я здесь? Что мне мешало остаться на Сёлунде? Почему я участвую в этой мясне, а не гуляю с прекрасной Гудрун по берегу собственного озера? Почему?

Потому что я дал клятву верности Хрёреку? Потому что мы все – братья? Но разве братья мне эти нореги, заживо сдирающие с человека кожу? А человек уже не кричит – душится животным хрипом…

– Эй, Ульф! Ты только погляди!

Гуннар Гагара с братвой. Традиционное норманское развлечение: сколько продержится расчленяемый человек.

– Я этой вороне…

Полсекунды – и голова несчастного монаха слетела с плеч. Нореги сначала опешили, потом другой Гуннар, Морской Кот, радостно захохотал:

– Я выиграл! Он умер!

– Ничего он не умер! – возмутился Гагара. – Это Черноголовый его убил! Ты зачем его убил, Черноголовый?

– Захотелось! – честно ответил я. С вызовом… Который Гуннар Гагара принять не рискнул. Да и остальные отнеслись к моему удару спокойно.

– Кот, иди притащи еще одного! – крикнул кто-то. – Начнем сначала!

Вот так. Дорого обойдется мой гуманизм еще одному монаху.

Ладно. Я состроил строгую рожу:

– Делать нечего? – процедил я грозно. – Братья делом занимаются, а вы нашу общую добычу превращаете в бесполезное мясо?

Обвинение в крысятничестве норегов смутило.

– Так их же вон сколько, ворон… – без особой уверенности протянул Гагара. – Десяток-другой… Не убудет.

– Вот разделят добычу, получишь ты свой десяток – и делай с ним, что пожелаешь! – заявил я. – И вообще, нечего тут околачиваться. Пока ты «ворон» считаешь, Хальфдановы хускарлы в храме золото с серебром прибирают!

Жизнерадостные норегские рожи разом приняли озабоченное выражение. И – рысцой к воротам церкви.

Во дворе пастушка я не нашел. Так что вернулся и продолжил поиски внутри храма.

Там Вихорёк и нашелся. Сам.

В одном из нефов несколько викингов пытали голого человека с бритой макушкой. И явно не для развлечения, потому что процессом руководил Тьёрви-хёвдинг. Рядом с ним топтался мелкий паренек в медном шлеме скверной работы, в каких-то окровавленных тряпках и босиком. Хальфданов «юнга»? Без сапог? Сомнительно…

– Ульф! Ульф Вогенсон! – окликнул меня хёвдинг. – Иди сюда! Видишь, кого мы поймали! – похвастался он, кивая на корчившегося на земле человека. – Казначей здешний! Удачно получилось. Твой трэль, – кивок на паренька в окровавленном рубище, – на него показал.

– Мой трэль?

Ну да, конечно! Паренек сдвинул шлем, и я не без труда (крови и грязи на лице хватало) опознал Вихорька-пастушонка. Всё-таки уцелел мальчишка! Удачливый. В каше, которая творилась у ворот, и опытного воина могли прикончить.

Пацанчик улыбнулся робко-искательно… Не забыл, значит, заветные слова «Я – собственность Ульфа Черноголового».

Впрочем, Тьёрви его и так знал. Хёвдинг был в курсе того, кто «предводительствует» овечьей отарой. Хотя что для Тьёрви какой-то франкский раб? Та же овца.

– Ну да, это мой человек, – подтвердил я.

Тут казначей вдруг отчаянно закричал, выгнулся и обмяк.

– Готов, – одобрительно отметил Тьёрви. – Молодцы!

И присел на корточки рядом с пытуемым.

Тот, к моему немалому удивлению, был в сознании. Окровавленное лицо хранителя монастырских ценностей выражало один лишь безграничный ужас. Он пытался что-то сказать, но вместо слов получались только кровавые пузыри.

– Золото, серебро, ценности, – очень четко по-франкски произнес Тьёрви. – Где?

– Я покажу, покажу… – забормотал казначей. – Не мучьте меня, Бога ради, пожалуйста, я все покажу! Я знаю!

– Поднимите его! – велел Тьёрви. И мне: – Прогуляешься с нами?

Я-то думал, что казначей серьезно покалечен, но, поставленный на ноги, он довольно бодро порысил внутрь церкви. Люди Тьёрви знали свою работу и умели делать больно, не причиняя серьезных травм.

Внутри началась вакханалия. Наши парни добыли где-то пару приличных бочек церковного вина и пустили в дело. Со стен скорбно взирали на кощунство строгие святые.

Казначей вел нас прямо к алтарю.

Там уже изрядно потрудились викинги: уволокли всё сколько-нибудь ценное. Мозаичный пол был скользким от крови. Теперь это святое место больше напоминало бойню. Повсюду лежали тела убитых и умирающих. Все – ободранные догола.

Один из раненых вдруг очнулся, ухватил нашего проводника за ногу, выкрикнул что-то по-своему.

Казначей глянул на него дико, дернулся… Но подталкивающий его викинг отреагировал по-нормански. Махнул мечом, отделив руку от туловища.

Казначей, взвизгнув, стряхнул мертвую конечность и нырнул вглубь алтаря.

Ага, тайничок! Даже не тайничок, а подземный ход. Винтовая лестница уходила вниз. Кто-то предусмотрительный приготовил связку факелов. Осталось только зажечь.

Что мы и сделали.

Перед спуском перестроились. Впереди двигался один из людей Тьёрви. За ним – трясущийся казначей. Потом – сам Тьёрви, я, Вихорёк (он увязался за нами, и я его понимал), а замыкал шествие второй человек Тьёрви.

– Здесь не так давно прошли люди, – заметил хёвдинг, потянув носом воздух. – Давайте-ка поторопимся.

И мы поторопились.

Через пять минут муки совести, терзавшие меня по поводу разграбления святой обители, растаяли без следа.

Потому что мы оказались в монастырской тюрьме.

Слуги Божьи не должны так обращаться с людьми. А если они творят подобное, то приход викингов вполне можно рассматривать как кару Господню.

Те, кто гнил здесь, не совершили ничего против Бога. Чтобы оказаться в этом зловонном подземелье, было достаточно украсть краюху черствого хлеба. Или оттолкнуть кого-то из святых отцов. Или не вернуть долг. Таких публично калечили и бросали умирать в крысиные клетки – в назидание другим должникам.

Всё это шепотом поведал мне Вихорёк, пока мы шли меж вонючих нор, сопровождаемые проклятиями и безумным хохотом. Однако я уверен: знай здешние сидельцы, кто мы такие, – нам воздавали бы хвалу. Месть свершилась.

Но не до конца.

– Т-ш-ш! – Тьёрви ухватил брата-казначея за шею, останавливая.

Безупречный слух викинга и сейчас не подвел.

Впереди были люди. Мы тихонько подобрались поближе.

Точно. В широком и низком подземном зале тусовалась целая толпа. Вернее, не тусовалась, а работала.

Кипучая деятельность при свете факелов.

Человек тридцать что-то активно перетаскивали.

– Кто это? – шепотом поинтересовался Тьёрви у нашего трясущегося проводника.

– На-настоятель… З-золото… – Зубы казначея клацнули.

– Мышка решила обмануть кошку, – процедил хёвдинг. – Главного жреца – живьем. Он денег стоит.

Я не успел спросить, как отличить настоятеля от прочих. Тьёрви и его орлы уже кинулись в бой. Правда, перед броском хёвдинг не забыл приголубить пленника по бритому кумполу.

– Будь здесь! – велел я Вихорьку, перепрыгнул через обмякшую тушку монаха и поспешил за соратниками.

Нас ждали. Дюжина франков в кожано-бляшечных бронях явно из числа монастырской стражи. А я-то думал, что все они пали, защищая храм.

И епископ тоже хорош! Бросил умирать своих подопечных и смылся.

Франки встретили нас слаженным строем… Который Тьёрви и его парни проломили, даже не сбавив хода.

Я чуть замешкался, потому что уцелевшие после контакта с моими друзьями франки (примерно половина) решительно набросились на меня.

Зря они это сделали. В темноте они ни черта не видели, и большая часть ударов досталась их же приятелям. А вот мой Вдоводел действовал безошибочно. Я проскочил через сбившийся строй, оставив моих противников выяснять отношения исключительно между собой, и, вырвавшись на оперативный простор, принялся рубить всё, что двигалось. Вернее, всё, что двигалось недостаточно быстро, ведь по ней, родимой, по скорости, я даже в полумраке безошибочно распознавал своих.

Настоятеля взяли живьем. Ему и еще парочке монастырских иерархов хватило ума забиться в угол, когда стало ясно, что выход (равно как и вход) из сокровищницы надежно перекрыт скандинавским железом.

Вот так жадность губит служителей культа. Дернули бы они сразу наутек – оказались бы на свободе. За алтарем прятался не единственный вход в подземелья. Еще два вели к конюшне и прямо в келью настоятеля. А самый длинный коридор выводил вообще за пределы монастыря. К речке. А там беглецов уже поджидала спрятанная в зарослях парусная лодка. И ни одного нормана поблизости!

Но нет, епископ сотоварищи решил прихватить с собой монастырские ценности. И сам стал ценностью. Ярлы назначили за него выкуп в три кило серебра.

Очень скромная цена, учитывая какую добычу мы взяли.

– Теперь можно и домой, – заявил довольный Стюрмир, сменивший плащ на облачение священнослужителя, весившее никак не меньше доброго панциря – столько на нем было золотой и серебряной канители.

На мой вопрос: не боится ли он гнева Христа за то, что облачился не по чину, Стюрмир только рукой махнул:

– Вот кабы это нашего жреца плащик был – я бы еще подумал, а это пустое. Ты ж видал, Ульф, сам Белый Христос в рубище ходил, а похоронен и вовсе в набедренной повязке.

– Зато Он воскрес! – напомнил я.

– Эко диво! – воскликнул Стюрмир. – Я тоже воскресну в чертогах Одина, если умру как полагается. А жрецы эти здешние, кабы ходили в рубище, как ихний Христос, так мы бы их и не тронули. Вон как того, в городке. На кой они нам нужны, нищие? А они обряжаются так, как у нас не всякому конунгу по доходам, едят на злате и серебре и думают, что их бог в рубище за них вступится. Да скорее голодный волк вступится за жирную свинью, чем этот тощий Христос – за кабана-жреца, с которого я этот плащ снял!

Вот так поэтично и образно ответил мне не искушенный в богословии простой датский викинг.

И возразить мне было нечего.

* * *

Потом был пир. То есть сначала на территории «прибрались», лужи крови засыпали песком и сверху набросали соломки. Для приятного запаха. В трапезной (или ее аналоге) монастыря и на подворье накрыли столы. Богато накрыли. В монастырских погребах яств хватало не то что на одну тысячу – на десять.

Мне выделили место среди воинской элиты. В мою честь даже сказали тост. Хрёрек-ярл порадовал. Напомнил почтенной публике, кому мы обязаны обнаружением той здоровенной кучи сокровищ, которая громоздится на почетном месте посреди зала. Кто указал на казначея? Мой трэль. А за все действия трэля несет ответственность его хозяин. Так что ему и бонусы. Или штрафы. В зависимости от содеянного трэлем.

Главной дележки еще не было. Сначала планировалось похоронить павших и отметить это дело как положено.

Костер сложили – высотой метра три. Не столько из необходимости (с нашей стороны потери были ничтожные), но – почтить героев. А зачем скромничать, если дров в монастыре хватит на двадцать таких костров? Цели прославления послужили и пленники, коих тоже уложили на костер. Пленникам повезло. Уж не знаю почему, но сжигать их живьем не стали. Сначала прирезали.

Достойно получилось. Огонь поднялся выше монастырских стен.

Я при сем не присутствовал. Вместе со Скиди и Вихорьком мы спустились в монастырскую тюрьму и открыли все тамошние жуткие норы. Открыли и ушли. Дальше – сами. Дорога к реке свободна. Я отдавал себе отчет в том, что половина узников уже не способна передвигаться, но я сделал, что мог. Чисто по-человечески. А благотворительность – не моя добродетель. Скиди я соврал, что дал обет. Дал и исполнил. Обет – это скандинаву понятно. И другим, если спросят, отвечу так же. Тем более финансового ущерба я никому не нанес. Кому нужны эти малохольные, если и здоровых трэлей некуда девать. Полная монастырская конюшня «живого имущества».

Хотя в конюшне были не все. Пяток «элитных» пленников Хальфдан велел притащить к нам на пир. Им даже оставили собственную богатую одежду. Чтоб самим любоваться и выкуп содрать побольше. Был составлен «прайс-лист», который ярлы намеревались отправить ближайшему архиепископу. Посредником был выбран шевалье Жиль. «Прайс-лист» на монастырский топ-менеджмент командиры огласили публично. А то мало ли… Решит какой-нибудь пьяный и веселый хирдман позабавиться с «элитным товаром». Чтоб не удивлялся потом размеру компенсации.

Кстати, о забавах. В трапезной было весело. Верно, никогда за всю историю монастыря здесь не было такого количества женщин. К потаскушкам франкских вояк добавилось несколько сотен крестьянских девушек, пригнанных из близлежащих деревень. И «леди» из городка шевалье Жиля. Эти прибыли сами. То есть не сами, конечно, а в сопровождении мужчин. По приглашению нашего ярла. Отказаться рыцарь не рискнул. Выбора у него не было. Или – добровольно-принудительно. Или – просто принудительно.

Впрочем, в монастыре его ждал небольшой подарок. Мои друзья выгребли из монастырской сокровищницы не только серебришко-золотишко, но и кучу закладных, долговых расписок и прочих финансовых документов. Вся эта бухгалтерия, в которой, без сомнения, находилось и собственное долговое обязательство шевалье Жиля, отправилась в погребальный костер. Из рукописных предметов были оставлены только книги. Не из почтения к святыням, а потому что викинги по опыту знали: их можно продать, и продать недешево.

Но вернемся к пиру. Наш рыцарь восседал на почетном месте напротив ярлов, что, несомненно, не укрылось от взглядов церковных иерархов. Но они не вякали. От шевалье зависело, как быстро они вырвутся из злобных языческих лап.

Прислуживал мне Вихорёк. Пацанчик приоделся, умылся и выглядел, пожалуй, бодрее, чем его господин. То есть я. Недавние ужасы никак не затронули его детскую психику. Напротив, он был весьма оживлен и бодр. Если бы не я, он оказался бы в набитой пленниками конюшне. Или – в земле. Хотя, если бы не он, наших на погребальном костре было бы значительно больше.

Однако никто, кроме меня, не заценил боевых заслуг паренька. Вот если бы он с оружием в руках выступил с нами в одном строю…

И хорошо, что не выступил. Затоптали бы, даже не заметив. Так что быть ему пока что трэлем. Моим. Уверен, это существенно лучше, чем – рабом при монастыре. Вихорёк тоже так считал. И всемерно старался услужить.

Между тем пир набирал обороты – пришел черед мужским развлечениям. Борьбе и метанию острых предметов. Господа норманы не навоевались. Им было весело.

Зато шевалье Жиль и его спутники явно были не в своей тарелке. Им было страшно. Кроме того, с ними были женщины, на которых уже облизывались победители.

Впрочем, не мои проблемы. Я пил монастырское вино, замечательное, надо отдать ему должное, и думал всё о том же: какого хрена я тут делаю? Болтаюсь черт знает где и творю черт знает что, вместо того чтобы быть вместе с моей Гудрун? Мои друзья – понятно. А я? К богатствам я равнодушен. Лишь бы на жизнь хватило. Такую, как мне нравится. Слава? Да плевать мне на то, что думают обо мне те, о ком я понятия не имею. Кстати, к моим потомкам это тоже относится. Пусть любят меня таким, какой я есть… Когда появятся на свет.

Может, я здесь, потому что тут мои друзья? Да, наверное, так и есть. Я поклялся быть верным Хрёреку. Верным своему хирду. Я – его часть. И естественно, что я – с ним. Я не могу его оставить. Это было бы так же странно, как если бы мой указательный палец пожелал остаться дома, когда я выхожу за порог.

Тогда почему мне так мутно на душе?

– Эй! Ульф! Черноголовый! Покажи свою ловкость! Покажи, как ты боролся с моим братом Иваром!

Это Хальфдан, чтоб его понос пробрал. Пацаны борьбу затеяли. И естественно, тут же поделились на партии. Наши против Хальфдановых. Я поглядел на Хрёрека: это обязательно? Ярл чуть заметно пожал плечами: как хочешь. Желающих хватало.

– А что я получу, когда вытру пол спиной твоего хускарла, Хальфдан-ярл? – громко осведомился я.

– Выбирай любую девку, какая тебе глянется! – заявил младший сын Рагнара. – А если на полу окажешься ты, сложишь хвалебный стих победителю!

Щедрое предложение. Вопрос: с кем я буду бороться?

Ну да, этого следовало ожидать. Очередная гора мяса. Не помню, как его зовут, но этот здоровяк явно не из юных дренгов. Лет тридцать. Мускулатура гребца. С подвижностью и выносливостью тоже всё хорошо. Схватит – мало не покажется. Не схватит.

Я только-только успел скинуть доспех с поддевкой и нательную рубаху, как этот «руки-крюки», вернее, «крюки» попер на меня, растопырив грабли. Само собой, он знал, что я боролся с Иваром Рагнарссоном (проиграл, разумеется, но остался в живых, что в случае поединка с Бескостным – чистый бонус), но мой ничтожный размер – провоцировал.

Как обычно в такой ситуации, у меня не было права на ошибку.

Я мягко перехватил и «связал» левую ладошку противника, прихватил большой пальчик (как два моих) и резко, с подключением корпуса, загнул внутрь.

Пальчик не сломался и даже не вывернулся из сустава, но здоровяку стало больно. Так больно, что даже малочувствительный организм викинга отреагировал. Нет, здоровяк не завопил (еще чего не хватало!), но чуток подался в нужную мне сторону. Дальше – пустячок. Правильно поставить ногу и толкнуть в нужное место, в нужном направлении, вложившись, взрывом, потому что второго шанса не будет.

Хватило и первого. Стокилограммовый громила попытался удержать равновесие, потом самортизировать падение – и снова в бой. Так было бы, если бы я его просто шваркнул. Но я ронял нормана по всем правилам, сопровождая, и в последний момент поддернул. Палец всё-таки не выдержал – с хрустом вывернулся из суставной сумки, зато послужил рычагом, и здоровяк хряпнулся не только спиной, но и затылком. А пол-то – каменный!

Впрочем, череп не повредился. У викингов такие черепа, что их и обухом топора не всегда пробьёшь. Однако вывихнутый палец я уже мог отпустить.

Секундная пауза – затем дружный рев сотен глоток. Восторженный. Только что у всех на глазах Давид победил Голиафа в силовой борьбе.

Я дождался, пока народ попритихнет, и сказал спокойно:

– Я не мог проиграть, Хальфдан-ярл. Что бы я тогда делал, ведь скальд из меня неважный. Я больше – мечом.

– Ты победил, – проворчал Рагнарссон. – Выбирай девку и освобождай место.

Я скользнул взглядом по застолью… И моментально сделал выбор.

– Вот её!

Очаровательная местная дворяночка за два места от шевалье Жиля.

Но выбрал я ее не по внешности. Внешность ее сейчас оценить было трудновато, потому что личико исказила гримаса ужаса. Причина ясна. Хёвдинг Хальфдана. Не Тьёрви, другой. Торгиль. Кормчий на одном из драккаров младшего Рагнарссона. Может, лет двадцать назад этот датчанин был таким же красавчиком, как Тьёрви, но время и враги серьезно поработали над его внешностью. Нос – на сторону, левый глаз – узкая щелка между шрамов, в разинутой пасти – половина зубов, да и те – гнилые. Но силушка – при нем. И физическая и мужская, иначе зачем бы ему понадобилось тащить бедную девушку из-за стола?

При мысли о том, что сотворит это чудовище с милой француженкой, у меня аж зубы заскрипели. Да, сегодня было убито множество людей. Убито, замучено, искалечено… Не в моих силах спасти всех. Но эту девочку я спасу!

– Её!

Хальфдан глянул в указанном направлении, энтузиазма не выразил. Торгильс как раз выволок бедняжку из-за стола и сгреб в охапку.

Я обратил внимание на шевалье Жиля и на молодого парня рядом с ним. Рука шевалье железной хваткой впилась в шею парня. Хороший захват. Умелый и крепкий. Надо полагать, не будь его, парень непременно вступился бы за малышку… И пал смертью храбрых, потому что ни один трэль не смеет поднять руку на хозяина, а шевалье Жиль и вся его свита по сути такие же рабы победителей, как и те, кто заперт в конюшне. Велел хозяин привести женщин – привели. Но неужели в городке не было других… женских особей? Обязательно было тащить с собой юную чистую девочку? Или шевалье решил, что более-менее пристойное поведение норманов у него в городке – норма?

– Выбери другую! – потребовал Хальфдан-ярл. – Эта уже принадлежит Торгильсу.

Значит, Торгильс, а не Торгиль. Ошибся я. Немудрено, когда у доброй трети в имени – Тор.

Нет, дорогой, не выйдет. Я тебя за язык не тянул. Опять-таки, что значит – «принадлежит»? Дележки-то еще не было.

Торгильс услышал свое имя и обратил на меня внимание.

– Не плачь, маленький грозный Ульф! – прошепелявил он. – Я подарю тебе ее… грудки! Га-га-га!

Пошутил, значит. Или не пошутил. По-любому, скандинавскому народу понравилось. Народ загоготал и застучал посудой. Даже сам ярл изволил усмехнуться.

Но не я. Зря Торгильс открыл свой щербатый ротик. А вот мы его – за язычок…

– Вот как? – процедил я холодно. – Выходит, слово Хальфдана стоит так дешево, что его человек может над ним посмеяться?