Текст книги "Язычник"

Глава шестнадцатая
Суд князя новгородского Владимира

974 год от Рождества Христова.

Новгород

У Великого Новгорода – три главных конца. Людин, Славенский и Неревский. Все три – главные, потому что обитатели их считают так. Это очень по-новгородски – когда все главные.

Людин конец – очень важный. Богатые дворы, большие дома и деревянные улицы. Говорят, его построили самым первым. Старше его только княжье Городище.

Неревский – попроще, зато пошумнее. И народу здесь побольше. Еще его называют Чудским концом.

Словенский конец – отдельно, на другой стороне реки. К нему через Волхов построили мост. Так что если выйдет между концами раздрай, то дерутся иной раз прямо на мосту. И падают с моста прямо в Волхов. Правда, тонут редко.

На Словенской стороне, сразу за мостом, главная часть Новгорода. Его сердце и чрево. Торг. Торговая сторона – самая важная и интересная. Если не считать самого княжьего Городища. Городище – на Людиной стороне. Тут и Детинец, и дворы княжьих ближних людей с челядью и домочадцами. Городище еще называют княжьим градом. Когда-то, быть может, оно стояло на особицу. Теперь к нему со всех сторон подступают дома и дворы. В одном из таких подворий хозяйствует княжий воевода Сигурд. Ярл Сигурд Эйриксон из Опростодира. Знатный нурман и ближник князя Владимира Святославовича Новгородского, которого служивые скандинавы зовут Вальдамаром-конунгом. Новгород же они называют Хольмгардом. Так повелось.

Двенадцатилетний Олав – Сигурдов племянник. Сын его родной сестры Астрид.

Олаву Хольмгард-Новгород нравится. Особенно ему нравится Торг. Здесь всегда весело и интересно. Даже если денег нет, все равно интересно. Тут и зазывалы, и скоморохи, и дудочники. Товар всякий-разный со всего света. Великий город – Хольмгард. Торговый город. Молодой и сильный. В свои двенадцать лет Олав, сын конунга Трюггви, успел повидать немало городов. И немало успел пережить. Сын конунга, отца своего Олав не знал, поскольку родился уже после его смерти. С рождения Олав был беглецом, а потом удача, и без того не слишком расположенная к посмертнорожденному Трюгвиссону, совсем от него отвернулась: корабль их захватили викинги-эсты под водительством некоего Клеркона. Олав был разлучен с матерью и стал трэлем. Однако в рабстве у эстов Олаву жилось неплохо. Для трэля. Вскоре удача вновь улыбнулась Олаву, и он встретил брата своей матери славного хёвдинга Сигурда. Признав племянника, Сигурд выкупил Олава и его друга Торгисля, сына Торольва по прозвищу Вшивая Борода, и привез в Новгород. Правда, здесь он никому не сказал, кто таков Олав. Потому что служил он конунгу Хольмгарда Владимиру, который был в хороших отношениях с конунгом Швеции, а конунг Швеции однажды уже выступил против матери Олава, и только заступничество Хакона Старого защитило мать и сына.

Что же до Торольва, отца Торгисля, то был Торольв воспитателем Олава. Дядькой, как говорят здесь в Новгороде.

Олав и Торгисль дружили с детства. Торгисль был старше, однако признавал главенство Олава, потому что тот был пусть и посмертным,[8]8
  Собственно, есть две версии: по второй Олав родился еще при жизни Трюггви, но мне кажется более правдоподобным первый вариант.


[Закрыть] однако – сыном конунга. Друзья вместе скитались. Вместе попали в рабство, когда эстский «морской конунг» Клеркон захватил их корабль, убил Торольва и разлучил Олава с матерью.

Олав в то время был еще очень мал, однако очень хорошо все запомнил. И сейчас сразу узнал своего врага.

– Глянь туда! – прошептал он по-нурмански, дергая за руку своего спутника Торгисля.

– А что там? – спросил Торгисль, уставившись на троих воинов, торговавших у купца-новгородца серебряную чашу. – Хочешь купить чего-нибудь из серебряной утвари? У нас денег не хватит.

– Дурень! – сердито прошипел Олав. – Не на серебро смотри! Не узнаешь, что ли?

– Кого?

Надо признать, Торгисль был немного простоват.

– Это Клеркон!

– Да? – Торгисль мгновенно собрался, ощетинился, будто пес. – Точно, он! – Рука сама потянулась к ножу на поясе… И остановилась.

Трое оружных эстов, опытных воинов. Что им может сделать тринадцатилетний мальчишка с ножом?

Губы Олава презрительно скривились: испугался Торгисль.

– Он – твой кровник! – процедил посмертный сын конунга. – Не хочешь отмстить за отца?

– Хочу, но как? – развел руками Торгисль. – Их трое, у них – мечи. Сила за ними, Олав. Мы не можем биться со взрослыми викингами. За отца не отомстим, а сами умрем. Или – опять в рабство, – Торгисля передернуло от дурных воспоминаний. В доме у эста Реаса ему жилось далеко не так хорошо, как приглянувшемуся хозяевам Олаву.

– Не биться, – бешеным шепотом проговорил Олав. – Не биться, а убивать!

Дальше все произошло очень быстро.

Рядом с торговцем украшениями стояла лавка, где продавали всякий скобяной товар и домашнюю утварь. Среди прочего лежал небольшой топорик, каким удобно сечь кости, разделывая туши.

Олав подошел к эстам поближе. На него взглянули мельком, но, конечно, не узнали.

Да и как узнать в прилично одетом одиннадцатилетнем пареньке пятилетнего мальчишку, взятого шесть лет назад на нурманском кнорре?

Олав спокойно взял примеченный заранее топорик, повертел в руках, будто прицениваясь… И вдруг внезапно, с разворота вогнал топорик в висок Клеркона. Доброе новгородское железо с маху просекло кость и вошло в мозг. Клеркон умер раньше, чем начал падать. Его спутники, пораженные, помедлили лишнее мгновение, прежде чем схватиться за мечи и зарубить Олава. Олав же времени не упустил. Оставив топор в голове Клеркона, он бросился наутек.

Вопли: «Лови! Держи убивца!» – полетели вслед, но тоже припозднились, потому что не всякий мог сообразить, что под «убивцем» подразумевается мальчишка.

Однако многие видели, что Олав пришел на ярмарку вместе с Торгислем. А Торгисль удрать не поспешил, и его схватили. Указал на него торговец скобяным товаром, чей топорик отправил Клеркона в Ирий.

– Говори, маленький нурман, где твой дружок? – закричал один из эстов, хватая Торгисля за горло.

Торгисль схватился за нож, но другой эст выкрутил ему руку:

– Говори, щенок!

Торгисль, может, и сказал бы, да не мог. Только хрипел.

– Эй, отпусти его! – закричал торговец. – Задавишь!

Торгисль, точно, уже ногами засучил…

Эст будто не слышал.

…Древко копья ударило эста по затылку. У эста на мгновение потемнело в глазах. Хватка ослабла, он выпустил горло Торгисля и потянулся к мечу…

Второй удар пришелся по локтю эста. Рука вмиг онемела. Эст даже вскрикнул от боли… Второй эст даже не пытался прийти на помощь сородичу. Копье, которым приложили соратника Клеркона, принадлежало княжьему отроку. Одному из двоих. А третьим, старшим, был опоясанный гридень новгородского князя. Нурман.

Этот оружия не доставал, однако всем своим видом показывал: только дернись – и я тебя прикончу.

Встреться они где-нибудь в море, эст, такой же опытный викинг, как и нурман, не испугался бы принять бой. Но сейчас они были на чужой земле, а нурман – человек здешнего конунга. Чем бы ни закончился поединок – эсту не жить.

– Ты как, малый? – спросил гридень по-нурмански, наклоняясь к Торгислю.

– Ж-живой… – прохрипел тот и закашлялся.

– Что здесь случилось?

Торгисль молча указал на труп Клеркона.

– Это ты его убил? – спросил гридень.

Торгисль замотал головой.

– Это его… – начал второй эст.

– Заткни пасть, – оборвал его нурман.

– Можно я скажу? – попросил торговец скобяным товаром.

Вокруг уже собралась изрядная толпа. В основном – покупатели. Торговцы не рискнули бросить свой товар.

– Говори, – разрешил гридень.

– Этот – ни при чем. Убил второй мальчишка. Поменьше этого. Моим топориком… То есть он мой, потому что мальчишка за него не заплатил! – поспешно уточнил торговец, опасаясь, как бы его не обвинили в соучастии. – Взял будто посмотреть, а потом – хрясь того по голове!

Нурман, раздвинув толпу, подошел к телу. Взялся за рукоять топорика, выдернул без усилий.

– Говоришь, твой топорик? – сказал он торговцу. – Тогда забирай. Только не продавай пока. Суд будет – покажешь.

Нурман повернулся к эсту, баюкавшему ушибленную руку.

– Ты – его родич? – спросил он, кивнув на убитого.

– Да, я из его рода.

– Получишь выкуп. Или убийцу – головой. Когда мы его найдем.

– Этот человек был не простым воином, – сказал второй эст. – Он был вождем, славным хёвдингом.

– Невелика слава – дать себя убить мальчишке, – усмехнулся гридень. – Почему твой товарищ его убил? – спросил нурман у Торгисля.

– Этот человек напал на наш корабль, – ответил Торгисль, задирая голову, чтобы глядеть в лицо гридню. Пятна, оставленные пальцами эста на его шее, постепенно наливались багровым. – Он убил моего отца Торольва по прозвищу Вшивая Борода.

– Я слыхал о Вшивой Бороде, – сказал гридень по-нурмански. – Торольв был настоящим воином. Его сын не таков, раз позволил другому отомстить за своего отца.

Торгисль побледнел от стыда. Понурил голову.

– Как зовут твоего друга? – спросил нурман уже на языке Гардарики. – Где его дом? Как его искать?

Торгисль молчал.

– Говори! – потребовал гридень, опуская руку на плечо мальчика.

Торгисль молчал.

– Это княжье дело, – сказал нурман. – Тебя будут пытать. Огонь развяжет тебе язык!

Торольв вскинул голову, глаза его лихорадочно блестели.

– Пытай меня, попробуй! – выкрикнул он по-нурмански. – Тогда ты узнаешь, достоин ли сын Торольва называться его сыном!

Пальцы нурмана сжали плечо мальчика так, что внутри что-то хрустнуло. Торгисль даже не дрогнул.

– Хорошо! – похвалил гридень по-нурмански. – Меня зовут Торберг, сын Гунда. Я – хирдманн княжьего ярла Сигурда Эйриксона. Тебя не будут пытать, сын Торольва, потому что я знаю, где мог спрятаться убийца. – Затем повторил то же на понятном новгородцам языке: – Я знаю, где можно сыскать головника. А теперь скажи мне, эст, – гридень повернулся к тому из спутников Клеркона, который едва не задушил Торгисля, – почему ты напал на этого парнишку? Может, ты спутал его с тем, кто убил твоего родича?

– Ничего я не спутал, – буркнул эст. – Я что, по-твоему, слепой? Мне сказали, что он – дружок убийцы. Это хорошо, что ты помешал мне его убить сейчас. Я убью его, когда тело моего вождя возложат на костер.

Нурман повернулся к отрокам, кивнул на эста:

– Возьмите этого человека, свяжите его и бросьте в яму!

– Постой! Что вы делаете? – закричал эст, пытаясь вырваться из рук отроков. – Это не меня хватать надо, а мальчишку!

– Тебя, тебя! – заверил нурман. – По Закону новгородскому тот, кто безосновательно напал на свободного человека и пытался его убить, подлежит наказанию. Если же этот человек упорствует в своем намерении убить свободного человека, его следует бросить в темницу. Верно я говорю, люди новгородские?

– Верно! Верно! – поддержал гридня собравшийся люд.

– Ты сам только что признал, что не этот парень убил твоего родича. И ты знал об этом, когда напал на него.

– Ах ты волк нурманский! – закричал эст. – Моего вождя убили! Это мое право – найти и наказать убийцу! На нем кровь моего родича!

– Ты плохо знаешь Закон, эст, – ухмылка Торберга стала еще презрительнее. – Не тебе, чужаку, творить суд на земле Нового Града. Правосудие здесь вершит новгородская старшина и князь Владимир Святославович. Ежели сочтут они, что убийца виновен, его выдадут тебе. Но паренек, на которого ты напал, полностью обелен в этом преступлении. Ты сам так сказал. Так что сидеть тебе в яме!

Отроки вывернули яростно ругавшемуся эсту руки, проворно связали ему локти за спиной.

– В яму его, – распорядился Торберг. И когда эста протащили мимо него, наклонился и прошептал тому в ухо:

– Ты прав, пес. Я нурман. И Торольв Вшивая Борода был троюродным братом сестры моего деда. Так что я очень рад, что твой хёвдинг сдох без оружия в руке, позорной смертью от мясницкого топора в руке одиннадцатилетнего мальчишки. Теперь твой хёвдинг не будет пировать в Валхалле, а будет вместе с собаками жрать отбросы под столом, за которым пируют герои. Возможно, на пару с тобой. Подумай об этом, когда будешь сидеть в яме, – Торберг похлопал связанного по щеке и подмигнул второму эсту, который произнесенного не слыхал, но по выражению лица своего товарища понял: сказано что-то нехорошее.

Попросив рыночного старосту приглядеть за телом Клеркона, эст отправился к тем, кто здесь, в Новгороде, мог считаться его друзьями. И первым из них был богатый купец, городской старшина и выборный тысяцкий боярин Удата. Именно на его подворье всегда останавливался Клеркон, именно ему доставались лучшие товары из добытого Клерконом в виках. Удата поможет…

Княжий воевода Сигурд, нахмурившись, слушал сбивчивый рассказ племянника. Нет, он не осуждал мальчишку. Такой поступок достоин саги. Однако в Хольмгарде вряд ли оценят храбрость Олава. Здешние бонды более всего ценят мир и спокойствие. За убийство свободного человека, не изгоя, здесь карают смертью. Честь не позволит Сигурду выдать племянника, а значит, все будет зависеть от Владимира. Если князь примет сторону хольмгардцев, Сигурду придется бежать. Этого не хотелось. Здесь ему было хорошо, а на родине Сигурда ждали мечи врагов. Правда, в Гардарике есть и другие князья. Да и в стране ромеев всегда рады воинам севера, но тогда придется бросить все добро, а его у Сигурда скопилось немало.

Нарушил затянувшееся молчание Олав.

– Ты много сделал для меня, дядя, – произнес он с достоинством, удивительным для одиннадцатилетнего мальчишки, но вполне уместным для сына конунга. – Если тебе не защитить меня, скажи – и я уйду! – произнес мальчик. – Только дай мне коня и оружие, чтобы я умер как воин, если враги догонят меня.

Взгляд Сигурда был тяжел, как весло большого драккара.

– Я – брат твоей матери, – проворчал ярл. – Ты уйдешь, когда я тебе разрешу. А если тебя убьют, мне придется убить тех, кто это сделал. Это большая работа, которую я делать не хочу. А теперь иди умойся и причешись.

– Зачем? – удивился Олав.

– Потому что я велел! – рявкнул Сигурд.

Когда Олав привел себя в порядок, ярл скомандовал:

– Следуй за мной, племянник.

И широким шагом двинулся к воротам.

Олаву, чтобы поспеть за дядей, пришлось бежать.

Детинец новгородского князя располагался совсем рядом с подворьем его воеводы. Стража у врат приветствовала Сигурда как подобает, однако старший, десятник, тут же сообщил, что князя в Детинце нет.

– Знаю, – сухо бросил Сигурд.

Князь на рассвете поехал встречать возвращавшегося из Плескова дядьку Добрыню.

Это хорошо, что князь еще не вернулся. А особенно хорошо, что нет и воеводы Добрыни. Князь иной раз судит по уму и выгоде, а иной раз – по чести. Добрыня – только по выгоде. А какая выгода ссориться с хольмгардцами из-за мальчишки? А уж если узнают они, что Олав – посмертный сын конунга Трюггви, так и вовсе худо. Многие из тех, с кем дружит князь новгородский, с удовольствием выдадут Олава убийцам его отца. Так что об этом следует помалкивать. И очень хорошо, что Владимир еще не вернулся, потому что сейчас старшая в тереме – его жена Олава.[9]9
  Часть источников (в том числе и скандинавских) именует первую жену Владимира Аллогией. Возможно, это христианское имя княгини.


[Закрыть] С ней договориться легче. Тем более что она – тезка мальчика.

Олава в Хольмгарде недавно. И она еще молода. Прошлой зимой исполнилось шестнадцать. В Новгороде ее не очень любили, потому что – чужая. Однако Владимир держал ее в чести, ведь она была сестрой ярла Дагмара, который мало того что друг князя, так еще и дал за сестрой хорошее приданое. Если за племянника Сигурда будет просить княгиня, Владимиру трудно будет ей отказать.

– Что тебе нужно, сын Эйрика? – спросила княгиня довольно холодно.

Большой дружбы с Сигурдом у нее не было. Вражды, впрочем, тоже.

Тут Олава заметила мальчика и оживилась:

– А кто это с тобой?

– Мой племянник Олав, – ответил Сигурд.

Он уже понял, что не ошибся, выбрав княгиню, а не князя. Женщины падки на красоту, а Олав действительно очень красив. И то, что держится он с истинным достоинством, только прибавляет ему привлекательности.

– Здравствуй, Олав! – дружески проговорила княгиня. То, что паренек – ее тезка, еще больше расположило к нему сестру Дагмара.

– Здравия и тебе, княгиня, – солидно ответил мальчик. – И многих сыновей. Повезло конунгу хольмгардскому, что у него есть красивая и сильная жена, как ты.

Сигурд ожидал, что княгиня улыбнется, услышав подобное от одиннадцатилетнего паренька, однако Олава не улыбнулась. Легкая тень скользнула по ее лицу.

Владимир был ласков с ней… Однако все равно не пропускал ни одной мало-мальски привлекательной девки.

– Госпожа, – прервал молчание Сигурд. – Мы пришли к тебе за помощью.

– Говори, – разрешила княгиня.

Рассказ о том, что сделал Олав, не отнял много времени. Правда, Сигурд не стал говорить, кто был отцом мальчика. На всякий случай.

Будь на месте Олава уроженка Хольмгарда, она ужаснулась бы содеянному. Но для дочери свейского ярла убийство врага было не преступлением, а доблестью. Скальды пели о детях, отмстивших убийцам родителей. Теперь такой вот юный герой стоял перед сестрой ярла Дагмара. Он был совсем молоденький, но уже красив, как и подобает герою. Глаза синие, как летнее море, а плечи и руки мускулистые, почти как у взрослого.

– Будь моим гостем, – не раздумывая, промолвила княгиня.

Сигурд облегченно вздохнул.

Гость священен. Его надлежит защищать как собственного родича. Теперь никто не посмеет тронуть мальчика. Судить его будет не новгородская старши́на, а сам князь.

А уж князь даст возможность Сигурду выкупить маленького храбреца. Кто такой был этот Клеркон? Какой-то малоизвестный викинг из эстов, которых здесь, в Хольмгарде, называли чудью и многие из которых были данниками хольмгардского конунга. Вряд ли в Хольмгарде у Клеркона найдутся значительные друзья. А Сигурд – воевода Владимира и настоящий ярл. Можно не сомневаться, на чью сторону станет князь.

Сигурд недооценил влияния Клеркона. И недооценил новгородцев. Убийство торгового гостя, оставшееся безнаказанным, могло очень существенно повредить торговым связям Новгорода. Не успело солнце перевалить через макушку неба, как новгородская старшина, поспешно собранная боярином Удатой, приговорила выдать маленького нурмана эстам. Спустя время, достаточное, чтобы съесть миску супу, на главной площади ударило било, созывая народ. И очень скоро целая толпа новгородцев, предводительствуемая Удатой, двинулась к княжьему терему. То, что ни князя, ни Добрыни в это время не было в городе, добавило новгородцам решимости.

У ворот Детинца толпа остановилась. Неудивительно, поскольку ворота были закрыты. По меркам новгородского веча толпа была невелика. Тысячи две-три. Немного. Всего лишь по две дюжины новгородцев на каждого княжьего дружинника. Многие в этой толпе имели при себе оружие, однако они не торопились пустить его в ход. Детинец – не крепость. Однако, чтобы штурмовать княжий двор, нужен веский повод. Иначе беды не оберешься. Поэтому сначала новгородцы крикнули кого-нибудь на переговоры.

Княгиня сама поднялась на стену.

Она достаточно хорошо владела языком славян, чтобы говорить с народом.

– Что привело сюда жителей Новгорода? – спросила она. – Неужели вече недовольно своим князем?

Переговорщиком от новгородского люда вызвался боярин Удата.

Вообще-то Удата был не настоящим боярином. Какой боярин без князя? Однако в Новгороде, Плескове, Ростове и прочих городах, где не князья правили, а народное вече, боярами провозглашали себя многие. Из таких был и Удата.

Самозваный боярин говорил долго и велеречиво, однако суть сказанного была проста.

Новгороду известно, что в княжьем тереме скрывается убийца. Его надлежит выдать. Для свершения приговора.

– А как же суд? – спросила княгиня. – О каком приговоре идет речь, если не было суда?

Суд был, столь же велеречиво сообщил Удата. Судила убийцу городская старшина. Она и присудила единогласно: выдать головника родовичам убийцы. А также не медля выпустить из поруба схваченного беззаконно эста Рионика.

– Про эста твоего мне ничего не ведомо, – ответила княгиня. – А за то, что берешся ты, Удата, командовать на княжьем дворе, тебя самого следует в поруб посадить.

Толпа, пришедшая с Удатой, глухо заворчала. Не понравились им слова княгини. Мало того, что молода она, а мужам зрелым указывает, так еще и выговор у нее неправильный, свейский. Чужой.

– Лучников – на стены, – скомандовал оставшийся внизу, но все слышавший Сигурд. – Ворота укрепить, приготовить кипяток.

Все-таки хорошо, что Сигурд догадался отвести племянника к княгине. Свой собственный двор ему бы не отстоять. Детинец, конечно, тоже не франкский замок. К долгой осаде он не пригоден. Однако некоторое время удерживать у его стен толпу смердов – задача посильная. Тем более что жечь их новгородцы точно не будут. Не принято это. Только выпусти красного петуха – опомниться не успеешь, как все новгородские концы запылают.

– Выдай убивца, княгиня! – чувствуя народную поддержку, решительно заявил Удата. – По Закону это!

– Здесь – княжий двор, – звонким голосом крикнула Олова. – Здесь судит только князь. А в его отсутствие – воевода Добрыня. В отсутствие князя и воеводы – я. А я никакого приговора не выносила.

В общем-то говорила она правильно. Но Удата не согласился.

Преступление было совершено не на княжьем дворе, а на ярмарке, возразил Удата. Ярмарка же подзаконна новгородской старшине.

– Выдай убийцу, княгиня, пока худого не случилось! – воскликнул Удата.

Вот это он зря сказал. Дочь ярла была из народа, в котором женщины без страха берутся за меч.

– Ты угрожаешь мне? – спросила молодая княгиня, и глаза ее сверкнули. – В таком случае я не желаю тебя слушать. Пошел прочь – или я прикажу моим людям стрелять.

Тут только Удата заметил на стене княжьих отроков с луками в руках и сообразил, что дело может дойти и до драки. Драки самозваный боярин не боялся. Однако то время, когда Удата являл молодеческую удаль в первых рядах, уже миновало. Теперь Удата предпочитал командовать, а не бить. Лучников на стене было не так уж много. Но на него, Удату, хватит и одного. Само собой, боярин догадался поддеть кольчужку, но не от всякой стрелы убережет бронь.

– Я – тысяцкий новгородский! – закричал Удата. – Не в меня ты стрелять будешь. Господин Великий Новгород сейчас говорит с тобой!

Тут кто-то за спиной Удаты не выдержал и метнул в княгиню камень. Рукой метнул, не пращой, так что до княгини он не долетел, а безвредно ударил о частокол.

Отроки тут же сдернули княгиню со стены, не дожидаясь повторного броска.

– Не стрелять без команды! – крикнул Сигурд.

Все же прямого столкновения с новгородцами не хотелось. Князь не одобрит. А уж Добрыня и вовсе взбесится.

Прилетело еще несколько камней.

Новгородцы, не видя отпора, осмелели. Прихлынули к стенам, ударили в ворота. Многие знали, что князь с дружиной еще на зорьке покинул Детинец. Значит, защитников внутри – немного.

В ворота застучали бодрее. Но для окованных железом ворот удары дубинами не опасны.

Ведра с кипятком осторожно поднимали по лесенкам и заливали в подвешенные на коромыслах котлы. Достаточно потянуть – и котел с кипятком выдвинется за стену. Останется только дернуть за конец – и котел опрокинется на головы штурмующих.

Сигурд медлил. Тянул время. За князем уже послали. Пока не начали ломать ворота, можно не беспокоиться.

К счастью, настоящего вождя, такого, чтобы возглавил штурм, у новгородцев не было. Толпа больше шумела, чем делала. Немало времени прошло, пока нашлись два храбреца, взявшиеся рубить ворота топорами.

Сигурд дал команду – и добрых молодцев умыли кипяточком. Им повезло: вода в котлах изрядно остыла, и рубщиков ошпарило самую малость.

– А ну отошли прочь! – закричал из-за ворот Сигурд. – Других уже смолой попотчую!

Угроза возымела действие. Кипящая смола – это смерть. Причем смерть страшная.

А народу перед Детинцом все прибывало. Хорошо, улица была не так широка. Все желающие побузить не помещались.

Отроки на вратном забрале присели у котлов, изготовились…

…И тут, перекрывая шум толпы, над головами прокатился рев боевого рога. Княжьего рога.

* * *

– Вину его признаю целиком, – объявил князь Владимир.

Выборные новгородские тысяцкие, а также другие именитые люди, собравшиеся в приемном зале княжьего терема, одобрительно закивали.

Олав, который под присмотром двух дюжих гридней стоял в углу слева от княжьего стола, помрачнел. Зря он прибежал к дяде искать защиты. Теперь не уйти. Умирать не хотелось. Особенно же не хотелось отдаваться в руки эстов. Его убьют на тризне. И, самое страшное, убьют не как воина, а как трэля. И придется ему после смерти прислуживать Клеркону. Нечестно! По справедливости это Клеркон должен прислуживать своему убийце.

«Один! – взмолился мальчик. – Дай мне умереть воином! Я тебе пригожусь!»

Клерконовы хирдманны, числом семеро, оживились. Они не думали, что выйдет так просто. Верно, Удата постарался.

– Слава нашему князю! – воскликнул кто-то. Крикнувшего поддержало еще несколько голосов.

Владимир улыбнулся. Он был неравнодушен к похвале. Даже такой. Потом посмотрел на Добрыню. Его пестун и воевода выждал немного, потом погладил бороду и поднял руку, призывая к тишине.

– Суд свершен, – изрек воевода. – А теперь позвольте, други мои новгородцы, выслушать просьбу моего князя.

Выборные и старейшины обеспокоились. Кое-кто невольно потянулся к мошне. Просьбы князя были довольно однообразны. Князь просил денег. Или – мытных льгот для кого-то из своих друзей, что в сущности тоже деньги.

Добрыня усмехнулся в бороду. Мысли новгородцев для него – как на ладони.

– Такое дело, – пробасил он. – Убивец – ваш, – кивок на взятого под стражу Олава. – Однако по Закону его можно выкупить. Если на то будет ваша воля.

– Не будет на то нашей воли! – тут же закричал кто-то из эстов. – Головой его давай!

Добрыня прищурился, поглядел на эста очень недружелюбно, спросил:

– Обратно в поруб хочешь?

Эст (а это был тот самый, кто душил Торгисля на рынке) под взглядом воеводы сник.

– Не с тобой, чужаком, говорю, – сказал Добрыня. – С почтенными людьми новгородскими. Двадцать марок серебром. Двадцать нурманских марок – за мальчишку. По-моему, это хорошая цена. Как считаете, люди новгородские? И заплатит ее… – Добрыня сделал паузу… – Княгиня наша, Олава Дагмаровна.

– А с чего бы это княгине выкуп платить за чужого татя? – осведомился кто-то.

– А понравился ей мальчонка! – Добрыня одарил народ добродушной улыбкой. – Да и сами взгляните: какой он тать? Может, и убил-то он случайно? Махнул топориком – и на тебе! Аккурат в висок угодил. Бывает ведь! – Воевода развел руками, будто извиняясь. – А мальчонка славный, незлой совсем, сами видите! Ну, почтенные новгородцы, что скажете?

Старшина совещалась недолго. Сошлись: князь мог и своей волей виру назначить. А вот уважил народ, соблюл честь.

– Коли родичи убитого согласны, так и мы не против, – высказался за всех старшина плотницкого конца. – Согласны?

Эсты стояли мрачные. Вира в двадцать нурманских марок – это чуть более десяти гривен. Деньги немаленькие. Однако за смерть свободного новгородца головное в четыре раза больше. Но хитрый воевода так повернул, что не вира это, а выкуп. И тут всякий скажет: хорошая цена. За такую не то что мальчишку – доброго мастера купить можно. И «нет» не скажешь. Это Сигурду-воеводе можно отказать. А княгине откажешь – князя оскорбишь. А князя оскорбишь… Нет, с Владимиром лучше не ссориться. Он хоть и молод еще, а слава у него на севере изрядная. Да и брат княгинин – сам ярл Дагмар. Плюнуть дракону в морду можно. А каково будет, если дракон плюнет в ответ?

* * *

– Благодарю тебя, пресветлый князь, за милость и заступничество! – Гордый ярл Сигурд Эйриксон поклонился в пояс, как никому прежде не кланялся. Его малое подобие, племянник Олав, тоже поклонился. Но не так низко… Что не укрылось от глаз Добрыни. Воевода сделал отметку на бересте памяти: вызнать, что за мальчишка. Очень уж он не похож на трэля. Чувствуется гордая кровь…

Однако князь ничего не заметил.

– Воеводу Добрыню благодари, – добродушно сказал Владимир. – Он все придумал. А пуще того – княгинюшку мою. Очень просила она за мальца. Хотя… – Владимир улыбнулся, – по чести сказать: я бы и так его не отдал. Он – родня твоя, Сигурд. А ты – мой воевода. Значит, и парнишка – тоже мой. Где ж это видано, чтоб своих чужим отдавать? Верно, дядька?

– Истинно так! – прогудел Добрыня. – От своих отступиться – удачу потерять. Такое богам не любо!

– Племянника твоего возьму в детские, – решил Владимир. – Чую в нем доброго воина. И то сказать: кто за зло мстит бесстрашно, тот и добро не забудет. Пойдешь ли ко мне, малой?

– Меня зовут Олав Тр.. – звонко начал мальчик. И споткнулся на слове. Хотел сказать: Олав Трюггвисон, но вспомнил, что дядя сурово наказал: ни слова об отце. Не время еще.

– Меня зовут Олав, и мне честь – послужить такому конунгу, как ты! Клянусь молотом Тора: я сторицей верну тебе долг жизни и крови!

Ближние дружинники Владимира, собравшиеся в горнице, одобрительно закивали. В большинстве своем скандинавы, они видели в Олаве не одиннадцатилетнего мальчишку, а воина, доказавшего свою храбрость и удачу. По их закону взять жизнь кровника – не убийство, а право. А уж убить оружного воина втрое больше себя мясницким топориком… Возможно ли такое без помощи богов? А кого любят боги, у того будет все: деньги, слава, верная дружина.

– У него стать конунга, – шепнул своему соседу-свею нурман Торберг. – Быть ему великим вождем.

– Если его кровники убитого не прирежут, – шепнул в ответ дан.

– Ага! – ухмыльнулся Торберг. – Кишка у них слаба – против князя пойти. Мальчонка теперь – княжий. А князь наш за своих шкуру спустит и к воротам прибьет. Так-то!