Текст книги "Рубеж Империи: Варвары. Римский орел"

Послышался стук копыт. Со стороны поселка наметом подлетел всадник. Осадил, красуясь, точно у ворот.

Агилмунд.

– Аласейа! Одохар зовет! – Подумал немного и добавил: – Хорошо зовет. Приходи! – Развернулся и полетел обратно.

Сигисбарн и Книва проводили старшего брата завистливыми взглядами.

Коршунов озадачился: в каком смысле «хорошо зовет»? В смысле: приходи по-хорошему? Или – с почтением приглашаю?

Решил, что второй вариант ближе. С чего бы рикс стал ему угрожать?

– Я сейчас, – сказал он новообретенным родственникам и зашел в избу – переодеться.

По зрелом размышлении решил снятую с квеманского вождя куртку, местный «бронежилет», не надевать. И шлем тоже. Нацепил трофейный пояс непомерной ширины, к поясу привесил тесак и «рэмбу», выживательный ножик. На шею хронометр нацепил. На местных жителей хронометр производил убойное впечатление: днем блестит, ночью светится, циферки мигают, стрелки двигаются…

Поверх всего этого «великолепия» накинул плащ из красной парашютной ткани. С точки зрения нормального человека – натуральный клоун, но местным должно понравиться. Им – чем ярче и пестрее, тем лучше. Вот и братья Фретилычи аж рты открыли в восхищении. Эх, им бы телевизор показать или почти новую сотую «авдюху», которую Алексею из Германии полгода назад пригнали… Эх! Да… – Коршунов печально вздохнул.

– Пошли, – сказал он. – Рикс ждет.

Одохар «съехал» с холма и теперь квартировал у Фретилы. Дружинники тоже разбрелись по уцелевшим дворам. Все они были или сами здешние, или родственники здешних. Вот уж воистину родовой строй.

Внешний вид Коршунова риксу понравился. Особенно плащ и хронометр. Плащ восхитил – таких ярких красителей здесь не водилось, а хронометр заинтересовал. Коршунов отметил в уме: надо бы Одохару кусок парашюта подарить.

– Добро тебе, рикс, – поприветствовал Коршунов.

– Добро и тебе, Аласейа.

Домочадцы Фретилы вкупе с прочими любопытными по ту сторону плетня с интересом внимали.

Одохар окинул взглядом «зрителей», хмыкнул:

– Пойдем, Аласейа, – и, со значением: – Это разговор двоих.

Они вышли с подворья, и Одохар решительно направился к холму. Вопреки ожиданиям Коршунова, никто за ними не увязался.

– Ты не нашел своего друга-героя, Аласейа, – утвердительно произнес рикс. – Будешь искать?

– Буду, – ответил Коршунов. – Не сейчас. Позже.

– Понимаю. – Одохар шагал быстро, размашисто, совсем не так, как ходят во время прогулки. Но рикс всегда так ходил. – Понимаю. Ты герой. Но ты – один. Квеманов много. Даже Иббе-вутье не победить всех квеманов.

Коршунов слыхал это имя и знал, что вутья – что-то вроде берсерка. Вероятно, рикс сказал ему комплимент.

– Даже герою нужна дружина. Я дал бы тебе воинов, Аласейа, – сказал Одохар. – Я знаю, что ты удачлив. В нищем селении большую добычу взял, пленников всех своих обратно привел.

– Твои воины хорошо бились, – тоже решил польстить Коршунов.

– Они всегда хорошо бьются, – отмахнулся Одохар. – Храбрости воинов мало. Удача вождя нужна. Ты удачлив. Я дал бы тебе воинов, чтобы отыскать твоего друга Гееннаха, но не могу. Я большое дело задумал, Аласейа. Большой поход. Не один я пойду. Другие вожди тоже пойдут. Не одни лишь гревтунги. Герулы пойдут. Боранов позовем. Большое войско поднимем. Богатую добычу соберем. И славу немалую… – Рикс остановился, заглянул в глаза Коршунова: – Пойдешь со мной, Аласейа?

У Коршунова чуть не сорвалось: «Да», но он вспомнил, как Генка когда-то сказал: «Никогда не говори „да“ сразу. Сначала подумай. А если думать не о чем, просто помолчи».

Поэтому Коршунов молчал, и Одохар, видимо, решил, что собеседник колеблется.

– Твой друг – великий воин, – сказал он. – Сам Овида-жрец так сказал. Не станут квеманы такого воина губить. И боги их не станут. Вернемся из похода – сам к квеманам пойду. Не отдадут Гееннаха добром, силой возьмем… Пойдем со мной в бург, Аласейа! Пойдем со мной в великий поход! Я тоже удачлив, но и твоя удача пригодится! Больше удачи лучше, чем меньше! – Рикс улыбнулся. – Что тебе здесь, Аласейа? Вон и родичи твои со мной в бург пойдут. Фретила тебе телегу даст: добро везти. Я слыхал, у тебя много добра, Аласейа?

«Интересный вопрос», – подумал Коршунов. Ответил осторожно:

– Кое-что есть. Не так уж много.

Одохар расхохотался.

– Вижу, не зря Фретила с тобой породнился, – заметил он. – Такие, как он и ты, бедными не бывают. Таким люди сами дают и спрашивают: не мало ли дали?

«Твои бы слова – да в уши каким-нибудь питерским банкирам, – подумал Коршунов. – А еще лучше московским…»

Тут он вспомнил, что нет больше ни банков, ни банкиров и от всего прежнего остался только спускаемый аппарат, утопший в здешнем болоте, да Генка Черепанов – неизвестно где… Вспомнил и опечалился. Но виду не показал.

– Благодарю тебя, рикс, за приглашение, – произнес он ровно. – Я поеду с тобой в бург. И в поход с тобой пойду… Если не передумаешь.

– Мое слово крепко, как древко копья Вотана, – с легкой надменностью произнес Одохар. – Иди собирайся. Завтра поутру уходим.

Самым ценным предметом, оставшимся от ТОГО мира, безусловно, была аптечка. Антибиотики, стимуляторы и транквилизаторы, обеззараживающие и дезинфицирующие средства, витамины, даже сыворотка от змеиного яда. А вот самым ценным с точки зрения мира ЭТОГО, несомненно, являлся парашют. Хотя и прочие предметы были весьма ценными. Например, два отличных компаса. Ножи, фляжки, «пингвин», шестнадцатикратный монокуляр (к счастью, без электроники, голая оптика), спальники, крохотная палатка. И даже кучка вроде бы бесполезной электроники, вроде компактного газоанализатора. Все имущество ОТТУДА, за исключением парашюта, уместилось бы в одном рюкзаке, а весило вообще пустяки. Поскольку те, кто комплектовал снаряжение, боролись за каждый грамм веса. Но кроме имущества «небесного» у Коршунова имелись и «земные» богатства. Трофеи, взятые во время набега на квеманов: тройная доля, причитавшаяся Алексею, формальному командиру. Одного только «сырого» железа – почти три пуда. Железо Коршунов уже «пристроил»: договорился с Травстилой, который тоже ехал в бург вместе с Одохаром. Но доставка – на Коршунове. Еще – приданое Рагнасвинты. Два бочонка, набитых всяческим барахлом, несколько мешков зерна, пудовая «упаковка» меда. Все принято Коршуновым, можно сказать, «по описи». Пришлось. Иначе Фретила обиделся бы смертельно. Так что телега, предоставленная тестем (на время, как было особо подчеркнуто), оказалась нагруженной под завязку. Кроме того, Коршунов обзавелся конем. Коня, крепкого рыжего мерина, сторговали для Коршунова вместе с упряжью Сигисбарн с Книвой. Выглядел мерин так себе, но братья утверждали, что конь хорош. Алексей не спорил: он разбирался в лошадях примерно как братья – в мотоциклах. Стандартную местную упряжь Коршунов дополнил собственным новшеством: стременами. У некоторых дружинников новация вызвала улыбки. Мол, если кто верхом ездить не умеет, так все равно свалится, а от этих висюлек только хуже будет. Нога, например, застрянет… А вот рикса идея весьма заинтересовала. Он даже самолично их попробовал, проехавшись на коршуновском мерине. И заявил, что для обычной езды от стремян проку немного, а вот для боя они могут быть очень полезны: это ж совсем другой удар получается, если ноге есть во что упереться. Одобрил, одним словом.

Утром тронулись. Одохар – впереди. С широких риксовых плеч волной – бело-алый плащ из двух сшитых вместе кусков парашюта. Коршунов выполнил данное самому себе обещание. За риксом – дружина. За дружиной – караван. Шесть возов. Вернее, фургонов. Напоминающих те, что Коршунов видел в ковбойских фильмах: солидные деревянные платформы на больших колесах, с «верхом» из толстой кожи. Плюс упряжка из пары лошадей. Фургоны везли квеманскую добычу и кое-какое барахло, переправляемое поселянами в бург. Первым экипажем, набитым имуществом Коршунова, правила Рагнасвинта. В синем плаще из дареного супругом вкладыша. Сияя, как хромированный чайник.

За первым возом следовал второй. С добром Фретилы. И третий – тоже с имуществом «тестюшки». Вторым фургоном правил Книва. Третьим – коренастый квеман, трофейное «имущество» Коршунова. Не то чтобы Алексей рвался в рабовладельцы, но квеман, как выяснилось, не имел ничего против. Больше того, был даже горд, что попал в рабы к самому «небесному герою».

Ехали по дороге, мало чем отличающейся от обычного проселка между какими-нибудь Дьячково и Осинниками. Только колеи поуже: под тележное колесо, а не под трактор. Вокруг шумел лесок, довольно молодой, чирикали птички, в кустах шустрила какая-то мелочь. Да и не только мелочь: нередко пересекали дорогу цепочки «парнокопытных» следов. С дичью тут было все хорошо. Что естественно. Вон сколько места вокруг, а народу – раз-два и обчелся.

Дружинники ехали беспечно: дозоров не высылали, чесали языками, дремали… Ахвизра вон меч взялся шлифовать, который на свою долю квеманского железа сменял. А когда по клинку точильным камнем водят, звук известно какой. Дружинники ворчали, а Ахвизра и в ус не дул. Совершенно безбашенный мужик. Особенно ежели выпьет. Есть такой тип… «искателей приключений», которые, накушавшись, только и ищут, какое бы безобразие учинить. Тем более, Ахвизра, как пояснил Книва, старший в роду. И последний. С тех пор, как Нидаду на болоте зарезали. Так что Ахвизре стесняться некого. Он вообще только Одохара и слушается. Да еще Агилмунда, потому что Агилмунд – посильнее Ахвизры. И ума у Агилмунда побольше, не без гордости добавил Книва.

Когда Коршунову наскучило стучаться копчиком о седло, он перебрался к Книве. Безрессорная телега тоже не «мерседес», но если сесть на мешок с шерстью – вполне терпимо. По пути Алексей попытался прояснить для себя навязчивый вопрос: почему не страдающие трусостью квеманы вдруг так резко сломались и пошли – кто под рабское ярмо, кто и вовсе на тот свет?

Оказалось – элементарно. Потому что исход любой битвы (по местным понятиям) зависит не столько от количества войска или храбрости оного, сколько от благорасположения горних сил к конкретному полководцу и конкретному же военному мероприятию. А божественное благорасположение, в свою очередь, определяется по прогнозам профессиональных предсказателей (жрецов), личному рейтингу полководцев и, главное, по результатам самой акции. Иначе говоря, если ты победил, значит, боги к тебе благоволят. А к противнику, соответственно, нет. И следовательно, ни о каком немедленном реванше или продолжении борьбы и речи нет. Сначала надо реабилитироваться в глазах высших сил. Например, личным участием в погребальной церемонии противника. В качестве жертвы.

«Выходит, если я удачлив, то могу в одиночку победить десятерых, не уступающих мне силой?» – осведомился Коршунов.

«Если твоя удача с тобой – можешь», – последовал уверенный ответ. Но тут же последовало дополнение: только вутья, личность, особо приближенная к богам, набрасывается один на десятерых. Тот же, кто, не будучи вутьей или величайшим воином, попытается проделать подобное, тот просто дурак. И получит соответственно. Ведь все знают: кого боги не любят, того они лишают здравого смысла. О какой же удачливости тут может идти речь? – Книва даже удивился, что Аласейа не понимает таких элементарных вещей.

Конечно, Коршунов отдавал себе отчет в том, что услышанное – изложение местной воинской доктрины в понимании местного же салажонка. Но Книва же не сам все придумал. Нет, такой подход определенно открывал Коршунову отличные перспективы. Особенно если учесть, что сам он, окажись в положении кандидата в жертвы, изо всех сил постарался бы унести ноги. Пусть местные боги обижаются: их проблемы. С другой стороны, набрав значительную массу личной харизмы, можно игнорировать мелочи, которые путаются под ногами. В том числе и «благорасположение» местных богов. Если даже допустить, что они существуют. Анекдот есть такой, про носорога. Носорог очень большой, у него хорошее чутье и слух тоже хороший, и бегает он очень быстро. Правда, зрение у носорога совсем плохое, не видит ни хрена… Но это уже не его проблемы.

С квеманов разговор перешел на более общие темы. О том, где какие народы живут.

Книва, разумеется, был полностью в курсе. Информацией, как всегда, делился охотно. Правда, понимал Алексей не все, но суть, как ему казалось, улавливал…

На восход и отсюда на много поприщ все правильные люди живут. Славные. По понятиям живут и со здешним племенем, тоже славным безмерно, почти что в родстве. А вот на полдень – народишко похуже обитает. Герулы. Ближние герулы – с которыми недавно война из-за оленя приключилась (в ней Книвин братан Агилмунд лично участвовал) – и дальние. Ближние герулы с дальними в постоянном несогласии пребывают. А с Одохаром у них теперь, после хорошей драки, – мир и дружба. На почве планов будущего совместного грабежа. В общем нормальные ребята. От новых родичей Коршунова почти не отличаются. И язык у них нормальный. Человеческий. За герулами, там где вода большая, бораны хищные обитают, жадные – страсть! У этих и речь не людская, и боги неправильные, но сами – с понятиями мужики. Об этом некий Меритойс рассказывал, который у боранов долго тусовался и речь их бестолковую разуметь научился. С боранами у здешних проблем нет, поскольку помыслы алчных боранов на полдень устремлены, а не на полночь. Не сюда то есть. Если от боранов через море плыть – к ромлянам попадешь. Ромляне – народ хилый, мелкий, но многочисленный. И богатств у них много. Потому бораны к ним тянутся, а не к тем, кто от них на полночь. Хотя вот с герулами бораны время от времени сцепляются. Книва в бурге видел двух рабов из боранов. Их у герулов на шкуры сменяли. Тех боранов две зимы назад, когда недород был, в жертву богам принесли. По слову Стайны, вождя мирного. И вняли боги. Стало быть, дошли бораны до наших богов и умолили их к нам снизойти…

…На закат – квеманы злобу точат. За квеманами на полночь анты хищные ярость в себе пестуют, с квеманами в пакостности соревнуясь. А на полдень от антов, где земля безлесна, люди кочевые сарматского корня рыщут. И у антов, и у сармат боги свои, и не счесть богов этих.

А если долго-долго идти на закат, на полночь немного беря, то придешь в край, где сидят племена, змей почитающие. От тех племен до Скандзы недалеко.

На полночь же от земель здешних совсем страшные и лютые народы обитают. Лесами их земли покрыты. И жуткие дела в тех лесах творятся. Сказывают люди, что народов и племен там без счета, и богов великое множество. И дики те народы и в убожестве век свой живут. Еле-еле одежду из шкур звериных скроить себе могут, а к стрелам костяные наконечники ладят.

В общем, скрасил Книва Алексею путешествие занятными байками. К сожалению, информация была достаточно расплывчата. И карту по этому описанию составить было абсолютно невозможно. С другой стороны, если ни о боранах, ни о герулах Коршунов в прежней жизни не слыхивал, анты и сарматы вызывали какие-то полузабытые ассоциации.

– Слушай, Книва, а вы-то – кто? – задал Алексей давно назревавший вопрос.

– Мы? – Книва удивился. – Мы – люди.

– Это я понимаю. Вот ты говоришь: квеманы, герулы… А себя вы как называете?

– О! – Книва понял, просиял. – Мы – славные! Очень хорошие! Готс! Славные люди мы!

М-да… Славные люди. Можно сказать, славяне. Что ж, судя по месту обитания и быту – похоже. Если исходить из того, что это – прошлое. Вот только язык не похож. Не мог же он настолько измениться. Или – мог? Или это вовсе не прошлое, а хрен знает что?

Ладно, разберемся, успокоил себя Коршунов. Вот до Рима доберемся – и разберемся. И с оленями, и с баранами. Римляне – ребята четкие: письму обучены, хронологии. Дело за малым: собрать армию из здешних вандалов и – дранг нах остен, то бишь вперед на Рим. В императоры. Согласно Генкиному проекту. В Риме хорошо. Там – куртизанки. Бани там… римские. Эх…

– Книва, а вы, случайно, не вандалы?

Юный родич энергично замотал головой. Нет, не вандалы. Ни в коем случае. Вандалы – они там живут (широкий жест в сторону леса) и люди они нехорошие, хотя и не без положительных качеств. Подраться любят…

М-да…

Сначала Коршунов увидел башню и только потом – сам город. Бург то бишь. Он стоял на открытом месте, над рекой, отделенный от леса зелеными полосами возделанной земли, которая здорово смахивала на какое-нибудь садово-огородное хозяйство под Питером.

Когда Коршунов был маленьким, его родители как-то взяли участочек в таком хозяйстве, соорудили шалаш и убили целое лето, пытаясь взрастить экологически чистый провиант.

Здесь размеры участков были побольше, но сходство все равно было необычайное. Должно быть, из-за ветхих шалашиков и роющихся в земле полуголых человечков.

Сам бург – по здешним меркам – выглядел солидно. Основатели его звали толк в фортификации: поставила крепость на высоком мысу, образованном речной излучиной. С трех сторон, в дополнение к укрепленным бревнами земляным валам, возведенным руками человека, добавлялась преграда естественная: уходящий под воду сыпучий склон. С четвертой стороны был выкопан ров, через который был переброшен бревенчатый настил. Над воротами нависала та самая, заметная издалека деревянная башня.

Размеры бург имел весьма скромные, ограниченные площадью мыса, поэтому большая часть построек оказалась вне городских валов. Постройки эти возводились по тому же «типовому» проекту, что и избы в поселке. Отличались они друг от друга только величиной и «степенью износа».

Примерно в полукилометре от города на берегу располагался «порт». Он состоял из обширной поляны, поросшей дикой травой, пяти длинных черных одноэтажных строений и трех деревянных причалов. У одного из них отдыхал кораблик со свернутым парусом, размерами с рыболовный баркас; на других пирсах местное население занималось стиркой. На речном песке сохло около двух дюжин больших и малых лодок.

Отряд заметили. Работавшие на полях прекратили трудовую деятельность. Кто-то выкрикнул приветствие. Коршунов соскочил с телеги, но на коня не сел, пошел пешком. Не из скромности, а потому что на своих двоих чувствовал себя увереннее, чем в седле.

Копыта коней простучали по настилу. Потом по нему прогрохотали колеса телег. Отряд въехал в ворота. Коршунов с интересом осмотрелся. Вдоль стен, изнутри, плотно, один к одному, теснились дома. Между бревенчатых стен оставался узкий, двум телегам не разъехаться, проход. Улочка длиной не больше ста метров трижды изогнулась, прежде чем вывела на открытое место, центральную площадь, одной из сторон которой был здоровенный двухэтажный домина, самое крупное строение из виденных здесь Коршуновым. На другой стороне имелось нечто вроде небольшого рынка. Остальную часть «обрамления» площади составляли высокие заборы, за которыми маячили весьма респектабельные (опять-таки по здешним меркам) здания.

Прибывших встречали. Зеваки, разумеется, как же без них. И официальные лица, которые четко делились на две группы. Одна выстроилась у двухэтажного дома, вторая – вдоль очень солидного забора, за которым тоже имелось весьма респектабельное здание. У первой группы явного лидера не было, зато второй предводительствовал бородатый мужичина шириной и толщиной с небольшой платяной шкаф. Одет сей образец интенсивного питания был роскошно и совершенно не по погоде: в костюм отличной кожи с тиснением, щедро изукрашенный бляшками и висюльками из драгметаллов. С необъятных плеч ниспадал тяжелый плащ из черного бархата, явно нездешнего происхождения, в мочках ушей имелись золотые серьги, а на голове – бархатная же шапочка с серебряным шитьем, частично прикрывавшая обширную лысину.

Свита «бархатного плаща» состояла из двух категорий лиц: солидных мужчин среднего и пожилого возраста в «цивильной» одежде (хотя большинство – при оружии) и мужчин помоложе и покрепче, облаченных примерно так же, как парни Одохара. Очевидно, личная охрана толстяка.

Дружинники рикса спешились, Коршунов протиснулся вперед в тот момент, когда толстяк зычно провозгласил:

– Рад вновь видеть тебя, Одохар!

– И я рад, Стайна! – Особой радости в голосе рикса не чувствовалось.

Коршунов покосился на Агилмунда. Старший сын Фретилы, подбоченившись, надменно взирал на «охранников» Стайны. С неприкрытым вызовом. И он был не одинок. Подбородок Ахвизры был задран еще выше, чем у Агилмунда. Во взглядах «охранников» особой приязни тоже не читалось.

Тем бо́льшим было удивление Коршунова, когда широкое лицо Стайны вдруг озарилось искренней радостью. И именно в тот момент, когда маленькие, заплывшие жиром глазки остановились на Алексее.

– О! Как я рад! – воскликнул толстяк, устремляясь вперед и заключая опешившего Коршунова в могучие объятия и прижимаясь к его лицу влажной от пота щекой. Объятия разжались, толстяк слегка отстранил Алексея, оглядел его так, словно они были старыми друзьями, не видевшимися лет десять. – Какая честь! Аласейа! Герой, пришедший с неба! Как мы рады! – Он оглянулся, махнул рукой, и хор басов и баритонов «свиты» нестройно загудел: «Рады, рады…»

Цепкий взгляд зажатых между щеками и надбровными дугами глазок остановился на хронометре, в острых, как иголки, зрачках что-то блеснуло… Коршунов даже испугался, что толстяк сейчас сорвет у него с шеи игрушку и быстренько засунет в карман. Но вместо этого Стайна дружески хлопнул Алексея по плечу.

– Добро пожаловать, Аласейа! – провозгласил он, источая радость. – Будь моим гостем, небесный герой! Окажи мне великую честь!

Коршунов слегка растерялся. Имя Стайны он уже слышал раньше и знал, что тот – тоже вождь. И не меньшего уровня, чем Одохар. Но откуда Стайна знает имя Алексея и все прочее? И чему так бурно обрадовался?

– М-м-м… Я не один, – пробормотал он.

– Знаю-знаю! – воскликнул Стайна. – Герой слетел к нам и оказал всем нам великую честь, породнившись с родом моего друга Фретилы. Но должно герою жить в наилучшем доме бурга. А наилучший дом бурга принадлежит мне. Вели родичам своим везти на мой двор твои сокровища, дабы не затерялись они, а сам будь моим гостем, Аласейа! – Цепкие пальцы сжали локоть Коршунова. – В моем скромном жилище тебе будет хорошо! Раздели со мной трапезу, Аласейа! Лучшее в моем доме – твое!

Хм-м… «Скромное жилище» как-то не вязалось с понятием «лучшего дома в бурге». Но Коршунов не рискнул сказать «нет». Кто знает, может, таковы здешние обычаи?

Алексей покосился на Одохара. Лицо рикса было каменным… Зато на физиономии Рагнасвинты, слезшей с телеги и протиснувшейся в первые ряды, читалось неприкрытое удовольствие… И Коршунов принял решение.

– Благодарю тебя! – произнес он торжественно. – Я счастлив разделить с тобой трапезу, Стайна! Только позволь мне сказать слово моим родичам… – Он деликатно освободил локоть, подозвал Книву.

– Вам есть где поселиться в бурге? – спросил Коршунов вполголоса.

Сын Фретилы кивнул:

– Ты хочешь жить у Стайны?

– Пока только пообедать.

– Не вези твое добро в его двор, – совсем тихо проговорил Книва. – Стайна хитрый, а ты щедрый. Твое добро станет его добром.

– Уговорил, – так же шепотом ответил Коршунов. – Забирай Рагнасвинту (Коршунов решил не брать ее к Стайне. Интуиция?) и устраивайтесь. Справитесь?

– Если что – Агилмунд поможет. Подружись со Стайной, Аласейа. Стайна – большой человек. С ним не дружить плохо. Его голос в бурге везде слышен.

– Постараюсь. Езжайте.

Тем временем стоявшие у длинного дома смешались с дружинниками, сопровождавшими Одохара, а нагруженные фургоны тронулись, разъезжаясь в разные стороны.

Коршунов улыбнулся Рагнасвинте, кивнув на Книву. И направился к Стайне.

– Я готов следовать за тобой, – сказал он жизнерадостно.

– Это честь для меня! – расплылся в улыбке «большой человек» Стайна. – А где же твое добро?

– Что есть добро? – философски отозвался Коршунов. – Доброта людская – вот ценность!

Данная сентенция поразила Стайну. Он даже не нашелся, что ответить. Только проводил взглядом фургоны.

– Аласейа! – Коршунов обернулся. – Добра тебе, Аласейа! – Рикс Одохар кивнул ему и двинулся к большому дому. Его конь пошел за хозяином, как вышколенная собака.

В следующий миг Коршунова плотно окружила Стайнова свита. Его подхватили под руки и повлекли во двор. Совершенно незнакомые люди выражали необычайную радость от встречи с таким выдающимся человеком, как Коршунов. Любимый родич, возвратившийся после долгих лет отсутствия, не мог бы претендовать на большее. Чем-то эта ситуация была Алексею знакома…

Когда его, чуть ли не на руках, подняли на высокое крыльцо, Алексей вспомнил… Точно! Один к одному.

Дело было в ТОЙ жизни. Как-то подружка затащила Коршунова к одному гуру. А может, и не гуру, а проповеднику. Их, сектантов, столько в Питере развелось – хрен разберешься. Пришли Алексей с подругой на это самое сборище… Войти не успели, как на Коршунова целая толпа налетела. И все целуют-обнимают, радуются безмерно. Просто свадьба с цыганами: «К нам приехал, к нам приехал Лексей Викт-рыч да-раго-ой!» Под белы ручки берут, за стол сажают, кушинькать прямо в ротик кладут.

Коршунов сначала опешил, потом расслабился. Так тепло ему стало, приятно. Все тебя любят, понимаешь, и ты всех любишь тоже. Даже непонятно, как ты без них жил… Ну вроде как в хорошей компании – после второго стакана водки. Но без водки, что характерно. Короче, зацепило Коршунова. И стал он эти сборища посещать регулярно и с удовольствием. Приятно все же, когда тебя так уважают. Еще приятнее, когда полузнакомые, но симпатичные женщины мягкой грудкой к тебе прижимаются, в глаза заглядывают, слова заботливые говорят… А уж гуру этот, прочих «учеников» забросив, часами с Алексеем о жизни толковал. С большим пониманием. И книжку свою Коршунову подарил. С цветными картинками.

И пропал бы будущий космонавт Коршунов ни за грош, если бы не Генка Черепанов, который как раз тогда в гости в Питер приехал. Послушал Генка восторженные дифирамбы Алексея в адрес «замечательных духовных людей», хмыкнул и сказал:

– Познакомь.

Коршунов спросил разрешения у гуру, пояснил, что друг его, военный летчик, без пяти минут космонавт, очень даже заинтересовался…

Гуру тоже заинтересовался и немедленно дал добро.

На следующий день Черепанов нацепил свой парадный мундир с полным набором орденских планок… И Коршунов получил возможность полюбоваться действом «возвращение блудного сына» со стороны. Дружный коллектив в лице самого гуру и особо приближенных с радостными восклицаниями и бурными проявлениями любви налетел на Черепанова. Но тот не растаял и не умилился, а отреагировал совершенно неожиданно для Алексея. «Желанный гость» активно включился в процесс. Причем даже активнее хозяев. С радостным рыком «Как я р-рад! Др-руг! Др-ружище!» он облапил субтильного гуру и затряс его, как медведь – незадачливого охотника. Гуру сипел, хрустел ребрышками и пытался вырваться из борцовского захвата. Но у него не было никаких шансов. Когда объятия разжались, коленки у гуру заметно дрожали, а по лицу блуждала отрешенно-счастливая улыбка любителя пива, добравшегося до туалета. А спектакль тем временем продолжался. Выразив «любовь» к учителю, Черепанов взялся за теснившихся вокруг учеников и учениц. Его бас покрыл многоголосый хор славословий, а объятия раскрылись для публики. Особы женского пола были поочередно оттисканы и перецелованы под громогласные заверения в вечной любви. Особы мужского пола были приветствуемы гулкими хлопками по спинам и рукопожатиями, после которых нормальное кровообращение восстанавливалось минут через пять. Нельзя сказать, что «сектанты» сдались без боя в этом соревновании «вселенской любви». Но где уж им конкурировать в скорости с пилотом «сушки»? «Излюбленные» до потери ориентации, они остались на «поле боя», а победитель, подмигнув Алексею, подхватил пару самых аппетитных «сектанточек» и двинулся в «помещение для совместных медитаций», где околачивались «неофиты» вроде Коршунова. И навел там такой шухер…

Коршунов осушил чашу и со стуком опустил на стол. Тотчас слева появилась смуглая тонкая рука с ковшом. Пиво, пенясь, полилось в чашу. Алексей быстро оглянулся, но успел увидеть только черную «баранку» косы и полную грудь, обозначившуюся под вышитой тканью рубахи. В следующее мгновение женщина повернулась к нему спиной, наполнила чашу Стайны и собралась уйти, но хозяин поймал ее за пояс и развернул.

– Поприветствуй моего гостя, Стайса! – воскликнул он.

Ее глаза были – как небо. Черное небо. Такое, как за облаками, за стратосферой. Абсолютно черное небо космического пространства. Такого не увидишь, пока не побываешь там. Но если долго смотреть в такие глаза, то покажется, что они не выпуклы, а вогнуты, а их блеск – не отражение света, а сам свет. Но этот взгляд не был долгим. Миг – и глаза спрятались за бахромой ресниц.

– Славы тебе, – тихонько проговорила женщина.

– Миина тиви, – с гордостью сообщил Стайна. «Моя наложница».

– Она – издалека. Очень издалека. Скажи ему, как тебя звали раньше, Стайса! – потребовал он.

– Анастасиа. – Она выговаривала слова не так, как другие. И кожа ее была смуглее, и таких иссиня-черных кос здесь не было ни у кого. И такое имя, тоже нездешнее – ТАМОШНЕЕ. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Коршунов сглотнул.

– Откуда ты, девочка? – быстро спросил он по-русски.

Не поняла.

Алексей повторил вопрос по-английски. С тем же результатом.

Дикая надежда угасла. Но от этого стоящая перед ним женщина не стала менее прекрасна. И менее желанна.

– Меня зовут Алексей, – произнес Коршунов.

– Алексий? – повторила она. И словно сноп искр брызнул между ними. Она видела. И он видел. Больше никто.

– Аласейа – небесный герой! – хвастливо сообщил Стайна. – Он пришел с неба, понимаешь?

Женщина быстро сказала что-то. Не по-здешнему.

– Она не очень умна, – сообщил Стайна. – Но хороша на ложе, а тело у нее нежное, – и разразился короткой речью, из которой явствовало, что Анастасия – специальный подарок Стайне. От далеких друзей, которые ценят и уважают Стайну. И Анастасия – подарок, выражающий их признательность. Очень дорогой подарок, потому что редкий. У Стайны очень много друзей, потому что со Стайной хорошо дружить и плохо ссориться.

Коршунов делал вид, что слушает. Смотрел на женщину и совершенно точно знал, что она должна быть – его. Что этот хвастливый бочонок сала понятия не имеет о том, чем обладает. У Коршунова даже возникла кощунственная мысль: не предложить ли обменять Анастасию на какую-нибудь из «небесных» игрушек. Например, на тот же хронометр. Но Алексей не предложил. Потому что испугался, что хозяин скажет «нет».