Текст книги "«Гроза» против «Барбароссы»"

Тут можно забрасывать агентов, которые будут плести интриги и заниматься множеством достойнейших и полезнейших дел. Но надо понимать, что ранее, чем через десять лет, никакой отдачи от этого проекта ждать не приходится: слишком узок и беден рынок, даже европейский – не чета современному или даже тому, что существует в 1940 году. Нет, эту площадку лучше оставить в глубоком резерве.

Обо всех этих соображениях посредством правительственной связи и специально зашифрованного сообщения доложили президенту. Ответ был коротким – добро. Сие означало, что середина XIX века откладывается на потом, и займемся мы ей года через два, когда минут все остальные кризисы. Никуда от нас эта площадка не убежит.

Теперь надо настраивать аппаратуру на следующий поиск. И идти в XVII век. Какой бы его год для нас ни выпал, скучно не будет. Это век великих страстей, начавшийся Смутой, воцарением Михаила Романова, и закончившийся не менее ужасно и кроваво началом царствования Петра Алексеевича, поднявшего железной рукой на дыбы Матушку-Россию. Насколько я понимаю, Сам, в отличие от прочих, от деятельности Петра явно не в восторге. Хотя и держит его бюст в своем кабинете. Полагаю, что это из-за того, что, принимая в целом политику Петра, он считает, что то же самое можно было бы проделать, имея в разы меньшие людских потери. Но это все лирика. Надо точно установить хотя бы год новой временной площадки.

Что же касается богатств, то абсолютно точная дата тут без разницы. Весь век сохранялась концентрация несметных богатств в Стамбуле и Мадриде; небольшой золотой запас, на первое время, есть под боком в Бахчисарае. Крымские Гиреи в свое время неплохо пограбили Русь, и кое-что у них тоже должно еще остаться. Весь век из Америки в Кадис плыли пузатые галеоны испанского Серебряного флота, и весь век Османская Порта продолжала высасывать богатства из своих владений, концентрируя их в Стамбуле. Два великих хищника Европы находятся на вершине своего могущества и богатства, и тот, кто их сокрушит, несметно обогатится – поболее, чем Писарро или Кортес. К тому же режимы и в Мадриде, и в Стамбуле у нас не вызывают сочувствия, и никаких внутренних протестов по поводу их ликвидации у нас быть не должно.

Конечно, все будет ясно завтра, когда с первыми данными «с той стороны» вернется майор Слонов. Но уже сейчас я чувствую, что площадкой в XVII веке мы займемся куда более предметно, чем предыдущей. Если все мои рассуждения верны, то именно в XVII веке находится главный источник материальных средств для операции «Гроза плюс», хотя возможны и другие варианты. Вот вернется майор Слонов, и все станет более-менее ясно.

25 января 2017 года, Утро, Крымский федеральный округ, Севастополь, аэродром Кача.

Майор морской пехоты Сергей Слонов.

На этот раз «на той стороне» была зима и раннее утро. Солнце только-только начало подниматься над горизонтом. А значит, местные правоверные уже отстояли первый из пяти положенных намазов, и сейчас завтракают (если, конечно, здесь и сейчас не месяц уразы*).

Примечание авторов: * ураза – мусульманский пост, во время которого правоверным запрещено есть и пить от восхода до заката солнца.

Снега на земле почти не было, несмотря на то, что речка Кача замерзла, а море внизу шумело на прибое ледяной крошкой. Местность вокруг имела практически тот же рельеф, что и в XXI и XIX веке, только дорога стала еще уже, и, судя по следам, использовалась как тропа для пешеходов и вьючного транспорта. Хотя следы колес – скорее всего, от повозок – тоже имели место быть. Зато татарский аул – в пределах видимости, на месте пгт.

Андреевка имела вид большого, зажиточного селения. Я даже узнал, как это место называлось при татарах – Ак-лейз. Глиняные дувалы ограждали селение, а вокруг него – стаи собак. В окрестностях селения видны садовые деревья – сейчас опавшие, и оттого жалкие и неприглядные.

Если мы сейчас действительно в XVII веке (как на инструктаже предупреждал полковник Одинцов), то следует считать, что мы находимся на территории, где каждый встречный может быть врагом. Вряд ли все обойдется так же просто, как и в прошлый раз.

Первым делом предстоит оборудовать лежки и приступить к наблюдению. А там видно будет. Однозначно, придется брать языка, только вот потрошить его будем уже на базе. Неуютно тут как-то…

А вообще этот аул в качестве возможной опорной базы мне нравится. Если захватить неповрежденным, то, с учетом местных реалий, воевать тут можно долго и со вкусом. Раз уж пошла такая пьянка, то и Крым тут не всесоюзная здравница, а тюрьма народов. Но первым делом нужно взять языка, расспросить как следует, а потом уже и решать.

Вот поэтому мы и засели поблизости от дороги. Рано или поздно по ней кто-нибудь пойдет. Невредно также запустить и беспилотник. Правда, в холод и при низком солнце лучше с ним быть поосторожней. Емкость батареи падает, да и солнечные панели дают совсем чуть-чуть мощности. Так что по прямой – до Бахчисарая и обратно. По нынешней обстановке вижу, что Севастополя здесь еще нет и быть не может.

Железная птица с жужжанием ушла в белесое зимнее небо, а вокруг все оставалось тихо, никто и ничего не заметил. Но прошло еще примерно полчаса, и в татарском селении что-то зашевелилось. В глинобитном дувале приоткрылись деревянные ворота, и мы увидели процессию. В десятикратный бинокль с просветленной оптикой все отлично было видно. Двое – нет, трое – верховых. За ними – арба, загруженная до верха каким-то барахлом и запряженная парой серых лохматых ишаков. За арбой плетутся четверо пеших. А замыкает всю эту процессию еще один верховой. Если передние конные – типичные татары – такие, какими их рисуют на картинках, то замыкающий тип – это явный сердюк, то есть пеший казак, служащий по найму у другого богатого казака или гетмана. Он одет в серый суконный кафтан, баранью шапку и сапоги. Сзади за ними бежит пара тощих и лохматых собак.

Вывод однозначный: татарское семейство везет на базар в Бахчисарай награбленное добро и гонит оказавшийся лишним в хозяйстве полон. Прямая тропа через верховья Качи непроходима, поэтому идут через Бальбек, откуда есть приличная дорога. А может, им вообще надо в Инкерман, а потому-то они и идут этой дорогой? В общем, неважно. Какой бы ни была причина, в любом случае они наши. Есть лишь одна сложность: и захват, и отход придется производить непосредственно в виду селения. А это значит, что возможны попытки вызволить захваченных. И тихий поиск грозит превратиться в шумное боестолкновение. Собаки поднимут лай, из селения выглянут любопытные… Дальше объяснять не надо.

Один лишь плюс ко всему вышесказанному – спешить здесь не надо. До места засады километров шесть, и идти они будут полтора часа. Есть время как на подготовку, так и на совет с начальством. Да и помощь на таком расстоянии татары своим быстро оказать не смогут. Людей надо собрать, коней оседлать – на это уйдет около получаса, ну а потом уже кидаться на выручку. К тому же слово «кидаться» для такого варианта совершенно не подходит. Галопом, во весь опор, лошадь способна пройти не более одного-двух километров, а потом она встанет или умрет под всадником. К тому же зимой у татар кони сидят на голодной пайке, и в них уже нет той резвости, которую они показывают в летнее время.

Значит, пройти рысью или хлынцой шесть километров займет еще полчаса. Итого – час. За это время даже черепаха Тортилла успеет спрятаться на дно своего пруда и надежно заныкать золотой ключик.

Когда истек час с момента нашей высадки, и позади меня открылось контрольное окно в будущее, путешественники были еще примерно в трех километрах (или сорока минутах пешего хода) от нас. Оставив старшим старлея Астафьева, я пулей метнулся к порталу для доклада начальству.

Что удивительно – то самое начальство уже ждало меня сразу у входа в прошлое, одетое в полный зимний боевой прикид бойца спецназначения. В этот момент Павел Павлович весьма походил на сосредоточенного для охоты белого медведя прямо, под носом у которого всплыла в полынье вкусная и жирная нерпа. Чуть поодаль урчали дизелями на холостом ходу все десять БТР-90М нашей роты. Жирный соляровый чад вытягивало через распахнутые ворота, бойцы резервного и отдыхающего взводов в полной экипировке были выстроены вдоль стен. Сделав непроницаемый вид, я подошел к полковнику и вполголоса начал свой доклад…

25 января 2017 года, 10:00, Крымский федеральный округ, Севастополь, аэродром Кача.

Павел Павлович Одинцов.

В нескольких коротких и емких фразах майор обрисовал мне «картину маслом», которую он наблюдал «на той стороне».

– Ты уж извини, майор, – сказал я, когда он закончил, – но твоих людей я своей властью в ружье поднял. Ты на ту сторону пошел, а меня чуйка беспокоить начала: то ли вас выручать придется, то ли развитие успеха организовывать. Ведь не зря говорят, что ковать железо надо, пока оно горячо, а считать деньги – до того, как отошел от кассы. Если подкрепление не понадобится, то дать команду «отбой тревоги» – это дело пяти секунд.

Майор покачал головой и еще раз повторил свои выкладки относительно того, с какой скоростью и откуда могут прийти неприятности к нему и его людям.

– Что же касается развития успеха, – добавил он, – то одной ротой воевать Крым – идея сомнительная, какой бы крутой это рота ни была. Тут не одна бригада нужна, чтобы перекрыть перешейки. Ну а зачистка территории, особенно южного берега, где в крепостях вроде бы даже не татарские, а турецкие гарнизоны (что уже рангом повыше), и требует участия гаубичной артиллерии, саперов и ударных вертолетов. Полноценная войсковая операция получается. А если вдруг выяснится, что у здешней России с Турцией и Крымом сейчас мир, дружба и жвачка (бывали в истории такие моменты), то может выйти и совсем нехорошо.

Остудил майор меня своими словами, остудил… Действительно, кидаться сгоряча на шашку голыми пятками – это весьма неосторожно. Неизвестно, что нас там ждет. Сначала проведем «проверку на дорогах», разберемся в обстановке, а там уже и видно будет, что доложить наверх и какие силы привлечь к операции. И сколько времени все это займет. Ну и вообще, стоит ли эта овчинка выделки…

– Значит, так, майор, – сказал я, – резерв и броня пусть постоят в готовности, лишним не будет. А я вместе с тобой пойду на ту сторону и приму решение прямо на месте.

Заметив, что майор Слонов хочет что-то сказать, я добавил:

– Это приказ, майор, а приказы, как известно, не обсуждаются.

XVII век, зима, Утро, Крымское ханство, окрестности селения Ак-леиз.

Павел Павлович Одинцов.

Попав «на ту сторону», я убедился, что все обстоит так, как и доложил майор. Правда, за то время, пока мы с ним обсуждали международное положение, татары приблизились уже настолько, что был слышен отчаянный скрип несмазанных осей арбы. Я поднял к глазам бинокль и стал внимательно рассматривать приближающихся вояжеров.

Первым делом мне бросилось в глаза, что первый татарин – довольно пожилой, о чем говорили его реденькая седая борода и морщинистое, как печеное яблоко, лицо. Двое же других, следовавших верхами за ним, были молоды. И хоть татарские мальчики начинают учиться ездить верхом едва ли не раньше, чем ходить, в руках этих юнцов еще нет настоящей силы, чтобы рубить саблей. Но луки у них имелись – у каждого за плечами висел саадак. Правда, перевозились луки со спущенной тетивой, а чтобы привести его в готовность, требовалось время. За кушаком одного из юнцов торчал длинный кавалерийский пистолет. Татары, в отличие от других кочевников, широко использовали огнестрельное оружие, причем умело. В основном оно было трофейным: венгерским, австрийским, польским и русским.

Молодость юных джигитов вовсе не означала, что они безопасны. Скорее, наоборот. В случае угрозы именно от них стоит ждать самого яростного сопротивления. Горячность юности заставит кусаться, царапаться, плеваться, но не покориться победителю. У каждого, помимо луков и пистолета, как минимум, еще есть сабля и нож, которыми они владеют для своего возраста вполне сносно. Кстати, и у старичок-аксакал едет не с пустыми руками. На его кисти висит камча – любимое оружие татарских пастухов – плеть с зашитым в конец ремня свинцовым шариком. Страшное оружие. Пастухи ударом такой плети проламывают голову волку, а если надо, то и человеку. Ребятам нужно быть с ними поосторожнее… Если не получится взять живьем сразу, лучше пристрелить и не рисковать.

Высказав все эти соображения майору Слонову для передачи по команде, я обратил внимание на сердюка. Он тоже молод – лет двадцать, не больше. Лицо бритое, с висячими усами – копия этого, как его, майданного «сотника Парасюка». Похоже, что не очень-то ему здесь доверяют. Из оружия при нем только плетка-треххвостка, которой он мастерски хлещет отстающих пленников. Паскудный, хотя и нетипичный для татарской компании, персонаж. Впрочем, кто его знает: судя по сильной тюркизации украинского общества, их связи с крымчаками и турками были развиты куда сильнее, чем принято считать в наше время. Ведь во времена Хмельницкого Украина колебалась не между Россией и Польшей, а между Россией, Польшей и Турцией. В Стамбуле всегда есть наготове своя кандидатура в гетманы, и извечное кровавое веселье на Украине продолжалось до времен императрицы Екатерины. Но вряд ли это «заготовка в гетманы» – слишком уж просто он выглядит. Ничего, возьмем этого кадра живьем, тогда и расспросим по полной программе. Но надо иметь в виду, что в связи со склонностью этих байстрюков ко всяким подленьким импровизациям доверять ему нельзя ни в коем случае. Договор с татарином и то более надежен, чем с этим предком майданных гамадрилов.

Майор, который непосредственно имел дело с хохлами, пока мы сидели в таежной глуши, тут же подтвердил мои соображения, сказав, что скорее будет спокоен рядом с ядовитой змей, чем с этим предком бандеровцев. И ребята у него тоже ученые – есть среди них несколько бойцов-контрактников, которые добровольцами окончили на Донбассе свои военные университеты. Вот им-то он и поручит заботу об этом предшественнике «правосеков» и «айдаровцев».

Арба не привлекла моего особого внимания: какая-то увязанная в узлы одежда (по большей части зимняя), шубы, армяки и эти… зипуны, что ли, увязаны так плотно, что правящему ишаками «бачонку» на арбе совершенно не осталось места, и он идет по дороге рядом, свесив на сторону поводья. Ишаки-то, хоть они и ишаки, но дорогу на базар, очевидно, знают не хуже хозяев. Идиллия…

А вот татарский полон меня заинтересовал. Первым за арбой шел весьма представительный мужчина с широкой и окладистой бородой, хотя и в шмотках с чужого плеча. Похоже, что он из купеческого сословия, хоть и не очень высокого достатка – так подсказывает мне мое унаследованное от предков чутье.

Следом за ним бредет молодая женщина с младенцем, закутанным в старые и рваные тряпки. Странно… вроде я читал, что обычно татары еще при захвате сразу же убивали детей, не способных идти. И еще – женщин сразу же отделяли от мужчин. Очевидно, тут какой-то особенный, частный случай. Она явно приходится бородачу родственницей – время от времени тот на нее оглядывается. При этом сердюк грозил ему кнутом, а один раз даже вытянул поперек спины. То ли это дочь с внуком, то ли молодая жена с сыном. Следом за женщиной шли двое мужичков попроще. И бороденки у них пожиже, и одежонка поплоше. То ли приказчики, то ли просто работники.

Если это действительно купеческая семья, захваченная татарами во время очередного набега, то их освобождение для нас станет удачей. Ведь купцы – ребята ушлые: знают не только, какой сейчас год, но и все политические расклады. А также где, что и в каком количестве ценного лежит. А что попал с семьей в плен татарам – что ж, бывает. Если набег начался внезапно, то тут и на старуху может случиться проруха… Впрочем, сначала с купчиной стоит не спеша побеседовать, а потом уже и решать, что с ним да как. Но в любом случае товар брать стоит.

– Работаем, всех брать живьем по возможности, и тут же отход, – сказал я майору Слонову. А сам погрузился в размышления о превратности судьбы, и о нашей семье, родословная которой теряется в далеком прошлом.

Если верить бабушке по отцу, то род наш берет начало от Андрея Ивановича Одинца, боярина Дмитрия Донского, стоявшего вместе с ним на Куликовом поле. А вообще «Одинцовы» – фамилия известная. Одинцовы были воинами, адмиралами, губернаторами, славно служили России во всех ее ипостасях: Рюриковской, Романовской, Советской и Постсоветской. И не суть важно, к какой именно ветви какого именно рода отношусь я. Революция и последовавшие за ней двадцатые и тридцатые годы изрядно все перемешали и перепутали. Но верность присяге и преданность долгу и своей стране в нашей семье остались навсегда.

Захват произошел, когда татары втянулись в заросли невысокого кустарника, напротив нашей основной позиции. Вот только что они тихо и мирно ехали – и тут взметнувшиеся из кустов белые тени вышибли всадников из седел, пшикнули им в рожи из баллончиков, обезоружили, скрутили и упаковали в лучшем виде. Два негромких хлопка – и предсмертное повизгивание указало на то, что с собаками тоже покончено. Захват прошел чисто.

Мы с майором быстро поднялись с земли и поспешили к нашим парням. В ауле, кажется, никто и не заметил случившегося. Что это – беспечность или банальное безразличие к судьбе ближнего своего, присущее некоторым народам?

Впрочем, никаких улик на месте происшествия мы оставлять не собирались. На «нашу сторону» были не затащены не только туго связанные по рукам и ногам отчаянно брыкающиеся татары с сердюком и русские пленники «обалдевшие сего числа» от счастливой перемены в своей судьбе, но и арба с ишаками, все четыре лошади, и даже трупы собак. Что смогли, мы убрали, а из-за отсутствия снега следов на промерзшей земле почти не осталось.

Последним из XVII века уходил майор Слонов. Вот он еще раз осмотрелся по сторонам, пропустил последних бойцов, и шагнул в наше время, подняв над головой руки, сделав известный в армейской среде жест, означающий: «Глуши!». Портал за ним закрылся, и мы остались в нашем родном XXI веке.

– Ну что, Павел Павлович, теперь-то можно давать моим парням отбой? – спросил меня майор Слонов.

Купчина, с рук которого разведчики сняли веревки, услышав слова майора, вдруг бухнулся передо мной на колени и взмолился:

– Батюшка-боярин, – запричитал он, – помилосердствуй, не губи! Отпусти мя с жинкой и работниками домой! А уж я тебе заплачут – хоть деньгами, хоть службою верной!

Я вздохнул и сверху вниз посмотрел на купца.

– Да, майор, теперь можно и отбой скомандовать. Пусть твои ребята поднимут этого кадра на ноги, и давай пойдем, будем вместе разбираться, что за улов Господь привел сегодня в наши сети…

25 января 2017 года, 11:35, Крымский федеральный округ, Севастополь, аэродром Кача.

Сержант контрактной службы Барабин Константин Михайлович, он же «Студент».

Это был наш второй поход в прошлое, и на этот раз все прошло гораздо веселее и динамичнее, в стиле «проверок на дорогах». Как нас ни стращали на инструктаже крымскими татарами, против хорошей засады и тренированных спецназовцев те оказались слабоваты. Внезапно налететь, застать врасплох, пограбить то, что плохо лежит – вот их стиль ведения войны и образ жизни. Насколько я помню, серьезного сопротивления они никогда не могли преодолеть, и отступали восвояси, надеясь найти легкую добычу в другом месте. Потому и доставалось от них в основном вечно страдающим от политических неурядиц хохлам, а не огороженным засечными чертами южным окраинам Московского царства.

Так случилось и в этот раз. Как только в наушниках прозвучала команда «вперед», прикинувшиеся сугробиками бойцы с обеих сторон дороги молниями метнулись к верховым татарам. Цели у нас были распределены заранее, так что все прошло в лучшем виде. Тут главное было не замандражировать. Один хватает татарина за сапог и толкает вверх, выбрасывая из седла, двое других на противоположной стороне дороги ловят, скручивают и упаковывают. Тут весь цимес в силе толчка – любой из нас на учениях способен таким образом перебросить своего товарища через средней высоты забор, а вдвоем с напарником – закинуть третьего в окно второго этажа. Да и эффект внезапности рулит – никто из наших оппонентов так и не успел предпринять ничего адекватного.

На всякий случай впереди поперек дороги натянули несколько крепких нейлоновых веревок – так называемых «спотыкачей». Если бы кто-то из татар пришпорил свою лошадь и галопом пошел на прорыв, то там на этом «спотыкаче» он бы и остался. Причем вместе со своим конем. Сальто-мортале гарантировано. Рвануть назад они тоже не могли, дорогу перекрывала арба. Да и на то, чтобы развернуть на месте коня, тоже требовалось время. Открытым оставался только путь вперед.

По счастью, все прошло как по нотам. Ничего не мог сделать и казачок, отчаянно размахивающий нагайкой. Самого его выкинули из седла, нагайку отобрали, а руку, державшую этот символ власти, слегка покалечили. Ибо нечего бить беззащитных людей.

Все случилось так быстро, что полоняникам осталось только нервно лупать глазами. Все, проехали. Уже потом, когда, заметя следы и забрав все материальные ценности, взвод отступил на исходные позиции, меня вызвал ротный.

– Значит так, Студент, – сказал майор, – настало твое время. Ты нам сейчас понадобишься как исторический консультант. Потом, конечно, полковник Одинцов привезет из столицы других специалистов, более серьезных, чем ты. Но сегодня твой выход. Вперед!

Все так просто: хочешь-не хочешь, а иди вперед – армия… Но мне и самому было интересно, о чем они там будут говорить. Все бойцы моей роты понимали, что мы ввязались в спецоперацию, начатую на самом верху и завизированную САМИМ… Но настроение у ребят боевое: или грудь в крестах, или голова в кустах. Слухи о конечной цели всей этой акции ходят разные. Но большинство склоняется к тому, что основной ее целью является разведка местности, в которую мы заглянули для того, чтобы показать ее президенту. Говорят, что-то довоенное – до той еще войны, до Отечественной. Если это так, то Алоизычу лучше заранее застрелиться.

В импровизированном кабинете полковника я оказался впервые. Да и какой это кабинет – просто отделенный ширмой угол казармы, а поди ж ты… Стол, на нем ноутбук, несколько стульев, сейф, а со стены внимательно и строго взирает на входящих портрет Темнейшего. Тот самый, где он в прикиде подводника.

И вот в это маленькое помещение набилось народу… Тут и наши: полковник, майор, старлей… Ну и полоняники: представительный мужик с бородой и баба с дитем. Хотя, какая она баба – девчонка совсем молоденькая, лет семнадцати. Если это действительно XVII век, то все правильно: тут так принято, что женщин рано замуж выдают. Двадцать лет – уже перестарок… Двоих мужичков попроще сразу же вывели вон, приказав накормить, и лишнего в их присутствии не болтать. Потом ушел старлей Астафьев, и мы остались в полковничьем закутке впятером.

Мужик – скорее всего, купец, причем не из богатых, похоже, из суконной сотни. Члены суконной сотни не имели права свободного выезда за границу и приобретения вотчин. В общем, тогдашний «средний класс».

Для крестьянина или посадского он, несмотря на поношенное шмотье с чужого плеча, не похож. Есть у меня также ощущение, что совесть его нечиста, и что в плен к татарам он влип по собственной жадности и глупости, и теперь будет врать и выкручиваться, пытаясь оправдаться незнамо перед кем, незнамо за что. А вот его спутница занята дитем и, как принято в те времена, в дела мужские не суется.

Кстати, внешне она так себе, ничего особенного. Волос под платочком русый, глаза серые, носик остренький. Зубки мелкие, беленькие – и это безо всяких патентованных зубных паст и эликсиров. Бутерброд с колбасой жует – куда там твоему мышонку… Аккуратно точит, с достоинством. Мужик ее – так тот умял свой бутерброд в четыре укуса.

Сверток на ее руках заворочался, запищал – и громко, во всю мощь своих маленьких легких, потребовал и свою долю на этом празднике жизни. Пусть и не хлебом с колбасой, а пока лишь материнским молоком. Поскольку я точно помню, что татары убивали младенцев у угоняемых полонянок, то, значит, малой родился уже здесь, в Крыму, совсем недавно. Маленькое существо пока не знает, что только что его жизнь еще раз круто изменилась. И не быть ему уже турецким янычаром или евнухом в гареме. Вернутся он с матерью в XVII век или останется у нас, но рабом турок или татар он не будет точно.

А полковник, похоже, расчувствовался. Негромко сказал, вроде в никуда:

– Эй, бойцы, кто меня слышит, позовите-ка старшего лейтенанта Астафьева сюда!

Старлей появился на пороге почти сразу, словно джин из лампы Аладдина. Наверняка был где-то поблизости, делая вид, что занимается обычными делами. Да и слышимость тут, в казарме, как в концертном зале. Ширмы дают лишь иллюзию уединения. Интрига дня, какой на той площадке год, разрешится с минуты на минуту – и наверняка вся рота, развесив уши, ждет этого момента.

– Виктор, – негромко сказал полковник, – устрой нашу гостью получше. Занавеску в углу организуй, чаю горячего, – он положил на стол пару хрустящих бумажек, – за молоком кого-нибудь в гарнизонный магазин зашли. Короче, поухаживай за дамой.

Услышав такие речи, купчина опять бухнулся на колени, а его половина степенно встала и с достоинством отвесила полковнику поясной поклон.

– Благодарствую, боярин, – сказала она. – Храни тебя Господь за твою доброту.

– Господа и благодари, голубушка, – в тон ей ответил полковник. – Добр он к вам был сегодня, а я и мои люди лишь исполнили свой воинский долг. Все. Ступай за старшим лейтенантом, он проследит, чтобы позаботились о тебе и о чаде твоем.

Женщина вышла, а у меня в голове крутилась мысль, что как-то она не совсем подходит к своему спутнику, хотя супружество их явное и безусловное. Слишком из разного теста они люди, будто бы случайно, волей обстоятельств, соединенные в одной семье.

– Ну что, Студент? – сказал вдруг полковник, обращаясь ко мне. – Что скажешь про нашего гостя?

– Купец это, Павел Павлович, – ответил я, – суконная сотня, к тому же из средних или низших людей. Скорее всего, чей-то подручный. Жаден и расторопен. Зато совесть его в чем-то нечиста. Может, сам полез в пекло за прибылью и попался татарам, сгубив товар, людей и деньги…

Услышав про себя такое, купец снова бухнулся на колени с воплем: «Помилуй, боярин, не виноват я, бес меня попутал!», чем полностью подтвердил мои подозрения.

– Ну-с, любезный, – сказал полковник Одинцов, с усмешкой глядя на этот уже изрядно поднадоевший ему спектакль, – давай рассказывай по порядку, кто ты и часто ли тебя так бесы путают? А то ведь мы и батюшку позвать можем, чтоб он твоих бесов отчитал.

Из сбивчивого рассказа бородача мы узнали, что он действительно купец суконной сотни из Вологды. Зовут его Ивашка Сорокин, сын Тимофеев. И занимался он заготовкой зерна на Слобожанщине, в окрестностях Чугуева, для дальнейшей отправки его на свою Вологодчину, где оно родится один год из пяти. Когда внезапно налетели татары (что зимой бывало не часто), он замешкался, скупая за бесценок не вывезенные остатки пшеницы, и с последним обозом был захвачен татарами. Охрана обоза, приказчики и возчики попытались оказать татарам-людоловам сопротивление, и их почти всех перебили. Уцелел лишь сам купец, его беременная жена Пелагея и двое земляков-помощников. При этом набеге был серьезно ранен сын мурзы, командовавший отрядом, и хан Мурад-Гирей отпустил его домой в Крым вместе с полоном…

Случилось это около месяца назад, а сейчас на дворе стоит двадцать пятое генваря 7188 года от сотворения мира, или пятое февраля 1680 года по нашему григорианскому летоисчислению. С 1674 года идет война с турками и Крымским ханством, в которой Московия и союзные ей Польша с Австрией пока одолевают османов. В 1677–1678 годах в районе Чигирина на правобережной Украине русские нанесли туркам несколько чувствительных поражений, хотя и были вынуждены в виду явного численного превосходства противника отойти за Днепр.

На московском престоле сейчас сидит старший сын Алексея Михайловича Федор Алексеевич, а царевна Софья, царевич Петр и Иван, а так же прочие действующие лица драмы, что должна разразиться через десяток-другой лет, пока что исполняют в государственном театре роли статистов.

Зима 1679–1680 года выдалась малоснежная, и татары отправились в набег. Крымский хан Мурад-Гирей со стотысячным войском по Муравскому шляхту двинулся на Белгород. Хан Мурад-Гирей распустил отдельные татарские отряды – «загоны» – по близлежащим окрестностям. Во время этого похода татары захватили в плен три тысячи четырнадцать человек. В числе их оказался и вологодский купец со своими чадами и домочадцами…

– Ступай, Иван Сорокин, сын Тимофеев, – сказал ему полковник, когда повествование закончилось, – а мы думать будем, что делать с тобой, грешным, и какую пользу ты еще сможешь нам принести.

– Павел Павлович, – сказал наш майор, когда купца увели, – кажется, мы здесь будем кстати.

– Хорошо, майор, – кивнул полковник Одинцов, – а что по этому поводу думает наш консультант?

– Товарищ майор прав, – сказал я, – нашим надо помочь.

– Хорошо, тогда так и запишем, – ответил полковник и встал из-за стола, – я на пару дней отлучусь, а вы пока продолжите разведку вглубь. Только постарайтесь больше никого сюда не таскать. Хотя я перед отъездом еще раз переговорю с коллегой Кокоринцевой. После получения предварительных данных еще по двум площадкам точность ее предварительных расчетов значительно возрастет. На этом все. Объявляю всем благодарность и, пожалуй, все-таки пару суток отдыха. До моего возвращения. А сейчас, коллеги, все свободны.

27 января 2017 года, 09:15, Санкт-Петербург. Купчино.

Павел Павлович Одинцов.

Все выше, и выше, и выше… Cтаренькая девятиэтажка с неработающим лифтом и лестничными площадками, пропахшими запахами кошачьего (и не только кошачьего) туалета. Вот уж не думал, что в славном граде Петра есть такие дома. Как назло, крайне нужный мне профессор Архангельский проживает на последнем этаже. Интересно, он улучшает свою физическую форму, бегая по лестницам туда-сюда, или уединился в своей раковине подобно отшельнику-анахорету? Я бы на его месте точно уединился, сил моих нет. А ведь считал, что нахожусь в превосходной физической форме. Говорят, что царских путей нет в математике – так вот, их нет и в девятиэтажке с поломанным лифтом, могу лично это подтвердить. Если тебе нужен человек, то будь любезен, лезь за ним лично на своих двоих на самый верх.