Текст книги "Операция «Гроза плюс». Самый трудный день"

22 июня 1941 года, 00:15. Западный Особый военный округ, северная окраина города Брест, поселок Тюхиничи, перекресток объездной дороги и Каменецкого шоссе. Полевой КП 6-й стрелковой дивизии.

Командир 6-й стрелковой дивизии генерал-майор Николай Григорьевич Золотухин вздохнул и посмотрел на часы. Четверть первого ночи. Поднятая по тревоге по сигналу «Гроза» дивизия, после переобмундирования в полевую камуфляжную форму образца сорок первого года, с наступлением темноты покинула полевые лагеря и выдвинулась к рубежу государственной границы. Ее задача – к трем часам утра занять оборону по рубежу Брестского укрепрайона. 333-й стрелковый полк занимал оборону южнее реки Мухавец, имея соседом слева 75-ю стрелковую дивизию. 125-й стрелковый полк готовился оборонять сам Брест, севернее города к границе выходил 84-й стрелковый полк, имея соседом справа 42-ю стрелковую дивизию.

Брестский укрепрайон, как считал генерал-майор Золотухин, был так себе. Несмотря на лихорадочную работу строительных и саперных подразделений, построено в нем было не более четверти всех оборонительных сооружений, а вооружено и приведено к боеготовности только около десяти процентов. Кроме того, Николай Григорьевич не догадывался, что от вновь построенных дотов и капониров толку будет мало. Свою первичную прочность свежезалитый бетон набирает за двадцать восемь суток, а для того чтобы она стала максимальной, нужны даже не годы, а десятилетия. Автору этих строк приходилось в жизни долбить и свежий бетон возрастом один-три года, и старый, которому было больше тридцати лет. Разница как между мягким известняком и несокрушимым гранитом.

Но если это действительно война, то держать оборону нужно в любом случае. Поэтому с весны этого года вдоль линии Брестского УРа по приказу наркома обороны товарища Сталина был создан рубеж полевой обороны, состоящий из трех рядов траншей полного профиля, наподобие тех, что были в прошлую войну, усиленных пулеметными гнездами. А на танкоопасных направлениях – еще и позициями для противотанковых пушек образца тридцать восьмого года 53-К, калибром в сорок пять миллиметров.

Подумав о них, генерал-майор хмыкнул. С учетом противотанковых взводов в стрелковых батальонах, противотанковых батарей в полках и отдельного истребительного противотанкового дивизиона в составе дивизии, в его распоряжении находилось сорок восемь таких противотанковых пушек. Вроде бы кажется немало, но вскрыв «красный пакет», генерал-майор узнал, что в полосе обороны его дивизии противник сосредоточил основные силы своей 2-й танковой группы – а это около восьмисот танков, половина из которых должна была действовать севернее, а вторая половина – южнее города Бреста.

С учетом всего этого сорок восемь противотанковых орудий – смехотворно мало. Положение не изменится, даже если выставить на прямую наводку все двадцать имеющихся в его распоряжении дивизионных пушек УСВ калибром в семьдесят шесть миллиметров, тем более что и бронебойных снарядов к ним кот наплакал.

Еще в дивизии имелись тридцать две 122-мм гаубицы образца 1910/30 года и двенадцать шестидюймовых гаубиц образца 1915 года, все на конной тяге, полностью непригодные в качестве противотанковых орудий ввиду своей малой подвижности и однобрусной конструкции лафета. Но воевать все одно было надо.

Правда, час назад, на совещании в штабе 28-го стрелкового корпуса, которому с недавних пор была подчинена 6-я стрелковая дивизия, командующий корпусом генерал-майор Попов сообщил, что его позиции в районе Бреста будут усилены подходящими из глубины двумя мотострелковыми бригадами особого назначения. Также в полосе ответственности его дивизии будут действовать части корпусного усиления: одна отдельная самоходная истребительная противотанковая бригада, два корпусных пушечных артполка, а также три самоходных артиллерийских бригады особого назначения, в том числе и одна артбригада особой мощности.

– Значит, так, Николай Григорьевич, – сказал ему Попов, – в самом Бресте и севернее через ваши позиции по правому берегу Буга не должен прорваться ни один немец, ни живой, ни мертвый. Поэтому приданные вашей дивизии части усиления должны быть дислоцированы именно там. По поводу южного фланга таких строгостей нет, и, оказав противнику упорное сопротивление, ваши части могут отступить и занять оборону в черте города. Но не ранее, чем будет полностью исчерпана возможность к сопротивлению на линии госграницы.

На вопрос Золотухина, почему именно так, генерал-майор Попов только пожал плечами, ответив, что таков замысел вышестоящего командования, которому необходимо заставить немцев наступать своими танками на Кобрин в полностью простреливаемой нашей артиллерией узкой полосе открытой местности, зажатой между рекой Мухавец и находящейся южнее болотисто-лесистой местностью. В отдельных местах ширина этой полосы меньше четырех километров, а по северному берегу Мухавца уже занимают оборону дивизии соседнего 47-го стрелкового корпуса. И ежели немцы, прорвавшись на правом фланге, сумеют выйти им в тыл, положение всей армии станет катастрофическим. Поэтому на правом фланге необходимо держаться, держаться и еще раз держаться.

На вопрос о составе мотострелковых бригад особого назначения командующий корпусом не смог ничего ответить. Еще вчера этих бригад как бы вовсе не существовало в природе, а сегодня они уже здесь, и, как сообщили из штаба армии, после полуночи они должны выйти на свои исходные позиции в районе Бреста.

Ожидавший приданные части генерал-майор Золотухин представлял себе мотострелковую бригаду как обычную пехоту, посаженную на полуторки, как это обычно водилось в РККА. Но действительность превзошла самые смелые ожидания.

Сперва из-за поворота объездной дороги со стороны Кобрина показались десять колесных бронеавтомобилей размером с БА-6, но только со средним расположением башни. Урча моторами, они шли в полной темноте, не зажигая фар. Головная машина свернула на обочину и притормозила возле группы командиров. С ее брони спрыгнули две темных фигуры в таком же, как у них, полевом камуфляже нового образца.

– Командир 4-й отдельной мотострелковой бригады подполковник Иванов Сергей Николаевич, – козырнув, представился один из них.

– Начальник особого отдела бригады капитан госбезопасности Сергуненко Иван Петрович, – сказал второй.

– Командир 6-й стрелковой дивизии, генерал майор Золотухин Николай Григорьевич, – ответил Золотухин, при свете электрического фонарика вчитываясь в командирские удостоверения. Вроде было все верно и стоящие перед ним люди были теми, кого он и ждал.

Тем временем бронеавтомобили проехали мимо них. Вслед за бронеавтомобилями показались несколько больших гусеничных машин, отдаленно напоминающих самодвижущиеся гробы. А дальше, за поворотом дороги, был слышен скрежет гусениц и тяжелый гул множества дизельных моторов, словно там двигался не менее чем механизированный корпус, а не какая-то мотострелковая бригада.

– Значит, так, товарищ генерал-майор, – сказал подполковник Иванов, доставая из планшета свернутую вчетверо карту, – моя бригада должна усилить оборону вашего 84-го стрелкового полка. В первом эшелоне движется разведывательная рота и отделения разведки и управления артиллерийских дивизионов и батарей. За первым эшелоном пойдут шесть мотострелковых батальонов, далее три самоходных артдивизиона, два противотанковых дивизиона, танковая рота, и уж затем бригадные тылы вместе со штабом. Время занятия рубежа обороны три часа ноль минут по Москве, или час «Ч» минус один.

– Товарищ подполковник, – с некоторым скепсисом спросил Золотухин, – а вы точно уверены, что немцы начнут ровно в четыре утра?

– Именно в четыре, товарищ генерал-майор, – ответил подполковник Иванов. – Если Гитлер уже отдал им приказ, то куда им деваться? Орднунг, понимаете ли. Так что непременно начнут завтра, то есть уже сегодня, ровно в четыре утра.

– Товарищ генерал-майор, – сказал молчавший до того момента капитан ГБ Сергуненко, – учебных сигналов «Гроза» не может быть по определению. Если товарищ Сталин дал добро, то значит, все уже известно, и относиться ко всему этому требуется с максимальной серьезностью.

В этот момент машины-гробы кончились, а из-за поворота показалась голова следующей колонны, состоящей, как показалось генерал-майору Золотухину, из легких танков, только каких-то приплюснутых.

– А где же ваша пехота, товарищ подполковник? – спросил он у Иванова.

– Так вот же она, товарищ генерал-майор, – ответил тот, – каждая боевая машина пехоты – это одно мотострелковое отделение. Тридцать таких машин в каждом батальоне, а всего сто восемьдесят в бригаде. Одним словом, завтра у немцев будет день сюрпризов. Не хочу сказать, что они будут для них приятными.

– Пока что, товарищ подполковник, – усмехнулся Золотухин, – день сюрпризов именно у меня. Вы можете наконец внятно сообщить мне, какая техника и в каком количестве имеется в составе вашей бригады – для того, чтобы мой штаб смог нормально спланировать предстоящие боевые действия! А то, понимаешь, развели тут секретность.

В ответ на эту тираду генерала капитан ГБ пожал плечами и, перекрикивая рев моторов проходящих мимо БМП, сказал:

– Уже можно, товарищ подполковник, – после чего Иванов достал из планшета лист бумаги и передал его Золотухину.

– Пятая мотострелковая бригада подполковника Диденко, предназначенная непосредственно для обороны Бреста, – сказал он, – укомплектована техникой и личным составом по точно такому же штатному расписанию.

Адъютант подсветил генералу фонариком, и по мере чтения брови у того непроизвольно поползли вверх. Такой бригады просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Одних только самоходных орудий калибра сто двадцать два миллиметра в ее составе было пятьдесят четыре единицы, не говоря уже и о многом другом, просто немыслимом для стрелковых частей, вроде противотанковых орудий калибром в сто миллиметров и тяжелых танков со стадвадцатимиллиметровыми пушками, которые представлялись ему чем-то вроде КВ-2.

– Хорошо, товарищ подполковник, – кивнул Золотухин, сворачивая бумагу и жестом давая команду адъютанту выключить фонарик. – Только, будьте добры, объясните мне, что это такое – реактивная система залпового огня «Град», и с чем ее едят?

– Вы авиационные эрэсы видели, товарищ генерал-майор? – вместо Золотухина ответил Сергуненко. – Так вот, это то же самое, только калибром сто двадцать два миллиметра, по сорок штук на одной машине и с дальностью стрельбы в двадцать километров. Завтра утром, как только подаст голос немецкая артиллерия, вы и увидите их в деле. Осталось совсем немного.

«Да, – подумал генерал-майор Золотухин, пряча бумагу в планшет, – осталось совсем немного, каких-то три с половиной часа. Подкрепили меня, конечно, солидно, ничего не скажешь. Понятно, почему эти бригады до самого последнего момента держали в секрете. Интересно, самоходные артиллерийские бригады особого назначения такие же чудные, или там будет нечто более привычное? Надо еще раз связаться со штабом корпуса и уточнить, может, там уже известны какие-нибудь подробности. Потому что потом на это уже просто не будет времени.

22 июня 1941 года, 00:45. Западная Белоруссия, Белосток

Почти сразу после полуночи на аэродромах в Инстербурге в Восточной Пруссии, Сувалок, Варшавы и Жешува в Генерал-губернаторстве началось некое нездоровое шевеление. А потом с них по направлению к советской границе по одному и группами потянулись тихо тарахтящие трехмоторные военно-транспортные самолеты люфтваффе Ю-52/3, ласково называемые пилотами «тетушка Ю».

Согласно разработанному германским верховным командованием плану, в игру вступал разведывательно-диверсионный полк специального назначения «Бранденбург 800», в документах скромно именуемый учебно-строительной частью. Все участники забрасываемых на территорию СССР диверсионных групп прекрасно владели русским языком, были экипированы в форму военнослужащих РККА и бойцов НКВД, вооружены оружием советских образцов и имели при себе качественно сделанные фальшивые документы.

Помимо «бранденбуржцев» немецким командованием для дестабилизации советских тылов на направлении действия группы армий «Юг» был задействован батальон «Нахтигаль», сформированный из числа украинских националистов ОУН УПА во главе с Романом Шухевичем. В нашем прошлом на их совести помимо службы Адольфу Гитлеру были еврейские погромы и истребление польской интеллигенции во Львове, Бабий Яр, резня поляков на Волыни, Хатынь и прочие «подвиги» по истреблению безоружного гражданского населения. Зато сталкиваясь с регулярными частями Красной Армии, украинские националисты каждый раз были жестоко биты, и, по мнению немецкого командования, их части по боевым качествам уступали даже румынам и итальянцам.

Для противодействия диверсантам Лаврентием Берией, Павлом Судоплатовым и специалистами из будущего был заранее разработан план «Вулкан» по недопущению и пресечению. И «бранденбуржцев» и ОУНовцев следовало принять и, что называется, отоварить, не дожидаясь развертывания ими активной деятельности в тылах советских войск. Кстати, проведенное после получения сигнала «Гроза» переобмундирование частей первого стратегического эшелона и сотрудников НКВД в камуфляжную форму «образца 1941 года» тоже была частью этого плана. Теперь немецкие агенты в своей новенькой, с иголочки, форме образца 1938 года будут заметны, как медведи в обезьяннике. Ну, это не говоря уже о нержавеющих скрепках в удостоверениях, советских сапогах с немецкими подошвами и прочих тонкостях, с недавних пор известных каждому сотруднику органов госбезопасности.

Но самым главным пунктом в плане «Вулкан» шло создание системы контроля воздушного пространства, чтобы незамеченной не пролетела и муха, а также объединенных с потомками групп быстрого реагирования.

Одиннадцать мобильных радиолокационных станций на базе радаров метрового диапазона П-18 и радиовысотомеров ПРВ-13, поставленных со складов хранения из будущего, были включены в систему погранвойск НКВД и расположены в Мурманске, Кеми, Петрозаводске, Ленинграде, Таллине, Лиепае, Белостоке, Львове, Бельцах, Одессе и Севастополе, одновременно составляя первый эшелон радарного обеспечения ПВО СССР. Еще четыре таких станции, составляющие второй эшелон, были расположены в Смоленске, Киеве, Днепропетровске и Москве. Введенные в эксплуатацию в марте-апреле 1941 года, эти станции позволили полностью перекрыть воздушное пространство СССР на западном направлении, отслеживая в том числе как полеты высотных разведчиков из эскадры Ровеля, так и состоявшийся 15 мая 1941 года несанкционированный перелет пассажирского «юнкерса» «Люфтганзы» от границы до самой Москвы, из-за которого в прошлой истории со своих постов было снято все руководство ПВО СССР.

– Пусть летит, Лаврентий, – сказал тогда Сталин, получив донесение о пересечении границы германским самолетом, – немцы должны думать, что мы не способны остановить на границе даже гражданский самолет. Это же хорошо, когда враг считает тебя слабым и глупым, а себя сильным и умным.

Но отслеживание тайных ночных полетов люфтваффе над советской территорией – это только половина дела. Вторая половина заключалась в том, что эти самолеты должны быть сбиты, а перевозимые ими диверсанты захвачены или уничтожены. Как раз для этого и было создано несколько десятков групп быстрого реагирования, состоящих из пары ударных «крокодилов» Ми-24 с ночным БРЭО, одного транспортно-штурмового Ми-8 и взвода осназа НКВД, состоящего из бойцов и командиров, прошедших в будущем курсы повышения квалификации и соответственным образом экипированных и вооруженных. Отдельно были созданы посаженные на бронетранспортеры взводные тактические группы для действий в городских условиях. Их задача – устранение недоделок воздушного осназа и окончательная ликвидация законспирированного местного бандподполья.

Наибольшее количество таких групп было сосредоточено в полосе Западного Особого военного округа, где ожидались основные события. Чуть меньше их было в Прибалтике и на Украине, и совсем немного в Одесском Особом военном округе и в Крыму. Если раньше немецкие разведывательно-диверсионные группы предпочитали брать после высадки, то с наступлением темноты 21 июня план «Вулкан» вступил в свою силу, и контрдиверсионная машина НКВД заработала на полных оборотах.

Для аэромобильной взводной осназгруппы старшего лейтенанта ГБ Ивана Матюшина это уже был третий боевой вылет за ночь. Два десятка отборных бойцов. Все они закончили семилетку, спортсмены, комсомольцы или кандидаты в члены ВКП(б). Все с отличием закончили «курсы повышения квалификации», освоив такие вещи, о которых полгода назад они еще даже и не могли предположить. Все политически грамотны и морально устойчивы, и все приняли факт существования «забарьерной» РФ как данность, к которой надо относиться философски, веря в гений товарища Сталина, поскольку реставрация капитализма у потомков не есть политика взводного масштаба.

Задача у них, в принципе, была проста как мычание. По наводке с земли пилоты «крокодилов» находят медленно ползущий над советской территорией Ю-52/3. Затем следует очередь из четырехствольного крупнокалиберного пулемета по кабине и моторам, после чего «юнкерс» или падает, или, если ему повезло, совершает вынужденную посадку. А дальше – это уже работа бойцов старшего лейтенанта Матюшина. Им надо спуститься с зависшего вертолета на тросах, после чего взять в плен выживших, или убедиться, что вся диверсионная группа полностью уничтожена при падении самолета.

Первый раз так все и вышло. От скрестившихся на моторах и кабине немецкого транспортника очередей бронебойно-зажигательных пуль из двух пулеметов ЯКБ-12,7 «юнкерс» вспыхнул как зажигалка и бесформенным комом рухнул с двухкилометровой высоты в белорусский лес. Из него никто не выпрыгнул, и выживших на месте катастрофы обнаружено не было.

Спустившись по тросу и немного попинав дымящиеся гофрированные обломки транспортника, среди которых виднелись полуобгоревшие трупы в красноармейской форме, старший лейтенант выматерился со всей пролетарской ненавистью и попросил пилотов «крокодилов» в следующий раз быть немного поаккуратнее, для того чтобы его группа смогла захватить хотя бы одного «языка» из этого самого «бранденбурга».

Это «поаккуратнее» чуть было не довело группу до беды. Когда пулеметная очередь прошила левое крыло с мотором, который тут же задымил, а потом загорелся, следующий «юнкерс» немедленно начал «метать икру» – производить выброску диверсантов не в назначенном районе, а куда попало, пока машина еще держится в воздухе и высота позволяет совершить прыжок с парашютом.

Нет, этих мерзавцев потом все равно поймают, никуда они не денутся, а вот старший лейтенант Матюшин за такие недоработки вполне может получить в личное дело предупреждение от своего начальства. И это только на первый раз. Если он продолжит косячить и дальше, то за предупреждением должны были последовать выговор и рассмотрение дела в трибунале.

Выручили Матюшина пилоты вертолетов. Один тут же добил летающую каракатицу, чтобы немцам жизнь медом не казалась, а второй, совершив крутой разворот, вернулся и успел расстрелять в воздухе тех трех парашютистов, что смогли выпрыгнуть с парашютом, причем последнего добили уже над самыми верхушками деревьев. Все было сделано с гарантией. Пуля калибра 12,7 мм при попадании в любую часть тела убивает наповал, и работа тут будет скорее для патологоанатома, чем для следователя. Их потом так и нашли, мягко говоря, в несколько фрагментированном виде.

Третий «юнкерс», в отличие от первых двух, полз низко-низко, почти над самыми верхушками деревьев. Очевидно, командование транспортной авиагруппы в Сувалках, обеспокоенное бесследным исчезновением нескольких машин, изменило полетные инструкции. Вот тут-то и можно было проявить некоторый гуманизм, ибо прыгать с парашютом с такой высоты – это форма самоубийства, причем не самая гуманная.

Опять сноп пламени из четырехствольного пулемета, очередь по левому мотору, и горящий «юнкерс» завилял, выискивая в лесу поляну для вынужденной посадки. Попытка стрелка огрызнуться из пулемета винтовочного калибра по зависшим за его хвостом странным теням была пресечена сразу и самым жестоким образом.

Как только немецкий самолет сразу не рухнул в ночной лес – знает один боженька. Но его пилотам удалось-таки дотянуть до русла небольшой речки и плюхнуться в ее болотистую пойму. Попытка уцелевших немецких диверсантов, отстреливаясь, разбежаться в разные стороны была пресечена высадившимся тут же взводом старшего лейтенанта Матюшина, как раз тренированного и экипированного именно для подобного рода боевых действий.

Диверсанты, вооруженные пулеметами ДП и автоматами ППД, совершенно не плясали против осназа с его бронежилетами, приборами ночного видения и «калашами», «печенегами» и гранатометами «Муха». В результате из всей немецкой группы в плен попал лишь ее командир, чистокровный немец обер-лейтенант Фогель, а также двое рядовых, один из которых был сыном окопавшегося в Германии белоэмигранта, а второй – горячим литовским парнем. Все остальные или были убиты еще в воздухе, или же оказались уничтожены при оказании ими сопротивления. Когда «крокодил» прочесывает НАРами кусты, в которых засел пулеметный расчет, туда потом можно смело направлять труповозку.

Больше у группы Матюшина вылетов в эту ночь не было. Видимо, немецкое командование, озадаченное большими потерями транспортных самолетов и подготовленных агентов, взяло паузу и приостановило операцию. Хотя на план «Барбаросса» в общем это никак повлиять не могло. Военная машина Третьего рейха была уже запущена и набирала обороты.

22 июня 1941 года, 01:20. Западная Белоруссия, Брест

Майор ГРУ Илья Григорьевич Старинов

Как человек весьма осведомленный во всем происходящем, я был готов ко всему и ничему не удивлялся. А то как же иначе – ведь в работе совместного с НКВД разведывательного центра в Барановичах я принимал участие считай с самого начала его существования. Диверсионная и контрдиверсионная деятельность – есть две стороны одной медали. Меня назначили руководителем группы минного заграждения и разведывательно-диверсионного противодействия. Моим заместителем, помощником и в какой-то мере наставником стал мой коллега из будущего полковник Омелин Вячеслав Сергеевич. Вот так и получилось, что майор командует полковником. Но сделать наоборот, как сказал сам товарищ Омелин, было бы неправильно с политической точки зрения.

У контрразведчиков картина была совершенно иной. Если у нас была возможность заблаговременно подготовиться к грядущим событиям, то их война началась с организацией нашего Центра. Старшим группы контрразведки назначили майора госбезопасности из будущего Филимонова Сергея Николаевича, заместителем которого был назначен старший майор госбезопасности Михеев Анатолий Николаевич. Работа у них была ювелирная – ведь помимо борьбы с националистическим бандподпольем и агентами иностранных разведок им требовалось, никого не вспугнув, проверить высшие командные кадры нашей армии и отделить агнцев от козлищ, а дураков – от предателей и заговорщиков.

Кроме этих двух основных отделов, в нашем Центре была группа глубинной разведки, которой руководил старший майор Павел Судоплатов, и связанная с ним глубоко засекреченная подгруппа радиоразведки, где на своем фантастическом оборудовании работали исключительно специалисты из будущего. По большей части именно они выясняли – где, кто, что, когда, почем и сколько отвесить в граммах.

Режим секретности в нашем Центре был жесточайший, о деятельности наших смежников мы знали только в общих чертах, как и они о нашей, да и то лишь потому, что без этого было просто невозможно наладить взаимодействие. Доступ на территорию Центра был ограничен. Был даже случай, когда охрана не пропустила командующего округом генерала Павлова, потому что того не было в списках допущенных, подписанных наркомом обороны товарищем Сталиным и наркомом внутренних дел товарищем Берией. Немного побушевав, генерал укатил, пообещав вернуться, но так и не выполнил своего обещания. Наверное, в Москве ему объяснили, как глубоко он не прав.

Пытался попасть к нам и всесильный нарком госконтроля Мехлис, человек подозрительный и злопамятный. С ним обошлись помягче, полковник Омелин, согласно инструкции на случай несанкционированного сверху визита членов ЦК, тут же позвонил по своему ручному аппарату «товарищу Иванову» и передал трубку Мехлису, после чего тот нас быстренько покинул и даже не обещал вернуться.

Потом полковник Омелин сказал мне, что это, скорее всего, интригует «жопа с ушами». Но все эти интриги совершенно не нашего ума дело, на то есть товарищ Сталин, или в крайнем случае товарищ Берия. А мы с ним должны работать, пока еще есть время.

Первоначально в нашей группе был всего десяток сотрудников, перенимавших опыт разведывательно-диверсионных операций из будущего, проводя рекогносцировку будущих районов наступления германских ударных группировок. Потом, к началу декабря сорокового года, с так называемых «курсов повышения квалификации» к нам начали прибывать средний и младший комсостав, впоследствии составившие основной костяк нашей группы. Самыми последними, уже весной этого года, к нам в подчинение прибыли четыре отдельных саперных батальона, после чего наша деятельность перешла из теоретической в практическую плоскость.

Работали мы и с просоветски настроенными товарищами из Польши, готовя из их числа разведывательно-диверсионные группы, которые должны были начать действовать с момента нападения фашистской Германии на СССР. Ситуация на сопредельной территории была сложной. Большая часть подполья, подчинявшаяся эмигрантскому правительству Польши в Лондоне, имела не только антинемецкую, но и антисоветскую ориентацию. Так что нашим польским товарищам фактически предстояло воевать на два фронта.

Между делом полковник Омелин рассказал мне и о том, что в тот раз эти «птенцы Пилсудского» додумались до того, что в ходе войны за счет взаимного истребления СССР и Германии они смогут не только восстановить для Польши границу 1921 года, но и отколоть от СССР Украину, Белоруссию и Прибалтику, сделав их марионеточными государствами, находящимися под польским влиянием. А вот шиш вам, панове! Пойдете против нас – вдавим в землю так, что только сок брызнет. И не говорите потом «А нас-то за шо?».

Основной деятельностью нашей группы, помимо подготовки разведывательно-диверсионных групп, было скрытное устройство минно-взрывных заграждений на основных направлениях будущего немецкого наступления. Сказать честно, я совсем не ожидал, что узнаю такое количество различных образцов противопехотных и противотанковых мин, обычных и огневых фугасов, химических, нажимных, натяжных, электрических и радиовзрывателей. Сказать честно, первые дни, когда мы начали знакомиться с техникой из будущего, я чувствовал себя как ребенок, попавший вдруг в магазин игрушек – просто глаза разбегались. Причем некоторые образцы были настолько простыми, что я сам удивлялся – как мы не додумались раньше до такого способа минирования?

Например, направленная противопехотная осколочная матрица, или мина, состоящая из обрезка водопроводной трубы, патрона, хоть от берданки и гвоздя-бойка. Все это прикапывается в траве на направлении движения вражеской пехоты, после чего солдат противника, наступивший на такую закладку, как минимум получает раздробление ступни, что сделает его негодным к военной службе. Кроме того, такое ранение помимо пострадавшего выведет из боя еще двух солдат, которые должны будут доставить его на перевязочный пункт.

Для противотанкового минирования дорог нами дополнительно сформировано шесть так называемых дорожно-ремонтных батальонов, которые днем делали вид, что занимаются своими прямыми обязанностями, а ночью закладывали на предполагаемых маршрутах движения немецких танков мощные противоднищевые фугасы направленного взрыва. В учебных целях мы подорвали один такой фугас под списанным из-за полного износа матчасти танком Т-28, после чего я убедился, что немецкая техника, наехавшая на наши «подарки», тут же превратится в груду обломков, годных только в металлолом.

Также в ночное время нашими саперами были заминированы мосты через Буг и Неман с явной (для немецких саперов) и скрытой схемами подрыва. Никто и не сомневался, что в час «Ч» немцы будут пытаться разминировать заминированные нами мосты, и что в некотором роде им это даже удастся. А потом их будет ждать большой и неприятный сюрприз. Но тут уж, как говорится, кто не спрятался – я не виноват.

Отдельной задачей было подводное минирование мест, подходящих для переправы немецких танков, изготовленных противником для высадки на берегах Англии и способных двигаться под водой. Причем производилось это минирование скрытым способом буквально под самым носом у противника.

А сейчас нам предстояло сделать немцам еще одну пакость. Дело в том, что по торговому договору между Германией и СССР наша страна поставляла немцам нефть по железной дороге, причем четыре последних эшелона были задержаны и стояли у нас на станции в Барановичах. Когда стало ясно, что война неизбежна, каждая цистерна этих эшелонов была превращена в огневой фугас огромной силы, который должен был взорваться при остановке состава на одной из узловых немецких станций. Помимо утопленных в нефти подрывных зарядов с радиовзрывателем, мы всыпали в каждую цистерну по пятидесятикилограммовому мешку какой-то дряни из будущего, которая должна была за несколько часов превратить жидкий продукт в некое подобие липкого желе, что увеличивало радиус поражения огневого фугаса и исключало бесцельное сгорание большей части распыленной нефти в воздухе в момент взрыва, что обычно является главным недостатком зарядов такого типа.

Вот эти «подарки» мы и пропихнули фашистам в последние часы перед войной, хотя, как выяснилось, они тоже, не собираясь оставаться в долгу, решили «отдариться» несколькими эшелонами с углем, в некоторых вагонах которых имелись тайники для перевозки диверсантов, одетых в советскую военную форму. Правда, наши контрразведчики оказались на высоте, и, как говорится, фокус не удался. Все засланные к нам таким образом диверсионные группы были обезврежены прямо на станции в Бресте, и ни одна не проскочила дальше. До первого выстрела на границе оставалось уже меньше трех часов, хотя фактически на нашем уровне война уже началась.