Текст книги "Операция «Гроза плюс». Самый трудный день"

22 июня 1941 года, 02:35. РСФСР, Смоленск, аэродром Северный

Полковник Александр Евгеньевич Голованов

Аэродром «Северный» в Смоленске, расположенный в трех километрах от городского железнодорожного вокзала, существовал еще с начала двадцатых годов. Сначала на нем базировались полотняные «фарманы», «ньюпоры» и «фоккеры», потом их сменили тяжелые ТБ-1 и ТБ-3, которым в свою очередь пришли на смену дальние ДБ-3Ф. Но в конце сентября 1940 года судьба аэродрома вдруг снова круто изменилась. 212-й дальний бомбардировочный полк в полном составе был переведен на аэродром под Оршей, а на «Смоленск-Северный» пришли строители и техника.

Аэродром попал в список из пяти объектов аэродромного хозяйства ВВС РККА: Москва, Мурманск, Ленинград, Смоленск, Воронеж, – на которых вне всякой очереди сооружались бетонированные взлетно-посадочные полосы первого класса. Проектная документация на аэродромы была извлечена из архивов будущего, так что планировка на местности и земляные работы начались немедленно. Стройка велась стахановскими темпами, к чему были все возможности – вместо пары сотен полос второго класса до начала войны предполагалось построить пять первоклассных аэродромов, способных принимать практически все типы самолетов из будущего.

Для укладки бетона в зимнее время в Российской Федерации было приобретено несколько десятков крупногабаритных надувных ангаров, накрывающих место проведения работ для поддержания там нужного микроклимата. По мере удлинения полосы, ангары последовательно сдвигались, заменяемые раскатанным поверх бетона защитным термоодеялом-пенкой. Для снабжения таких строек нужным количеством бетона в РФ были закуплены мобильные бетонные заводы, а для снабжения всем необходимым от железнодорожной станции по временной схеме был проложен одноколейный путь. Когда пришла весна и с полей сошел снег, термоодеяло убрали, и на схватившийся бетон вышли специальные машины, производящие антифлотационную насечку покрытия. Осталось лишь нанести разметку, и полоса была готова к эксплуатации.

Параллельно со строительством полосы были возведены и прочие объекты аэродромной инфраструктуры, нужные для нормального функционирования базирующейся на нем авиационной воинской части. И уже к концу апреля 1941 года 212-й ДБАП, прошедший за эти полгода перевооружение новой техникой и получивший приставку к своему прежнему наименованию «тяжелый», вернулся на родной базовый аэродром.

Теперь в его состав входили две эскадрильи по двенадцать машин ТБ-7Д, оснащенных двигателями и авионикой из будущего, и две эскадрильи закупленных в будущем тяжелых бомбардировщиков ТУ-95МС, которые было сочтено нерациональным модернизировать в носители крылатых ракет Х-101/102. Командовал полком известный советский летчик, бывший шеф-пилот Аэрофлота, полковник Александр Евгеньевич Голованов. Эскадрильями в полку командовали такие асы тяжелой авиации, как Водопьянов, Мазурук, Алексеев, Молоков. К полку прикомандировали отдельную тяжелую военно-транспортную эскадрилью – шесть тяжелых транспортников Ан-22.

Кроме 212-го ТДБАПа с середины июня на аэродроме «Смоленск-Северный» базировались приданные Экспедиционному корпусу авиационные части ВКС РФ: шесть самолетов ДРЛО А-50, шесть самолетов-заправщиков Ил-78, эскадрилья бомбардировщиков Ту-22М3, две эскадрильи бомбардировщиков Су-24М и эскадрилья истребителей МиГ-29.

Еще одна истребительная эскадрилья из будущего базировалась на аэродроме под Ленинградом и обеспечивала прикрытие от воздушных налетов Кронштадта и колыбели социалистической революции Ленинграда, в котором помимо трети всей советской промышленности располагался транспортный межвременной переход, питаемый энергией Сосновоборской АЭС. Такие же переходы, вместе с прикрывающими их эскадрильями, находились в Мурманске, Москве, тут в Смоленске, и в Воронеже.

Но время, которое называлось «до войны», уже почти вышло. Несмотря на глубокую ночь, аэродром был оживлен. Ярко светили все прожектора, разъезжали заправщики, разливая в баки небесных гигантов тонны авиационного керосина. В воздухе стоял острый запах, присущий аэродромам реактивной авиации. Экипажи двух самолетов ДРЛО А-50, чей вылет должен был состояться еще до первого выстрела этой войны, уже закончили завтрак и совершали обязательный предполетный осмотр своих воздушных кораблей.

Пройдет еще немного времени, и за час до начала боевых действий эти машины оторвутся от полосы аэродрома и уйдут на свои позиции в Белостокском и Львовском выступах, чтобы оттуда дирижировать воздушным и наземным сражением первых часов войны. Потом, с учетом одной дозаправки в воздухе, примерно в полдень, на позициях их должна сменить вторая пара самолетов ДРЛО. Ближе к вечеру в небо поднимется третья пара. Таким образом, дежурством в три смены должен быть обеспечен круглосуточный радиолокационный дозор в поле действия всех трех немецких групп армий: «Север», «Центр» и «Юг».

Бомбардировщики, в том числе и 212-го полка, должны выйти «на тропу войны» уже после начала боевых действий, когда главный балабол Третьего рейха Йозеф Геббельс зачитает по радио «речь Гитлера», а доблестный вермахт уже несколько часов подряд будет биться головой о приграничные укрепления. Вот тогда у Су-24М, Ту-22М3 и Ту-95 настанет настоящая «большая охота».

Полковник Голованов наблюдал, как в бомболюки Ту-95 грузят, возможно, самое страшное неядерное оружие всех времен и народов, которое потомки скромно назовут «авиационной вакуумной бомбой повышенной мощности» или «папой всех бомб». Пройдет еще три часа, и он оторвет свою машину от бетонки Смоленского аэродрома, чтобы ровно в восемь утра обрушить свой смертоносный груз на здание рейхсканцелярии.

У других экипажей на первый вылет тоже были свои персональные «клиенты», вроде Рейхстага, комплекса зданий ОКВ в Цоссене, министерств пропаганды и авиации, штаб-квартир гестапо, СД и абвера. На некоторые объекты будут сброшены по две, а кое-где и по три бомбы. Нет, лично Гитлер дату 22 июня, скорее всего, переживет, но нацистские бонзы и административная прослойка, которая нужна для того, чтобы доводить его указания до исполнителей, должна быть уничтожена полностью и с гарантией. Курица с отрубленной головой живет недолго, но зато бурно и интересно.

Потом к цели подойдут Ту-22М3 и от души накроют «ковром», состоящим из фугасных и зажигательных бомб, железнодорожные станции Берлинского транспортного узла, мосты, угольные склады, топливохранилища и газовые заводы. С первых же часов войны берлинцы должны будут понять – во что их втравил фюрер.

Полковник Голованов еще раз решил обойти свой Ту-95, до сих пор, несмотря на полугодовое знакомство, внушающий ему почти детский трепет. Голованов усмехнулся. Так, по его мнению, и должна выглядеть идеальная многомоторная боевая машина. В этом самолете мощности столько же, сколько в эскадрилье еще не модернизированных самолетов ТБ-7, а бомбовая нагрузка такая же, как у половины эскадрильи, причем бомбы могут быть массой до девяти тонн. Да и летает эта машина ровно в два раза быстрее, чем ТБ-7.

Нет, конечно, реактивные монстры вроде Ту-22М3 или Ту-160 гораздо быстрее и выглядят более угрожающе. Но все-таки реактивная авиация лежала вне его эпохи. Он мог бесконечно восхищаться этими машинами, но никогда бы не рискнул поднять их в небо и испытать на прелесть сверхзвукового полета. Поколение пилотов реактивной авиации надо отбирать прямо с училищ и воспитывать, что называется, с нуля. Ту-95 на их фоне выглядел привычным и родным, и опытные летчики с большим налетом на тяжелых кораблях, вроде самого Голованова, Мазурука, Молокова, Пуэссэпа, Водопьянова или Алексеева, осваивали его без особых проблем.

Что касается эскадрилий, укомплектованных самолетами ТБ-7Д, то применяться они должны были исключительно в ночное время для налетов на промышленную инфраструктуру Третьего рейха: мосты, плотины и электростанции… Но это будет вечером и ночью, а до этого времени самолеты из будущего сумеют сделать по два-три вылета: сперва по глубоким тылам противника, а потом, возможно, если понадобится, и для непосредственной поддержки войск. Кроме того, в массированных ночных налетах на железнодорожные узлы, расположенные на территории оккупированной Польши, должны были принять участие около семисот самолетов ДБ-3: 35-й, 40-й, 42-й, 48-й, 51-й, 52-й авиационных дивизий дальнего действия.

Когда пилотов бомбардировщиков первой волны пригласили на завтрак, экипажи самолетов ДРЛО поднялись в кабины и запустили двигатели своих машин. Над смоленскими полями и лесами, березками, сосенками и прочими кустами разнесся гул турбореактивных двигателей ПС-90А. До часа «Ч», прошу прощения за каламбур, оставалось чуть больше часа, а на востоке уже разгоралась тоненькая полоска утренней зари.

Часть 1. Час «Ч»

22 июня 1941 года, 03:25. Белорусская ССР, Белосток, оперативно-командный центр ПВО западного направления

На востоке занимался серый рассвет, а на планету накатывался день 22 июня 1941 года. В Москве и других крупных городах СССР выпускники школ догуливали выпускные вечера. Звучали признания в любви и строились планы на взрослую жизнь. Они еще ничего не знали. До того момента, когда западная граница СССР полыхнет огнем самой жестокой и кровопролитной в ХХ веке войной, оставалось еще больше получаса. Но собравшиеся у тактических планшетов офицеры ВС РФ и командиры РККА знали, что эта война уже мчится на них, вместе с ревом моторов сотен немецких бомбардировщиков, одновременно поднявшихся в воздух с десятка аэродромов в Восточной Пруссии и Генерал-губернаторстве – бывшей Польше.

Но навстречу им со Смоленского аэродрома уже уходят в светлеющее небо остроносые МиГ-29, а на прикрывающих стратегические объекты комплексах «Куб» расчеты уже сворачивают маскировочные сети с боевых машин, и операторы уже включили радары и прогревают аппаратуру наведения. Царит предбоевая суета и на полевых аэродромах Воздушной армии осназ генерала Захарова. Машины заправлены, пушки заряжены, пилоты, получив допинг от полковых врачей и накачку от замполитов, сидят в кабинах в ожидании зеленой ракеты. Их цель – основная волна немецких бомбардировщиков, которая подойдет к государственной границе чуть позже. И тогда в огненном небе начавшейся войны они делом докажут, что стоят вложенных в них усилий и многомиллионных средств, и что восьмимесячные изнурительные тренировки на иновременных полигонах были совсем не зря. Свою задачу – показать люфтваффе, что небо войны для немецких асов стало чужим и враждебным, они выполнят на все сто процентов.

На всем протяжении государственной границы готовятся подняться в небо и истребители линейных смешанных авиадивизий. Например, в Киевском Особом военном округе, а с полуночи – Юго-Западном фронте, генерал-лейтенант Кравченко лично поведет в бой своих подчиненных. Его и назначали на эту должность с тем расчетом, чтобы он в час «Ч» поднял в воздух все, что может летать, и со всей пролетарской ненавистью нанес встречный удар по бомбардировщикам 4-го воздушного флота люфтваффе. Умения, решительности и отваги у этого человека хватит на десятерых. ВВС округа кратно превосходили противостоящий им 4-й воздушный флот рейха, и при некотором умении, везении и решительности, даже без помощи потомков, бои в небе над Украиной должны стать жаркими и кровавыми.

То же самое готовилось и в Прибалтике. Там тоже были готовы подняться в небо и ударить по врагу советские истребители, тем более что театр боевых действий был ограничен, а силы, выделенные противником на этом направлении, не были значительными. Основной удар в любом случае наносился немцами в полосе действия группы армий «Центр».

Ах, эти первые утренние минуты, когда солнце еще не поднялось над горизонтом, а небо уже посветлело, когда только начинают петь птицы, возвещая о приходе нового дня, воскресенья 22 июня 1941 года! В тот момент, когда на приграничных аэродромах взревели на взлетном режиме моторы и пригнулась к земле седая от утренней росы трава, немецкие бомбардировщики уже встретили свою смерть в утреннем советском небе. Если бы на их месте были их потомки из конца ХХ века, то они бы давно уже бились в истерике, ибо системы предупреждения об облучении радарами вопили бы на все голоса о том, что самолеты находятся на прицеле РЛС советской системы ПВО. Но эти герои люфтваффе до самого последнего момента находились в блаженном неведении о том, что смерть уже замахнулась своей косой, стоя за их плечами.

Первым в дело вступил дивизион комплекса «Куб», дислоцированный в районе Барановичей и прикрывающий дальние подступы к Минску. Ракеты 3М9М1, оставляя за собой дымный белый хвост, с грохотом ушли с направляющих ровно в три часа тридцать девять минут утра. Когда почти шестиметровые, шестисоткилограммовые махины разогнались до скорости в полтора маха, части сопловых аппаратов были отстрелены, и запустились маршевые воздушно-реактивные двигатели. Ракеты продолжили разгон до крейсерской скорости в две целых восемь десятых скорости звука.

За несколько секунд до трех часов сорока минут траектории зенитных ракет и бомбардировщиков пересеклись. В утреннем небе вспухли дымные клубы взрывов. Готовые поражающие элементы боевых частей ракет разрывали хрупкие дюралевые птицы на куски.

Эфир взорвался воплями ужаса и проклятий, а снизу к группе немецких бомбардировщиков уже подходили новые зенитные ракеты, расчеркивающие утреннее небо белыми инверсионными следами, которые смешивались с жирными черными хвостами падающих со звенящих высот германских бомбардировщиков. Далеко внизу отдельные счастливцы раскрыли купола своих парашютов, а находящиеся в готовности к такому исходу спецгруппы НКВД приготовились собирать «одуванчики». Это будут первые немецкие пленные этой войны, испуганные и растерянные и ничего не понимающие.

Один дивизион комплекса «Куб», состоящий из четырех самоходных пусковых установок и одной самоходной установки разведки и наведения, имеет на направляющих двенадцать ракет, вероятность поражения тихоходных, не имеющих средств противодействия самолетов сороковых годов равна ста процентам.

Истребители и пикирующие бомбардировщики люфтваффе оставались пока на земле, готовые чуть позже начать действовать по заявкам своих сухопутных войск. Впереди было первое приграничное сражение в воздухе, после которого советские ВВС должны завоевать полное и неоспоримое господство в воздухе, а люфтваффе вместо активных наступательных действий и поддержки своих штурмующих границу войск, перейти к обороне, пытаясь в отчаянных попытках защитить и спасти то, что еще осталось от ее былой мощи.

22 июня 1941 года, 03:45. Белорусская ССР, полевой аэродром Воздушной армии осназ под Кобриным

Триста бомбардировщиков основной ударной волны 2-го воздушного флота люфтваффе еще только подходили к советской границе в полосе Западного Особого военного округа, а над аэродромами, на которых базировались истребительные полки Воздушной армии осназ, уже взметнулись в утреннее небо зеленые ракеты. Взревели на взлетном режиме новенькие моторы, в бешеном режиме замолотили воздух винты, пригнулась к земле трава. Началось! А высоко в небе над Белостоком коршуном нарезал круги самолет ДРЛО А-50, готовый дирижировать воздушным побоищем, которое вот-вот разразится почти на всем протяжении западной советской границы.

С восемнадцати аэродромов Воздушной армии осназ, разбросанных по всей приграничной полосе, на взлет разом пошли почти шестьсот разукрашенных тактическим камуфляжем новейших истребителей И-182 и триста МиГ-3М. Помимо двух пушек, калибром 23-мм у И-182 и 20-мм у МиГ-3, каждый истребитель нес под крыльями по четыре сверхлегких ракеты воздух-воздух типа «Игла-В». Судьба первого этапа войны должна была решиться именно здесь, в небе Белоруссии, и именно сюда были брошены лучшие силы советских ВВС, заблаговременно подготовленные для отражения германского воздушного вторжения.

Примерно в это же время с приграничных аэродромов на германской стороне для нанесения точечных ударов по советским войскам в приграничной полосе начали подниматься в воздух двести восемьдесят пикирующих бомбардировщиков Ю-87 и сто шестьдесят двухмоторных истребителей-штурмовиков Ме-110С. Таким образом, количество немецких ударных самолетов, готовых вторгнуться в советское воздушное пространство, достигало семисот сорока единиц.

Одновременно была дана команда «на взлет!» четырем с половиной сотням И-16 разных серий и пятисот сорока «чайкам», И-15 и И-15-бис истребительных авиаполков ЗапОВО, которые должны были действовать в нижнем эшелоне будущего воздушного сражения. Сто двадцать пять истребителей МиГ-3 первых выпусков с пулеметным вооружением пока оставались в резерве.

Поднялись в воздух и истребительные полки Прибалтийского и Киевского Особых военных округов. Да, там не было воздушной армии осназ с ее элитно подготовленными пилотами и модернизированными в будущем самолетами, но и силы люфтваффе, действующие на этих вспомогательных с точки зрения плана «Барбаросса» направлениях, тоже были куда как скромнее.

В Прибалтике против двухсот семидесяти германских бомбардировщиков из состава 1-го воздушного флота в воздух поднялись почти восемьсот советских истребителей, больше половины которых составляли машины, выпущенные за девять последних месяцев.

В Киевском ОВО картина была аналогичной. Триста пятьдесят германских бомбардировщиков из состава 4-го воздушного флота люфтваффе против поднявшихся в воздух почти тысячи семисот истребителей РККА, из которых шестьсот пятьдесят единиц составляли новейшие И-182, МиГ-3 и Як-1.

Внезапного удара по мирно спящим базовым аэродромам со стоящими на них разоруженными самолетами у люфтваффе не получалось. Вся советская истребительная авиация приграничных военных округов поднималась в воздух, жужжа моторами, подобно рою разъяренных ос. Две этих волны, одна с крестами и свастиками, другая с красными звездами на крыльях, должны были схлестнуться, выясняя, «чья возьмет», в титаническом приграничном воздушном сражении, перед которым должна была померкнуть даже знаменитая «битва за Британию».

Генерал Захаров лично возглавил ударную формацию из двух истребительных дивизий осназ, действующую на Брестском направлении. Подняв свой И-182 на высоту пяти километров, он перешел в горизонтальный полет и, немного прибрав обороты мотора, привычно покрутил головой, осматривая воздушное пространство. Повсюду, справа, слева, сзади, чуть ниже и чуть выше, в четком строю застыли И-182 четырех истребительных полков 1-го воздушного корпуса. Почти двести новейших истребителей сразу – это внушительное зрелище. Еще два полка «высотных чистильщиков» МиГ-3М занимали свой любимый эшелон в семь тысяч метров и были заметны только по легким инверсионным следам, которые оставляли работающие на форсаже моторы.

Ожило радио, канал связи с постами ВНОС, радарами ПВО и кружащимся на высоте двенадцати километров самолетом ДРЛО.

– Молния-один, – скороговоркой произнес авианаводчик, – я Орел-два, противник прямо перед вами, от ста пятидесяти до двухсот единиц, судя по перехвату переговоров, 3-я и 53-я бомбардировочные эскадры люфтваффе в полном составе, удаление десять, высота три тысячи. Сигнал на открытие огня зеленый.

Захаров усмехнулся. Связь из будущего, называемая там цифровой, как всегда была выше всяких похвал. Хотя после того как их специалисты поработали над советской радиоаппаратурой, в линейных частях качество связи тоже весьма заметно улучшилось, и пилоты теперь слышали в наушниках не только свист и шипение. Но все же «цифра» в этом смысле была вне конкуренции, хотя бы потому, что противник не мог прослушать переговоры между самолетами его армии.

– Орел-два, – произнес Захаров, – я Молния-один. Вас понял, атакую! Конец связи.

– Молния-один, – ответило радио, – я Орел-два, конец связи. Желаю удачи, Георгий Нефедович.

Еще раз усмехнувшись, генерал начал внимательно вглядываться в пространство перед собой. Жабинка осталась позади, под крыльями проплывали леса с ниточкой Варшавского шоссе, где-то под левым крылом вилась голубая змейка реки Мухавец, а впереди раскинулся город Брест, пока еще тихий и мирный, без вспышек выстрелов и дыма пожарищ. А чуть выше и в стороне от города – генерал Захаров внимательно прищурился – была видная россыпь черных точек, похожая на стаю больших жирных мух. Только эти «мухи» целенаправленно летели вглубь советской территории, ориентируясь все по той же ниточке Варшавского шоссе и линии железной дороги. В эпоху «до навигаторов» чаще всего было именно так, штурманы прокладывали курс, привязывая его к наземным ориентирам. И как раз в этот момент на востоке за спинами советских летчиков из-за горизонта выполз большой красный диск восходящего солнца, залив все вокруг ярким светом своих лучей и слепя глаза немецких пилотов, штурманов и стрелков.

Генерал Захаров переключил рацию на свой командный канал и левой рукой плотнее прижал ларингофоны к горлу.

– Я Молния-один, – выкрикнул он. – Атака! Атака! Атака!

Внезапный удар с высоты по ничего не подозревающему противнику – это самый страшный и одновременно самый результативный вид воздушного боя. Одно за другим звенья И-182, переходя в пологое пикирование, обрушивались на строй немецких бомбардировщиков. Полки МиГ-3 пока остались на высоте – страховать своих товарищей на случай подхода немецких истребителей, которые могли появиться очень быстро, так как их аэродромы располагались почти у самой границы.

Поймав в прицел темную точку немецкого бомбардировщика, генерал Захаров дождался в наушниках сигнала «п-и-и-и-п» системы наведения и, откинув большим пальцем предохранительную скобу с нижней гашетки, выпустил в этого конкретного немца свою первую «Иглу».

Выскочившая из пусковой трубы ракета унеслась к цели, оставляя за собой белый дымный хвост, а мгновение спустя и сама пустая труба тоже отвалилась от держателя. За первой ракетой, выпущенной генералом Захаровым, тут же последовали не менее пяти десятков ее товарок, выпущенных другими пилотами, исчертившие прозрачный утренний воздух толстыми белыми пушистыми веревками. Война в воздухе началась.

Советские летчики из первой атакующей волны успели выпустить еще по одной ракете, когда внизу и впереди среди немецких бомбардировщиков разразился самый настоящий ад. Тихоходные неуклюжие «юнкерсы» и «хейнкели» не смогли увернуться от мчащихся со сверхзвуковой скоростью «Игл». Почти все ракеты нашли себе жертвы в головных девятках германской бомбардировочной формации. Немецкие пилоты не понимали, что происходит, и гибли один за другим с проклятьями в адрес Бога, Германа Геринга и самого фюрера: «Мы же так не договаривались!»

Воздух наполнился дымом горящих самолетов, криками сгорающих заживо в бензиновом пламени людей. А несколько секунд спустя в этот хаос врезались со своими пушками и советские истребители первой волны, мгновенно заработавшие у выживших немецких пилотов прозвище «Тигровая крыса»[1]1
  «Крысой» немецкие летчики еще с Испании называли советский истребитель И-16, на который И-182 был очень похож внешне, только больше и солидней. «Тигровой крысой» эти самолеты прозвали за камуфляж из продольных полос и агрессивную манеру боя, диктуемую хорошей горизонтальной маневренностью, мощным мотором и вооружением. – Здесь и далее примечания авторов.


[Закрыть].

Влепив в «юнкерс» три десятка снарядов и разворотив бомбардировщик от кабины до центроплана, генерал Захаров проскочил ниже немецкого строя и, переведя машину в набор высоты, на мгновение оглянулся назад, чтобы оценить обстановку. В исчерченном трассами небе горели и падали немецкие самолеты, а к земле на парашютах опускались десятки покинувших подбитые самолеты вражеских летчиков. А сколько из них так и не сумело воспользоваться парашютом?

В новую атаку на уцелевшие немецкие бомбардировщики с другого направления заходил еще один советский истребительный полк. И это было лишь началом. Значительно ниже и сзади к месту сражения подходили приотставшие «ишаки» и «чайки» 33-го, 123-го и 74-го истребительных полков 10-й смешанной авиационной дивизии. Получалась классическая покрышкинская «этажерка», у которой наверху работали высотные «миги», в середине фронтовые маневренные истребители-универсалы, а внизу – юркие маневренные бипланы, готовые вцепиться в те немецкие самолеты, которые пожелают выйти из боя, проскочив над самой землей. Сюрприз для «птенцов Геринга» получился весьма неприятный.

22 июня 1941 года, 04:00. Белорусская ССР, Брест Артиллеристы, Сталин дал приказ

Битва в воздухе была в разгаре, объятые огнем и разваливающиеся на части самолеты один за другим падали с небес, пятная небо длинными черными хвостами, эфир был забит немецкими ругательствами и проклятиями, а на земле тем временем была готова разыграться своя драма. По всей линии советско-германской границы, в эти минуты неожиданно превратившейся в линию фронта, загрохотала немецкая артиллерия, крушащая пограничные заставы и расположения ближайших к границе советских воинских частей.

Под прикрытием артиллерийского огня передовые немецкие подразделения рванулись к берегу Западного Буга, волоча надувные лодки. Ширина реки в районе Бреста колеблется от восьмидесяти до ста двадцати метров. Всего один короткий рывок, и вермахт покажет этим идиотам из люфтваффе – как надо воевать. Чуть поодаль взревели моторы германских «панцеров». Саперы уже доложили, что ночью они скрытно перерезали провода и разминировали мосты. И теперь храбрые германские танкисты ни на шаг не собирались отставать от своей пехоты.

Но немецкий артиллерийский удар пришелся по пустому месту. В казармах и погранзаставах не было ни одного советского командира или бойца, а в пятнадцати километрах от границы, на восьми огневых позициях готовились к боевой работе четыреста тридцать две установки реактивных систем залпового огня «Град». Последний штрих – через радиолокационные станции контрбатарейной борьбы «Зоопарк» определить координаты стреляющей немецкой артиллерии и выдать целеуказания в батарейные комплексы автоматизированного управления огнем «Виварий».

На все это потребовалось чуть больше полуминуты, а потом молчащая до того момента советская сторона в ответ на огонь немецкой артиллерии вдруг взревела голосом разъяренного зверя. Все установки били полными пакетами по заранее разведанным целям. Боевые машины делали то, ради чего они были созданы. Чуть больше чем через сорок секунд их зычный голос докатился до позиций немецкой пехоты, и от этого утробного воя и рева, приглушенного расстоянием, даже у бывалых солдат вставали дыбом волосы под касками. А потом на немецкие войска, выдвинутые вплотную к границе, сплошной волной накатился огненный вал.

Земля неожиданно встала на дыбы, и разрывы смешали ее с небом и водой. Спасения не было нигде, повсюду царил ад. Реактивные снаряды, как град во время грозы, сыпались на голову готовой к броску через границу немецкой пехоты, позиции открыто стоящей артиллерии, танковые и автомобильные колонны механизированных частей вермахта, полковые и дивизионные штабы, свернутые в походные колонны для движения вперед. Зверь из бездны жадно пожирал генералов и рядовых солдат, ветеранов прошлой войны и безусых новобранцев, не успевших повоевать даже в прошлогоднюю французскую кампанию.

На шестьдесят километров границы, вдоль которой теснилась передовая ударная группировка 2-й танковой группы, в течение тридцати пяти секунд выпало более семнадцати тысяч реактивных снарядов калибра сто двадцать два миллиметра. Причем по тротиловому эквиваленту каждый снаряд «Града» был равен двум осколочным снарядам советской гаубицы М-30 и на тридцать процентов превосходил местный реактивный снаряд М-13 для наземной реактивной артиллерии. Шквал огня и металла, огненной метлой прошедший по передовым немецким частям, нанес им тяжелейшие потери, в первую очередь в живой силе, артиллерии и автотранспорте. Не менее четверти немецких солдат было убито, еще половина получила ранения различной степени тяжести и выбыла из строя.

Но и с теми, кто чудом остался невредим, тоже не все было ладно. У многих из выживших белокурых бестий от испытанного ужаса поехала крыша. Вообще же в Европе считается, что если часть в бою потеряла убитыми и ранеными до четверти личного состава, то она полностью утрачивает боеспособность и должна быть выведена в тыл для пополнения и переформирования.

Танковые части пострадали меньше – все-таки броня обеспечивает защиту от осколочных снарядов. Но и там были поврежденные и сгоревшие от прямых попаданий машины и обезумевшие потомки нибелунгов, которых приходилось за ноги вытаскивать из-под танков, так как они полностью потеряли представление о реальности.

Когда земля под ногами прекратила ходить ходуном, командир 6-й стрелковой дивизии генерал-майор Золотухин приник к окулярам стереотрубы. Даже для него, командира с опытом Первой мировой и Гражданской войн, открывшееся зрелище показалось апокалиптическим. В рассеивающихся клубах дыма и поднятой взрывами пыли изломанными куклами валялись тела в мышастой форме вермахта. В нескольких местах чадно горели машины, а на позициях германской артиллерии валялись перевернутые вверх колесами пушки и отчаянно бились раненые лошади.

Надо сказать, что легенда о тотальной моторизации и механизации вермахта не верна. Полностью механизированными были лишь моторизованные корпуса, а обоз и артиллерия в обычных пехотных дивизиях, входивших в состав обычных армейских корпусов, были полностью на гужевой тяге. Как раз напротив Бреста располагались исходные рубежи 12-го армейского корпуса под командованием генерала от инфантерии Вальтера Шрота, в данный момент уже покойного. В ходе огневого удара РСЗО корпус понес тяжелейшие потери в живой силе и артиллерии, был полностью деморализован и дезорганизован и потерял управление из-за больших потерь в штабных офицерах.

Впрочем, в соседних, 47-м и 24-м моторизованных корпусах, дела обстояли ненамного лучше. Треть танков были уничтожены или вышли из строя, пехота и артиллерия понесли такие же тяжелые потери, как и в 12-м армейском корпусе. Командир 24-го моторизованного корпуса генерал танковых войск Гейер фон Швеппенбург был убит, командир 47-го моторизованного корпуса генерал от артиллерии Иоахим фон Лемельзен получил тяжелое ранение и контузию. А вот нечего было вылезать к самой границе, чтобы своими глазами увидеть «исторический момент»!

Сам «быстроходный Гейнц», сидевший в тот момент у рации в командирском танке Т-III, отделался легким испугом и временной глухотой. На всю оставшуюся жизнь он запомнит вакханалию разрывов, которые трясли танк, как бульдог трясет тряпку, и барабанящие по броне крупные осколки. Ни о каком наступлении на советские позиции не могло быть и речи. Передовые части нуждались в замене, а новая тактика в условиях применения противником такого ужасного оружия – в осмыслении. Впрочем, пути назад тоже не было. Единожды запущенная военная машина блицкрига требовала движения вперед, и только вперед. В противном случае ее ждала гибель.