Текст книги "Имперский союз: В царствование императора Николая Павловича. Разминка перед боем. Британский вояж"

Глава 3
Захват плацдармов

Время ожидания пролетело незаметно. За четверть часа до назначенного срока Антон снова включил Агрегат, а Виктор еще раз проверил свои сумки и то, что приготовил на случай, если встреча с прошлым окажется не очень гостеприимной. А именно – баллончик с перцовым газом и травматик «Макарыч». Для того чтобы отбиться от обитателей XIX века, этого вполне должно было хватить.

Шумилин выпил с путешественником по рюмочке коньяка – «на посошок», и когда в комнате снова появился сияющий круг, отставной майор, перекрестившись, взял в руки сумки и шагнул в прошлое. Последнее, что он услышал перед тем, как дверь (или окно?) в его мир захлопнулась, были напутственные слова Антона:

– Вперед, Иваныч, тебя ждут великие дела…

Не успел Виктор перевести дух, как в шагах пяти от него раздался тревожный голос князя Одоевского:

– Виктор Иванович, с вами все в порядке?

– Все в порядке, Владимир Федорович, – ответил Сергеев. – А вы с княгиней без приключения добрались?

Коренастая фигура Одоевского появилась в полумраке зеленого лабиринта. Вслед за ним, испуганно озираясь, шел высокий парень лет двадцати пяти, одетый в длинный кафтан, шаровары, заправленные в сапоги, и кепку, очень похожую на ту, в которой обычно щеголял думский бузотер Жириновский.

– Виктор Иванович, не беспокойтесь, это Тришка, мой слуга. Он отнесет ко мне домой ваши сумки. Я нанял извозчика, тот ждет нас у ворот сада. Пойдемте.

Когда Тришка, подхватив сумки, вышел из-за кустов, Одоевский сделал галантный жест, предлагая Виктору последовать за ним.

На открытом экипаже они поехали по набережной Фонтанки. Проезжая мимо знаменитого здания «у Цепного моста», в котором два года назад обосновался штаб Корпуса жандармов, Одоевский кивком показал на него Сергееву, сказав с усмешкой:

– Вот, Виктор Иванович, бойтесь «лазоревых гостей» из этого дома. Вам лучше от него держаться подальше.

Пока они ехали на извозчике, Виктор, в пол уха слушая князя, с изумлением крутил головой, не узнавая родной город. Уж очень тот был не похож на Петербург начала XXI века. Аничков мост выглядел непривычно без бронзовых коней барона Клодта, но зато был украшен каменными башенками и цепями, и был очень похож на Старо-Калинкин мост.

А вот и дом купца Евсевьева на Фонтанке. Там жил Одоевский с супругой. Виктор и князь вылезли из экипажа.

– Милости прошу, Виктор Иванович, – сказал Одоевский, приглашая Сергеева войти в парадную, дверь в которую услужливо распахнул швейцар. – Не беспокойтесь, Тришка доставит ваши вещи в целости и сохранности. Парень он хоть и простоватый, но зато честный и старательный.

По мраморным ступеням широкой парадной лестнице они поднялись до квартиры князя. В дверях гостя встретил лакей, мужчина средних лет с круглой плутоватой рожей – такая в будущем обычно характерна для политических деятелей областного и районного масштаба.

В прихожей мужчин встретила сама княгиня. Она радушно поприветствовала Виктора, хотя и рассталась с ним всего пару часов назад. Вскоре появился и немного запыхавшийся Тришка с сумками. Князь лично проводил гостя в отведенную тому комнату, предложил располагаться там и чувствовать себя как дома.

Минут через двадцать пришла горничная и пригласила Виктора в столовую. Князь и княгиня уже сидели за обеденным столом, ожидая его прихода.

На первое у Одоевских в этот день была уха из осетра (как ни странно, но в те времена полутораметровую рыбину запросто можно было поймать в Неве!). На второе ростбиф с картофелем – сей продукт тогда не был так широко распространен в России, как в наше время, и считался своего рода «барским лакомством». А также румяные пироги и кулебяка на «заедку». Запивалось все это клюквенным морсом.

После обеда мужчины вышли из столовой, и Виктор решил переговорить с князем относительно порядка дальнейших действий. В ответ Одоевский предложил прогуляться по Невскому. Пора было привыкать к неторопливой и размеренной жизни в XIX веке.

Нет слов, чтобы описать главную улицу Санкт-Петербурга. Наверное, лучше всего это сделал бы Николай Васильевич Гоголь в своем бессмертном произведении. Поэтому просто процитируем классика:

«Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!.. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург…

Всемогущий Невский проспект!.. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих…

В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках… Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами… К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, мамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках.

Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, – предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорта помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков, – пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола.

Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства.

А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений.

В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим добром, другой – греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый – перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой – галстук, возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление.

Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет… В три часа – новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтись по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих.

С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикюлем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою… больше никого не встретите вы на Невском проспекте.

Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет. Вы встретите очень много молодых людей, большею частию холостых, в теплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель, или, лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся вообще очень неровны. Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста…»

Да, лучше Гоголя не опишешь Невский проспект!

Прогулявшись по Невскому и по прилегающим к нему улицам, Виктор и князь Одоевский вернулись домой.

Права народная пословица: уезжающий увозит четверть печали, оставляя три четверти провожающим. Примерно в такой же пропорции это происходит и с заботами. Проводив в прошлое Виктора Сергеева, его друзья стали прикидывать, что им надо сделать, чтобы следующая вылазка в век XIX прошла с наибольшим КПД.

Первым делом было решено дать поручение Антону – заняться усовершенствованием машины времени. Он решил создать два новых «агрегата» – один мощный, с помощью которого можно будет перебрасывать в прошлое крупногабаритные грузы и который будет установлен в одном из просторных боксов в автомастерской, принадлежавшей Сергееву. Остававшийся там за старшего племяш Виктора получил накануне от дяди команду очистить этот бокс от разного хлама и подвести туда мощный силовой кабель.

Второй «агрегат», мощностью поменьше, было решено сделать в перевозимом варианте. У Сергеева был старенький фургончик на шасси УАЗ-451. Антон собирался установить в нем пульт управления, генератор и саму аппаратуру. Он планировал отправиться на этом фургончике в Кировск и попытаться запустить свой девайс у Красных Сосен. Если его предположения окажутся верными, то даже незначительная мощность Агрегата позволит открыть портал и отправить в прошлое, скажем, грузовик с «гостинцами» для Сергеева. Правда, это будет возможно сделать лишь после того, как Виктор сумеет с помощью князя Одоевского утрясти вопрос с владельцем этой земли. Что делать – таково священное право частной собственности. Тамошний помещик, конечно, не олигарх какой-нибудь из Куршавеля, но это не делает его менее чванливым и пакостным.

Алексей Кузнецов тоже не терял времени зря. Он тщательно изучил истории болезни как самого императора Николая Павловича, так и его семьи. Например, ему стало известно, что у любимой дочери царя Александры Николаевны, или как ее ласково называли домашние – Адини, в 1844 году обнаружат туберкулез, от которого она умрет в возрасте девятнадцати лет. Смерть ее настолько потрясет Николая, что он будет рыдать, как ребенок.

Если вовремя вмешаться, то ее можно вылечить без особого труда. Тамошние «палочки Коха» еще не знакомы с антибиотиками, да и есть возможность остановить процесс в легких в самом его начале.

Туберкулез, который в XXI время называют «болезнью бедных», в веке XIX находил свои жертвы с равным успехом как в хижинах простолюдинов, так и во дворцах венценосных особ. Алексей прикидывал, как бы протащить в прошлое флюорографический аппарат, или, что более сложно, провести диспансеризацию всего семейства Романовых в одной из питерских поликлиник.

Алексей на минутку представил себе удивительное зрелище: вереницу великих князей и княжон, первых – в мундирах с эполетами, вторых – затянутых в корсеты и в платьях с фижмами, среди старушек с номерками и дамочек бальзаковского возраста, и даже прыснул от смеха. Нет, идея с флюорографическим аппаратом все же менее фантастична. Хотя…

Шумилин же с головой ушел в архивы, изучая хитросплетения политики того времени и, так сказать, действующих лиц и исполнителей. Его очень заинтересовала личность российского «штирлица» XIX века, графа Ивана Иосифовича де Витта. Тот был к тому же одним из «посвященных в Великую тайну»…

К сожалению, через пару недель умрет от рака горла в своем имении в Крыму. Но осталась его агентура, которая блестяще работала в Европе и Азии.

Разузнал Александр многое и о главе III отделения собственной Е.И.В. канцелярии графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе. Лихой рубака, герой войны 1812 года, «альтер эго» государя, он возглавлял тогдашнее ЧК, но лютостью не отличался. На 1840 год количество служащих в III отделении было всего двадцать восемь человек, считая секретарей и письмоводителей. И это на всю огромную Россию!

А вот ставшего год назад фактическим главой и III отделения, и Корпуса жандармов генерал-майора Леонтия Васильевича Дубельта опасаться следовало. Человеком тот был умным, проницательным, но жестоким и расчетливым. Политический сыск Дубельт поставил на должную высоту, да и сил у него больше. К тому же сам Леонтий Васильевич в юности путался с масонами, принимал участие в деятельности общества «Соединенных славян» и был лично знаком с декабристами Волконским и Орловым.

Но как говорится, нет худших чертей, чем падшие ангелы. Попав в тайный сыск по протекции Бенкендорфа, Дубельт принялся рьяно преследовать своих бывших «братьев» из масонских лож и вольнодумцев из тайных обществ – тех, кто не угодил на каторгу или в ссылку по делу «14 декабря».

Ну, а Ольга Румянцева после расставания с княгиней Одоевской находилась в расстроенных чувствах. Она вдруг поняла, что после всего произошедшего не сможет жить так же, как жила до этого. Натура романтичная, и в то же время, как ни странно, практичная, она всю жизнь мечтала побывать во временах, в которых жили герои ее любимых произведений Пушкина, Гоголя и Лермонтова. И вот сбылась мечта – она познакомилась с женщиной, которая носила реальный, а не выдуманный титул, какой присвоили себе многие из тех, кто заказывал у нее платья в стиле «ретро». Эти доморощенные «бароны», «графы» и «князья» вызывали у Ольги лишь ироническую улыбку.

Ольга Степановна Одоевская была самой что ни на есть настоящей княгиней. Она лично была знакома с Лермонтовым, Крыловым и Гоголем. Кузен княгини вскоре станет мужем Натальи Николаевны Пушкиной. От этого голова шла кругом…

И Ольга решила пойти к Антону и потребовать, чтобы тот отправил ее в прошлое насовсем. Чем заняться, она там найдет. Без денег сидеть не будет – княгиня во время прогулки по Питеру рассказала, сколько у них зарабатывают модистки, имеющие клиентуру из высшего света. Ольга прикинула – в те годы столько не имели даже некоторые генералы-сенаторы. Ну, а подходящую клиентуру княгиня ей обещала найти.

И какие перспективы перед ней замаячили – знакомства с живыми классиками и их женами, возможность лицезреть царствующие особы. Словом, к вечеру Ольга приняла окончательное решение, и назавтра, во время очередного открытия временного канала, она решила заявить об этом Воронину. А там будь что будет!

На следующий день, ближе к полудню, в квартире Антона присутствовали практически все, кто знал о его изобретении. Шумилин подобрал досье для Сергеева о раскладе сил в петербургском обществе XIX века. Алексей приготовил объемистую аптечку с лекарствами на все случаи жизни. Николай пришел проведать отца и сообщить тому самые последние новости. Запыхавшаяся Ольга Румянцева прибежала уже тогда, когда Антон сел за пульт управления Агрегатом и начал подготовку к открытию портала.

Но на этот раз процесс несколько затянулся, потому что Антон сначала искал сигнал от «маячка», который передал Сергееву. Портал на этот раз должен был открыться не в Летнем саду, а прямо в квартире князя Одоевского.

От волнения у Антона дрожали руки. Но как ни странно, все прошло на ура. Жужжание, гул, ярко зеленая точка, потом мерцающий овал. В глубине комнаты они увидели чету Одоевских и Сергеева.

– Здравствуйте, господа, – поприветствовал князь своих старых знакомых. – Вы даже не можете себе представить, как я рад вас видеть!

А княгиня, увидев среди стоящих мужчин Ольгу, приветственно помахала ей ладошкой.

– Владимир Федорович, – сказал Антон, – мы хотим отправить на день-другой в ваш мир Ольгу Валерьевну.

Шумилин передал Сергееву папку с документами, а Алексей сумку с лекарствами. Потом Николай, подойдя к порталу, быстро переговорил о чем-то с отцом. Антон стал торопить путешественников – гудение Агрегата усилилось, и он решил подстраховаться. Автоматы на электрическом щитке могли не выдержать перегрузки, и дверь из прошлого в будущее захлопнулась бы в самый неподходящий момент.

Наскоро попрощавшись, все присутствующие отошли подальше от портала. Антон, поколдовал над пультом, и сияющий круг стал сжиматься и превратился вскоре в яркую точку. Потом исчезла и она.

* * *

Портал закрылся, и Ольга Румянцева оказалась там, где мечтала побывать всю жизнь – в XIX веке. Она с любопытством стала осматривать комнату. Правда, Сергеев, закончивший перетаскивать в свою комнату сумки, полученные из будущего, грубо вернул ее к суровым реалиям жизни.

– Владимир Федорович, – обратился он к Одоевскому, – меня беспокоит вот какой вопрос – что скажут ваши слуги, увидев, что в квартире появилась какая-то странно одетая дама, которая попала в ваше жилище, минуя входную дверь…

– Действительно, я как-то не подумал об этом, – растерянно сказал князь. – Впрочем, ведь можно что-нибудь придумать…

– Дорогой, – сказала княгиня, – я сейчас все улажу.

Она выскользнула из комнаты, и через пару минут все услышали, как в прихожей хлопнула входная дверь. Потом вошла Ольга Степановна, довольно потирая руки.

– Все в порядке, – сказала она. – Степана я послала на Невский, чтобы он купил свежие газеты для князя. А горничная сейчас занимается переборкой моего гардероба. Я велела ей найти вот это, – и княгиня показала красивую брошку с изумрудами, которую до этого сжимала в своем кулачке. – Думаю, искать ее она будет долго. За это время в квартиру «войдет» моя старая знакомая, которая долго жила в Новом Свете и лишь на днях вернулась в Россию. Потому она так странно одета. Впрочем, Ольгу Валерьевну мы сейчас переоденем. У меня найдется подходящее платье.

– Ольга Степановна, да вы просто умница! – воскликнул восхищенный Сергеев. – Мы бы с Владимиром Федоровичем, наверное, до вечера ломали голову над этим вопросом. А вы – раз, два, и все в порядке!

Княгиня смущенно улыбнулась.

– Виктор Иванович, не забывайте, что я бывшая фрейлина вдовствующей императрицы. Скажу вам, что за время пребывания в Зимнем дворце я насмотрелась на интриги придворных, видела коварство и хитрость окружавших меня людей. Поверьте, я с огромной радостью покинула царский дворец для того, чтобы оказаться рядом с любимым человеком.

И княгиня ласково погладила по щеке Одоевского. Князь поцеловал руку супруги, глядя на нее влюбленными глазами. Но эту идиллию разрушила Ольга, закончившая осмотр комнаты и немного освоившаяся в ней.

– Сказать по правде, я завидую вам, княгиня. Но вам все же придется попытаться снова проникнуть в этот мир придворных интриг, чтобы помочь нашей стране избежать огромных бедствий и страданий.

– Ольга Валерьевна, – тихо сказал Одоевский, – я все помню. И мы начнем заниматься тем, о чем вы только что сказали, прямо сегодня. Через полчаса мы с Виктором Ивановичем отправимся на Черную речку, чтобы провести там рекогносцировку.

А вы можете прогуляться с княгиней по Невскому, заглянуть в магазины и, если повезет, познакомиться с нужными людьми. И еще, дорогая… – князь вопросительно посмотрел на свою супругу.

– Да, – сказала княгиня, – мы с мужем решили попросить вас принять от нас в подарок вот это, – и Одоевская протянула Ольге ту самую брошь с изумрудами, которую принесла из своей комнаты.

– Мы никогда не забудем те хлопоты и то, что вы уже сделали, и еще сделаете для нас, – княгиня покраснела, – поэтому примите в благодарность за все – носите и помните о нас.

Ольга даже растерялась, увидев, что ей хотят подарить. По ее прикидкам, такая золотая брошь с изумрудами работы как минимум XVIII века, в ее мире могла стоить очень дорого. Но от подарка отказываться было неудобно.

Поблагодарив княгиню, Ольга положила брошь в сумочку и в свою очередь протянула Одоевской женские механические часики «Чайка» с браслетом из финифти. Циферблатов часов закрывался крышечкой, украшенной той же финифтью. Конечно, по стоимости этот подарок был несравним с княжеским, но все же…

Княгиня с удовольствием приняла подарок. Часики на ее изящной ручке смотрелись прекрасно. К тому же ничего подобного в XIX веке пока еще не делали. Ольга Степановна уже представила, какой восторг и зависть вызовут эти часики у знакомых.

Пока женщины весело щебетали, разговаривая на им только понятные темы, мужчины быстренько собрались и отправились в поход. К тому времени лакей Степан, вернувшийся с газетами, сбегал на конюшню и велел приготовить для князя экипаж.

На улице, выйдя из парадной, они столкнулись нос к носу с симпатичной молодой дамой лет двадцати пяти, которая вежливо поздоровалась с князем и с любопытством посмотрела на Сергеева.

– Куда это вы собрались, Владимир Федорович? – поинтересовалась она. – Мой батюшка говорил, что вы в последнее время все больше дома сидите. И на службе он вас уже давненько не видел.

– Передайте уважаемому Дмитрию Николаевичу, – ответил ей князь, – что, к сожалению, дома меня удерживают неотложные дела, а также временное нездоровье. А как вы поживаете, Лидия Дмитриевна? – в свою очередь поинтересовался Одоевский. – Как ваш супруг, Егор Иванович, как сынок, Дмитрий?

– Все, слава богу, живы и здоровы, – ответила дама, – сынок растет, уже ходить начал. Заглядывайте к нам, Владимир Федорович, да и не один, а с супругой. Мы всегда рады видеть вас.

Раскланявшись с дамой, мужчины сели в коляску, кучер взмахнул кнутом, и они тронулись в путь.

– Кто эта дама? – спросил у князя Сергеев. – Похоже, она ваша старая знакомая?

– Еще бы, – усмехнулся Одоевский, – это дочь моего начальника, действительного тайного советника и главноуправляющего II отделением Собственной его императорского величества канцелярии, члена Государственного совета и председателя его департамента законов Дмитрия Николаевича Блудова.

Человек он довольно консервативных взглядов, но не чуждый новому, если это новое идет на пользу государству. Надо будет как-нибудь вас с ним познакомить. Ранее он был министром внутренних дел и министром юстиции. А дочь его, Лидия Дмитриевна, замужем за Егором Шевичем, сыном генерала Ивана Шевича, геройски погибшего в сражении при Лейпциге. Кстати, мать Егора Шевича, Мария Христофоровна, никто иная как сестра Александра Христофоровича Бенкендорфа. Вы, конечно, помните, кто он и чем заведует.

За разговорами они не заметили, как доехали до Марсова поля и Воскресенского наплавного моста, по которому экипаж перебрался через Неву и покатил по Каменоостровскому проспекту в сторону Черной речки. Места эти были Сергееву абсолютно незнакомы, хотя в XXI веке перехожены и переезжены. Вместо привычных высотных зданий вдоль проспекта стояли патриархальные деревянные одно– и двухэтажные домишки с палисадом.

Миновав деревянный Силин мост через речку Карповку, они быстро добрались до такого же деревянного моста, только чуть побольше, через Малую Невку, носившего в те времена название Строгановского. А потом, на Каменном острове, выйдя из коляски, немного постояли, любуясь изящной церковью Иоанна Предтечи, построенной в необычном для России псевдоготическом стиле. В свое время император Павел I, став главой Мальтийского ордена, передал эту церковь кавалерам ордена иоаннитов.

Через деревянный Никольский мост экипаж переехал Черную речку. Князь Одоевский печально вздохнул и указал рукой на место, где зимой 1837 года состоялась дуэль Пушкина с Дантесом.

– Вот там и закатилось солнце русской поэзии, – с горечью в голосе сказал он. – Мы пытались предотвратить этот роковой поединок. Но он все-таки случился. Много в нем непонятного и таинственного. Может быть, в вашем времени есть сведения о том, как произошла эта трагедия, и кто в ней виновен?

Виктор задумался. Он специально не занимался историей пушкинской дуэли, но то, что в ней было не все чисто, слышал от Шумилина.

– Владимир Федорович, – сказал он, – я не могу вам сейчас ничего сказать определенно. Но на эту тему я бы посоветовал переговорить с Александром Павловичем. Он занимался изучением всех обстоятельств дуэли Пушкина.

Тем временем экипаж двинулся по Ланской дороге к цели их путешествия. Неподалеку от того места, где в XXI веке находилась железнодорожная станция Ланская, они вышли из коляски и стали осматриваться. Сергеев ничего не видел, кроме зарослей кустарника и небольших рощиц. Похоже, что места эти были еще не обжиты. Тем лучше – любопытных окажется меньше, и никто не увидит, что будет происходить в сарае, который здесь вскоре построят.

Достав из кармана карту Петербурга 2014 года, Сергеев попытался сориентироваться по ней на местности. На расстоянии примерно четверти километра на восток от станции Ланская имелся очень четкий ориентир – хорошо видимая возвышенность, точнее гряда, берег древнего моря. В XXI веке ее называли горкой. Внимательно присмотревшись, Виктор обнаружил ее и в этом времени.

Достав из кармана проволочную пилу, он ловко и быстро спилил небольшое деревце и, очистив острым ножом ствол от веток, воткнул как шест в землю, привязав к его вершине кусок красной материи.

По договоренности с Антоном, завтра из его автомастерской будет сделан пробный выход в прошлое. И оставленный знак поможет «времяпроходцам» поточнее определиться на местности в XIX веке. О чем ему и сообщат во время ближайшего сеанса связи. Тогда же Ольга Румянцева вернется в свое время. Впрочем, это тоже произойдет лишь завтра, но уже ближе к вечеру.

А пока что наша «кузина-белошвейка» с княгиней Одоевской проводила рейд по тем местам, которые и в веке XIX, и в веке XXI получили название «Смерть мужьям». Ну, или, если сказать точнее, не самим мужьям, а их финансам. То есть по магазинам, в которых могут часами пастись модницы, и где самые красивые вещи стоят почему-то, с точки зрения их супругов, слишком дорого.

«Как там Ольга? Надо будет расспросить ее подробно обо всем, когда мы вернемся с князем домой», – подумал Сергеев…

* * *

Когда мужчины ушли, дамы с веселым щебетанием начали одеваться. В гардеробе у княгини было много разных нарядов, так что переодеть Ольгу в платье, которое жители XIX века не посчитали необычным или слишком вульгарным, оказалось делом довольно простым. К тому же «кузина-белошвейка» неплохо разбиралась в костюмах того времени и знала, что и куда предназначено.

Правда, она немного похихикала над нижним бельем. Панталоны 40-х годов XIX века доходили до колен и были как бы разрезаны надвое. Половинки для каждой ноги кроили отдельно и соединяли их завязками или пуговицами у талии, на спине. Таким образом, шаговой шов в промежности был открыт, для удобства дам… Ну, в общем, в определенных случаях. Скажем, захочется справить малую нужду, а тут вам и корсет, и куча юбок. Мода XXI века была в этом отношении намного удобней и практичней.

Потом Ольга достала косметичку и начала священнодействовать. Нельзя сказать, что представительницы прекрасного пола николаевских времен пренебрегали косметикой. Но такого изобилия туши, теней, помад и прочего женского «камуфляжа», какое взяли на вооружение современницы Ольги, у тогдашних прелестниц не было. Так что княгиня со своей гостьей еще минут сорок крутились у зеркала, с удовольствием занимаясь столь приятным для женского сердца делом. Ну, а потом они отправились на прогулку по Невскому.

Для начала решили заглянуть в Гостиный двор, который тогда совсем не был похож на знаменитую питерскую Гостинку XXI века. Это было сборище лавок купцов, торговавших самыми разными товарами. Там можно было купить практически все, что производилось в России. Ольга вспомнила, что сюда любили заглядывать Пушкин и Гоголь. И если первый уже ушел из жизни, то с Гоголем у нее был вполне реальный шанс повстречаться. Правда, Николай Васильевич сейчас находится в Риме, но на будущий год он должен приехать в Россию, чтобы напечатать первый том своих «Мертвых душ».

Ну, а пока дамы разглядывали товар, который раскладывали перед ними разбитные приказчики. Эти ребята были прекрасными психологами. Куда там до них нынешним менеджерам по продажам! Уйти из лавки и ничего не купить было просто невозможно. Приказчики осыпали покупательницу комплиментами, уговаривали даму, зашедшую в лавку для того, чтобы «просто посмотреть», купить именно эту вещь, которая именно ей к лицу и превращает будущую обладательницу в неотразимую красавицу.