Текст книги "Время для перемен"

– Что значит «нечто вроде»? – спросил я.

– А то, что на нормальную революцию турецкие события походили не более чем пожар в публичном доме – на венецианский карнавал, – ответил Баев. – Но это суть неважно, потому что султан Абдул-Гамид – один из самых отвратительных политиков в истории, не только турецких, но и вообще. Суть в том, что турецкие неустройства побудили Австро-Венгрию на безоговорочную аннексию Санджака, Боснии и Герцеговины, которые они пока всего лишь оккупируют. В тот раз Сербия возмутилась таким хамством, но войны не было, поскольку император Николай занял примиренческую позицию. Однако Ольга не Николай и мириться с аннексией не будет. Так вот – в чем интерес британцев? Австро-Венгрия в ответ на наши демарши промолчит или же объявит нам войну? И ведь пассивность в этом вопросе тоже может нам стоить дорого. Как победителям в прежней войне нам нельзя отступать ни на шаг, иначе пропадет весь авторитет.

– В таком случае, – сказал я, – необходимо показать, что мы – Россия, Сербия и их союзники – полностью готовы к отражению угрозы; Михаил к тому моменту должен стать мужем Елены, должны быть подписаны все договора и определено желание сражающихся на нашей стороне драться насмерть. Вряд ли австрийцы будут готовы ввязаться в войну ради двух провинций.

– Вряд ли, не вряд ли… – задумчиво ответил полковник Баев. – Хотя… определенный эффект это произвести может, тем более что, по мнению британцев, к войне в восьмом году еще не будет готов никто, так что этот процесс будет спущен на тормозах. На этом, думаю, все. Сейчас уже поздно, так что давайте спать, Драгутин. До Будапешта поезд будет трястись еще не меньше полутора суток – не то что в наши времена, когда за половину этого времени можно было добраться из Москвы в Чикаго…

Часть 26. Курсом на Антанту

5 апреля 1907 года, Белград, Королевский (ныне Старый) дворец, резиденция правящей династии Карагеоргиевичей.

Благая весть, принескнная в королевский дворец всемогущим, но везде отсутствующим капитаном Димитриевичем, изрядно переполошила его обитателей, и в первую очередь королевскую семью. В Сербию едет брат русской императрицы Михаил – он желает взять в жены Елену Прекрасную (то есть Сербскую), дочь короля Петра и королевы Зорки Черногорской. Больше всего известие о предполагаемом сватовстве взволновало саму потенциальную невесту. Господин Димитриевич, сам по себе имеющий несколько устрашающую наружность вкупе с такой же репутацией, в качестве свата смотрелся несколько жутковато. Этот человек способен по первой прихоти свергнуть династию Карагеоргиевичей – так же, как и возвел ее на трон. Уже поговаривали о тайных республиканских[9]9
  В нашем прошлом Димитриевич-Апис был обвинен в измене и арестован почти сразу после Февральской Революции в России, что может означать то, что с падением монархии в России для него и его единомышленников отпала главная причина сохранения правления Карагеоргиевичей в Сербии. И принцу Александру, на тот момент исполняющему обязанности короля и действительному члену организации, это было известно.


[Закрыть] устремлениях сербских карбонариев, возглавляемых этим господином. Если бы не поддержка Сербии Российской Империей, истребление династии Обреновичей закончилось бы провозглашением Республики.

Но, как оказалось, господин Димитриевич в этом деле не главный. Из-за его спины выступил человек куда более страшный, и в то же время гораздо более предсказуемый. Господин Баев, по прозвищу Паук, глава Загранразведки СИБ, легендарная фигура еще со времен русско-японской войны, когда он в одно касание вычистил Порт-Артур от японских шпионов и отечественных казнокрадов, заодно отправив под расстрел генерала Фока и начальника Квантунского укрепленного района генерала Стесселя. Смертный приговор фигурантам тогда, по странному совпадению, подписал Великий князь Михаил Александрович, нынче сватающийся к принцессе Елене. Да и сейчас, если где-нибудь в Европах от абсолютно естественных причин умрет какой-нибудь беглый оппозиционер или казнокрад, все начинают кивать в сторону господина Баева. Мол, он это, больше некому. А уж если причина демонстративно неестественна, как бывает с проклевывающимися время от времени вождями различных националистических организаций, то тем более. Людям, что еще два-три года назад с необычайной легкостью гавкали на Россию, теперь под каждым кустом мерещатся ликвидаторы СИБ.

Но, надо признать, если кто и может держать в узде Димитриевича-Аписа, так это господин Баев. Владыка жизни и смерти сербских королей сразу стал тихий и скромный, как нашкодивший гимназист в присутствии строгого родителя. Там уже явно все решено. Не только Димитриевич, но и вся верхушка той ужасной организации уже провели с русским эмиссаром свои переговоры, видимо, согласившись на предложенное условие безусловного подчинения в обмен на неограниченную поддержку… До короля Петра уже довели мнение конклава тайных руководителей Сербии, что он должен официально согласиться со всеми предложениями, которые поступят от представителя русской императрицы…

Но тяжелее всего приходилось потенциальной невесте. Решается ее судьба, а она не имеет даже совещательного голоса. Пресловутые государственные интересы ограничивают ее как прутья золотой клетки, и вырваться из этой западни нельзя ни вперед, ни назад, ни в стороны. И ведь, в самом деле, это совсем не та история, когда принцессу по королевской прихоти выдают за свинопаса. Совсем наоборот. Ее брак должен быть залогом союза Сербии с могущественной державой – и вне зависимости от своих сердечных пристрастий она должна, смирив свой норов, проследовать к алтарю с русским принцем, будь он даже котом в мешке.

– Джорджи, – тихо обратилась она к стоящему рядом брату, – ты же знал русского принца Михаила, когда учился в Петербурге. Скажи мне, каков он собой?

– Я был шапочно знаком с поручиком синих кирасир Мишкиным, – так же вполголоса ответил Георгий, – шалопаем, любителем вина, веселых попоек и доступных девок. Обычное для русской аристократии дело, если молодой человек не блаженен в тяжелой форме и не болен какой-нибудь тяжелой болезнью. Но тот временный командующий Маньчжурской армией генерал-лейтенант Михаил Романов, что неожиданно возник в Мукдене в самый разгар русско-японской войны, оказался вовсе на него не похож. Не родственник, и даже не однофамилец, а внушающая ужас глыба человекообразного металла. Так что я не знаю, какой из этих двух Михаилов Романовых решил к тебе посвататься – первый или второй.

– Скорее всего, второй… первый, как мне известно, надежно спрятан у него внутри… – вздохнув, прошептала Елена и уже громко, по-русски, но с заметным сербским акцентом, спросила у русского эмиссара: – Господин Баев, скажите, а у вас имеется портрет моего жениха? Хотелось бы знать хотя бы, каков он внешне.

– А вам какой портрет интереснее: парадно-официальный, или тот, на котором ваш жених выглядит обыкновенным человеком? – вопросом на вопрос ответил полковник Баев.

– Дайте оба! – громко ответила Елена, шокировав тем самым своего благопристойного отца, – будет даже интересно сравнить.

– Пожалуйста, Ваше Королевское Высочество! – сказал русский эмиссар и, как в сказке, три раза хлопнул в ладоши.

По этому сигналу двое плечистых мужчин внесли в залу большой ростовой портрет и, прислонив его к стене, сдернули прикрывающее полотно.

– «Портрет Победителя», – прокомментировал большой ростовой портрет на фоне батальной сцены господин Баев, – картина написана по мотивам Тюренченского сражения художником Василием Верещагиным[10]10
  Помимо известного баталиста Василия Васильевича Верещагина, с портретами у которого было туго, в те же годы жил и работал еще один талантливый художник, почти полный его тезка, но не родственник, Василий Петрович Верещагин, профессор портретной и исторической живописи. Его перу, например, принадлежат картины: «Илья Муромец на пиру у князя Владимира», «Алёша Попович», «Бой Добрыни со Змеем Горынычем», «Защитники Свято-Троицкой Сергиевской лавры в 1608 году»…


[Закрыть]: холст, масло, позолота и толстый слой лака.

На самом деле это был групповой портрет, изображавший принца Михаил при полном блеске всех его регалий, находящегося в окружении соратников: генералов Келлера и Штакельберга, а также полковника Новикова в полной боевой выкладке, на фоне финальной фазы Тюренченского сражения. В воздухе часто рвутся шрапнели, а на земле фугасы; густые колонны русской пехоты идут в атаку на ошеломленные внезапным окружением японские войска. И выражение лица у главного героя такое непробиваемо-победоносное, будто он подобно Святому Георгию уже попирает ногой шею поверженного японского дракона. Не хватает только распростертого перед победителем японского императора или, по крайней мере, командующего первой армией генерала Куроки, который, дабы избежать позора, провел над собой ритуал сеппуку. Одним словом целая киноэпопея, заключенная в одном экономичном флаконе батально-портретного полотна.

– Да уж, действительно, господин Баев, позолоты и лака ваш художник для нашего будущего зятя явно не пожалел, – едко сказал принц Георгий. – Не хватает только божественного нимба и Солнца Аустерлица, зависшего у него над головой…

Наследник сербского престола, наверное, отпустил бы еще несколько подобных замечаний, ибо на мгновение испытал острое чувство ревности. И даже не по отношению к сестре, которую он считал себя обязанным беречь и защищать, а по отношению к даме по имени История, которая уже отпечатала имя русского Великого князя на своих скрижалях славы. Во-первых – победил японцев под Тюренченом, создав тем самым хорошие исходные позиции для окончательного разгрома Линевичем их войск в Корее. Во-вторых – после отречения старшего брата добровольно отказался от власти в пользу сестры и сам первый принес ей присягу на верность. Испытывая какие-то чувства, Георгий никогда не держал их в себе, а сразу высказывал свою реакцию вслух или выражал действием. Но тут излияние его мыслей было внезапно прервано.

– Господин Баев, – неожиданно охрипшим голосом произнесла Елена, – а теперь покажите, пожалуйста, непарадный портрет моего жениха.

– Вот, Ваше Королевское Высочество, – ответил тот, передавая ей полученный из рук помощника обтянутый красным сафьяном бювар, размерами примерно с альбом для рисования.

Волнение сербской принцессы можно было понять. Ореол победителя способен затушевать в глазах некоторых женщин даже такие физические недостатки как маленький рост, обрюзгшее от пресыщенности лицо, короткие кривые ножки и отвисшее волосатое брюшко, под которым ни к селу ни к городу болтается маленький такой крантик, вроде как от самовара (если что, это я о любви гордой полячки Марии Колонна-Валевской, урожденной Лончинской, к императору Наполеону Бонапарту, солнце которого после Аустерлица на тот момент находилось в зените). Но Великий князь Михаил внешностью отнюдь не походил на покойного Императора Франции. Высокий, рослый красавец с широкой грудью и жестким выражением породистого лица, был способен и без помощи лучей славы насквозь пронзать своим взглядом девичьи сердца. Если на непарадном портрете он будет хоть наполовину так же хорош, как и на парадном…

Раскрыв бювар, сербская принцесса покраснела и поджала губы, внимательно, свесив набок голову, разглядывая изображение своего потенциального жениха. Нет, с точки зрения людей, родившихся и живших сто лет тому вперед от тысяча девятьсот седьмого года, ничего неприличного в двух фотографиях изумительной четкости, вклеенных по обеим сторонам обложки, не имелось. На одной из них Великий князь, одетый по форме «голый торс», с кирасирским палашом в руке, скакал на вороном жеребце почти прямо на фотографа: мышцы на его груди и руках выглядели не менее внушительно, чем переливающаяся на солнце мускулатура коня. Подпись под фото гласила: «август 1906 года, Новочеркасск, рубка лозы». Вторая фотография, как и парадный портрет, была групповой и изображала счастливую семейную идиллию на летнем отдыхе. В центре фото с откровенно счастливым лицом стояла русская императрица – вся в белом; подол развевается ветром, широкополая шляпка сдвинута набекрень, складной зонтик откинут за спину, а по обеим сторонам от нее стоят муж и брат, одетые в одинаковые легкие светлые брюки и рубашки с короткими рукавами. Подпись под карточкой гласит: «июль 1906 года, Ливадия».

И, хоть на этом фото Великий князь Михаил не был так вызывающе обнажен, как в сцене скачки, одежда не скрывала ни малейшей детали его мужественной фигуры, которая выглядела впечатляюще даже по сравнению с атлетическими формами князя-консорта. Елене приходилось видеть признанных цирковых силачей, но тут впечатление было другим. Оба мужчины на этой фотографии выглядели не чрезмерно громоздкими, а, скорее, соразмерными и демонстрировали не только силу, но и ловкость. Переводя взгляд с парадного портрета на непарадные фотографии, Елена подумала, что художник ничуть не польстил брату русской императрицы. Напротив, шитый золотом мундир, неуместный на поле боя, и блеск орденов, большинство из которых были получены по праву рождения, только отобрали у фигуры Великого князя часть присущего ему мужественного обаяния.

Елена вздохнула. Подруга юности на этом фото как бы говорила ей, что нет в жизни ничего лучшего, чем крепкая семья, любящий муж и надежный брат… Елена даже обернулась в сторону дорогого Джорджи. Вот на чью поддержку она может положиться даже чуть больше чем, полностью. В свое время, с момента смерти своей матери в 1890 году и до 1903 года, когда династия Карагеоргиевичей утвердилась на сербском троне, Елена по большей части воспитывалась в Санкт-Петербурге у своих теток-черногорок Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны. Обе этих особы были замужем за российскими Великими князьями и были вхожи в императорскую семью, так как считались сердечными подругами супруги Николая Второго Александры Федоровны. Именно через эту парочку Елена познакомилась с самой младшей сестрой русского царя, Ольгой Александровной, которая была на два года ее старше, и с его же старшей дочерью, тоже Ольгой[11]11
  В английской версии Википедии есть упоминание о том, что английская гувернантка царских дочерей (ирландка-протестантка) так отзывалась о Елене: «Это была очень приятная, но некрасивая девушка с красивыми темными глазами, с очень тихими и любезными манерами…». Во-первых – это упоминание подтверждает достаточно тесные контакты Елены с царским семейством. Во-вторых – при взгляде на фотографии как принцессы Елены, так и самой Маргарет Игер, становится понятно, что англо-ирландка, похожая на помесь бульдога с лошадью, только свою внешность воспринимала как эталон женской красоты.


[Закрыть], но только Николаевной, родившейся на одиннадцать лет позже нее. Но если царственные подружки Елены были бесхитростно милы, то правящая чета смотрела сквозь нее, даже не замечая ее существования.

А дело было в том, что Елену просто не воспринимали как партнершу для равнородного брака Михаила или кого-то еще из Великих князей. Ее папенька не был правящей особой и его права на престол зиждились на чрезвычайно слабых основаниях происхождения от Карагеоргия, вождя первого сербского восстания против турецкого ига, который и стал основателем их рода. Потом Карагеоргия убил основатель рода Обреновичей князь Милош (по происхождению, между прочим, такой же неграмотный крестьянин, как и его жертва), который мстил за своего родственника по имени Милан, убитого опять же по приказу Карагеоргия. Но счастье Милоша Обреновича тоже было недолгим. За жадность и деспотизм он был отправлен народом в изгнание, будучи вынужден передать власть своему сыну Милану. Затем Милан умер и сербский престол перешел к его сыну Михаилу. После этого сын Карагеоргия Александр вернулся в Сербию, сверг с трона Михаила III и уселся на него сам. Престарелый Милош вернулся из изгнания и, в свою очередь, сверг Александра Карагеоргиевича. Но, просидев на троне около полутора лет, основатель рода Обреновичей скончался в возрасте девяноста лет, и на трон снова воссел один раз уже свергнутый князь Михаил III, второе правление которого было принято считать эталоном прогрессивности.

Еще восемь лет спустя князь Михаил был зарезан в собственной резиденции, и на сербский престол взошел усыновленный им дальний родственник, который назвал себя князем Миланом Первым. При этом в убийстве предыдущего князя обвинили сторонников еще живого Александра Карагеоргиевича, обитавшего на тот момент в Венгрии. Ну да: все знают, что если убили Обреновича, то виновен Карагеоргиевич, и наоборот. Но это весьма сомнительно. Унаследовавший трон князь Милан всей своей дальнейшей жизнью (а это отдельная история) показал, что за убийством предшественника и дальнего родственника мог стоять и он сам. Чего не сделаешь ради того, чтобы скорее прийти к власти. Но Скупщина, в первый раз созванная именно князем Михаилом, полная мстительных рефлексов, недолго думая заочно приговорила Александра Карагеоргиевича к двадцати годам тюрьмы и лишила его прав на престол вместе с потомством. Папенька нынешней принцессы Елены Петр Карагеоргиевич как раз и был старшим сыном этого лишенца – то есть прав на престол у их семьи не иммелось изначально.

Однако потом все в корне изменилось. Тридцать пять лет спустя после приговора, лишившего семью Елены прав на престол, на горизонте возник господин Димитриевич (вон он стоит), и вместе со своими единомышленниками затыкал последнего из Обреновичей острыми саблями, на чем это семейство окончательно иссякло. После чего свергнувшие прежнего короля прогрессивные офицеры потребовали от Скупщины аннулировать утратившее силу решение и призвать Петра Карагеоргиевича в сербские короли. Все равно другой альтернативы нет. А если кому-то из депутатов до сих пор что-то не понятно, то они сейчас ему все объяснят. Саблей поперек тонкой шеи – вжик! Так Петр Первый Карагеоргиевич стал сербским королем, Елена – принцессой, а ее брат Георгий – наследником престола. Тут бы старшему поколению Романовых спохватиться и включить новоявленную правящую семью в свою селекционную программу, но они банально этого не успели – новоявленные принцесса и два принца в спешке отбыли в Белград, ибо детям правящего монарха следует воспитываться на родине.

И вот для Елены все в очередной раз изменилось. Теперь она не золушка с неопределенным социальным статусом, а невеста, которую желает заполучить один из самых могущественных правящих домов Европы. Правда, при этом из России приходят достаточно противоречивые слухи о сущности правящего там режима, и присутствующий тут господин Баев – часть этих слухов. Но по сравнению с сербской кровавой чехардой все происходившее в Петербурге выглядит вполне благопристойно. Елена знает – ее подруга Ольга не злодейка, а значит, ни для нее лично, ни для Сербии никакой опасности от этого предложения грозить не может. Напротив, ожидаются такие политические выгоды, что папенька уже в нетерпении переминается с ноги на ногу, готовый уговаривать непутевую дочь… Но уговоры не потребуются.

«По крайней мере, – думает Елена, – можно попробовать встретиться с Михаилом и поговорить, ведь окончательного ответа сейчас от меня сразу никто не ждет, да и сердце мое пока свободно. Единственный, кого я люблю, это отец, да еще брат Джорджи. Отца мне жалко, он не имеет своей воли, и всяк играет им как тряпичной куклой-паяцем. Братом Джорджи я хочу гордиться, потому что он умный и честный и всегда говорит то что думает. Единственное мое горе – мой второй брат Александр. Он скрытный и все переживания держит при себе, а сегодня его и впрямь что-то разозлило…»

– Жених мне нравится, – спокойно говорит Елена, тихонько закрывая бювар с фотографиями, – но, поскольку замуж мне придется выходить за живого человека, а не за портрет, я хочу с ним сначала поговорить, и только потом принять окончательное решение. Я понимаю, что от моего выбора зависит судьба Сербии, но это моя жизнь и мой брак, который будет заключен только один раз, пока нас с мужем не разлучит смерть. И даже потом, если он уйдет раньше меня, я клянусь быть ему верной и посвятить жизнь воспитанию его детей. Это мое последнее слово.

И тут господин Баев протягивает ей еще какой-то конверт. Ах да. Жених написал ей письмо, точнее, записку, которую следовало вручить, если представление портретов пройдет успешно и потенциальная невеста ответит «да», а не убежит с криком спасаться от опасности в своих покоях. Достав из конверта лист бумаги, Елена развернула его и прочитала то, что Великий князь собственноручно написал на русском языке крупными неровными буквами:

«Милая Хелен. Не говорите сейчас ни да, ни нет. Как только позволят государственные дела, я сразу же приеду к вам в Белград. Мы встретимся, поговорим, узнаем друг о друге побольше, и тогда вместе решим, продолжится это сватовство или нет. Обещаю ни в чем не перечить вашей воле. Михаил.»

Читая эту записку, Елена улыбалась, и все присутствующие поняли, что она удовлетворена происходящим. Сватовство (по крайней мере, его начало) состоялось, теперь дело только за личной встречей будущих молодоженов. А так как это случится не очень скоро, то потенциальная невеста сейчас начнет наводить справки о своем женихе и об изменениях, что творятся сейчас на ее будущей второй родине. И почти всех это радовало. Лишь принц Александр был хмур и зол. Пару дней назад у него состоялся тяжелый разговор с одним из соратников господина Димитриевича, и тот без объяснения причин объявил, что организация отказывает ему, то есть принцу Александру, во вступлении в свои ряды и прерывает с ним всяческие связи. Все. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Александр чувствовал, что причина такого решения отчасти кроется в сегодняшнем сватовстве, а отчасти в том господине, что привез эту новость из Петербурга и который сейчас смотрит на него с выражением сурового и неподкупного судьи на лице. Но он, Александр, все равно любой ценой добьется своего, все выяснит и отомстит тем, кто посмел встать у него на пути – будь то хоть этот заносчивый господин Баев, хоть даже сама его императрица. Только он, принц Александр, должен унаследовать трон своего отца – неважно, каким способом придется этого добиваться. Ведь, кроме организации господина Димитриевича и русской Загранразведки, явно вступившей с ней в сговор, существуют и другие силы, с которыми можно попытаться выйти на контакт и попробовать поставить их себе на службу. Ведь он – член правящей семьи, а это значит, что ничего страшного с ним в любом случае не случится.

10 апреля 1907 года, 11:15. Санкт-Петербург, Зимний дворец, кабинет Канцлера Российской Империи.

На этом совещании не было лишних; присутствовали исключительно соратники и единомышленники: великий канцлер, императрица, ее супруг князь-консорт, полковник Мартынов, Великий князь Михаил и вице-адмирал Карпенко. Днем ранее на торжественном приеме императрица поздравила Сергея Сергеевича званием вице-адмирала и вручила ему по совокупности заслуг орден Георгия Третьей степени и золотое оружие (надо сказать, что это награждение изрядно запоздало: все прочие фигуранты японской войны получили свои ордена еще осенью тысяча девятьсот четвертого года). Последним на свет появился именной рескрипт, поручающий вице-адмиралу Карпенко формирование нового Северного Арктического флота с главной базой на Мурмане, одновременно назначающий его наместником над Северными Территориями.

Остатки былой аристократии, что были поглупее прочих, при этом злобно зашипели: «адмирал без флота!», а те, что поумнее (не только аристократы, но и купцы с разными промышленниками) решили, что все это «шу-шу-шу» неспроста. На Кольский полуостров протянута железная дорога, там строится незамерзающий порт; и вот императрица назначает туда своего вернейшего человека, поправив Ломоносова в том, что богатства России будут прирастать не только Сибирью. Конечно же, многие ушлые люди будут искать знакомства с адмиралом, чтобы разузнать, чем там можно поживиться, но это случится далеко не сразу. Но экономический отдел Службы Имперской Безопасности уже наготове, чтобы брать гешефтмахеров за ушко и вывешивать их на солнышко.

Причиной собрания всех этих людей в одном месте стала телеграмма полковника Баева из Белграда: «Доехали нормально. Весь товар продали. Выручка больше ожидаемой. Высылайте вторую партию. Ибрагим». В переводе с конспиративного на русский фраза «Весь товар продали» означала, что предварительные переговоры с офицерской хунтой, которая чуть позже наименует себя «Черной Рукой» (в самом деле, детский сад) прошли успешно, и уже те изо всех сил надавили на сербского короля Петра. Ну а тот, по сути, имел самостоятельности не более чем кукла Пьеро в кукольном театре Карабаса-Барабаса, и потому поддался на это давление целиком и полностью.

Слова «выручка больше ожидаемой» подразумевали, что Елена встретила предложение с интересом. Отсутствие этой фразы означало бы безразличие, а слова о выручке ниже ожидаемой – отрицательную реакцию.

И главной была фраза «Высылайте второю партию». Она означала, что Великому князю пора собираться и при первой возможности выезжать в Белград, по пути стараясь поделать некоторые другие дела.

– Ну вот, Мишкин, – сказала Ольга, когда полковник Мартынов зачитал и растолковал значение телеграммы, – как только встретимся с дядюшкой Берти, так и отправляйся. И сразу хочу сказать, чтобы потом не было недомолвок: если у вас Еленой все сладится так, как мы и задумывали, то жить вы будете в Белграде…

– Но, Ольга, – по привычке протянул Михаил, – я думал, что…

– Планы меняются, – жестко сказала та, поймав одобрительный взгляд своего учителя, – русского главнокомандующего мы будем выращивать из моего Сашки, а ты мне должен гарантировать, что сербы будут четко исполнять свою партию в общем балете, а не выкидывать коленца в стиле художественной самодеятельности. Быстрые и успешные совместные действия России и Сербии, обеспечивающие разгром Австро-Венгрии в кратчайшие сроки, станут залогом того, что грядущая мировая война не затянется в многолетнюю бойню. Исчезновение Австро-Венгрии с европейской шахматной доски сделает положение Германии безвыходным, пусть даже ее полки в этот момент будут стоять прямо под Парижем.

Михаил вздохнул и спросил:

– Но что я смогу сделать, если буду всего лишь мужем сербской принцессы, без всяких официальных полномочий?

– Официальные полномочия у вас, Михаил, будут, – вместо императрицы ответил канцлер Одинцов, – сразу после заключения брака или немного погодя король Петр отойдет от дел, уступив всю полноту власти наследнику…

– Но, Павел Павлович, в настоящий момент наследником в Сербии числится принц Георгий, разве он уступит власть по доброй воле? – спросил Михаил.

– В ПРОШЛЫЙ РАЗ, – сказал канцлер Одинцов, – господин Димитриевич и компания Георгия отодвинули от должности наследника престола весьма грязными методами. Мы на такое пойти не можем, ибо это чревато необратимыми репутационными потерями. Георгия в Сербии любят и уважают. Остается надеяться, что после откровенного разговора он, ради интересов своей страны последовав твоему примеру, сам отойдет в сторону, уступив власть сестре.

– Да, Павел Павлович, – с некоторым сарказмом произнес великий князь, – стоило мне три года назад отказаться от Российского престола, а вы с Ольгой уже сажаете меня на сербский трон…

– Никто тебя, Миша, на трон не сажает, – сказал князь-консорт Новиков, – царствовать и даже править, если у нее на это хватит пороху, Елена будет сама, а ты станешь ее тяжелой правой рукой, заняв ту же позицию, что я занимаю при твоей сестре Ольге. Должность верховного главнокомандующего сербской армией при этом раскладе стопроцентно твоя, как и должность главного агента нашего влияния на Балканах. Вот аналога Павла Павловича я тебе не обещаю; такую фигуру ты должен вырастить в своем коллективе.

– Такая фигура в Сербии уже имеется, – кашлянул канцлер Одинцов. – Правда, если мне не изменяет память, этот человек сидит в тюрьме за разглашение государственной тайны. А упек его туда наш друг Драгутин Димитриевич, сильно разозлившись на него за книгу «Конец одной династии». Если что, я о Владане Джорджевиче, основателе Сербского Медицинского общества, полковнике санитарной службы, писателе, а также бывшем мэре Белграда и бывшем сербском премьер-министре. Насколько можно судить по собранной нами информации, это достаточно честный и компетентный политик и управленец, а уж выживать его из страны, чтобы он провел остаток дней в Австрии, и вовсе самое последнее дело.

– Хорошо, Павел Павлович, – сказал полковник Мартынов, делая пометку в своем блокноте, – я свяжусь с товарищем Баевым и передам ваше замечание. Указанного вами человека освободят, а господину Димитриевичу выскажут решительное «фу» за проявленный волюнтаризм.

– Мне кажется, – неожиданно сказал адмирал Карпенко, – что, занимаясь текущими политическими делами, мы забываем о том, что чуть больше чем через год на Землю упадет так называемый Тунгусский метеорит. Не исключено, что он тоже может оказать существенное влияние – как на военную, так и на политическую ситуацию в мире.

– А кого, простите, будет интересовать, что такое взорвалось на нашем заднем дворе в глухой сибирской тайге? – сказал Новиков. – Быть может, мы новое оружие испытываем…

– Если говорить серьезно, – ответил Одинцов, – главный вопрос для нас заключается в том, что это такое – тунгусский метеорит…

– Насколько я помню, – пожал плечами Новиков, – было точно установлено, что это не был корабли инопланетян, или каменный астероид. А остальное, Павел Павлович, от лукавого.

– Я не о том, – ответил канцлер, – главный вопрос в том, случайное это явление или, наоборот, детерминированное. В первом случае этот метеорит может вообще упасть в любом другом месте, не говоря уже о том, что может просто пролететь мимо Земли, а во втором – все пройдет точно так же, как и в ПРОШЛЫЙ РАЗ. Но тут уже возникает вопрос: а не получится ли так, что через некоторое время некая сила, задающая ту самую детерминированность исторического процесса, начнет сопротивляться заданному нами политическому вектору, стремясь загнать историю в прежнюю колею? Пока мы ничего подобного не замечаем, но вдруг…

– Что-то ты, Павел Павлович, сомневаться начал… – сказала императрица. – Быть может, стареешь? На этот вопрос уже однажды ответил римский император Марк Аврелий, сказавший: «Делай что должно – и да свершится что суждено». Вот мы с вами это и делаем и стараемся делать хорошо. А об этом вашем метеорите, пока он не прилетел, говорить преждевременно. Болты болтать – на это у меня и кроме вас специалистов достаточно. Из либеральной публики, только свистни, сразу набегут и начнут со всем старанием рассуждать из пустого в порожнее.

Сделав паузу, Ольга обвела взглядом собравшихся, вздохнула и добавила:

– Но если вы, Павел Павлович, считаете, что нам следует попытаться прояснить этот вопрос заранее, то давайте, говорите, что нужно делать. Только конкретно, а не в рассуждении общих вопросов философии. Философом у нас Лев Николаевич Толстой по штату работает, он вам тут нафилософствует.

При упоминании Толстого канцлер Одинцов поморщился. «Солнце русской литературы» регулярно разражалось злобными антиправительственными пасквилями, за которые давно следовало бы отправить деда пилить лес на Сахалин. Законов о богохульстве и об оскорблении величеств еще никто не отменял, а престарелый литературный граф проходился и в адрес Ольги, и по поводу самого Создателя, который терпит на земле таких чудовищ как канцлер Одинцов и его присные. Либеральная интеллигенция встречала всю эту писанину с восторгом, принимая бредни графа от литературы за чистую монету, а вот народ рвал эти книжонки на четвертушки, определяя их в сортир, потому что подтираться ими всяко лучше, нежели лопухом. Именно поэтому СИБ Толстого и не трогала. Мол, старый уже, скоро сам рассосется.