Текст книги "Путь в Царьград"

День Д+1, 6 июня 1877 года, 5:05, Стамбул, Сад дворца Долмабахче

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

Из темноты навстречу мне выступила фигура в черном комбинезоне – почти таком же, как и у меня.

– Старший лейтенант Синицин, – вполголоса сказала фигура, – морская пехота Северного флота. Набережная зачищена, минус девять единиц. Поручик Никитин прислал проводника, – он указал на стоящего в стороне пожилого грека, – очень знающий и надежный товарищ, воевал в Крымскую в греческом Балаклавском добровольческом батальоне.

Я кивнул, и грек, шагнув вперед, заговорил на довольно неплохом русском языке.

– Господин полковник, дозвольте представиться: младший унтер-офицер Аристидис Кириакос, Балаклавский греческий батальон.

Я пожал удивленному греку руку.

– Калимэра, кириэ Кириакос, а теперь если вы знаете дорогу в этом бедламе, тогда давайте пойдем и сделаем это.

Грек пробормотал себе под нос:

– Вот за что я люблю русских – если вы решили что-то сделать, то не тратите много времени на лишние разговоры… – И достал из-за пазухи кремневый пистоль устрашающих размеров.

– Э нет, господин Кириакис, – остановил я его, – так дело не пойдет. Спрячьте свою гаубицу.

Грек нехотя убрал пистолет.

– Сделаем так. Вы входите, вежливо со всеми здороваетесь, ведь они вас знают, не так ли?

Кириакос хмуро кивнул.

– Вот, тем лучше… А сразу за вами пойдут мои ребята, которые и поубивают всех на нашем пути. Надеюсь, среди слуг во дворце нет ваших друзей?

Тот отрицательно замотал лохматой головой:

– Кириакос не дружит с шакалами!

– Тем, лучше, дорогой друг, тем лучше! – Я кивнул свои ребятам. – Прикрывайте его!

Грек подобрал с земли большую плетеную корзину. – И куда же вас отвести, господин полковник? – Я осмотрел своих ребят и усмехнулся. – Лично меня сейчас интересует дорога к спальне султана. Ну что, начали!

– Был я там один раз! – Кириакос глубоко вздохнул, ссутулился и засеменил с корзиной к двери кухни.

На стук из-за двери по-турецки отозвался недовольный голос:

– Кого это носит в такую рань? Что тебе надо, сын шайтана?

– Абдулла-эффенди, это я, Кириакос, – так же по-турецки ответил грек, – я, как всегда, принес свежую, только что пойманную барабульку на завтрак доброму падишаху Абдул-Гамиду, да пребудет с ним милость Всевышнего. Ты же знаешь, что эту рыбу разрешено есть только султану. И чем быстрее ты ее сделаешь, тем она будет вкуснее.

– Ты, как всегда, вовремя, старый плут, – дверь кухни распахнулась, и в проеме появился толстый турок с большим кухонным ножом в руке, – проходи скорее, масло уже калится на плите.

Едва только Абдулла успел это сказать, как выступившая из-за спины Кириакоса черная тень нанесла страшный удар спецназовским ножом «Айсберг» прямо в сердце повару. Сильные руки аккуратно опустили недвижное тело на землю. Аскер, стоявший за поваром в проходе, уже раскрыл было рот, чтобы поднять тревогу, но тут что-то негромко хлопнуло, и на его широком выбритом лбу появилось красное пятнышко, будто там раздавили вишню.

Грек плюнул на труп повара.

– Ты прав, Абдулла, в аду уже раскалили масло и заждались черти. Туда тебе и дорога, собака!

Тем временем мои люди, рассыпавшись по саду, методично и без шума вырезали внешнюю охрану на той части сада, которая прилегала непосредственно к дворцу. Никто из этих аскеров не должен был дожить до утра. Нам совершенно не нужны были живые турки.

Тем временем за греком внутрь кухни втянулся весь наш взвод. Кириакос был чем-то вроде универсальной отмычки, открывающая перед нами все двери. А рядом с ним шла смерть, бесшумная, скорая и неумолимая.

Кухня в Долма-бахче располагалась на отшибе, чтобы запахи приготовляемой пищу не беспокоили обитателей дворца. Пройдя ее насквозь, мы снова вышли в сад, а оттуда уже беспрепятственно вошли в само здание дворца. Повара, аскеры, слуги, евнухи из гарема не спали. В эти предутренние часы дворец повелителя правоверных жил своей странной жизнью. Узкие коридоры были слабо освещены – где старинными свечками или масляными светильниками, где новомодными газовыми рожками. А мы шли через него, оставляя после себя трупы.

Перед высокими резными дверями Кириакос остановился, и вполголоса сказал:

– Дальше жилая часть дворца, расположение комнат я там я не знаю. Но султанская спальня должна быть где-то рядом, с окнами в сторону сада. – Он помолчал. – Теперь-то я верю, что у вас все получится. За свою жизнь я повидал множество людей, которые мнили себя ужасными головорезами. Так вот: эти люди по сравнению с вами – как малые дети. Впервые увидев вас, я подумал, что вы порождения Сатаны, но потом понял, что вы из совсем другого воинства. Удачи вам, друзья! – Старый грек по очереди перекрестил всю штурмовую группу. – И да хранит вас Иисус Христос и Матерь Божья.

– Эфхаристо, отец! – капитан Каргопольцев пожал руку Кириакоса. – Пусть Господь хранит тебя, твоих детей, внуков и правнуков. Пошли, ребята.

В полутьме коридоров и залов мы преодолели последние полсотни метров, отделяющих нас от покоев султана. Хвала всем святым – у нас пока получалось работать бесшумно, в основном ножами, и лишь иногда ВСС. Трупов мы, конечно, наворотили немеряно, но на войне как на войне. Значит, не повезло тем, кто попался нам навстречу. Слава Богу, моим парням не пришлось лезть в гарем. Убивать женщин – это еще та работа.

Я глянул на часы… До запланированного часа «Х» – еще семь минут. И нам оставалось совсем немного, чтобы приступить к главному – пленению Его султанского Величества Адбул-Гамида II. Вот мы, кажется, и пришли…

Короткий коридор, а в нем, перед высокой резной дверью, украшенной бронзовыми накладками, на часах, опершись на ружья, в полглаза кемарили два аскера. Увидев моих ребят, они спросонья широко раскрыли от удивления рты, наверное, подумав, что мы образы, навеянные им дурманом конопли, которую они тайком покуривали. Но это была последняя мысль в их жизни… Глухо щелкнули сдвоенные выстрелы ВСС, бритые лбы аскеров под фесками украсились карминными отметинами, и два безжизненных тела сползли по стене. Брякнуло упавшее ружье – эх, не успели его подхватить, как у второго стражника.

Я подошел к дверям султанской спальни. Прислушался… В покоях было тихо. «Светоч веры» и «Тень Аллаха на земле», наверное, видел уже седьмой сон… Осторожно подергал дверь – заперто изнутри. Рядом со мной наш сапер быстро и умело раскатывал в ладонях колбаски пластида. Потом он стал лепить их на дверные петли и замок. Ловкие пальцы привычно вдавливали в упругую массу блестящие цилиндрики радиовзрывателей. Выдохнув: «Готово!» – он отскочил за угол коридора. Мы последовали за ним… Взгляд на часы – время!

И тут за стеной рвануло так, что показалось, будто весь этот проклятый дворец подпрыгнул на месте.

– Все, пора, рви! – махнул я рукой саперу.

Массивная дверь в облаке пыли и дыма слетела с петель и рухнула внутрь спальни. Еще секунда – и в султанские покои полетела ручная светозвуковая граната «Факел-С»…

Стамбул. Предрассветный час. Дворец Долмабахче. Спальня султана Абдул-Гамида II

Но султан Абдул-Гамид не спал. Устав за день от государственных забот, тридцатичетырехлетний владыка Османской империи никак не мог смежить усталые веки. Его мучили мрачные мысли. И главная мысль султана была – никому нельзя доверять!

Он помнил, как был свергнут с престола его родной дядя, султан Абдул-Азиз. Проклятые собаки, его советники Мехмед Рушди и Хуссейн Авни, подняли руку на падишаха, закрыли его, как последнего раба под замок, а потом… А потом было дело темное и страшное. Официально свергнутый султан вскрыл себе вены. Но недавно доверенные люди сообщили Абдул-Гамиду, что дядя его не сам наложил на себя руки, а был убит подлыми шакалами, которые не побоялись пролить кровь падишаха, хоть и бывшего. Ну ничего, придет время, и он найдет и убийц, и тех, кто их подослал…

Абдул-Гамид заворочался на своей постели и сунул руку под подушку. Револьвер был на месте. Без своего верного «Галана» султан спать не ложился. Никому ведь нельзя доверять…

Абдул-Гамид любил оружие, и купил этот французский револьвер во время поездки в Европу, когда он вместе со своим дядей посетил страны, где правители не боятся спать по ночам без револьвера под подушкой.

А сегодня очень странное сообщение пришло с голубиной почтой из Измира. Французский грузовой пароход, шедший из Марселя в Измир, подобрал в море умирающего египетского аскера, который плавал, цепляясь за обломок реи. До Измира египтянина не довезли. Он умер через два часа после того, как его спасли.

Но перед смертью он рассказал очень странную историю. Якобы на их караван напали неизвестные корабли, которые, движимые неведомой силой, без парусов, и паровых машин, летели по волнам со скоростью арабского скакуна. И были эти корабли огромными, а один из них вообще напоминал пирамиды далекой родины умирающего. Эти исчадия Иблиса обрушили на корабли правоверных адских огонь, который в считанные минуты отправил на дно моря весь их караван.

Конечно, рассказанное можно было бы посчитать предсмертным бредом умирающего, но караван-то ведь куда-то запропастился. А он должен был пройти Дарданеллы еще вечером. Но сообщения о нем до сих пор нет. Надо об этом узнать поподробнее у командующего флотом.

Абдул-Гамид приподнялся в постели и взял с изящного, инкрустированного перламутром столика, стоявшего у кровати, лист бумаги и карандаш. Написав на бумаге несколько слов, султан положил его на столик и снова лег в постель.

Война с неверными, начавшаяся недавно, не радовала султана. Конечно, бои шли далеко от Стамбула, но войско Белого царя собирается форсировать Дунай и двинуться вглубь Болгарии. Английские советники наперебой твердили Абдул-Гамиду, что войско московитов слабое, что у них плохие ружья и пушки, но это мало успокаивало султана. Да и сами англичане тоже были не прочь отхватить от империи лакомые кусочки, вроде Египта и Кипра. Никому нельзя доверять…

Известие о странных кораблях, появившихся в Эгейском море, все никак не давало покоя султану. Что это за корабли? И есть ли они на самом деле? Уж больно удивительные и невероятные вещи рассказал умирающий египтянин. Абдул-Гамид во время своей поездки по Европе видел там корабли английского и французского флотов, но ничего подобного ему встречать не доводилось.

Эх, почему он не послушал год назад русского посла графа Игнатьева? Вот был человек! Его при жизни дяди считали вторым после визиря и называли Московским пашой. Может быть, надо было дать автономию неверным на Балканах, пообещать им то, чего они хотели? Тогда бы не пришлось воевать с царем Александром. А ведь в прошлую войну русские дошли до Эдирне, или, как они его называют, Адрианополя. В эту войну они могут дойти и до Золотого Рога… На все воля Аллаха!

Кстати, англичане сообщили, что граф Игнатьев сейчас находится в полевой ставке царя. Надо объявить за его голову награду. Тысячи ливров, пожалуй, хватит. Опасен он, ох, опасен…

Игнатьев оставил в Стамбуле паучью сеть своих шпионов. Проклятые греки и армяне никак не могут успокоиться, так и норовят ударить ножом в спину. Может, надо им указать место, которое они заслуживают? Надо дать возможность черни погромить неверных – пусть сорвут на них свою злость, да и чужим добром разживутся.

Султан снова взял со столика лист бумаги и сделал на нем новые пометки.

Эти порождения шайтана – неизвестные корабли в Эгейском море – никак не давали ему покоя. Наверное, стоит предупредить командующего береговыми батареями в Проливах английского генерала сэр Генри Феликса, чтобы он привел гарнизоны и береговые батареи в Дарданеллах в полную боевую готовность. Утром надо послать туда почтового голубя. И самому проконтролировать, ведь эти лентяи в военном министерстве, ишаки беременные, ничего не делают без напоминания. – Никому нельзя доверять!

В саду дворца, под окнами спальни султана, закашлялся караульный аскер. Потом он затих, и что-то зажурчало, словно он, не боясь гнева падишаха, справлял под окнами своего повелителя малую нужду. Опять, наверное, сын свиньи, анаши накурился! Совсем обнаглели, обезьяноподобные!

Кстати, этот бейлюк несет караульную службу в дворце уже больше месяца. А это много. К воинам могли подобрать ключики те, кто мечтает свергнуть султана. Надо завтра же заменить охрану. И султан сделал очередную пометку на бумажном листке.

В коридоре кто-то брякнул оружием. Уснул, наверное, выкидыш ослиный! Надо завтра с утра примерно наказать начальника охраны! Распустил он своих бездельников, а они, видя его снисходительность, совсем разучились службу нести. Никому нельзя доверять!

У двери в спальню послышалась какая-то возня. Абдул-Гамид осторожно достал из-под подушки револьвер и тихо взвел курок. Вдруг за окном, неподалеку от султанского дворца, раздался страшный грохот. Подбежав к окну, Абдул-Гамид тихонько отдернул штору и увидел, как в багровом зареве адского огня разлетается обломками казарма султанских гвардейцев. А в небе над ней, освещенная отблесками пожара, проносится воистину порождение шайтана – огромная железная стрекоза, изрыгающая смерть и пламя…

Холодный пот побежал по спине султана. Он отвернулся от окна, и в этом момент в коридоре что-то грохнуло… Дверь в спальню слетела с петель и рухнула на пол. Хватаясь за револьвер, «Повелитель правоверных» успел увидеть мелькнувшую в клубах пыли фигуру в черном, с круглой стеклянной головой, и с лягушачьми глазами. «Это слуга Иблиса пришел за мной…» – успел простонать Абдул-Гамид, наводя на дверь ствол револьвера. В это время прямо перед ним об пол стукнулся небольшой предмет, и все вокруг залил ослепительный свет, который был ярче тысячи солнц. Султан икнул и потерял сознание… Он не почувствовал, как на его запястьях защелкнулись наручники, и не услышал, как хриплый голос наклонившегося над ним человека произнес: «Готовченко!»

Рука в черной перчатке аккуратно взяла с туалетного столика листок бумаги с арабскими письменами и спрятала в карман. В ведомстве полковника Антоновой есть люди, которым весьма пригодятся такие бумажки.

Часть 2. Крест над Святой Софией

Ночь. Константинополь

Майор Леонтьев и поручик Никитин

Майор извинился, после чего отправился в спальню, где пробыл около получаса. Когда он вышел оттуда, то я не узнал его. Вместо немецкого бюргера передо мной стоял старый морской волк. Стоптанные башмаки, заношенные брюки из грубой саржи, под распахнутой морской курткой – тельняшка не первой свежести, и в довершение всего – мятая шляпа с полями, прожженными сигарами. Лицо майора украшала живописная шкиперская бородка, а на щеке была видна свежая ссадина. Одним словом, типичный подгулявший матрос, коих хоть пруд пруди в портовых кабаках Стамбула.

– Ну что, поручик, узнали бы вы меня на улице, столкнувшись нос к носу? – самодовольно поинтересовался майор Леонтьев.

– Ни за что на свете, – сказал я ему, – если бы точно не знал, что вы – это вы.

– Вот и замечательно, – ответил майор, – впрочем, нам надо спешить, время не ждет!

Мы спустились во двор, где нас уже ждали слуга Леонтьева и запряженная в двуколку кобыла. Генрих вручил майору два заряженных револьвера Кольт «Писмэйкер» образца 1873 года и коробочку с патронами. Леонтьев осмотрел револьверы, ловко прокрутил их барабаны и сунул в кожаную сумку, пришитую к сиденью двуколки. Лицо его разрумянилось, он словно помолодел. Неразговорчивый слуга открыл створки ворот, и мы выехали на улицу.

Взрывы в районе султанского дворца прекратились, но по всему городу трещали выстрелы и слышались дикие крики. Похоже, что стамбульский сброд воспользовался неразберихой и паникой, и под шумок решил заняться своим привычным делом – грабежами и насилием. Мы переглянулись с майором и, не сговариваясь, достали оружие.

И вовремя. Из-за поворота вывалила группа турок, вооруженных как попало. У двоих или троих были старые кремневые ружья, а остальные сжимали в руках топоры, большие ножи и палки. Шедший впереди высокий турок в красной армейской феске и синей солдатской куртке, надетой прямо на голое тело (должно быть, дезертир), увидев двуколку с сидящими на ней европейцами, радостно завопил: «Гяуры!». Он бросился к нам, размахивая старым, наверное, еще дедовским, ятаганом. Мы с майором вскинули наше оружие и открыли огонь в упор по разбойникам.

Первые ряды нападавших буквально смело. Пуля майора, выпущенная из кольта калибра 0,45, снесла полчерепа вожаку бандитов. Оружие потомков, которое они называли автоматическим пистолетом Стечкина, действительно оказалось автоматическим. Я выпускал пулю за пулей, нажимая раз за разом на курок. Магазин пистолета казался бездонным. Уже больше половины бандитов были убиты или ранены, а уцелевшие, поняв, что их всех сейчас прямо здесь перебьют, с дикими криками бросились бежать. Майор, выпустив шестую и последнюю пулю из своего револьвера, схватил кнут и стегнул им кобылу, которая, ничуть не испугавшись грохота выстрелов, стояла не двигаясь и лишь нервно пряла ушами.

Кобыла рванула, мы переехали через валяющиеся на земле трупы разбойников, и помчались по пустынным улицам города.

– Поручик, откуда вы взяли это чудовище? – Майор кивнул на мой пистолет.

– Оттуда же, откуда и все остальное, господин майор, – ответил я, перекрикивая цокот копыт.

– У вас там что, целый арсенал спрятан?

Намотав поводья на облучок двуколки, майор выдвинул сбоку Кольта эжектор и стал им ловко выколачивать из барабана стреляные гильзы. Потом он достал из коробочки патроны и начал пихать их в барабан через боковое окошечко.

– Сколько раз вы из него выстрелили?

– По-моему, раз двенадцать, – пожал я плечами, – а всего в магазине двадцать патронов.

– Чудеса! – майор сунул перезаряженный револьвер в сумку, – и много там еще такого?

– Много, господин майор, всем хватит. – Ответил я. – И британцам и австрийцам… Полковник Бережной сказал, что пусть только дадут повод, а за нами не заржавеет!

Майор весело оскалился и поднял вверх большой палец.

– Ну, тогда это точно наши потомки! Нам ведь, русским, что мужику, что графу, для того, чтобы морды бить, что в первую очередь нужно? Конечно, повод!

Уже у самого дворца нам преградил дорогу патруль морских пехотинцев. Они вскинули свои автоматические карабины, но я предусмотрительно замахал им руками и громко крикнул: «Товарищи, не стреляйте, мы свои!». Похоже, что звуки русской речи их немного успокоили. Опустив оружие, морпехи стали ждать, когда мы подъедем к ним поближе.

– Пароль? – спросил нас один из них (судя по погонам, подпоручик).

– «Олимп», э-э… товарищ подпоручик. Нам срочно нужен полковник Бережной. Дело особой важности, – ответил я им.

– «София», – ответил подпоручик и задумался. – Вы случайно не поручик Никитин?

– Да, это я, – в подтверждение своих слов я достал из кармана радиостанцию.

– Понятно, опять бойцы невидимого фронта – товарищ полковник, как всегда, в своем репертуаре, – проворчал подпоручик и окликнул одного из морских пехотинцев, который устанавливал на перекрестке двух улиц что-то, похожее на ядовитое насекомое, расставившее черные коленчатые лапы. – Кириллов, как там, с «Пламенем» закончили?

Солдат оторвался от странного агрегата и стер рукавом пот со лба.

– Почти закончили, товарищ лейтенант, еще минута, и к бою готов, – ответил он.

– Заканчивай скорее, и проводи этих господ во дворец, к полковнику Бережному, – сказал подпоручик, нервно постукивая тонким прутиком по голенищу шнурованного сапога.

– Простите… э-э-э… господин подпоручик, – неожиданно подал голос майор Леонтьев, – а что это такое – «Пламя»?

– Простите, с кем имею честь? – вежливо спросил тот Леонтьева.

– Майор Российской Императорской армии Леонтьев Евгений Максимович, – ответил ему мой напарник, по-молодому спрыгнув с сиденья двуколки. – Теперь извольте представиться вы, молодой человек!

– Лейтенант Федоров Александр Николаевич, морская пехота, Северный флот, – подпоручик молодцевато козырнул. – Честь имею, господин майор.

– Ну-с, милейший подпоручик, расскажите нам, что это за такое «Пламя» и с чем его едят? – Майор прошел к аппарату, вокруг которого копошились солдаты.

– Значит, так, господин майор… – наш собеседник прикрыл глаза, как будто что-то вспоминая, – АГС-17 «Пламя» – 30-мм автоматический гранатомет на станке. Предназначен для поражения живой силы и огневых средств противника, расположенных вне укрытий, в открытых окопах (траншеях) и за естественными складками местности. То есть в лощинах, оврагах, на обратных скатах высот. Дальность стрельбы – тысяча семьсот метров или, по-вашему, восемьсот пятьдесят саженей. Скорострельность – от ста до четырехсот выстрелов в минуту, один боекомплект – восемьдесят семь выстрелов. Радиус сплошного поражения живой силы одной гранатой – примерно семь метров, или три с половиной сажени.

Посмотрев, как солдаты сноровисто крепят к установке барабан и заправляют ленту, в которой плотно, одинаковые как близнецы, были набиты тупорылые, дюйм с четвертью, патроны, майор удивленно покачал головой, и потом повернулся ко мне.

– Знаете, поручик, – сказал он, – до сего момента я считал все происходящее какой-то мистификацией, сном, бредом… Но лишь сейчас я поверил в то, что все это ЕСТЬ, – сказал он, – Вот эта маленькая машинка, которую способен нести на себе один человек, способна отправить к праотцам роту или две солдат, имевших глупость подойти к ней на расстояние выстрела. А ведь наверняка она не одна такая… Э-х! Господин подпоручик, долго там еще? Нас ждет полковник Бережной.

К майору, попавшему в привычную среду, стремительно возвращались армейские привычки. А вот это может быть опасно, ибо некоторые привычки наших господ офицеров, которые я, кстати, никогда не одобрял, совершенно неприемлемы в обществе гостей из будущего. Это я о взаимоотношениях офицеров с нижними чинами. Надо будет как-нибудь потактичнее предупредить майора об этой особенности наших новых союзников.

Сержант Кириллов, который должен был стать нашим проводником, закончил установку АГС, развернув его ствол так, чтобы иметь возможность простреливать продольным огнем две улицы.

– Ну, что, господа офицеры, оставляйте вашу повозку с лошадкой здесь, дальше придется идти пешком. – Лейтенант Федоров махнул рукой в сторону дворца. – И давайте поскорее, а то мне тут каждый человек нужен. Кириллов, отведешь офицеров, и бегом назад. Это пока еще тихо, а потом точно полезут. Вон, соседи по рации сообщили, в соседнем квартале толпа с каким-то придурком впереди, который вертелся, как волчок, на блок-пост поперла. Так их из всех стволов еле-еле загасили… Трупов сейчас там…

– Это у них дервиши такие – раньше они у янычар были, доводили их до исступления, так что те на картечь шли не пригибаясь, – сказал майор Леонтьев. – Янычар уже полвека как разогнали. А эти дервиши, бекташами именуемые, еще живы, и народ мутят.

– Да нам наплевать, дервиши это, или просто припадочные, – ответил лейтенант Федоров. – Все мясо – пуле ведь все равно, кого отправлять к Аллаху!

Идти нам было недалеко. Минут через десять мы уже оказались на месте. Пройдя через ворота дворца, где наш провожатый обменялся какими-то словами с часовыми, мы повернули направо, и подошли к группе военных, одетых в черные комбинезоны. Среди них я увидел знакомую фигуру полковника Бережного.

– Товарищ полковник, разрешите доложить? – откозыряв, обратился наш провожатый к моему старому знакомому.

– Докладывайте, сержант, – ответил тот, незаметно подмигивая нам одним глазом.

– Вот эти двое назвали пароль и сказали, что вы их ждете… – сержант замялся, – разрешите идти?

– Идите, – махнул рукой Бережной, и сержант, развернувшись, быстрым шагом пошел обратно.

Полковник Бережной с любопытством смотрел на меня и на майора Леонтьева, который в своей одежде старого морского волка выглядел здесь немного комично.

– Если я не ошибаюсь, вы майор Леонтьев? – Спросил он у моего спутника.

– Не ошибаетесь, господин полковник. – Честь имею, майор Русской армии Леонтьев Евгений Максимович. Резидент русской разведки в Османской империи.

– Полковник Главного разведывательного управления Российской армии полковник Бережной Вячеслав Николаевич. Мы с вами коллеги, господин майор, и, более того, я надеюсь, что мы с вами быстро найдем общий язык. Быстрее, чем с политиками и дипломатами.