Текст книги "Воины Диксиленда. Затишье перед бурей"

«Умный, сукин сын…» – подумал я, а вслух сказал:

– Вы угадали, я действительно югоросс. Только эта информация вам уже не поможет.

Тот прокашлялся, а потом сказал:

– Я бы, конечно, мог бы начать возмущаться или предложить вам золотые горы за свою жизнь… Но, как я понимаю, все это совершенно напрасно, и шанса выжить у меня нет.

«Ой-вэй! – подумал я, – клиент, кажется, уже созрел…»

Дело в том, что в Константинополе умные люди поставили под сомнение необходимость ликвидации этого довольно незаурядного человека. В его умной голове хранится компромат как минимум на половину всех известных американских политиков. Перевербовать Пинкертона, конечно, едва ли получится. Но вот выжать из этого человека всю информацию до капельки специалистам КГБ в Константинополе вполне по силам. Но коль клиент уверен в своей близкой смерти, то сначала закончим наше «экстренное потрошение», заодно решив и свои местные проблемы.

– Да, вы правы, – сказал я, – но зато у вас есть шанс умереть вполне достойно. А то ведь у нас есть и специальные процедуры – разной степени болезненности.

– Ладно, мистер, как вас там, – кивнул Пинкертон, – раз уж мне все равно умирать, то если вы дадите сигарету, так и быть, я вам все расскажу.

– Сигарету – пожалуйста, – ответил я, – хотя, как говорят медики, курение укорачивает жизнь. А потом, как порядочный человек, я обещаю вам и стаканчик виски.

Пошарив в карманах куртки у одного из дохлых «пинкертончиков», я достал портсигар и вынул из него сигарету. Потом я вставил ее в рот мистеру Аллану, после чего, щелкнув пьезоэлектрической зажигалкой, дал ему прикурить. При этом у него глаза вылезли на лоб от удивления.

– Ого, вот это штучка у вас! – сказал он, докурив сигарету. – Спрашивайте. Пинкертон, может быть, и сволочь, но слово свое держит.

– Что именно известно о нас Паттерсону? – спросил я.

– Так вы и про него знаете… – восхищенно покрутил он головой. – Ну что ж, о вашем дейго (*унижительное название итальянцев и испаноязычных) Сеспедесе он знает. А вот обо всех остальных беглецах ему пока ничего неизвестно, и это его серьезно бесит. Паттерсон очень хочет узнать, как именно они бежали и где они теперь. Он человек злопамятный и весьма неприятный. А еще и содомит. Но платит хорошо.

– Отлично, мистер Пинкертон, – сказал я, – с самим сенатором Паттерсоном, если он еще будет нам надоедать, мы разберемся позднее. Теперь скажите, ваша группа была единственной, или в случае вашего исчезновения…

– Вы хотите сказать – после нашего исчезновения, – хмыкнул Пинкертон. – Мои ребятки сюда вряд ли поедут – здесь, увы, был цвет моего агентства. А те, что остались, бастующих разогнать смогут, но на что-то большее не способны. Конечно, Паттерсон иногда работает и с другими детективными бюро – например, с братьями Дорсет в Чарльстоне или с МакДжордж и Компанией в Вашингтоне, но те все действуют только в своих городах и их окрестностях. Вряд ли они согласятся выехать на Кубу. Только вот злопамятный он, и денег у него навалом. Так что вполне вероятно, что кто-то сюда рано или поздно заявится. Но вот когда? Вы не поверите, но организация этой экспедиции заняла у меня немало времени, хотя мы-то с Кубой были хорошо знакомы.

– А что Паттерсон думает о южанах, бежавших вместе с Сеспедесом? – спросил я.

– Он их ищет по всей Америке, – ответил Пинкертон. – Мои люди искали их и в Чарльстоне, и в других городах. Странно: были люди – и исчезли, будто их и не было. Родственники некоторых из них даже приходили к нам и просили их разыскать. Так что, мне кажется (и я это сказал тогда Паттерсону), что спасали одного лишь Сеспедеса – а остальных – по башке, и в воду. Вот примерно как скоро произойдет и со мной.

– Ну что ж, спасибо, – сказал я, усмехнувшись про себя. – Вы нам очень помогли. Я вам обещал виски – вот, пожалуйста. – Я приложил к его губам практически полную бутылку, найденную нашими ребятами у одного из убитых подчиненных Пинкертона.

Тот присосался к бутылке, и количество жидкости в ней стало быстро убывать. Я его даже зауважал – выпить залпом пол-литра и более сможет далеко не каждый русский. Впрочем, Пинкертон был родом из Шотландии, а это еще те выпивохи…

Опустошив бутылку, он посмотрел на меня мутным взором, что-то попытался сказать, и вырубился. Я махнул рукой, и его бездыханное тело унесли в сторону. Пусть проспится, придет в себя еще на этом свете, потом и поговорим. Умирать второй раз ему ой как не захочется.

Через несколько минут лодки с покойниками отчалили от берега, и вскоре я услышал один за другим десять всплесков.

– Покойтесь с миром, янки… – пробормотал я.

А лодки мои ребята потом оставят на своем месте у дома рыбака. Вряд ли кто-нибудь поймет, что именно там произошло – ну, напились гринго, обоссали пол и смылись. Все ж знают, что они некультурная нация…

5 декабря (23 ноября) 1877 года. Полдень. Остров Корву

Капитан-лейтенант флота Югороссии Виктор Брюсов, пока еще не король Ирландии

Сегодня утром на Корву пришел и встал под разгрузку очередной транспортный конвой из Константинополя. В этот раз «Колхиду» сопровождал не БПК «Североморск», а эсминец «Адмирал Ушаков». Первым делом, как и положено в таких случаях, я встретился с его командиром, капитаном 1-го ранга Ивановым, который передал мне список доставленного.

Вместе с «Колхидой» и «Ушаковым» в составе конвоя пришло и учебное судно «Перекоп». Оно доставило нам пополнение. В числе его была полноценная медсанчасть, которую я давно уже просил у Константинополя в связи с тем, что численность моего воинства существенно увеличилось. Вместе с медиками на Корву прибыли унтер-офицеры и офицеры в чине от подпоручика до майора Русской императорской армии, выказавшие желание поучаствовать в борьбе ирландского народа за свою независимость. Старшим среди русских волонтеров был майор Радкевич, в свое время отличившийся при штурме Софии. Как я понимаю, поход Скобелева в Иран – это само собой, но император Александр III также желает знать, как наша тактика и новое оснащение покажут себя в сражениях не только против халатников, но и против достаточно боеспособной и хорошо вооруженной британской армии.

На этот раз предназначенный для нас груз «Колхиды» включал в себя полсотни винтовок «винчестер» из арсеналов бывшей турецкой армии, с запасом особых патронов на бездымном порохе. Их мы собирались использовать в учебных целях. Обратным рейсом с Кубы нам должны были перевезти еще тысячу закупленных в Америке таких же винтовок, абсолютно новых, еще в заводской смазке, после чего у меня появится возможность сформировать и обучить в шотландских и ирландских частях роты стрелков, вооруженные скорострельными ружьями, в бою способные уравновесить многократный численный перевес противника.

Лично опробовав «винчестер» с новым патроном, я сделал вывод, что вещь получилась неплохая. Только отдача выросла, и неопытный стрелок может не только набить себе синяков на плече, но и заработать перелом ключицы. Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят, и моих стрелков придется натаскивать в стрельбе из этого, по нашим меркам, антиквариата, чтобы они себя не покалечили, и чтобы зазря не расстреляли весь невосполнимый боезапас по кустам.

«Колхида» доставила нам также сотню новеньких винтовок «маузер» образца 1871 года с оптическими прицелами и – я даже не поверил глазам – приспособленных под патрон 7,92х57ISR, снаряженный бездымным порохом Дмитрия Ивановича Менделеева. Кто-то из наших умников в Константинополе сумел впарить немцам их же собственный патрон, отличающийся от оригинала только выступающим рантом. Просто замечательная идея, поскольку наши «оружейники Просперо», как я понял, по своему обыкновению решили пойти другим путем.

Где-то среди моих волонтеров должен быть и представитель доблестной союзной германской армии, состоящий при этих винтовках. Поскольку они изготовлены в Штутгарте по нашему спецзаказу, то немецкое командование не могло не заинтересоваться тем, как поведет себя новый патрон в боевых условиях. После перехода на уменьшенный калибр и бездымный порох для полного счастья этой винтовке не хватало только отъемного или неотъемного магазина, превращающего его в многозарядку. Но понятно, что много изменений сразу – это слишком плохо. Ну, и, кроме того, снайперам многозарядность особо и не нужна. Хотя чем черт не шутит: быть может, до того, как дело дойдет до драки, мы успеем получить и магазинные винтовки. Думаю, что это будет очередная новинка, которой наше правительство в Константинополе порадует немцев.

Третьим сюрпризом для нас стали разобранные и упакованные в ящики четыре, как было указано в сопроводительных документах, «легких скорострельных орудия», на поверку оказавшихся десятиствольными картечницами Гатлинг-Горлова на облегченном трехногом лафете. «Кушали» эти пулеметы XIX века русские патроны калибра 4,2 линии от винтовки Бердана, что представляло для нас определенные неудобства в смысле разносортицы боеприпасов к разным видам оружия.

Впрочем, мне обещали чуть позже прислать сменные ствольные блоки, приспособленные под германский патрон с дымным порохом 11х60R. Непосредственно в Ирландии не должно остаться никакого русского следа.

И пусть до сего времени картечницы ничем особо не показали себя на полях сражений, но это, как я думаю, исключительно от неумения местных генералов использовать этот вид оружия. Они по своему невежеству причислили картечницы к легкой артиллерии. Но мы-то знаем, что место пулемета – непосредственно в боевых порядках пехоты. Там, и только там, он способен показать все свои преимущества. Боюсь, что после нашей «презентации» картечниц в Ирландии во всем мире начнется очередная гонка вооружений. Ну и пусть: как говорится, волков бояться – в лес не ходить.

Что касается настоящей артиллерии, обещанной мне в прошлый раз, то с этим вышла задержка, и пушки с боекомплектом обещали доставить очередным рейсом. Но зато мы получили снаряженные пироксилином ручные гранаты с терочным запалом – аналог германских гранат Stielhandgranate – известных также как «колотушки», что позволяло нам приступить к подготовке штурмовых подразделений. Кроме того, «Колхида» привезла полный комплект «ирландского» полевого обмундирования для моих бойцов, которые пока носили изрядно потрепанные темно-синие германские пехотные мундиры без знаков различия.

Пока грузовые катера сновали от «Колхиды» до берега, доставляя к пристани ящики и тюки, я вызвал своих старших командиров.

– Господа, – сказал я Мак-Диармиду и Маккарти, – начальный этап наших тренировок закончен. Наши люди приобрели необходимую физическую форму и получили понятие о воинской дисциплине. С сего дня наша подготовка переходит на новый уровень, касающийся уже непосредственно ведения боевых действий.

– Ваше величество, – недоуменно произнес Маккарти, – неужели после почти трех месяцев таких адских тренировок мы еще недостаточно готовы прямо сейчас вступить в бой с англичанами?

– Да, еще недостаточно готовы, – ответил я. – Нашим людям предстоит еще многому научиться. Сейчас мы можем побить англичан при равном соотношении сил, один на один. Но у нас всего две тысячи штыков. Надо учитывать и то, что в бою у врага будет численное преимущество. Да, несомненно, сразу после высадки к нам примкнет местное ополчение из восставших. Но на первых порах оно будет состоять, не обижайтесь только на мои слова, лишь из плохо вооруженной толпы, надеяться на серьезную помощь которой будет верхом легкомыслия. Если в городах решительно настроенные многочисленные повстанцы и смогут в какой-то степени сковать действия противника, оказав тем самым нам значительную поддержку, то в условиях маневренного боя на открытой местности вся тяжесть ведения боевых действий ляжет на плечи наших людей. Но нельзя рассчитывать на то, господа, что нам придется воевать только в городах. Ведь глупо и преступно превращать свои дома в руины и пепелища. Поэтому необходимо каждый день учиться. Учиться владеть новым оружием, учиться воевать – да так, чтобы каждый из ирландских и шотландских бойцов в бою стоил десяти английских. Теперь вам все понятно?

– Так точно, ваше величество! – хором браво ответили мне МакДиармид и Маккарти. – Мы все поняли.

– Постройте своих людей, – приказал я, – будем вручать им новое обмундирование.

Надо сказать, что ирландцы буквально помешаны на зеленом цвете, с давних пор считающимся символом Ирландии. Поэтому новая форма вызвала среди «Королевских стрелков» всплеск неподдельного энтузиазма. Шотландцы из «бригады Роберта Брюса» отнеслись к своим обновкам не в пример спокойнее. Впрочем, все у этих людей было еще впереди. К настоящей боевой подготовке мы, собственно, еще и не приступали.

06 декабря (24 ноября) 1877 года. Утро. Остров Корву

Верещагин Василий Васильевич

Куда только ни заносила меня судьба за мои тридцать пять лет! Но здесь, на этом маленьком (всего полтора десятка квадратных верст) островке мне бывать еще не приходилось. Место очень красивое – с двумя озерами с кристально чистой водой и старинной церковью XVI века. С холма, расположенного на окраине маленького городка Вила Нова, открывался восхитительный вид на окрестности.

Но я приехал сюда не для того, чтобы нарисовать несколько этюдов и пейзажей. У меня была другая цель. На корабле югороссов «Перекоп» я прибыл на этот остров вместе с группой людей, среди которых были и врачи, которые когда-то спасли мне жизнь после моего ранения на Дунае. Рядом с нами шел быстроходный грузовой транспорт «Колхида» и все мы в шутку называли себя «аргонавтами». И прибыли мы не за мифическим «золотым руном». Цель нашего путешествия была совершенно иная.

Еще в Константинополе до меня дошли слухи о том, что готовится вооруженная экспедиция, цель которой – освобождение Ирландии от гнета британцев. Естественно, никто открыто об этом мне не говорил, но сложив вместе кусочки услышанных мною фраз, я сделал надлежащие выводы.

После некоторых размышлений я решил попросить аудиенции у адмирала Ларионова, рассчитывая, что он позволит мне присоединиться к участникам этой экспедиции. А для начала я переговорил с моим старым другом Александром Васильевичем Тамбовцевым.

Разговор у нас получился тяжелым. Поначалу Тамбовцев ни в какую не хотел даже слушать о том, чтобы я отправился вместе с теми, кто готовился высадиться в Ирландии.

– Не могу я взять грех на душу, позволив вам рисковать жизнью, – заявил он. – Вы должны понять, что люди, желающие освободить Ирландию от власти британцев, прекрасно осознают, что они идут на смерть ради свободы их родины. Правда, есть еще и волонтеры, которые тоже знают, ради чего они рискуют. Но они молоды, обучены военному делу и полны желания сражаться с англичанами.

Тут я не выдержал и воскликнул:

– Милостивый государь, Александр Васильевич! Я прекрасно знаю, кто такие британцы! Так же я знаю и как они относятся к покоренным ими народам. В Индии они сотнями привязывали возмутившихся против них сипаев к жерлам пушек и без снарядов, одним порохом, расстреливали их. Все делалось так, как принято у цивилизованных народов – без суеты, без явно высказываемого желания поскорее лишить жизни несчастных. Что делать? Печальная необходимость: они, с точки зрения цивилизованных европейцев, «преступники», и должны искупить вину, никто не должен быть вне их «закона»…

Видимо, мое лицо в этот момент выразило отвращение к чинимым британцами жестокостям, и Александр Васильевич не стал со мной больше спорить. Впрочем, он снова попытался меня уговорить, заявив, что помочь борцам за свободу Ирландии можно и с помощью моих картин, которые я смогу нарисовать по рассказам самих ирландцев.

– Василий Васильевич, вы ведь художник милостью Божьей, вы – гордость России, – сказал он мне. – Мы не можем себе позволить, чтобы вы рисковали жизнью…

Я опять не выдержал и довольно резко заявил уважаемому мной Александру Васильевичу, что трусом я никогда не был, и за чужие спины не прятался, о чем свидетельствует орден Святого Великомученика Георгия 4-й степени, полученный мною в Туркестане. И отнюдь не за те картины, которые я там написал.

– Поймите меня правильно, – сказал я Тамбовцеву, – достичь той цели, которой я задался (а именно: дать обществу картины настоящей неподдельной войны), нельзя, глядя на сражение в бинокль из прекрасного далека. Нужно самому все прочувствовать и проделать: участвовать в атаках, штурмах, победах, поражениях, испытать голод, холод, болезни, раны… Нужно не бояться жертвовать своей кровью, своим мясом – иначе картины мои будут «не то».

Видимо, последние мои доводы подействовали на Александра Васильевича, и он на следующий день устроил мне аудиенцию с адмиралом Ларионовым. Виктор Сергеевич попытался было повторить мне то же самое. Но потом лишь махнул рукой и разрешил мне вместе с другими волонтерами отправиться на остров Корву на борту учебного корабля «Перекоп» туда, где готовились к сражениям с британцами ирландские патриоты и все пожелавшие примкнуть к ним в святом деле завоевания свободы.

Там, на острове, меня и представили будущему королю Ирландии. Им оказался капитан-лейтенант флота Югороссии Виктор Брюсов. Мне объяснили, что он является потомком последнего короля Ирландии Эдуарда Брюса, погибшего в 1318 году в бою с британцами. Так это на самом деле было или нет – сейчас трудно сказать. Но главное заключалось в том, что в это верили ирландцы, готовые идти не жалея жизни в бой за свою родину под знаменем вновь обретенного короля.

Впрочем, Виктор Брюсов вел себя совсем не по-королевски, личным примером показывая, как надо сражаться с ненавистным врагом. Этим он мне чем-то напоминал нашего императора Петра Великого, который сам махал топором на верфях в Саардаме, и сам водил в атаку полки под Полтавой. Мне захотелось, чтобы Виктор Брюсов победил, изгнал британцев и получил корону на священном для всех ирландцев холме Тара в графстве Мит, где когда-то короновались все короли Ирландии.

А пока я с этюдником бродил по острову, превращенному в огромный военный лагерь. Я наблюдал за обучением «королевских стрелков» и волонтеров. Какие у них у всех светлые, одухотворенные лица… Я сделал несколько набросков и этюдов, про себя решив, что позднее напишу цикл картин, рассказывающих о том, как Ирландия стала свободной.

Кстати, в лагере я встретил своего старого знакомого – Андрея Желябова. Он тоже не смог усидеть в Константинополе, добился разрешения у Александра Васильевича Тамбовцева и отправился добровольцем сражаться с британцами в Ирландии. Кроме того, он сопровождал свою супругу Жанну Виленовну. Она была медиком, и прибыла на Корву вместе с полевым госпиталем югороссов, который тоже отправится в Ирландию, чтобы оказывать помощь раненым и больным.

По некоторым моим наблюдениям и услышанным краем уха фразам я понял, что подготовка к экспедиции идет полным ходом. На транспорте «Колхида» на Корву привезли ящики с оружием – там оказались винтовки, патроны, гранаты. Много было и скорострельных картечниц Гатлинга-Горлова, которые я видел в деле во время сражений в Болгарии.

В числе доставленных на Корву грузов было и новое обмундирование – его выдали ирландцам и иностранным волонтерам. Надев его, разношерстное войско будущего короля Ирландии преобразилось. Теперь оно стало похоже на настоящую армию.

Сам же Виктор Брюсов при встрече со мной сообщил, что только сейчас начнется настоящая учеба, после чего можно будет готовиться к экспедиции в Ирландию. Я попросил его попозировать мне, чтобы я смог написать парадный портрет будущего монарха. Такие, как он, рождаются раз в столетие, а может, и реже. А потому люди должны знать их всех в лицо…

7 декабря (25 ноября) 1877 года. Ранний вечер. Дом сенатора Хоара, Джорджтаун

Колин Макнил, дворецкий сенатора

Барабанный стук в парадную дверь и громкий крик: «Открывай! Открывай немедленно, шотландская морда!»

Колин Макнил сразу узнал голос кричавшего – это был сенатор Джон Паттерсон. Дворецкий усмехнулся про себя и открыл дверь с самым невозмутимым видом.

От сенатора разило застарелым потом и перегаром, а на лице было выражение крайнего раздражения, что было странно – обычно Паттерсон умел контролировать эмоции. Впрочем, Макнил мог себе представить, почему именно сей слуга народа пребывал в таком состоянии.

– Простите меня, сенатор, но сенатор Хоар изволит еще почивать, – ответил Колин.

– А мне наплевать, почивает он или нет, – Паттерсон дохнул на Колина ядреным перегаром, – тем более что нормальные люди еще не ложатся спать. Мне необходимо немедленно с ним переговорить!

– Хорошо, сэр, – ответил Колин, – проходите в кабинет сенатора. Я попытаюсь его разбудить.

На самом же деле сенатор Хоар в данный момент не спал, а резвился в постели с Лукрецией Элизабет Паттерсон, супругой некстати припершегося гостя. Хоть Паттерсон и предпочитал мужчин, но об этом было известно немногим. А чтобы сохранить приличия, у него была жена, с которой он спал не чаще двух-трех раз в год, и которая родила ему троих детей. По крайней мере, двое старших и в самом деле были его детьми. А вот где-то между вторым и третьим ребенком Лукреция стала тайно встречаться с Хоаром, и ее последний сын – Сайлас – скорее всего, был сыном Хоара, а не Паттерсона. Вопрос сей, конечно, был спорным – ведь у нее были и другие любовники. Впрочем, и сам Хоар был еще тем самцом, и не отличался верностью ни жене, ни любовницам.

Дворецкий тихо прошел в другое крыло дома, осторожно прикрыв за собой массивные дубовые двери, чтобы Паттерсон, не дай Бог, не услышал приглушенных звуков, доносившихся из спальни своего хозяина. Он стукнул в дверь – два раза, потом один раз, потом снова два раза – и вышел в небольшую комнату, служившую раздевалкой.

Через пять минут, запахивая на ходу халат, туда ворвался сенатор Хоар.

– Колин, что такое?! Ты же прекрасно знаешь, где я и с кем… – недовольно проворчал он.

– Сенатор, к вам пришел гость, – тихо ответил Колин, – Джон Паттерсон.

– Что?! – удивился Хоар. – Откуда этому ублюдку стало известно, что Лукреция у меня?

– Похоже, он об этом не знает, – покачал головой Колин, – он пришел по какой-то другой причине. По какой именно, он мне не сказал. Но, осмелюсь заметить, сэр, он в очень плохом расположении духа.

– Ладно, Колин, – отмахнулся сенатор, – подай мне вон ту рубашку и вон тот костюм. Эх, пропади этот Паттерсон пропадом… Впрочем, сходи пока в спальню и скажи Лукреции, чтобы и она не вздумала сделать оттуда ни шага. А то вдруг этот содомит ее увидит…

– С вашего позволения, сенатор, – почтительно сказал Колин, – лучше было бы, если бы я вывел ее на улицу через заднюю дверь. Ведь если Паттерсон, вернувшись, не обнаружит ее дома…

– Да, ты, наверное, прав, – немного подумав, кивнул головой Хоар. – Мы с Лукрецией так и рассчитывали – она сегодня ушла в театр Форда и ускользнула во время первого перерыва. Ладно, помоги ей одеться и отправь ее домой. Потом приходи послушать – ну, как обычно.

– Будет сделано, сенатор, – ответил дворецкий.

Колин еще раз постучал в дверь спальни и, услышав: «войдите!», переступил порог спальни.

Лукреция уже надела нижнее белье, а вот с корсетом Макнилу пришлось ей помочь. Впрочем, это было не впервой: Хоар всегда поручал это делать именно Колину, не доверяя служанкам – те сразу сообщат об этом жене, и что тогда? А для большинства его посетительниц Макнил был не более чем частью интерьера, так что они не особо-то его и смущались. Впрочем, две или три бросали на него недвусмысленные взгляды, конечно, если к тому времени Хоар уже куда-нибудь отъезжал после постельных баталий. Но Колин, как настоящий дворецкий, всегда делал вид, что не замечает их похотливых взглядов.

В отличие от прочих посетительниц, Лукреция оделась с его помощью за пять минут, а еще через пять минут он посадил ее в экипаж, дежуривший на улице с другой стороны дома. Когда он вернулся в дом, разговор сенаторов был в самом разгаре.

– Хоар, ты только представь себе, – с надрывом вещал Паттерсон, – этот идиот Пинкертон сначала написал мне – мол, Сеспедес в Гуантанамо, будем его брать в этот же вечер. А потом – новая телеграмма: оказалось, что Сеспедес уехал в Ольгин. И с тех пор ни от Пинкетона, ни от его людей ни слуху ни духу. Я вызывал к себе людишек из его агентства – те телеграфировали кубинской полиции в этом забытом Богом Гуантанамо. Они ответили, что, мол, Пинкертона и его людей в городе больше нет, но их вещи в гостинице. Не иначе они куда-то уехали. Да, и еще – какой-то гринго купил пятнадцать билетов на поезд в Ольгин через Сантьяго. Мы проверили бланки телеграмм – все они, и последняя в том числе, написаны одним и тем же почерком. Бланки послали в их агентство курьером, и их проверят еще раз. Но скажу тебе сразу: это Пинкертон – это его стиль. Да, действительно, никто Сеспедеса в городе в последние несколько дней не видел. А в его особняке полицейским заявили, что он уехал в Ольгин по делам, и неизвестно, когда вернется обратно.

– Паттерсон, – задумчиво сказал Хоар, – а ты не допускаешь, что Пинкертон со своими людьми и вправду уехал в этот самый Ольгин?

– Нет, – покачал головой Паттерсон, – иначе Пинкертон мне бы уже телеграфировал.

– А что говорят в его агентстве? – поинтересовался Хоар.

– Там говорят, что, мол, у них нет людей, чтобы послать их на Кубу, – ответил головой Паттерсон, – дескать, все заняты. И чтобы я особо не переживал – все же пятнадцать человек – это не иголка в стоге сена. Но знаешь, Хоар, тогда на острове Салливан точно так же пропали все заключенные. Будто в воду канули. И мне все это очень не нравится. У меня складывается впечатление, что и тех, и этих уже нет больше в живых. И вот что еще. Оказалось, что этот Сеспедес работает на югороссов, а его дочь недавно вышла замуж за какого-то их майоришку. Боюсь, что в этом деле замешаны именно они.

– Югороссы? – переспросил Хоар. – Ну, если так, Паттерсон, то нам с тобой стоит держаться от них подальше. Потому как с кем-кем, а с ними шутки плохи. Посмотри, что они сделали с англичанами, да и вообще со всей Европой. Ведь сколько раз я тебе говорил: сиди тихо и не привлекай к себе лишнего внимания. Тем более югороссов, которые имеют привычку сначала убивать наповал, а потом уже смотреть, кого они прихлопнули. По моим данным, эти лихие парни развернули на Кубе большой бизнес, и будут очень недовольны, если им начнут мешать. И молись, чтобы Пинкертон и в самом деле был мертв. Этот мерзавец знает так много, что, попади он живьем в руки югороссов, нам не избежать больших проблем.

Паттерсон обескуражено кивнул.

– И вот еще что, – продолжил Хоар. – У меня есть одно агентство на примете, которое иногда работает с Кубой. Когда все немного успокоится, я попрошу их посмотреть, что там и как. Но больше никакой самодеятельности, Паттерсон. Я не позволю, чтобы из-за твоих шкурных интересов подвергся риску провала весь наш проект. Ты меня понял?

– Да, ты прав, – тяжело вздохнул тот. – Ну ладно, я пойду, а то супруга должна вот-вот вернуться из театра. Не то чтобы мне так уж хотелось увидеть ее накрашенную рожу – нет. Мне просто очень не хочется, чтобы она знала, где я только что был – а то разболтает об этом всем своим подружкам…

Когда Паттерсон вышел, Колин был опять у дверей с самым невозмутимым видом. Он с полупоклоном подал сенатору его пальто, шляпу и трость, и, когда дверь за непрошенным визитером захлопнулась, уже успел составить в уме текст сообщения для резидента югоросской разведки.

9 декабря (27 ноября) 1877 года. Утро. Бендер-Аббас, Русская Эскадра Индийского океана

Командующий эскадрой контр-адмирал Иван Иванович Бутаков

В Ормуздский пролив эскадра вошла около полуночи. Не рискнув идти к незнакомому берегу в темноте, адмирал Бутаков приказал стать на якорь. Путь русских кораблей к этим далеким берегам оказался нелегким и полным приключений. Взять хотя бы пыльную бурю, накрывшую эскадру в Баб-эль-Мандебском проливе. Потеряли они тогда не меньше недели, ожидая, когда закончится неистовство природы, и разбросанные штормом корабли вновь соберутся вместе.

Адмирал Бутаков знал, что, по предположениям некоторых историков из будущего, в свое время в этом же месте из-за такой же ужасной пыльной бури сбился с курса и бесследно пропал флот Александра Македонского, возглавляемый его сподвижником Неархом, собиравшимся обогнуть Аравию. Что с ними стало, Бог знает: вышли в море, и канули в безвестность. Океан могуч и суров, и не любит оставлять в живых свидетелей своей ярости.

Потом был заход в Аден, где русская эскадра ликвидировала британский форпост и пополнила запасы топлива со складов местной угольной станции. Далее – недельная якорная стоянка на Сокотре, что слыла когда-то логовом арабских пиратов. Страха русские корабли на местных морских разбойников нагнали изрядного. Пока «Богатырь», «Аскольд», «Крейсер», «Джигит» и «Сметливый» гонялись за пиратами, попутно обследуя окружающие острова воды, высадившиеся на земную твердь группы, сформированные из команд фрегатов «Генерал-адмирал», «Герцог Эдинбургский» и «Светлана», проводили топографическую съемку островов архипелага. Ведь экспедиция имела не только военные, но и научные задачи. В то же время на кораблях пополнили запасы продовольствия и пресной воды. Потом был неспешный переход вдоль южного побережья Аравии к Оманскому заливу. И вот, наконец, русская эскадра прибыла к месту назначения.

Бендер-Аббас открылся перед русскими моряками ранним утром, с первыми лучами восходящего солнца. Узкий, вытянутый вдоль выжженного беспощадным солнцем побережья городок, зажатый между морем и горами, возвышающимися на заднем плане. Острые шпили минаретов, редкая зелень садов, низенькие беленые глинобитные дома. А над всем этим – прозрачное бледно-голубое небо, подернутое редкими перистыми облаками. И корабли, корабли, корабли… Тут и многочисленные местные фелюки, тут и европейские пароходы, а также парусники под флагами Франции, Голландии, Испании, Португалии, и даже Британии. Как-никак, Бендер-Аббас издавна считался южными воротами Персии и ключом к Персидскому заливу.

История этих мест такова. На голом островке Ормуз (правильнее Хормуз) в Персидском заливе, напротив персидского же порта Гомбруна, находилась знаменитая гавань, служившая в начале XIV века складским и перевалочным пунктом транзитной караванно-морской торговли Персии с Индией, Китаем, Аравией и странами Европы. Еще в 1507 году португальцы, открывшие незадолго до того морской путь в Индию вокруг Африки, завладели Ормузом и отклонили требование шаха Измаила I об уплате дани. Но затем они потеряли остров. В 1515 году адмирал Альфонсо д'Альбукерке, известный мореплаватель и вице-король португальских владений в Индии, вновь завладел Ормузом, истребил здесь всех сторонников кызылбашей вместе с раисом, но оставил местного владетеля Тураншаха на правах вассала-данника Португалии. Португальцы сильно укрепили Ормуз, поместили в нем свой гарнизон, а также завели инквизицию. В течение XVI века в Ормузе сложилась большая португальская торговая фактория, отчего он еще больше разбогател.