Текст книги "За точкой невозврата. Вечер Победы"

Часть 34
Союз двух миров

19 января 1943 года, 15:35. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

Присутствуют:

Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) – Иосиф Виссарионович Сталин

Президент Российской Федерации – Владимир Владимирович Путин

Президент США – Франклин Делано Рузвельт

Посол РФ в СССР – Сергей Борисович Иванов

Помощник американского президента – Гарри Гопкинс

В кабинете Вождя случалось многое, в нем бывали самые разные люди, но такая встреча трех самых могущественных людей двух миров произошла впервые. Еще один человек из той же когорты, председатель Си, на этой встрече отсутствует – в первую очередь, потому, что интересующие его вопросы помощи собственной родне были решены четырьмя месяцами ранее на подобной трехсторонней встрече в Москве. Генштабы РККА, ВС РФ и НОАК уже прорабатывают планы совместной операции по ликвидации самурайско-гоминдановского присутствия на территории Китая 1943 года. Случится это примерно через месяц, ближе к концу февраля, когда «консервный нож» академика Велихова вскроет Тяньцзинь-Таншаньсчкую концентрацию Ку-поля, плотность которой в настоящий момент достигла восьмидесяти пяти процентов от номинала. И тогда зоной ответственности НОАК станет территория Китая, включая Тайвань, а РККА и ВКС ВС РФ займутся Маньчжурией, Кореей, Сахалином, Курилами и непосредственно Японскими островами. Впрочем, президенту Рузвельту знать об этом не следует. Меньше знает – крепче спит. На этой встрече будут решаться только вопросы советско-американских отношений, и отчасти судьба пока еще Соединенных Штатов двадцать первого века.

И вот почти все готово. Первым в кабинет входит Гарри Гопкинс. Следом за ним работник кремлевской обслуги вкатывает в кабинет кресло с Франклином Делано Рузвельтом и устанавливает его к столу, после чего тихо выходит. Все в сборе, включая кремлевского переводчика с аглицкого языка – безмолвного и безликого свидетеля многих и многих тайн.

– Итак, товарищи и господа, – сказал Сталин, когда закрылась дверь в приемную, – сегодня мы собрались здесь по просьбе президента Соединенных Штатов Франклина Делано Рузвельта, чтобы обсудить будущее всего нашего мира, и не только. Мистер Рузвельт, вам слово.

– Э-э-э, джентльмены, – сказал Рузвельт, переводя взгляд со Сталина на Путина, – с тех пор, как на территории России раскрылись Врата, наш мир начал необратимо меняться. Сначала мы думали, что Америка – это так далеко, что эти изменения ее не достанут, но потом оказалось, что это суждение было поспешным и самонадеянным.

Президент Путин, почти не задумываясь, ответил:

– Наш мир, мистер Рузвельт, после открытия Врат тоже стал довольно быстро меняться, и это было заметно невооруженным глазом. Мы теперь не такие, какими были прежде, и это однозначно. Единственная принципиальная разница межу нами – в том, что мы, в отличие от вас, не знаем той судьбы, которая нас ожидала бы в том случае, если бы история развивалась без появления Врат, то есть «как обычно».

– Некоторые мои специальные советники, – усмехнулся Рузвельт, – считают, что если миров оказалось больше одного, то, значит, на самом деле их бесчисленное количество – примерно столько же, сколько звезд на небе. Скорее всего, имеется множество миров старше вашего, а также младше нашего, и однажды вас сзади могут похлопать по плечу люди, которые так же знают про вас все подробности, как и вы про нас с мистером Сталиным.

– Мистер Рузвельт, этих ваших специальных советников случайно зовут не Роберт Энсон Хайнлайн и Леон Спрег де Камп? – спросил Сергей Иванов.

Рузвельт переглянулся с Гопкинсом, тот кивнул, после чего американский президент ответил:

– Да, мистер Иванов, это именно они. Впрочем, Альберт Эйнштейн тоже согласился с этим предположением. Раньше считалось, что мир у нас только один, единственный и уникальный, но появление Врат показало, что это не так, а значит, их, то есть миров, бесчисленное множество.

Тут пришла пора переглянуться Владимиру Путину и Сергею Иванову.

– Эйнштейн – это очень интересно, – сказал российский президент. – Мистер Рузвельт, не будете ли вы любезны передать мистеру Эйнштейну наше приглашение посетить наш мир, а в нем – физический институт, который непосредственно занимается исследованием Врат? Голова у этого человека гораздо больше, чем у других, быть может, хоть он выскажет ту единственно верную гипотезу, которая поможет нам раскрыть одну из главных тайн Мироздания.

– О'кей, мистер Путин, – хмыкнул Рузвельт, – я передам мистеру Эйнштейну ваше предложение, и думаю, он от него не откажется. А теперь давайте вернемся к политическому аспекту существования Врат. От мистера Гопкинса мы уже знаем, что никто из присутствующих в своих местных ипостасях не причастен к возникновению этого явления, а другие мистер Путин и мистер Сталин, ведущие между собой межмировую торговлю через искусственные Врата, никак не могут быть предметом сегодняшнего обсуждения. Бесполезно упрекать человека за то, что было сделано его братом-близнецом в другом мире.

Сталин выслушал перевод слов американского президента и сказал:

– Главное политическое последствие возникновения Врат, мистер Рузвельт, заключается в том, что отныне нет отдельных миров тысяча девятьсот сорок третьего и две тысячи девятнадцатого годов, а имеется двойная тесно связанная система, похожая на сообщающиеся сосуды. В настоящий момент наши миры граничат через порталы, находящиеся на территории Советского Союза и Российской Федерации, но мы знаем, что так будет не всегда. Потенциальные зоны для возникновения Врат в перспективе до одного года имеются в северной части Германии, Центральной Франции и в Китае, недалеко от Пекина…

– В Китае, мистер Сталин? – не удержавшись, переспросил Рузвельт.

– Да, в Китае, – через переводчика подтвердил советский вождь. – А что вас удивляет?

– Но ведь Китай – это бедная, отсталая, почти средневековая страна, – удивился американский президент. – По какой причине там могли появиться Врата?

– Между прочим, – хмыкнул Сергей Иванов, – в двадцать первом веке Китайская Народная Республика – это первая экономика мира, производящая огромное количество товаров в среднем и низшем ценовом сегменте. Неужели мистер Гопкинс и миссис Рузвельт вам об этом не рассказывали? Сначала фабрикой мира считалась Британия, потом на эту роль претендовала Германия, вы добились того, что на эту позицию вышли Соединенные Штаты, а в нашем мире пальму первенства упорным трудом миллиарда своих граждан заработал Китай.

– О'кей, мистер Иванов, вы меня убедили, – вздохнул Рузвельт. – Путь от варварства и нищеты к богатству через упорный труд – это вполне американская идея. А теперь я прошу прощения у мистера Сталина за свое несдержанное любопытство, и предлагаю ему продолжить прежнюю тему. Увеличение количества межмировых пограничных пунктов и распространение их на новые государственные субъекты – серьезный вопрос, требующий нашего общего внимания.

– На самом деле, – сказал Сталин, – количество пограничных субъектов увеличится не сильно, потому что к моменту открытия Врат на территории Германии и Франции мы с коллегой Путиным уже наведем порядок в Европе двадцать первого века. Самое главное, чтобы и там эта часть света никогда не могла превратиться в плацдарм для развязывания агрессивного завоевательного похода в восточном направлении. В этом наш главный интерес, а отнюдь не в мифическом мировом господстве. Любой, кто рвется завоевать весь мир, потом непременно оказывается на свалке истории. И в то же время Российское государство, которому наследует Советский Союз, расширилось из маленького Московского княжества в крупнейшее государство на планете путем отражения враждебных поползновений не самых дружественных соседей. Кто только ни приходил к нам за шерстью, но все сами ушли стриженными, а некоторые навсегда остались на нашей земле. Так что вопрос с Европой двадцать первого века на этой встрече не обсуждается – правительства тех стран сами выбрали себе такую судьбу, когда пошли на поводу у заокеанского гегемона.

– Заокеанским гегемоном вы называете Соединенные Штаты Америки двадцать первого века? – торопливо спросил Рузвельт.

– Да, – ответил вождь советского народа, – именно так. Алчность и жажда неограниченной власти в конце концов свели американские элиты с ума. А как же иначе – ведь счастье мирового господства было уже в руках, но вырвалось и улетело, и теперь каждый следующий шаг только приближает окончательный разгром.

– Да, мистер Сталин, мне было очень горько, когда я узнал, что дело всей моей жизни было так бездарно спущено в клозет из-за мелочных меркантилистских соображений банкиров и биржевых спекулянтов, – признал Рузвельт. – И в то же время даже такая изуродованная и больная Америка для меня все равно не чужая, и я хотел бы знать, не собираетесь ли вы разобраться с той Америкой в своем любимом стиле, чтоб не осталось и камня на камне?

– А с кем мы разбирались так, что не осталось камня на камне? – услышав перевод, обиделся Сталин. – Германию мы только пугали, чтобы этот технизированный людоед вел себя прилично, а остальных лишь слегка отшлепали, приводя в чувство.

– Но когда в нашу историю вмешались ваши партнеры из России будущего, ничего в Европе и мире не осталось таким, как прежде, – сказал Гарри Гопкинс.

– Сама Вторая Мировая Война должна была изменить этот мир до неузнаваемости, – сказал президент Путин, – мы только сдвинули вектор изменений в нужную нам сторону и придали этому процессу дополнительной энергичности, чтобы избежать лишних жертв. Это только кажется, что скоротечные войны особенно кровопролитны – если взять на круг, потери в них гораздо меньше, чем в вялотекущих затяжных конфликтах. В общем, по Европе нам удалось примерно в десять раз уменьшить количество человеческих жертв, особенно за счет недопущения массового убийства гражданского населения германскими нацистами и англо-американскими гегемонистами. По части массового преднамеренного уничтожения некомбатантов в нашем прошлом ваше, мистер Рузвельт, американское военное командование прочно удерживало второе место после последователей бесноватого германского фюрера. На третьем месте были финские националисты, истреблявшие русское население Советской Карелии, а турецкие и японские людоеды выступали вне рамок общеевропейского конкурса на самого кровожадного серийного убийцу. Теперь вы в европейской войне не участвуете, Британия просто боится посылать свои бомбардировщики на нашу подмандатную территорию, а финские и германские националистические режимы прекратили свое существование и больше никого не убьют. Война на европейской территории закончена.

– И это говорите вы, жестоко и без всяких причин напавшие на несчастную Турцию, которая не сделала вам ничего плохого? – в горячке воскликнул Гопкинс, разозленный тем, что англосаксов назвали жестокими убийцами, но тут же осекся, потому что в кабинете Сталина моментально запахло озоном.

– Мы не собираемся спрашивать разрешения у разных заморских политиканов на то, чтобы добиться безопасности для своей страны, – медленно и веско произнес вождь советского народа. – Я вижу, что мы совершенно напрасно собрались сегодня в этом кабинете, потому что в некоторые головы еще не успела проникнуть мысль о неприемлемости вмешательства в чужие дела на другой стороне земного шара. Жестокий османский режим, много столетий походя заливавший свою землю кровью стариков, женщин и детей, будет уничтожен, невзирая на чьи-либо возражения, а турецкий народ – перевоспитан в духе общечеловеческого гуманизма и братского отношения к ближнему.

– Мистер Сталин, – воскликнул Рузвельт, – простите моего помощника, он необдуманно погорячился. Мы не собираемся каким-либо образом вмешиваться в ваши дела с Турцией и с кем-нибудь еще в Старом Свете, если вы не будете вмешиваться в политику на территории обеих Америк, завещанных нам доктриной Монро.

– Вот это настоящий мужской разговор, мистер Рузвельт, – сказал советский вождь, – сразу бы так. Мы тоже не собираемся вмешиваться в ваши американские дела, если вы не будете вмешиваться в наши в Восточном полушарии. Только учтите, что если ваш крупный бизнес, ограниченный в распространении на наши территории, начнет нещадно эксплуатировать население Латинской Америки как единственный доступный ему ресурс, то неизбежно ожесточение неприязни, которую местные испытывают к американцам-гринго, и доведение этого чувства до состояния лютой ненависти.

– И в таком случае вы разорвете достигнутые сегодня соглашения и обрушитесь на Америку всей своей мощью? – отшатнувшись в кресле, спросил Рузвельт.

– Нет, – ответил Сталин, – в таком случае ваша страна перестанет быть Америкой Нового Курса, которая нам так нравится, и отношения между нашими странами действительно начнут быстро ухудшаться. Но нападать мы на вас не будем, ибо не преследуем агрессивных намерений и не ищем себе на вашем материке приращения владений. Мы и Европу с Азией оставили бы в покое, но нам известно, что на малейший клочок земли вблизи от наших границ, который мы не возьмем под свой контроль, тут же влезут ваши торговцы демократией вразнос и военные, чтобы превратить несчастную забытую страну в плацдарм нападения на Советский Союз. А нам такого повторения другой истории не надо. Нет, мы просто сделаем так, что никакое нападение на нас с вашей стороны станет невозможно, а все остальное доделают ваши соседи с юга. Но это тоже плохо, и подобного исхода мы не хотим. Вы бы лучше воспринимали жителей латиноамериканских стране не как ресурс для эксплуатации, а как таких же людей, как вы, перед которыми следует держать свое слово, а также честно рассчитываться за приобретенный товар и приложенный труд. Вы, мистер Рузвельт, возможно, единственный человек, который может хотя бы попытаться взяться за труд по перевоспитанию американской нации на человекообразный лад, а мы вам поможем чем сможем. И тогда все у вашей страны будет хорошо.

– Мистер Сталин, – вздохнул Рузвельт, – вы же знаете, что жить мне осталось чуть более двух лет, а за такой срок процесс перевоспитания нации невозможно даже начать, так что, скорее всего, после моей смерти события пойдут по худшему из всех возможных вариантов. Большой бизнес, когда поймет, что его сажают на голодный паек, возмутится до глубины души и начнет искать способы отменить неизбежное…

Владимир Путин внимательно посмотрел на американского президента и неожиданно произнес:

– Фрэнки, а кто вам сказал, что вы проживете только два года? Я хоть и не доктор, но могу сказать, что там, в нашем мире, ваша смерть в самый канун победы над Германией выглядела так же подозрительно, как кукарекающий на ярмарке осел. Но если вы хотите быть уверенным в состоянии своего здоровья, мы приглашаем вас к нам, обследоваться в нашем самом лучшем медицинском военном госпитале имени товарища Бурденко. Последствия полиомиелита наши профессора вам вылечить не смогут, нет такой возможности даже в двадцать первом веке, но по части всего остального – повышенного артериального давления, сердечной недостаточности, стенокардии и ишемии – если будете принимать лекарства, которые они вам пропишут, и соблюдать рекомендации по режиму, то проживете значительно больше двух лет. Ну а пока вы будете заниматься своим здоровьем, мы снабдим вашего мистера Биддла таким количеством компромата на ваш крупный бизнес, конгрессменов и сенаторов по части уклонения от уплаты налогов, мошенничеств и прочих тяжких деяний, что этим людям будет совсем не до борьбы за власть и организации вашего убийства.

– Я, конечно, буду вам благодарен за такой подарок как несколько лет жизни и компромат на моих врагов, но скажите, Владимир, за что мне такой парад невиданной щедрости? – спросил слегка растерявшийся Рузвельт.

Российский президент пожал плечами и ответил:

– В наших общих интересах, Фрэнки, мирно трудящаяся Америка, которая не рвется разжигать войны по всему миру. В нашем прошлом только во времена второй мировой войны американская армия находилась на втором месте по преднамеренному убийству некомбатантов, а если взять весь двадцатый век целиком, то первое место вашим джи-ай обеспечено с большим отрывом. Не было на планете такого уголка, где ваша Америка не устраивала бы вооруженных вторжений, госпереворотов и кровавых мятежей. Повторить такое будет безумием, и в то же время мы с товарищем Сталиным помним главную Господню заповедь, что Он желает не смерти грешника, но его исправления. Любым другим способом, кроме продления вашего существования на максимально большое количество лет, данная задача не решается.

Хозяин кабинета внимательно слушал перевод разговора российского и американского президентов и мотал на ус (Ильич в подобном случае уже давно вставлял бы в разговор реплики на языке просвещенных мореплавателей).

И когда все выводы были сделаны, советский вождь сказал:

– Да, мистер Рузвельт, нам чуждо ненужное смертоубийство, и на силовой способ разрешения споров мы идем только в самом крайнем случае. Турция заполучила свою войну потому, что, когда мы потребовали от ее властей измениться, перестать убивать своих сограждан по национальному и религиозному признаку, а также покаяться за все былые преступления, господин Иненю ответил отказом. Он заявил, что сначала Красная Армия должная взять Стамбул, и только потом турецкое правительство будет вести с нами переговоры, выполнять ему наши требования или нет. Иначе, мол, потомки осман своего президента не поймут. Было уже такое, что султана, совершившего что-то, неприятное большей части народа, выкидывали из дворца с перерезанным горлом, а его место занимал одни из наследников. Со времен Энвер-паши этот процесс упростился до крайности, и называется теперь революцией. Тогда мы решили, что раз с попыткой решить вопрос по-доброму возникают такие сложности, то туркам больше не надо иметь ни своего государства, ни армии. Все имеет свою цену, в том числе и желание повоевать, просто дабы доказать народу, что их президент не слабак. С вами, мистер Рузвельт, совсем другое дело – на сотрудничество вы пошли добровольно, и ваш народ не будет оспаривать ваши решения, которые приняты для его же блага. В таком случае и отношение к вам будет совсем другим, чем к президенту Иненю.

– В таком случае, – сказал президент Рузвельт, – я хотел бы попросить, чтобы территорию Соединенных штатов Америки тоже обследовали на предмет потенциально возможности открытия Врат. Будет очень неприятно, если дырка в Америку двадцать первого века откроется для нас совершенно неожиданно и в непредсказуемом месте.

Путин и Сталин переглянулись, после чего вождь советского народа сказал:

– Такое маловероятно, но не исключено. Те другие товарищ Сталин и товарищ Путин, которые затеяли торговлю через свои искусственные Врата, вполне могли договориться со своим президентом Рузвельтом из тех же соображений, что и мы сейчас, и поделиться с ним некоторыми технологиями хотя бы ради того, чтобы он поставил на уши их Америку двадцать первого века. Так что обследовать территорию США на наличие присутствия этой самой ку-энергии не только можно, но и нужно. Нам не нужно, чтобы американские войска из двадцать первого века неожиданно прорвались на территорию нынешних Соединенных Штатов и застали всех врасплох.

– Пожалуй, соответствующее оборудование можно будет разместить на борту одного из Ту-95РЦ, – сказал российский президент. – Только у этой машины хватит дальности пересечь Атлантический океан, а потом с минимальным количеством посадок провести разведку территории США, Канады и на всякий случай Мексики. Но на подготовку самолета и аппаратуры к данной работе потребуется время – примерно столько же, сколько будет необходимо нашим профессорам, чтобы обследовать мистера Рузвельта на предмет наличия сердечно-сосудистых заболеваний.

– Ну что же, джентльмены, такой вариант меня устроит, – сказал американский президент, – вряд ли Врата в Америке, если они вообще будут, набухнут раньше тех, что вы уже обнаружили в Европе. И еще – я хотел бы знать, будут ли американскому бизнесу доступны технологии из двадцать первого века, или они все у вас в глухом стоп-листе?

И тут снова пришло время переглядываться главам советского и российского государств.

– Стратегические технологии могут размещаться только на территории «старого» Советского Союза, – сказал Путин, – и только в специально оговоренных с товарищем Сталиным местах. Нестратегические технологии предоставляются Советскому Союзу бесплатно, а Североамериканским Соединенным Штатам – с уплатой небольшого помесячного лицензионного сбора. А дальше все как вы любите: конкуренция – мать порядка. Если мы отдаем вам какую-то технологию, то не поставляем готовые изделия на территорию обеих Америк и впоследствии обязуемся закупать часть вашей продукции самого высокого качества ради товарного разнообразия на наших рынках.

– Мистер Путин, а что значит «стратегические технологии»? – спросил Рузвельт.

– Это значит, – ответил российский президент, – ракетная, атомная, микроэлектронная промышленность и кое-что еще. Готовые изделия по каталогу в случае необходимости вы приобретать сможете, а вот способами их производства мы с вами делиться не будем. Этот принцип обсуждению не подлежит.

– Ну что же, джентльмены, – кивнул Рузвельт, – такой подход меня устраивает. А сейчас, если мы все решили, наверное, пора закончить это совещание.

– Да, – согласился Сталин, – у нас такое же мнение.

20 сентября 2019 года, 8:15 мск. Белоруссия, Брест, позиции подвижной мехгруппы генерала Катукова

К утру двадцатого числа ожесточенные бои на Брестском направлении полностью стихли, и наступила почти мирная тишина. Двое суток польские подразделения двух механизированных дивизий под непрерывными ударами с воздуха россыпью выходили к этому пограничному белорусскому городу со стороны рубежа Пружаны-Кобрин и наталкивались на все уплотняющиеся боевые порядки мехгруппы Катукова. Линия полевой обороны проходила от Черновчиц к Черням, потом к Кошелеву, далее – восточнее Брестского аэропорта, потом – по руслу реки Мухавец до деревни Ракитница, оттуда – до деревни Стриганец, и далее – до Старого Села. А за Старым Селом начинается лесисто-болотистый массив, где невозможен маневр силами, и никакой кадровый командир мотопехотного подразделения, будь он хоть три раза поляком, в эти хляби не полезет. Хозяйничают в тех лесах никакие не лешие и не русалки, а злые белорусские партизаны, вступившие во взаимодействие с советскими мехчастями и составившие у них фланговое охранение и разведку. Туда пойдешь – обратно не вернешься.

Поэтому первый удар подразделений 16-й механизированной дивизии был нацелен вдоль шоссе М1 на Ракитницу, и далее на Брест. Однако примерно в километре перед позициями советских частей протекала речка Осиповка, не столь полноводная, сколь болотистая и шоссейный мост через нее был взорван на совесть, так что отремонтировать его можно было только капитальными средствами. Преодолевать эту водную преграду польским жолнежам пришлось под плотным огнем. Там было все – от окопанных на прямой наводке длинноствольных штурмовых артсамоходов СУ-122, ПТРК, минометов до множества БМП мотострелковых батальонов, простреливающих подступы к водной преграде своими автоматическими пушками. Спаренная 23-мм пушка боевого модуля «Кливер-3» – это еще тот кусторез: напрочь вырубает ракитник вместе с укрывшейся в нем вражеской пехотой. Разведывательные квадрокоптеры, посменно висящие над полем сражения, не дадут соврать.

Вот к урезу воды выходит древняя, как дерьмо мамонта, БМП-1, намереваясь пуститься вплавь, но подрывается на мине, ибо удобных мест для форсирования на технике вдоль поросших ракитою (деревня Ракитница не зря носит свое название) берегов речки не так особо много, и советские саперы успели позаботиться о каждом, прикопав сюрпризы. После подрыва своей железной телеги польские жолнежи бросаются от нее врассыпную, и тут же на советской стороне из окопа выглядывает артсамоход СУ-122 и делает выстрел. Через секунду прямое попадание осколочно-фугасного снаряда разносит польскую БМП вдребезги. Эффект такой же, как если бы по таракану врезали даже не тапком, а молотком со всей дури. Откуда-то с польской стороны вылетела ракета ПТРК, но самоходка уже убралась в свой окоп, под навес из стальной сетки Рабица. Промах. Счет один-ноль.

Попытка форсировать Осиповку в излучине чуть выше по течению, и, соответственно на большем удалении от российских позиций, привела к невыносимому конфузу, потому что сия речка там течет двумя, и то и тремя руслами среди озер-стариц по заболоченной местности. Несколько польских БМП-1 просто увязли как мухи на липучке, так что ни туда, ни сюда, а пехота изрядно поползала в грязи под минометными и гаубичными разрывами. В итоге одну БМП вдребезги разбило прямым попаданием, а остальные увязли чуть ли не по самые башни.

Еще несколько атак в других местах привели к тому же результату, и тогда польское командование решило перенести основной удар на направление севернее Мухавца, оставив на южном фланге только небольшие заслоны. Вот там вечером восемнадцатого и весь день девятнадцатого числа и гремело ожесточенное сражение. Сначала атаки шли в направлении от Жабинки на аэропорт (преимущественно подразделения 16-й мехдивизии), потом подошла 18-я мехдивизия и толпами повалила от Каменца на Черновчицы. Впрочем, к тому моменту на Брестском плацдарме была уже вся мехгруппа генерала Катукова, вкупе с частями усиления, совсем не нужными при ликвидации растрепанных и деморализованных остатков украинской армии.

На первом этапе сражения остатки польской артиллерии еще пытались оказать поддержку собственным войскам, штурмующим советские оборонительные порядки, но контрбатарейная борьба, а также «набеги» штурмовиков и ударных вертолетов на открыто расположенные позиции свели ее влияние к нулю. Дальнейшее напоминало отчаянную попытку прорыва украинской армии из окружения под Донецком, когда мертвы все старшие командиры, никто уже не отдает приказов, а атакующими жолнежами руководит только инстинкт диких животных, отчаянно рвущихся из западни на свободу. Грохот артиллерийской канонады не прекращался ни на минуту, умеряясь до беспокоящего огня во время затишья и поднимаясь до крещендо в мгновения атак. Поле перед позициями советских мотострелков и самоходчиков было заставлено сгоревшей техникой и завалено телами польских солдат, а эти несчастные все перли и перли навстречу своей судьбе, лишь бы прорваться и уйти за Буг, на территорию Польши, как будто там их ждет последнее в жизни счастье.

Но не было там никакого счастья уже к вечеру восемнадцатого числа. Когда стало известно, что правительство и президент погибли в полном составе, армия во Всходних Кресах окружена и частично разгромлена, а Украина так и вообще ликвидирована де-факто как явление, первыми по дороге на Прагу кинулись в бегство депутаты Сейма. Чудесная метаморфоза произошла прямо на их глазах. Вот была самая мощная в военном отношении держава Восточной Европы (генералов которой охотно назначали на разные второстепенные командные посты в НАТО) – а вот уже ветер под грай ворон разносит вокруг пепел былого величия и хоронит мечтания ясновельможного панства о державе от моря до моря. Пройдет еще несколько дней, русские после жестоких боев на своих исходных позициях получат пополнение топливом и боеприпасами, после чего несколькими клиньями с трех сторон вторгнутся на пока еще свободную территорию Польши. И остановить этот натиск или хотя бы его замедлить нет уже ни сил, ни желания. Остатки кадровой армии в пунктах постоянной дислокации и резервисты, бросая оружие, расходятся по домам, ибо никто не хочет класть головы за безнадежно проигранное дело.

И вот утром двадцатого числа, признавая неизбежное, выходить под белыми флагами и сдаваться начали жалкие остатки былой сводной армейской группы «Брест». Чуть больше месяца назад они, полные спеси и высокомерия, готовились вступить на территорию Белоруссии, чтобы покарать зарвавшихся белорусских холопов, которые забыли, что такое панская палка. И теперь большей части тех гордецов не надо уже ничего, а остальные, которых осталось ничтожно мало, идут сдаваться в русский плен, самый гуманный плен в мире. Но что это… На солдатах, которые готовятся принимать пленных, не русские погоны, а большевистские петлицы. Какой позор: доблестная польская армия проиграла даже не местным русским, а дремучим и отсталым красноармейцам тирана Сталина. Но эти «дремучие и отсталые» неплохо вооружены, имеют боевой опыт и с насмешкой смотрят на побежденных. Вроде бы с момента советско-польской войны минуло почти сто лет, а как будто ничего не изменилось, и сегодня эти бойцы берут реванш за конфуз на Висле, случившийся из-за самонадеянности зазнайки Тухачевского, коего в спину пинал торопыга Троцкий. Если бы не истеричная суета этих двух отморозков от революции, то Польша вполне могла пасть еще сто лет назад. Это же поняли и сдающиеся в плен поляки. Унижение для ясновельможных панов было страшное – все равно, что раздеть догола, вымазать в смоле, вывалять в перьях и в таком виде прогнать по улицам людного города.

Усугубляя настрой разбитых панов, кто-то из советских бойцов с насмешкой запел «Конармейскую» (автор Алексей Сурков), а остальные его товарищи подхватили:

 
По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги,
От Кубани и Волги
Мы коней поднимали в поход.
 
 
Среди зноя и пыли
Мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
 
 
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости.
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
 
 
Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулеметным дождем, —
По дорогам знакомым
За любимым наркомом
Мы коней боевых поведем.
 

Пока тут, у аэропорта, пели, в Жабинке, где еще оставались не сдавшиеся в плен польские офицеры, из табельного оружия торопливо стрелялись самые гордые и чувствительные. Этих людей тридцать лет исподволь приучали к тому, что именно им, как любимой жене американского падишаха, будет дозволено властвовать над холопами, построив крупнейшую в Европе державу. Новая Речь Посполитая в их мечтах уже раскинулась на огромных просторах с севера на юг от Балтийского до Черного моря и с востока на запад от Смоленска до Одера. И вот теперь случившееся крушение этой мечты и унижение со стороны большевиков заставило этих людей сводить последние счеты с жизнью. Тому, кто пустил себе пулю в висок, уже не стыдно, и не надо больше ничего.