Текст книги "Субмарина «Голубой Кит»"

Что же делать? Горбоносый Жан не шутил. Он серьезно говорил. Смотрел серьезно. И остальные смотрели убедительными глазами. Как быть?

Остаток дня и весь вечер Катя думала об одном и том же. Изрисовала тетрадку для черновиков цифрами «40» и «70». Принималась писать в «Пионерскую правду» и бросала. Начатые письма рвала на мелкие клочки и ссыпала в мусорное ведро.

Не поверят! Никто и нигде не поверит! Может быть, сегодня она и рассказала бы всю историю отцу. Но поздно вечером он позвонил и сказал, что вернется из института часа в три ночи. Работает на большой электронной машине. Катя уснула, не дождавшись Якова Ивановича. И ночью ей приснился жирный паук в огромной капитанской фуражке, бегущий прямо по воде на волосатых лапах.

6. СЕКРЕТ ПОГИБ

Контрольную писали в новом, втором физическом кабинете, открытом «иждивением доцента Салтановой». Так говорил – для ехидства – молодой литератор Владимир Федорович. Еще он говорил, что занятия литературой тоже требуют отдельного кабинета.

Все это пересказала Кате ее соседка, Аня Масленникова. Она сидела за новым столом, брезгливо оглядывая физический кабинет. Как кошка посреди большой, очень мокрой лужи.

Катя написала на промокашке: «40 x 70» и добавила для развлечения: "АМ

ВФ = Л!". Это обозначало: «Аня Масленникова плюс Владимир Федорович равно любовь». Анечка сейчас же ответила на своей промокашке: «Идиотка». Катя великодушно удержалась от ядовитого ответа: «Очень рада, будем знакомы!» И тут же ее вызвали – получать билет.

Дора Абрамовна устроила контрольную с билетами, как в институте. Разложила на столе листочки с условиями задач, чистой стороной вверх, и все по очереди подходили и тянули на выбор любой. Текст был аккуратно отпечатан на пишущей машинке, а латинские буквы вписаны круглым, аккуратным почерком. Вытянув листок, каждый называл номер. И Дора Абрамовна отмечала его в специальном списке, отпечатанном на той же машинке. Все, как в институте! Говорят, что на школьных экзаменах тоже тянут билеты, но это ведь на экзаменах. У Доры Абрамовны никогда урок не обходился без новых затей. На той неделе, например, она принесла моток латунной проволоки и спросила: кто возьмется сделать щетку вроде сапожной, но с латунными волосками? Витька-Газик сначала вызвался, а после уж спросил: зачем нужна щетка? Оказалось, для вывески с бегущими огненными буквами к Первому мая. Три класса будут оформлять иллюминацию школы, «чтобы вышло не хуже, чем на Центральном телеграфе в Москве». Позавчера все ребята принесли из дому по лампочке для иллюминации, а бригада радиолюбителей давно готовит машинку для бегущих букв.

…Катя подошла к столу, получила и прочла свой билет. Две задачи, совсем несложные. За полчаса она бы решила эти задачки. Решить, а? Ведь пустячные, легкие, если разобраться… Не поверит ей Дора, что она эти задачки не решила. Поймет, что нарочно… как это называется?.. Симулирует. Нет, симулирует – значит, притворяется больной. Ага, саботирует.

Катя сделала вид, что думает изо всех сил. Начала грызть колпачок авторучки. Невкусно. Деревянные ручки были много приятней.

И пусть невкусно! Она сидела и грызла, сглатывая горькую слюну. Кругом уже скрипели перья. Двадцать пять человек (двое больны) торопливо списывали условия задач с билетов. В классе стояла особая тишина, которая бывает только на контрольных. Одна Катя Гайдученко грызла ручку и исподтишка оглядывалась. Даже Садов пишет. Тоська вся раскраснелась – дело идет, значит. Если не получается, она бледнеет. Шведов строчит, покачивается от усердия. Он-то получит пятерку…

Катя начала вертеться. Дора Абрамовна мельком взглянула на нее, неторопливо поднялась и отошла к окошку. Невыносимо! Рука сама тянулась – написать решение. Написать, и будь что будет. И в этот момент сзади просунулась рука с запиской. Катя так и выхватила бумажку. Вовремя она подоспела… Еще минута, Катя начала бы решать свои задачки.

Записка была от Мити Садова.

«К. Гайдученко. Погибаю, но не сдаюсь», а дальше условие. Конечно, задача была Митьке не под силу. Садов приписал еще что-то, наверное, обещания и клятвы в вечной дружбе, но Катя не читала дальше. Перевернула записку чистой стороной и быстренько начала решать. Дора Абрамовна все равно поймет, что Митя списал, но где доказательства?

Катя потихоньку хихикнула, подумав, что рыбак попался в свои собственные сети. У других учителей каждый ряд пишет свой вариант. Значит, всегда можно списать через плечо сидящего спереди. При этой институтской системе не спишешь, казалось бы. А все равно ухитряемся. Но где доказательства? Нету. Только бы записку не увидела Дора Абрамовна.

…Задачка была хитрая, но пустяковая. В четыре вопроса. Катя аккуратно написала текст вопросов: Митя и в этом напутает, если за него не сделать! Выписала действия, знаки жирно, чтобы не ляпнул плюс вместо минуса… Ответ. Посмотрела на часы. Хватит ему времени, чтобы переписать. Все в порядке. Дора Абрамовна снова пошла к окошку…

Но, уже складывая записку, Катя решила прочесть Митькины льстивые слова. И у нее запершило в горле от злости.

«Кать, с каким аквалангом ты ныряла? Я было вчера со страха помер. Спасибо заранее».

Все пропало… Общительный толстячок Садов растрезвонит по всему городу про Катины приключения. Секрет погиб. И за контрольную будет двойка.

В неподдельном отчаянии она опустила голову на локоть. Дора Абрамовна от окошка глянула на нее с тенью тревоги в глазах.

Пусть смотрит. Она сунула записку на задний стол и невеликодушно подумала: «На, подавись!» Опять опустила голову и замерла в горестной неподвижности, и уже не видела, как Митя, пыхтя, списывал с бумажки. Как Шведов проплыл к кафедре и положил свои листки. Наконец, как в глазах Доры Абрамовны промелькнула усмешка, похожая на солнечный блик в стеклах сильного бинокля… Многого мы не знаем друг о друге! Никто из седьмого класса и вообразить не мог, что Дора давно разгадала их хитрость и знает, почему Катя сидит над пустым листком. Усмехается Дора Абрамовна про себя и в общем не сердится. Катя не знала, что Толя Шведов сейчас, в коридоре, укрылся за фикусом и бюстом Ушинского и, глядя на свое отражение в оконном стекле, пробормотал: «Мерзавец!» Он простоял там всю перемену, чтобы не встретиться с Катей – Толя не выносил женских слез.

А Катя не плакала, наоборот – ей стало все безразлично. Она спустилась в буфет, лениво сжевала две сосиски. Все испортил этот шпион Садов. Выследил ее, как собака-ищейка.

Вот чего никто не знал о Кате. Ей хотелось завести собаку – большого рыжего пса, и чтобы хвост у него был баранкой, а уши торчком, а зубы – длинные и белые под черными бахромчатыми губами и чтобы он провожал ее в школу, и носил портфель, и дожидался ее после конца уроков.

7. КВАДРАТИК

Митя вовсе не ходил за Катей, как собака-ищейка. (Нам придется теперь вернуться ко вчерашнему дню, когда Тося и Катя объясняли Садову закон Кирхгофа.) Сражение с непонятной «проводимостью» не очень утомило Митю. Девочки устали куда больше, чем он, – у него был веселый и беспечный характер. Он спрятал свои тетрадки, вытер доску и бодро выбежал на улицу. И увидел понурую Катину спину. Это его огорчило. И он решил догнать Гайдученко и развлечь. Может быть, спеть веселую песню или показать несколько фокусов с монетами. Он неплохо умел показывать фокусы, но стеснялся выступать на сборах и утренниках. Приятели – другое дело.

Пока Митя составлял программу действий, Катя скрылась из виду. Митя побежал тяжеловатой рысцой вдогонку. Приготовленные для фокусов монетки он держал в левой руке – два пятака и одну трехкопеечную. Он бежал, погромыхивая всякими нужными вещами в портфеле, и раздумывал – завязать шнурок на правом ботинке или так обойдется. Наступил на шнурок, чуть не шлепнулся. Пришлось завязывать, не выпуская монет из кулака. Хитрое занятие! Но Митя недаром был фокусником. Он ловко завязал бантик, поднял голову и увидел трех мальчиков из старого города. Они стояли на мостовой и смотрели вдаль с недружелюбным интересом.

Каждый мальчишка умеет молча выразить свое недружелюбие, для чего имеются три основных способа. Можно действовать грубо: наклонить голову, пронзая противника взглядом, и угрожающе сопеть. Можно действовать тоньше: спокойно стоять, руки в карманы и небрежно оглядывать врага с головы до ног. Разрешается при этом сплевывать сквозь зубы. Но самый тонкий способ: смотреть мимо и делать вид, что противник тебя совершенно не интересует. Сопеть или сплевывать нельзя ни в коем случае, а врага надо держать в уголке глаза таким образом, чтобы он догадывался о положении дел, но придраться ему было не к чему. Тут главное, чтобы противник растерялся, задрожал, и бери его тогда голыми руками.

Три уральских мальчика отменно владели последним способом. Они смотрели вдоль улицы, поверх Митиной головы, и ждали, когда он встанет на ноги.

Митя встал. Драться он вообще не любил, хотя привык дома к колотушкам. Кроме того, что за драка – одному против троих? Мальчишки были довольно симпатичные. И он сразу заговорил с ними:

– Привет, парни! Там что – солдаты идут? – И Митя посмотрел в ту же сторону, что и они.

Белоголовые мальчики удивились. Переглянулись. Тот, что стоял слева, засопел и с угрозой набычился. Митя простодушно улыбался.

В середине стоял крепкий мальчишка с квадратными плечами. Главарь – это было ясно. Он вдруг ответил Мите улыбкой и шагнул к нему, сверкнув новенькими белыми кедами.

– Хорошие кеды! – деловито сказал Митя. – Где покупал?

– Мамка брала, – ответил Квадратик и неожиданно добавил:

– Таких на все лето хватает.

Дело пошло на лад. Но левый возмущенно засопел и спросил:

– Может, купишь?

– Алле, гоп! – Митя показал свои три монетки. – Получите… – и, увидев в глазах Квадратика презрение, вспыхнул и заторопился:

– Держи, чудила, покажу фокус! Держи на ладони!

Квадратик покраснел и принял монетки в ладонь. Р-раз! Митя ударил сверху по ладони неплотно свернутым кулаком, так что рука Квадратика отскочила вниз, а монеты вернулись в Митин кулак.

– Алле! Второй фокус – прирученная монетка!

Левый перестал сопеть. Митя вручил ему портфель – подержи! – и показал второй фокус. Он кидал монеты из правой руки в поднятую левую. И они послушно сбегали с ладони, прокатывались по рукаву, сворачивали на плечо и попадали в нагрудный карманчик!

– Алле! В следующий раз покажу еще, а нынче тороплюсь, – сказал Митя.

Неукротимый левый медлил отдавать портфель. И главарь сказал ему небрежно:

– Ну-у…

Портфель вернулся к Мите.

– До свиданья, парни! – сказал Митя и побежал.

Квадратик крикнул вслед:

– Э-эй! Завтра приходи!

– Ла-адно!

Таким образом, Митя здорово отстал от Кати и выбежал на берег в ту секунду, когда она усаживалась на гребне Полудыньки. Запыхавшийся Митя побрел к камням по тропинке вдоль берега, на ходу утираясь рукавом. Подойдя ближе, он снова посмотрел на камни: как раз в ту секунду, когда Катя ссыпалась с Полудыньки в воду. Вот почему на корабле она оказалась мокрой до нитки: в момент перемещения она случайно упала в воду. Митя успел заметить ее бант, мелькнувший за камнем и свистнул от восторга – отчаянная девчонка, купается!

Он улегся на плоскую глыбу над обрывом, разумно полагая, что в таком предприятии может понадобиться спасатель. Со вздохом развязал шнурки на ботинках, снял курточку – приготовился спасать, если будет у Кати судорога в холодной воде.

Сверху ему была видна вся речушка с песчаным дном и прошлогодними водорослями. Кати нигде не было. И Митя немного встревожился. Не очень сильно – Гайдученко здорово плавает, как дельфин. Уплыла за поворот речки, пока он поднимался…

Но портфель сиротливо лежал на большом камне: так сиротливо, что Митя заволновался. И одежды нигде не было. Ни Кати, ни одежды.

«Под портфель положила», – решил Митя, но все-таки кубарем скатился с обрыва и наскочил на Катину бабушку. К счастью, она его не узнала. Она придержала его за плечо.

– Портфель видишь на камне? Принеси.

Митя в ужасе шарахнулся к воде. В голосе Катиной бабушки он услышал что-то, напугавшее его очень сильно. Он прыгал по камням, задыхался и, прежде чем взять портфель, заглянул под него. Одежды не было. Он схватил портфель и помчался обратно. И старуха взяла его дрожащими руками, а Митя бросился наверх и направо – осмотреть речку за поворотом. Промчался метров пятьдесят. Пусто. Одна вода.

Катя утонула!

Митя ринулся вперед, к тайге, к следующему повороту. Нет-нет, Гайдученко здорово плавает, сейчас он ее увидит за поворотом… Пусто! Он побежал дальше и слышал, как бабушка кричала:

– Рятуйте!..

И тут Катя всплыла неизвестно из каких глубин, много ниже камней. Всплыла спиной вверх, в юбке, надувшейся пузырем! Митя увидел это издали, когда оглянулся. Катя поплыла к берегу – не кролем, как говорила дома, а сажёнками. А Митя тут же скрылся. Он очень хорошо знал, что взрослые не разбираются в таких случаях – ему тоже достанется заодно с Катей.

Митя отправился домой, но… Домой он попал поздно вечером: по дороге он второй раз встретился с Квадратиком, день был богат приключениями. И Митя забыл о Катином «купании». Вспомнил только сегодня, на контрольной, когда писал Кате записку. Толком он ничего не знал, конечно. О перемещениях даже не догадывался. Кому такое придет в голову, сами посудите?

Так что Митя вовсе не следил за Катей Гайдученко вчера. Но сегодня, после контрольной, он все вспомнил и тут уж решил последить на всякий случай. Странное купание затевает девчонка! И Митя, пригибаясь и выглядывая из-за поворотов, побежал за Катей, когда она снова отправилась на камни.

Честно говоря, она едва дождалась конца уроков, чтобы последний раз… Что – последний раз? Побывать в перемещениях? Она сама толком не знала, чего ей хочется. Очень уж все было странно и непонятно.

8. «БЭТИСКЭЙФБРИТН»

Был пасмурный день, похожий на осенний. Весь мир казался серым и унылым, лишь бархатно-зеленая стена тайги за поворотом русла оставалась сама собой, и ярко желтели песчаные осыпи на обрыве. Вода зло бурлила между камнями, волокла с гор глинистую муть – это в верховьях прошли весенние дожди, сбили с кедров прошлогодние шишки, смыли зимнюю хвою-падалицу, растопили последние пласты снега, схоронившиеся на южных склонах оврагов…

Катя ждала. Руками, потными от ожидания, она держалась за портфель. Перемещение запаздывало. Сменился караул, волейболисты начали игру – белый мяч, вращаясь, взлетел над забором, и засвистел невидимый судья. Мимо угла забора, откуда могла появиться бабушка Таня, прошел рабочий в пластмассовой каске, с ржавой трубой на плече. От груза его походка была важной. Он с натугой перекинул трубу через забор, в институт, и налегке пошел обратно, глядя на Катю. Прошел, скрылся за обрывом, а перемещения все не было.

Катя подпрыгивала на Полудыньке вместе с портфелем. Ведь в том мире, где ее никто не знает и не может посягнуть на ее самостоятельность, она вольна рассказать взрослым о координатах! Убедительно рассказать, так, чтобы ей поверили, а затем исчезнуть. Это она сообразила, уже сидя на камнях. Но все оставалось на своих местах, по речке несло всякую ерунду – пустые шишки, дохлых мышей, щепки. А еще через минуту на высоком берегу появился Митька Садов и замахал руками.

– Убирайся прочь! – прокричала Катя. – Шпион!

Митька приложил ладони к ушам.

– Убирайся, шпион чертов!

Митька исчез.

Катя прикусила губу побольнее и поднялась. Перепрыгнула на соседний камень, балансируя портфелем, – всё, пора домой. Вон Садов прячется на берегу, шпионит, как и вчера. Она выпрямилась на камне, чтобы перепрыгнуть на следующий, ближе к берегу, взмахнула руками и…

Началось! Надвигалась светлая темнота.

Катя быстренько присела, обхватила колени руками, не выпуская портфеля. Темнота сгущалась медленнее, чем раньше, зато боли и замирания духа не было – легко-легко она летела сквозь пульсирующую пустоту, и кругом звучали пульсирующие голоса: «Оопяять пооле… леепесстоок… пеерегрууженн…», и один голос был очень знакомый: «Моощноость… вышш…» И все смолкло.

В той же позе, прижимая портфель к коленям, она оказалась в узкой щели между двумя деревянными стенками. Где-то рядом играла музыка.

«Тру! Ту-ту, тру!» – гнусаво трубила музыка. Над головой что-то жужжало. Портфель упирался в полированную деревянную стенку.

Катя подняла глаза и пискнула от удивления: над ее портфелем до самого потолка вздымалось бутылочное войско из первого перемещения! Деревянная стенка за спиной оказалась тем самым барьером, на котором стоял «Рам Джамайка». Джошуа, негр с этикетки, остолбенело торчал над Катиной головой. Высоко, как столетняя сосна. Катя сидела рядом с его огромным лакированным ботинком…

Первым опомнился Джошуа. Он опустил толстую руку, черную, в твердой белоснежной манжете, нащупал Катину голову и легонько пригнул к полу. Катя поняла – надо сидеть тихо и не высовываться. Потом Джошуа начал топтаться рядом с ней, чем-то звякал над ее головой, снимал и ставил на место разные бутылки и вдруг… шагнул прямо через Катю. Она пригнула голову. Джошуа как ни в чем не бывало удалился по проходу между бутылками и барьером, держа перед собой длинный серебряный поднос. Негр был одет в странный, но красивый черный костюм с двумя хвостами сзади. Такой костюм Катя несколько раз видела по телевизору на скрипачах и дирижерах.

Музыка смолкла, и лишь тогда Катя поняла, что за механизм помещается перед ней, в углублении стены. Автоматический проигрыватель! Кончилась пластинка, лапка с иголкой судорожно подпрыгнула и отъехала в сторону, затем вторая лапка, тоненькая, подхватила пластинку и унесла в другую сторону, а новая пластинка просто упала сверху, из приготовленной стопки! А лапка с иголкой, как ждала, – раз! – опустилась на пластинку, и опять началась музыка. Катя разглядела на пластинке рисунок, изображающий собаку перед широкой изогнутой воронкой.

Свою собаку она брала бы в перемещения. Интересно, действуют ли таинственные силы и на собак.

Тем временем Джошуа что-то делал за барьером. Донесся его рокочущий бас, звон стекла – что-то случилось. Катя это почувствовала, хоть не могла разобрать слов. Ведь проигрыватель гремел рядом, а Джошуа говорил довольно далеко.

Что-то случилось! Деревянный пол снова затрясся под грузными шагами. Джошуа почти подбежал к проигрывателю и нажал кнопку. Игла поднялась, пластинка перестала крутиться. Стало тихо.

И в тишине резко раздался повелительный тонкий голос:

– Подайте баккарди, Виллис! Включите одиннадцатую программу!

– Да, сэр, – ответил Джошуа.

Катя замерла – пол скрипел при малейшем движении.

Джошуа опустил глаза и розовыми ладонями сделал огорченный жест: ничего, мол, не получается.

Катя в недоумении тоже развела руками: дескать, не понимаю, что у вас не получается.

Негр в испуге косился то на нее, то на тех, что были за барьером. Взял плоскую бутылку на поднос. Ушел. Сидеть было неудобно. И скучно. И страшновато! Когда рядом с тобой человеку страшно, то сам начинаешь бояться.

За барьером щелкнуло и заговорило радио. Катя прислушалась. Диктор быстро, тихо говорил по-английски, можно было разобрать слово «шип» – корабль. «Да это телевизор, что в углу, рядом с окошком», – вспомнила Катя и повернулась лицом к барьеру. Резко скрипнули доски под каблуками, запахло пылью.

Сейчас же тонкий голос спросил:

– Крыса за ковром?

– Простите, сэр? – пробасил Джошуа.

– Можете идти, Виллис. Я позвоню.

Сквозь щелку в барьере Катя видела, что негр уходит, волоча ноги и оглядываясь. Вот он еще раз сверкнул глазами, закрывая дверь. Это справа от окна. Слева было видно хуже – щелка перекашивалась направо. Ага, двое сидят за столиком, а дальше, в глубине комнаты, экран телевизора. Цветной телевизор, смотри-ка!

– Да, лакомый кусок этот корабль! – проговорил хозяин.

– Велик для любой глотки, – сказал второй.

У него был тихий, ленивый, сиплый голос.

– Баккарди у вас отличный, мистер Уоррен, – сипло сказал второй. – Настоящая «белая этикетка», редкость в наши дни…

– Рад доставить вам удовольствие, Майкл. Значит, на бирже застой?

– Ску-учища, мистер Уоррен. На бирже скучища, в конторе мухи засыпают на лету.

– Преувеличиваете, Майкл. Я слышал, у вас были интересные дела.

– А-а, ничего интересного для вас. Вы теперь помещик…

Хозяин засмеялся.

– Выкладывайте, Майкл! «Морским драконом» вы занимались?

– А нечего выкладывать, – лениво засипел Майкл. – «Дракона» купило неизвестное лицо. Ну, я узнал фамилию. Солана. Бразильский подданный.

– Частное лицо все-таки?

– Я бы сказал – даже слишком частное. Известно только имя, других сведений получить не удалось.

– Как же вы так…

– Дал маху, хотите сказать? Он законспирирован намертво. Я покрутился, покрутился и плюнул.

– Надеюсь, субмарина разоружена?

– Начисто, в том и дело! Я сначала решил, что бразильские вояки приобретают «Дракона» через подставное лицо. Нет… Частное судно, не застраховано, новое название – «Голубой кит».

– Не застраховано? Интересно! – сказал хозяин.

Кате было скучно и неудобно сидеть. Она старалась не шевелиться, чтобы не подвести Джошуа, и скучала. От нечего делать она попробовала вспомнить – кто из литературных героев кричал; «Крыса за ковром!» Вспомнила: Гамлет, принц датский, когда Полоний прятался за ковром, как она сейчас за барьером.

– Интересно, – согласился Майкл. – Для меня. Я – сыщик на службе страховой компании. Но тысяча извинений, мистер Уоррен, вы теперь помещик. Какой вам интерес в делах? Вы и телепередачи смотрите, и читаете газеты, и слушаете мою болтовню. Зачем вам эта скучища? Разводили бы лошадей.

– Я тридцать лет страховал корабли, – мягко сказал Уоррен. – Тридцать лет! Это накладывает клеймо, знак рабства, Майкл. Вы тоже занимались «Драконом» из чистой любознательности.

– Да я шучу, сэр. Мы все меченые, как атомы. Тридцать лет назад я ходил в коротких штанишках… О, начинают спуск!

Катя оживилась – щуплая фигура хозяина поднялась из кресла. Телевизор заговорил громче:

– …"Бродкастинг систем". Оптические устройства поставлены фирмой Стоун…

Телевизор говорил громко, но экрана Катя не видела совсем, потому что и гость и хозяин подошли к приемнику.

– Вы сегодня вылетаете на место? – спросил хозяин.

– Да, сэр. Надо посмотреть, что они поднимут.

– …Вы видите, как главный специалист фирмы подходит к лебедке. Прежде чем «бэтискэйфбритн» опустится на дно, туда будет послана телевизионная камера. Внимание! Вы будете первыми. В глубинах океана вы первыми увидите корпус прекраснейшего корабля столетия – «Леонардо да Винчи». Лишь завтра «бэтискэйфбритн» погрузится в пучину, сегодня же на разведку выходит телевидение! Внимание! Лебедка пошла! Спуск будет продолжаться около часа. Сейчас камера коснется воды…

Катя схватилась за лакированные стойки барьера и вертела головой, чуть ли не визжа от возбуждения. «Леонардо да Винчи»! Ничего, ничего не видно! Она лихорадочно соображала – как ей поступать теперь? Выйти к этим людям и повторить слова Дювивье? Раз они страхуют корабли, то им невыгодно, чтобы корабли тонули. Они платят деньги владельцам утонувших кораблей, а сыщики страховых компаний выслеживают – не утопили ли хозяева свои корабли нарочно, чтобы получить страховую премию. Об этом Катя читала много раз… Но что делать?

«Вставай, трусиха!» – сказала себе Катя. И встала.

Тощий Уоррен и грузный Майкл, повернувшись к ней спинами, глядели на экран. Между их плечами была видна полоска экрана – сине-зеленые лучи веером. Катя осторожно кашлянула – не слышат…

Ее голова еле высовывалась над барьером, как Петрушка в кукольном театре. Пришлось приподняться на цыпочках.

– М-хм!

Не слышат. «Глубина – сто футов»[2]2
  Фут – английская и американская мера длины, равная 30, 4 сантиметра .


[Закрыть], – провозгласил диктор. И вдруг послышался тихий вибрирующий голос. Он говорил по-русски: «Береза, береза, возврат через тридцать секунд, прием…»

Катя обомлела. Майкл повернулся рывком – стакан в толстой руке, сигарета в углу рта…

– А, мисс Элизабет! – сказал Майкл.

– Где она? – недовольно обернулся хозяин.

– Я не мисс Элизабет… – начала Катя. – Прошу прощения…

Окно, телевизор, белые рубашки и удивленные лица мужчин заволокло туманом.

– Ой, погодите! – закричала Катя. – Погодите!

Первый раз она не хотела перемещаться: не успела ничего, не успела предупредить, не досмотрела передачу с того места, на котором была вчера!

Но поздно, поздно… Серебристая мгла сомкнулась над головой. Смолк телевизор – знакомые уже голоса переливались кругом, как вода на стенках стеклянного шара, и снова говорили, что лепесток перегружен, перегружен!.. Катя стояла на плоском камне у самого берега.

Едва переместившись, она вскочила и бегом бросилась к институту по сыпучему пыльному откосу. В институтском клубе стоял прекрасный телевизор. А вдруг наши принимают от англичан эту программу? «Ну что вам стоит, голубчики, – молила Катя на бегу, – это же интереснее, чем ваш глупый футбол, ну что вам стоит?!» «Бэтискэйфбритн»… – шептала она про себя. – Какое странное слово – «бэтискэйфбритн».

Конечно, передавали таблицу, нелепую выдумку, по Катиному мнению. Свердловское телевидение передавало ее часами. За всеми волнениями Катя проглядела нечто важное. Когда она появилась на камне, то на берегу, из-за бетонной сваи, поднялось бледное лицо Мити Садова. Потом он побежал за ней к клубу. Потом провожал до самого дома, прячась за соснами.

В этом городе сосны росли прямо на тротуарах между шестигранными бетонными плитами. За домами по горизонту шли плавные волны уральских гор. Это был отличный город, но он не мог ничем помочь Кате.