Текст книги "Болевые точки психотерапии: принимая вызов"

Ресурсы психической боли у суицидальных клиентов: опыт терапевтической реконструкции[2]2
  Статья впервые опубликована в кн.: 2 Всероссийская научнопрактическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2004. С. 169–176. Печатается по этому изданию.


[Закрыть]

В пределах основной общей цели помощи людям с суицидальными тенденциями, направленной на спасение их жизней, Э. Шнейдман (2001 я, б) выделяет три основные цели психотерапии суицидальных пациентов: снижение интенсивности психической боли, расширение возможностей осознавания и ослабление эмоционального напряжения. Кроме того, он описывает две стадии терапевтического процесса: на первой стадии подбор и реализация терапевтических подходов осуществляются в соответствии с индивидуальным спектром психологических потребностей клиента. На второй стадии происходит пересмотр и изменение тех психологических потребностей, которые наиболее угрожают жизни. Для стимуляции процесса терапии используются приемы, которые Э. Шнейдман называет маневрами: они позволяют создать некоторый предварительный шаблон, который учитывает спектр психологических потребностей данного человека, причиняющих душевную боль и толкающих к самоубийству (Шнейдман, 2001а, б).

К настоящему времени в контролируемых исследованиях установлена эффективность двух психотерапевтических подходов у клиентов с суицидальными тенденциями: когнитивно-бихевиоральной терапии, в частности сосредоточенной на решении проблем, и диалектической бихевиоральной терапии (Heard, 2000; Pollock, Williams, 1998; Salkovskis, 1996; Salkovskis, Atha, Storer, 1990). Подтвержденные данные об эффективности иных направлений психотерапии суицидентов пока отсутствуют, однако изучение факторов, связанных с суицидальными попытками, показывает, что необходимы дальнейшие исследования в отношении, например, интерперсональной психотерапии (Klerman, Weisman, 1989; Salkovskis, 2001) и гештальттерапии, которые могут оказаться эффективными способами воздействия.

Возможности гештальттерапии вполне удовлетворяют основным целям психотерапии суицидальных пациентов, которые сформулированы Э. Шнейдманом, однако в литературе отсутствует какое-либо систематическое описание ее использования для этой категории клиентов. Можно выделить следующие направления феноменологической работы: 1) коррекцию феноменов актуального суицидального вектора данного клиента и 2) терапевтическую реконструкцию боли в истории жизни (проживание основных фрустрированных метапотребностей).

Коррекция феноменов актуального суицидального вектора

Терапевтическая помощь «интроективным» клиентам состоит в работе над появлением чувства, что собственный выбор является вполне возможным, и усилением осознавания различий между «я» и «ты». В результате возникает чувство «я», которое способствует освобождению от не-ассимилировавшихся интроектов, в частности связанных с саморазрушением. Нередко эти клиенты оказываются не только фанатиками по части получения советов, но и жертвами в отношении прожитой жизни. Одновременно им свойственны нетерпение, жадность и леность: нетерпение заставляет их незамедлительно «проглатывать» советы, лень препятствует выполнению клиентской работы, требующей усилий, а жадность обусловливает стремление к получению как можно большего за краткий промежуток времени. Если в ходе терапии человек перестает воспринимать свое существование как нечто заданное извне или неизменное и начинает проявлять интерес к самостоятельному воссозданию своей жизни, то этот опыт может стать ключевым пунктом для его самоопределения и коррекции суицидальной интроекции.

Среди терапевтических тем для исследования наиболее эффективной является работа со значимыми утратами и чувством стыда. Исследование утрат(ы) позволяет рассмотреть тему смерти (в том числе и суицидальных намерений самого клиента), заново пережить горе, выразить соответствующие эмоции, уменьшить интенсивность психической боли и начать поиск ресурсов для интеграции утраты. Работа с болью как ценностью позволяет решить, как ее определяет Ф.Е. Василюк (2001), задачу памятования психической боли с последующей интеграцией раздвоенного жизненного мира, восстановления связи времен, что ведет к исчезновению боли. Следуя логике его новой парадигмы переживания горя, можно сказать, что именно психическая боль не впускает настоящее в прошлое, она рвет связь времен, и «психологическое, субъективное чувство реальности, чувство “здесь-и-теперь” застревает в этом “до”, объективном прошлом, а настоящее со всеми его событиями проходит мимо, не получая от сознания признания его реальности» (Василюк, 2001, с. 21). Например, этим объясняются реакции отказа, возникающие при заполнении дескриптивных частей шкал оценки психической боли.

Стыд является источником многих сложных внутренних состояний, связанных с саморазрушением: депрессии, отчуждения, самообвинения и фатального одиночества. У суицидальных клиентов он чаще всего принимает форму «интернализованного» (Wheeler, 2000), «токсического» (Ван де Риет, 1997) или «скрытого» (Резник, 2000) и проявляется в виде волн, спиралей или кругов (циклов) стыда (Поттер-Эфран, 2002; Wheeler, 2000), которые время от времени воссоздают компульсивные стереотипы саморазрушения. Г. Уилер пишет: «Если стыд превращается в хронический и непереносимый, то я начинаю чувствовать, что мир, в котором живу, – это “не мой мир”, я не родился в нем и для него, он не создан для меня, и в нем нет подходящего места для человека с моим внутренним миром и опытом» (Wheeler, 2000, p. 228). «Токсический» стыд останавливает естественную саморегуляцию организма и оказывает подавляющее воздействие на личность. Человек уверен в своей уродливости и ущербности и стремится исчезнуть «с лица земли» (часто вполне реальным образом) или относится к себе с «непрощающим» презрением. Все описанное может обусловить возникновение депрессии. Кроме того, стыд, отрицаемый клиентом, а также гнев или депрессия могут являться показателями «скрытого» стыда. Феноменологическое исследование стыда приводит к коррекции установок абсолютной бесполезности или «плохости», уменьшению психической боли и способствует повышению самооценки.

Терапевтическая помощь в осознавании проекций прежде всего направлена на установление и всемерное поддержание отношений доверия, которые оказываются серьезно нарушенными, что приводит к одиночеству суицидента. В самом общем виде терапевтическая поддержка состоит в обращении внимания на реальное существование шанса выхода за пределы порой грандиозной системы проекций, обусловливающей суицидальное поведение, и несомненное принятие и одобрение соответствующего действия значимым окружением. Эксперименты заключаются в возвращении клиенту шаг за шагом отчужденной части его чувств, мыслей, желаний и ценностей. Они могут быть основаны на гештальттерапевтическом диалоге (в индивидуальной работе), реальном взаимодействии с группой или психодраматических эпизодах. Экспериментирование восстанавливает причастность к жизни, чувство целостности и стимулирует энергию изменений. Среди терапевтических тем сохраняет свою актуальность тема стыда, который у «проективных» клиентов преимущественно является «скрытым». Возможна феноменологическая работа с темами аномического одиночества, зависти или гнева.

Практика работы с суицидальными клиентами показывает, что, учитывая тесную взаимосвязь механизмов интроекции и проекции, нередко приходится сталкиваться с их сочетанием, которое усиливает внутреннюю несвободу, внешнюю скованность клиента и ведет к утрате идентичности в саморазрушающем поведении.

Терапевтическая помощь при ретрофлексии включает тщательное соблюдение баланса фрустрации (побуждения к действию) и поддержки (преодоления настороженности) клиента, склонного к депрессии и наполненного энергией саморазрушения. Как отмечает Ж.-М. Робин: «Самоубийство – высшая форма ретрофлексии, субъект убивает себя самого вместо того, чтобы убить того, кто заставил его страдать» (Робин, 1998, с. 49). Важным направлением терапевтической работы становятся телесноориентированные эксперименты: привлечение внимания к позе, жестам, движениям или дыханию, что позволяет осознать невыносимое напряжение и психическую боль. На поддержание напряжения «ретрофлексивные» клиенты тратят неимоверное количество энергии и нередко даже не подозревают о его существовании. Эти эксперименты способствуют высвобождению накопленной энергии боли во внешнюю среду, например в сферу терапевтических и иных отношений. Любое, даже самое элементарное, осознанное движение для клиента превращается в первый шаг, направленный на восстановление контакта с окружающей средой, следствием чего является выбор продолжения жизни. Среди терапевтических тем эффективными являются исследования стыда, вины, зависти и разочарования. Самую сильную психическую боль вызывает нарциссический стыд, вызванный каким-либо социальным провалом.

Терапевтическая помощь при конфлюэнции заключается в мягкой, деликатной и ненавязчивой стратегии контакта, использовании различения «мое-не-мое» и его систематической вербализации. Для клиента важным является осознавание, что существуют потребности и чувства, принадлежащие только ему, и их наличие не обязательно создает опасность разобщения со значимыми людьми. Вопросы типа «Что вы сейчас чувствуете?» или «Чего бы вам хотелось сейчас?» помогают сосредоточиться на самом себе. Дальнейшая работа с его потребностями и желаниями может стать первым шагом к преодолению ужаса «не-существования» и пересмотру конфлюэнтных взаимоотношений. Проговаривая свои потребности, суицидальный клиент начинает осознавать свои желания и находить способы их достижения. Осознавание собственных целей является начальной вехой на пути обретения личной свободы в разрешении суицидальной ситуации. В числе терапевтических тем для исследования вновь актуальной становится тема смерти. Может использоваться, особенно в групповом контексте, гештальт-инициация собственной смерти. Она осуществляется на основе авторской модификации упражнений, стимулирующих конфронтацию со смертью и предложенных И. Яломом (1999). Вначале предлагается техника, позволяющая отобразить свою нынешнюю точку жизни на отрезке прямой, отражающей ее предполагаемую длительность, или с помощью техники направленных визуализаций достичь начала жизни и просмотреть ее от начала до конца. Затем предлагается инструкция: «Вы узнали, что вам предстоит прожить три дня. Как вы их проведете? Что будете делать в каждый из дней? С кем встретитесь? Как пройдут последние минуты вашей жизни? Кто будет при этом присутствовать? Какими будут ваши последние слова? Какой могла бы быть ваша эпитафия?» В течение 5 минут клиенту предлагается «побыть с этим», а затем поделиться переживаниями. В группе это упражнение амплифицируется следующим ходом: можно разыграть психодраму, в которой протагониста, лиц, присутствующих при его смерти, и исполнителя «последнего песнопения» играют участники группы. Упражнение способствует существенному снижению актуальной психической боли, готовит к следующему этапу – терапевтической реконструкции истории жизни, устраняет конфлюэнцию у клиента и конфлюэнтные тенденции в группе при торможении групповой динамики.

Терапевтическая реконструкция боли в истории жизни клиента

Реконструкция боли в истории жизни клиента происходит при проживании основных фрустрированных метапотребностей. Она состоит в исследовании опыта пережитой психической боли и обнаружении ресурсов, то есть выявлении состояний, из которых формируется защита от боли.

В качестве части реальности, психическая боль, являясь незавершенным гештальтом, по мере развития личной истории человека имеет тенденцию к усилению, превращаясь в невыносимую душевную боль в критических ситуациях. Конфронтация с болью суицидального клиента делает ее частью терапевтического текста, то есть феномен превращается в знак и боль становится семиотической. Эта трансформация позволяет начать движение в обратном направлении времени – к незавершенным переживаниям психической боли, и реверсивные движения, которые ведут к ее проживанию и уменьшению.

Реверсивное проживание боли позволяет приступить к ее терапевтической реконструкции в личной истории. Исходная история о боли, которую мы слышим в ходе первых сеансов, представляет собой отрывочную речь, обрывки налагающихся друг на друга фраз, незаконченных и оборванных на полуслове. Процесс реконструкции умножает текст, делает его более богатым и насыщенным, носитель боли узнает о ней гораздо больше, чем когда-либо, когда она составляла часть реальности, например в эпизодах раннего детского насилия. Естественно, обогащение знаниями может вызвать преходящее усиление реальной боли, но одновременно в терапевтической ситуации возникает возможность ее разрешения за счет прояснения альтернатив.

В ходе терапевтической реконструкции боль постепенно помещается в многозначный контекст жизни. Естественно, сохраняется важность феноменологической работы с актуальными компонентами психической боли. Однако чем более многозначным становится выявленный контекст (фон), тем больше появляется возможностей для его терапевтической деконструкции, превращения незавершенного гештальта реальной боли в семиотическую боль и выявления ее ресурсов.

Определение ресурсов психической боли происходит в ходе следующих подходов терапевтической работы: 1) феноменологического сравнения в эксперименте «боли сейчас» vs «боли тогда». В результате, как правило, суицидальный клиент относит пик своей душевной боли к прошлому, что ведет к ослаблению беспомощности-безнадежности – базисного эмоционального состояния суицидальной ситуации (Шнейдман, 20016); 2) прояснения денотата («Что это было?») – жизненных обстоятельств, вызвавших душевную боль (горе, насилие, развод и т. п.). Обнаружение связи психической боли с соответствующей критической ситуацией позволяет уменьшить ее «свободное плавание» в поле и отметить ее преходящий характер; 3) фиксации предиката – отнесения основных болезненных переживаний в прошлое; 4) прояснения аффективной составляющей психической боли (эмоций отчаяния, ревности, ужаса, беспомощности, безнадежности и др.); 5) обозначения многозначности контекстов, в которых возможен поиск ресурсов (возраст, социальное положение, профессия, образование, семейный статус, прошлый опыт преодоления кризисных ситуаций и т. п.); 6) определения смысла психической боли и прояснения ее ресурсов. Если при переживании психической боли происходит смыслообретение, это приводит к осознаванию ресурсов боли и стремлению найти способы их реализации. Тогда опыт переживания сочетается с опытом смысла и опытом рефлексии и ведет к совершению действия, ответственного поступка по М.М. Бахтину. Терапевтическая реконструкция боли в личной истории позволяет работать с болью как с осмыслением жизни, что приводит к выявлению дополнительных, внешних и внутренних ресурсов поддержки; 7) определения способов реализации ресурсов психической боли в конкретных жизненных обстоятельствах данного человека.

Коррекция феноменов актуального суицидального вектора данного клиента и терапевтическая реконструкция боли в истории жизни могут быть последовательными направлениями гештальттерапии или сочетаться друг с другом.

Консультирование жертв культовой зависимости[3]3
  Статья опубликована в журнале: Синергетика – Время и мысль.
  2003. № 1. С. 7–8; № 2. С. 10–11. Печатается по этому изданию.


[Закрыть]

 
Этот дворец – творение богов, подумал я сначала.
Но, оглядев необитаемые покои, поправился:
«Боги, построившие его – умерли».
А заметив, сколь он необычаен, сказал:
«Построившие его боги были безумны».
 

Хорхе Луис Борхес «Бессмертный»

Не так давно случилась поучительная и очень страшная история, получившая название киберсуицида. Несколько компьютерных сектантов разглядели за пролетавшей над Землей кометой некие НЛО, наглотались ЛСД, предварительно связавшись друг с другом по Интернету и сообщив о «великой радости», что инопланетяне прилетели специально за ними, дабы забрать их в лучший из миров, в котором с трагической неизбежностью все вскоре и оказались.

Культовая зависимость является актуальным вариантом аддиктивного поведения человека. Ее своеобразие заключается в том, что уход от действительности путем осознанного (или полунамеренного) изменения психического состояния осуществляется посредством вовлечения в культовую активность и, в конечном счете, приводит к возникновению посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Эта аддикция содержит черты уже описанных форм зависимости от алкоголя, наркотиков или азартных игр и в то же время характеристики, свойственные жертвам, пережившим экстремальные ситуации. При ней после реализации мотива достижения появляются состояния, близкие к эйфории (называемые в некоторых культах «приливами»), а эквивалентом абстинентного синдрома становятся острые посттравматические проявления с последующим развитием фанатического поведения. Сочетание черт аддикции и виктимности позволяет именовать людей, вовлеченных в культовую активность, зависимыми жертвами. Оно придает зависимости деструктивный характер, сближая ее с формами саморазрушающего поведения (Короленко, Донских, 1990; Фромм, 1996).

Культовую зависимость вызывает любая авторитарная организация (политическая, псевдорелигиозная, псевдо-психотерапевтическая или относящаяся к сфере бизнеса), которая, практикуя обманную вербовку, прибегает к контролю сознания, чтобы сохранить последователей зависимыми и покорными лидеру и учению (доктрине).

По данным исследователей этой проблемы, только в одних США насчитывается более трех тысяч деструктивных культовых групп и свыше 15 миллионов американцев затронуты этим видом зависимости-насилия (Zellnet, 1995). Социально-психологический контекст посттоталитарного общества позволяет прогнозировать рост деструктивных культов и в будущем. К явлениям, позволяющим это утверждать, относятся:

а) чрезмерная мода на парапсихологию, оккультизм, медитацию, йогу, некромантию и колдовство;

б) повышенный интерес к эзотерическим религиозным сектам и течениям;

в) оживление культов, основанных на древнеславянских языческих традициях, – поклонение Яриле или Перуну;

г) сохраняющиеся в социуме аутоагрессивные проявления посттоталитарного сознания (Егоров, 1993).

Распространение культовой зависимости связано с тем, что коллективное бессознательное несет в себе обладающую очень сильной энергией нуминозную (религиозную) функцию (Одайник, 1996). Она проявляется совершением непроизвольных действий, которые захватывают человека и ставят под ее контроль. Эта активность осуществляется под влиянием различных архетипов, в частности Мудрого Старца, на которого проецируются желания людей (Элиаде, 1996). Как отмечал К.Г. Юнг, человек является скорее жертвой, чем творцом нуминозного (Юнг, 1991). Оно способствует изменению его сознания и с помощью различных магических действий проявляется в ритуалах. Они осуществляются для овладения силами в окружающем мире, которые представляются могущественными и опасными или, наоборот, величественными и прекрасными – объектами благоговения и преклонения. На основе первоначального религиозного опыта коллективными усилиями строятся кодифицированные и догматические системы веры. Лидер культа, приняв на себя проекции Мудрого Старца, выступает в ролях Божества, Кумира или Властителя, которые превращают его в гипнотическую фигуру. Он наделяется сверхъестественной силой и властью, необычайной мудростью, правом карать или миловать по своему усмотрению. Он вызывает благоговейный страх и покорность у поклоняющихся, готовых по одному его слову совершить все, что будет приказано. Ассимилировав многочисленные проекции, лидер создает свой собственный миф, отражающий в символическом языке реально происходящее, а также культ, который является не чем иным, как мифом в действии. Если в нуминозном преобладают разрушительные влияния, то и культ становится деструктивным, умножая число зависимых жертв.

Контроль сознания в деструктивных культах достигается путем использования добровольного участия и сотрудничества неофита (Волков, 1996а, в; Zimbardo, Andersen, 1995). На этой основе тонко и изощренно с использованием эмпатии формируется зависимость от добрых друзей, «братьев», которые незаметно изменяют прежнюю идентичность человека. Новые установки и верования заменяют личность, от которой, как при любой зависимости, остается только внешняя оболочка.

Наиболее привлекательными рекрутами для культовой зависимости становятся люди со своеобразными чертами характера, проблемами личности и психического развития, переживающие социальное неблагополучие (мигранты, беженцы, безработные) или психологический кризис (подростки, пожилые, тяжело больные, переживающие смерть близких или развод). Некоторые деструктивные культы (например, «Церковь Сайентологии» или «Церковь Христа») избранными объектами считают мелких и средних предпринимателей, менеджеров, представителей технической интеллигенции и врачей, которые, пройдя через контроль сознания, могут оказывать соответствующее влияние на своих рабочих, служащих и коллег. Контроль сознания несколько отличается от известной тактики «промывания мозгов» (Zimbardo, Andersen, 1995), которая носит более принудительный характер. Он распространяется на основные четыре сферы деятельности человека: поведение, информацию, мышление и эмоции (Хессен, 1995).

Контроль поведения достигается регламентацией и ограничениями времени и деятельности зависимого-жертвы: где и с кем жить, какую одежду и прическу носить, какой пищей питаться или какую диету соблюдать, сколько спать. Важной является финансовая зависимость: личные материальные ресурсы со временем становятся достоянием организации. Большая часть времени посвящается прямому или косвенному участию в ее жизни и обязательных коллективных ритуалах, часто довольно длительных (в виде марафонов). Например, на ритуалы и совместные молитвы кришнаиты тратят в среднем в неделю 70 часов, мунисты – 53 часа, «одитинги» сайентологов продолжаются 43 часа (Волков, 1996а). Незаметно для зависимого-жертвы вводится система наград и наказаний, жестких правил и предписаний, которым необходимо следовать. В ходе контроля поведения подавляются любые проявления личной инициативы, даже простые поступки совершаются только после получения особого разрешения. Предписывается необходимость покорности и зависимости (Волков, 1996в; Гушански, Броно, 1994).

Контроль информации обеспечивается сведением к минимуму доступа к ее некультовым источникам, прежде всего газетам, радио, телевидению, а также запрещением контактов с теми, кто ушел или был изгнан из организации. Одновременно зависимого-жертву интенсивно погружают в культовую активность, чтобы не оставалось ни минуты времени для личных размышлений (Волков, 1996а). Лидеры используют ложь в самых разнообразных вариантах (от умышленного утаивания и искажения фактов до открытого обмана). Многократные повторения лживых утверждений в условиях изоляции легко создают иллюзию соответствия действительности (Волков, 1996б). Информация внутри организации строго дозируется и стратифицируется: каждый информирован лишь о том, что должен знать по мнению лидера. Поощряется слежка за другими зависимыми-жертвами путем создания системы доносительства, особенно касающейся отклонений от предписанного порядка. В рамках культа используется собственная обширная информация (журналы, газеты, аудио– и видеозаписи). Чтобы окончательно разрушить идентичность человека, обязательно используется исповедь. Сведения о «прегрешениях» обычно собираются в рамках общих собраний, которые сводятся к проработке и обличению, что очень быстро позволяет уничтожить границы личности, и человек становится полностью беззащитным в отношении дальнейшего манипулирования и контроля (Волков, 1996б; Zim-bardo, Andersen, 1995).

Контроль мышления. Культовая доктрина представляет собой непререкаемую истину, она является единственно «хорошей» и «правильной», и следовать нужно только ей. Мышление адепта постепенно и незаметно расщепляется. Окружающее и внутренний мир описываются посредством жестко альтернативных противоположностей (черное – белое, добро – зло, друзья – враги, мы – они). Свобода выбора, как в типичной суицидальной ситуации, суживается до двух вариантов. Языковое пространство перегружается суггестией (стереотипными метафорами, короткими, четкими командными фразами, молитвами, заклинаниями, медитацией), которая, вводя в культовый транс, лишает человека собственных мыслей (Волков, 1996б) Для ускорения этого процесса используются тактика принудительной аутизации мышления (то есть принятие желаемого за действительное) и выразительные средства, применяемые для введения в гипнотический транс: монотонное говорение, медитация, пение или гудение. Накладывается запрет на любое критическое отношение к лидеру, доктрине или формам активности секты, а также на обсуждение альтернативных систем убеждений (Черепанова, 1995).

Контроль эмоций также осуществляется с помощью манипулирования и сужения их спектра. Свобода переживания заменяется тем, что разрешается испытывать только определенные чувства. Прежде всего, людей заставляют постоянно чувствовать, что во всем есть их вина, ее преувеличивают и обобщают. Человек оказывается виноват тем, что в прошлом имел свои мысли, чувства, привязанности или поступки. Он виноват в том, что их имеют близкие и друзья. При культовой зависимости от идеологической доктрины используется также социальная или историческая вина (для этнических групп или наций). Второй разрешенной эмоцией является страх, с которым производят разнообразные манипуляции (Волков, 1996б). В расщепленном на полярности мире, где отсутствуют переходы и полутона, это на удивление легко – бояться учат всего: реальности, врагов, собственных мыслей, чувств, поступков, потери «спасения», грядущих природных бедствий, чаще всего в виде неумолимо близкого «конца света» и т. д. Вот признания лидера одного из деструктивных культов «Церкви Последнего Суда» Роберта де Гримстона: «Страх является основной причиной самоуничтожения человека. Без страха нет вины, без страха нет конфликта, без конфликта нет разрушения» (Хессен, 1995). Вина и страх составляют существенную часть культовой доктрины, причем поощряются крайности (пики) их выражения, сочетающиеся со спадами. Обычным ритуалом, когда переживания страха и вины достигают апогея, становятся публичные раскаяния и признания грехов. Третьей, допустимой в определенных пределах, эмоцией является «счастье». По сути, это чувство имеет мало общего с истинным человеческим счастьем и скорее напоминает экзальтированное воодушевление. Его можно испытывать только по поводу того, что происходит в жизни культа. Контроль эмоций поддерживается систематическим внушением, что уход будет связан со страшными последствиями и ему нет никакого оправдания.

Как указывает американский исследователь деструктивных культов Стивен Хессен, во времени контроль сознания проходит три этапа (Там же).

1. Размораживание — доведение человека до состояния психологической аморфности, когда под вопрос ставится необходимость собственной идентичности.

На этом этапе доминируют типичные методы внушения: дезориентации, сенсорной депривации или перегрузки, манипуляции с физиологическими ритмами (сна-бодрствования), биологическими потребностями (едой или сексом) и чувством приватности: зависимый-жерт-ва никогда не остается наедине, с ним всегда кто-то есть. Возникает состояние измененного сознания, характеризующееся повышенной гипнабельностью, узким фокусом самоосознавания и усиливающимся принятием навязываемой роли. Достаточно распространено, особенно на этапе введения в культ, возвращение в состояния, похожие на детские: у новых членов поощряется регрессивное пуэрильное поведение, поются детские песенки, играют в детские игры и проговаривают вслух примитивные утверждения о мире и любви (Волков, 1996б). В культовой практике широко используются такие гипнотические феномены, как визуализация, притчи и метафоры, намеки, медитация, псалмодия, пение и т. д. Ритуальные тексты и форма их предъявления однозначно являются суггестивными. Они обязательно содержат достаточно неизвестных или малопонятных слов, которые отвлекают сознание человека, в то время как бессознательному даются директивные инструкции (часто с употреблением звательного падежа) (Черепанова, 1995).

Приведем несколько примеров из ритуальных текстов, используемых в учении «Белого Братства», которое называется «Юсмалос». Оно является смешением догматов восточных религий, йоги и буддизма, теософии, антропософии, христианских ересей и т. д.:

(Из «Последнего Третьего Завета»)

«…И Ветхий Завет, и Новый, и Последний – проникнуты Образом “Жены” <…> Ибо все пошло от Матери Мира – Великого Не-проявленного – выраженного издревле кругом (Эйн-Соф). И все возвратится на круги своя, то есть все опять войдет в Свою Матерь – Святая Святых (IEVB), сомкнется в круг. Посему и Явился Господь с Последним Заветом к людям в образе “Жены”. Знамение “Жены”, Облеченной в солнце (см. “Откровение” Иоанна Богослова), под ногами Которой Луна, “и на главе Ее венец (Высшая Власть над Миром) из двенадцати звезд”, – произошло на Небе 11 апреля 1990 года в день Моей земной смерти и Сошествия с Небес Бога в Духе Истины – в образе Жены “Она Имела во чреве и кричала от болей и мук рождения” – (рождение Нового Христа). Затем проявился “большой красный дракон” (безбожное сатанинское государство СНГ и сам Антихрист), “Который стал перед Женою, дабы пожрать Ее младенца (Нового Христа), а также семя Жены” – (церковь “Великое Белое Братство” – “ЮСМАЛОС”)!»

Частое повторение, приближающееся к персеверации, однообразный ритм, монотонные мелодии облегчают возможности внешнего внушения. На этом фоне у зависимо-го-жертвы легко возникают и учащаются «приливы», что свидетельствует о нарастании аддикции.

2. Изменение — постепенное навязывание новой идентичности формальным (в ходе обязательных занятий и ритуалов) и неформальным способом (во время дружеских бесед, благотворительной помощи).

Для этого продолжают использоваться различные техники, модифицирующие и контролирующие поведение, а также поощряются рациональные поступки (исповеди, доносы).

3. Замораживание – консервация новой идентичности с полным отказом от былого «Я».

Оно достигается насильственным отделением прошлого, отказом от семьи, собственности, профессии и переходом к активной культовой деятельности (вербовке, сбору пожертвований и выполнению других заданий). Поощряется все, связанное с новой идентичностью (имя, одежда, язык, «семья»). Консервация поддерживается активным текущим участием в жизни культа (учеба, семинары, усвоение групповых норм и т. д.).