Текст книги "Болевые точки психотерапии: принимая вызов"

На основании изложенного можно выделить четыре критерия, позволяющие идентифицировать деструктивный культ в ситуации психологического консультирования:

1. Лидерство — претендует на исключительность во всех сферах и чрезвычайное могущество. Прошлое лидера тщательно скрывается или мистифицируется. Отсутствуют открытость и стремление к взаимодействию с общественными структурами.

2. Доктрина – различается для внешнего окружения и самих последователей, всегда основана на аморальном принципе «цель оправдывает средства».

3. Членство — производится путем обманной вербовки, использующей манипуляции и техники контроля сознания; сохраняется удержанием посредством установленного контроля сознания; свобода выхода отсутствует вследствие изоляции и зависимости.

4. Формы активности — оказывают разрушительное воздействие на психику человека и межличностные отношения. Систематически используются методы контроля мышления, чувств и поведения. В любой активности доминируют полное принятие всего, что происходит в культе, настойчивое провозглашение исключительной истины, отсутствие уважения к личности и враждебность к проявлениям малейшей критичности. Конкретные действия, а не неортодоксальные убеждения придают культу деструктивный характер.

Цена, которую платят за зависимость от культа, велика, она состоит в острых и долговременных проявлениях ПТСР.

Типичными проблемами зависимых-жертв являются нарушения идентичности в виде фанатического, зависимого, пассивно-агрессивного или множественного расстройств личности.

Фанатическое поведение, обусловленное слепой приверженностью к доктрине и нетерпимостью к другим взглядам, к тому же обладает схожей с суицидальной заразительностью, передаваясь другим людям или группам населения, приводя к непрогнозируемым, социально опасным или разрушительным действиям.

Множественная личность возникает, по мнению американского исследователя Р.Дж. Лифтона (он называет этот феномен «удвоением личности»), в результате разделения системы собственного «Я» на две независимо функционирующие целостности в условиях чрезвычайного группового давления и манипулирования основными человеческими потребностями. Поведение, поощряемое деструктивным культом, настолько отличается от привычных форм, что для продолжения жизни оказывается недостаточно обычных механизмов психологической защиты (Волков, 19966). Выжить в психологически невыносимых условиях может только «новое Я», которое создается насильственным образом. Для устранения внутренних психологических конфликтов оно начинает действовать как целостное «Я» и, например, может приводить к принятию идеи самоубийства. А коллективные суициды членов многих деструктивных культов являются трагической реальностью (1978 г. – более 900 членов Народного Храма в Гайане; 1993 г. – около 90 сожженных приверженцев секты «Ветвь Давидова» в США; 1994, 1995 и 1997 гг. – более 70 сожженных адептов Храма Солнца в Швейцарии и Канаде; 2000 г. – массовое самоубийство в Уганде и т. д.) (Волков, 1996в). Р.Дж. Лифтон полагает, что в отличие от типичной множественной личности, диссоциированные части которой обычно не подозревают друг о друге и скорее ведут независимое существование, при «удвоении» две личности знают обе половины, и тем не менее действия одной не имеют никаких моральных последствий для другой (Волков, 19966). Однако известно, что при множественных расстройствах личности очень частыми являются диссоциативные состояния, возвращающие обратно к культовому образу жизни.

Среди психических проблем зависимости часто встречаются приступы паники (страха) и тревожности, депрессия с чувством вины, психосоматические нарушения (головные боли, астматические приступы, кожные заболевания, нарушения сна и пищевого поведения и т. д.), сексуальные дисгармонии и переживание духовного насилия. В ряде культов поощряется промискуитет, что увеличивает риск заболеваний, передающихся половым путем. В отношении детей используются избиения и сексуальные злоупотребления. Наносится непоправимый эмоциональный и финансовый ущерб семье.

Консультирование зависимых-жертв представляет сложную задачу из-за серьезности их состояния. Оно должно включать принципы и подходы, используемые для: а) зависимых от алкоголя и наркотиков, б) жертв экстремальных ситуаций и в) сексуального насилия (Волков, 1996в; Vesti, Somnier, Kastrup, 1992).

Особенности поведения зависимых-жертв требуют от консультанта настойчивости и терпения. Очень важно прояснить степень (длительность) и характер зависимости, а также, по возможности, произвести оценку деструктивного культа. Следует стремиться, чтобы абонент подробно и последовательно изложил свое взаимодействие с представителями деструктивного культа, от первого контакта до настоящего времени. Исследование проблемы должно быть конкретным, основанным на модели реальности собеседника с использованием образных терапевтических метафор и направленным на реконструкцию его личной истории (значимых фактов биографии, воспоминаний о близких людях, важных чувствах, достижениях, ценностей, убеждений и т. д.) (Ibid.). В условиях телефонного консультирования, очевидно, следует отдавать предпочтение рассмотрению актуальной ситуации, при необходимости используя прошлый опыт. У зависимых-жертв часто серьезно нарушена ориентация во времени, и ее важно вернуть. Учитывая сложности с принятием решений, для получения суверенности и обратной связи ключевые высказывания не лишне раз-другой повторить. Следует заботиться о достижении хотя бы незначительных перемен, связанных с восстановлением контроля над эмоциями, мышлением, поведением и информацией, а также с любыми проявлениями собственного «Я», – лучше один сделанный шаг, чем несколько намеченных, но не претворенных в жизнь. Обретению контроля помогает составление реального и выполнимого плана действий на ближайшее будущее, его выполнение возвращает доверие к себе и уверенность. Способность допускать позитивные альтернативы, даже предположительного свойства, способствует уменьшению актуального страха и напряженности фобий. Восстановление метапотребности в безопасности является основной составной частью диалога. Достичь больших результатов в телефонной беседе вряд ли удастся, поэтому адекватной является своевременная отсылка на центры, имеющие опыт работы с ПТСР, для психологической или психотерапевтической помощи.

Один из основоположников работы с жертвами культов К. Джиамбалво основной формой помощи считает консультирование, связанное с реформированием мышления (Джиамбалво, 1995). Оно представляет собой добровольную интенсивную информационную терапию, проводимую группой консультантов из 3–4 человек при содействии близких и родственников непрерывно в течение 3–5 суток по 12–16 часов в день. Позитивное отношение и активное участие семьи в этом процессе является обязательным, ибо проблема считается семейной (Волков, 1997). Ее целью является восстановление критического мышления и способности к принятию решений на основе уважительного информирования. Еще одной формой интервенции является процедура «депрограммирования», связанная с определенными ограничениями. Она заключается в применении методов насильственного извлечения (похищения) и удержания (с охраной и изоляцией) члена деструктивного культа в месте консультирования (Батаев, 1995). Нельзя не отметить проблематичность организационной стороны «депрограммирования», которая наносит дополнительную психическую травму и является нарушением прав человека (Волков, 1997). Среди форм психотерапии наиболее показанными считаются психосинтез и трансактный анализ. Для преодоления духовных проблем целесообразным является пастырское консультирование представителями соответствующих конфессий.

Работа с пограничной ситуацией[4]4
  Лекция была прочитана в 2009 г. в Одессе в рамках четырехлетней программы подготовки супервизоров «Совершенствование в гештальттерапии», проводимой Московским гештальт институтом. Учебный проект вышел на финишную прямую, что совпало с пиком кризиса профессиональной идентичности его участников. Лекция поэтому оказалась одновременно и терапевтической интервенцией. С ее помощью удалось вскрыть «тактики маскировки» участников группы, столкнуть их с отчаянием переживания кризиса, тем самым поддержав осознавание той пограничной ситуации, в которой оказался каждый. Текст подготовлен к печати Е. Гончаруком.


[Закрыть]

В любом направлении психотерапии, которое считает себя психотерапией, возникает особый тип отношений между терапевтом и клиентом. Эти отношения называются терапевтическими. Они являются достаточно длительными и стабильными, обеспечивают выполнение основных задач, поставленных психотерапевтом перед собой. Это могут быть задачи исследовательского толка – исследовать феноменологический мир клиента; педагогического толка – способствовать созреванию личности клиента; медицинского толка – что-то излечить в клиенте. Вне зависимости от задач, которые определяются личностью психотерапевта, основной действующий инструмент в психотерапии – это терапевтические отношения. От того, как мы умеем в этих отношениях находиться, насколько осознаем их специфику, отделяем их от других эмоционально значимых отношений нашей жизни, во многом зависит эффективность психотерапии.

Что позволяет реализовать терапевтические отношения? В рамках терапевтических отношений основным действующим инструментом выступает перенос. В переносе отношения являются трансферентными. И это позволяет клиенту выйти за пределы той обыденности, в которой он существует, в которой накапливаются проблемы, кажущиеся ему неразрешенными. Если пользоваться философской терминологией, то в терапевтических отношениях терапевт помогает клиенту осуществить так называемую трансценденцию. Другими словами, выйти за пределы самого себя, за границу собственного мира. Совершив этот шаг, клиент неизбежно встает перед вопросами: в какой точке жизни я нахожусь? Как я обращаюсь со своей жизнью? Что происходит со мной и близкими мне людьми? Чем насыщена окружающая меня среда: ядом, от которого надо бежать, или питательными веществами, к которым надо стремиться? Что происходит с моим внутренним миром? Об этом пишут многие философы. В философии термин «трансценденция» существует с XVIII в. В философии экзистенциального типа он используется максимально часто. Гештальттерапия помогает применить многие философские вещи к тому, что происходит в терапевтических отношениях.

Любые терапевтические отношения порождают ситуацию. Понятие ситуации было введено в философский обиход Карлом Ясперсом. Он говорил так: «Мы всегда в ситуации». То есть ситуация для нас – это что-то главное, мы в ней находимся всегда. «Я могу работать, чтобы ее изменить, но существует (тут Ясперс вводит следующий очень важный термин. – Примеч. ред.) пограничная ситуация, которая всегда остается тем, что она есть» (Ясперс, 2012). По мере продвижения в рамках терапевтических отношений мы, так или иначе, совершенно нормативно сталкиваемся с определенными пограничными ситуациями, существующими в жизни клиента. Аналогичным образом пограничные ситуации существуют и в жизни терапевта. Пограничные ситуации актуализируют нашу пограничную часть, и очень часто в процессе терапии мы встречаемся с клиентом своей пограничной частью.

Пограничная ситуация по Ясперсу означает, что человек сталкивается с некоторыми данностями бытия – с тем, что является непреложным (Там же); с тем, от чего в реальной жизни можно уйти в словоблудие или другие способы маскировки, о которых я скажу позже. И если ситуации обыденной жизни мы можем кардинальным образом изменить, то пограничные ситуации, находящиеся на границе, обрисовывающей поле нашей жизни, изменить нельзя. Однако можно научиться большей свободе обращения с этими ситуациями. Если терапевт в ладах с собственной пограничной ситуацией, собственной пограничностью, очевидно, он сможет стать достаточно эффективным инструментом, с тем чтобы и клиенту с этими пограничными ситуациями не то чтобы лучше жилось, а, я, наверное, сказал бы, – свободнее жилось.

Ясперс выделяет пять данностей бытия, порождающих пограничную ситуацию:

Я должен умереть;

Я должен страдать;

Я должен бороться;

Я подвержен случаю;

Я неизбежно становлюсь виновным (Там же).

Если прислушаться к тем чувствам, которые возникают, то звучит крайне пессимистично. «Так судьба стучится в дверь. Па-па-па-па»[5]5
  Л. Ван Бетховен. Симфония № 5.


[Закрыть]. На самом деле с этими пятью данностями реально приходится обращаться в психотерапии.

«Я должен умереть»

Это, соответственно, вопрос нашей собственной конечности – смерть. В нашей группе, например, уже образовалась такая «пидстаркуватая[6]6
  Пидстаркуватая (с укр.) – престарелая, пожилая. – Примеч. ред.


[Закрыть]» группа, для которой вопросы предельности собственного бытия являются очень важными. Это можно высмеивать, к этому можно относиться по-разному, но эта проблема реально существует.

Данности бытия не просто что-то жестко фиксируют (Ясперс, как феноменолог, вообще ничего жестко не фиксирует), из каждой данности бытия неизбежно вытекает дилемма развития. Потому что если существует такое понятие, такая данность бытия, как смерть, и мы не можем ничего изменить, например, отменив ее как несуществующую, – то очень важно понимать, как можно развиваться в направлении большей свободы обращения с этой данностью. Дилемма развития в данном случае – это осознавание своих ограничений и возможностей, в том числе терапевтических. Каждый из нас пришел в терапию в определенный период своей жизни. Мы когда-то родились терапевтами, когда-то терапевтами умрем. Это может совпадать с датой нашей физической смерти, а может вовсе не совпадать. Здесь работают социальные часы. И очень важно осознать: я в эту профессию пришел когда? Слишком рано, очень рано, своевременно, поздновато, поздно, очень поздно или как в стихотворении «Ворон» у Эдгара По: каркнул Ворон «Никогда».

Эта данность позволяет осознать наши возможности, наши ограничения. Что реально я смогу сделать в свои пятьдесят три года, за некоторый период своей профессиональный жизни, а чего уже точно не смогу. С этим же приходит и клиент. Иногда существует радужное представление, что я буду вечен, бесконечен. В результате теряется смысл жизни, человек впадает в бессмыслицу. Многое зависит от того, насколько я как терапевт в ладах с этой темой. Что я могу сделать, что могу клиенту предложить. Если он живет с иллюзией бессмертия, исходя из императива «у меня все будет только прекрасно», то в силу иллюзии бессмертия смысл утекает, как песок в песочных часах, и человек погружается в витальную депрессию, у него актуализируются навыки саморазрушения. Эта данность сталкивает человека с бессилием! И первыми реакциями могут быть реакции шока и отрицания. Этого не может быть никогда! Мне так здесь страшно, что я лучше возьму и опоздаю; я приведу кучу оправданий, что у меня не было автобуса, что я здесь ощущаю себя брошенной и т. д., но я уйду от того, чтобы в этой ситуации присутствовать. Мы можем делать все что угодно, но хорошо бы осознавать, что собственно мы делаем. Потому что происходящее в группе – дело наших рук. Мы точно так же живем, точно так же занимаемся терапией. Мы везде одни и те же. Если я впадаю в детскость и регресс на группе, я буду впадать в детскость и регресс и в рамках терапевтических отношений. И приходящий ко мне клиент, находящийся в состоянии регресса, от моего собственного регресса, впадет в еще больший ужас, большую незащищенность и большее бессилие. Эта данность точно обозначает ограничения, которые нам важно осознать, и точно обозначает возможности.

«Я должен страдать»

Следующая данность – это страдание. Тоже звучит печально, потому что хочется мне радости, хочется удовольствия, а я страдать должен. Тяжелое детство, деревянные игрушки, незажившие детские травмы, мама, которая недолюбила. В общем, одно сплошное страдание. Есть такие клиенты в вашей психотерапевтической практике, которые еще в кабинет не вошли, а страдание уже село, уже с вами поговорило. А минут через пять они входят: «Здравствуйте, мы пришли!» А страдание уже сидит. Входят и возмущаются: «Как это на моем месте кто-то сидит!?» Так это же ты сидела, твое страдание сидело. Часто так бывает. Та же самая трансценденция. Берет человек и выпускает свое страдание впереди себя и носит его. Но транценденция возникает не целостно, а своей отдельной частью.

Это тоже дилемма развития, предполагающая, с одной стороны, цитируемый Перлзом в «Гештальт-подходе» так называемый жизненный порыв (Perls, Hefferline, Goodman, 1951). Когда я осознаю свою энергию, связанную с жизнью. Этот термин предложил Бергсон. С другой стороны – саморазрушающие тенденции. Зачем мне жить? Я уже помирать решил! Приходит ко мне вчера клиентка и говорит: «Все, мне уже пятьдесят шесть лет, старая я»; и описывает ситуацию, связанную с тем, что уже нет радости, нет желания, нет вообще ничего – «пришло время умирать». Я отвечаю: «Да, ты взяла и приняла решение о том, что тебе помирать пора. Не факт, что завтра помрешь, может, еще лет тридцать проживешь, но тридцать лет помирать будешь». Потому что от принятия решения (от того, что я начинаю страдать и готовиться к смерти) до физической смерти может пройти немало десятилетий. Можно такое решение лет в двадцать принять. Отсюда возникают любимые мною женщины с несчастной судьбой. Принимают решение так жить. Канючить, попрошайничать, на паперти стоять, в юродивость впадать. Ну чем им поможешь? Померли уже. Что я могу сделать? Решение о бренности и конце жизни человек уже принял. Страдание превратилось из дилеммы развития, где действительно можно выйти за пределы самого страдания, в непреложную данность. Дальше можно только хосписным работником работать. Брать за руку и по жизни как по хоспису водить: «Смотри, и здесь умирают и там умирают, все умирают». Можно жизнь в хоспис превратить. Это благородная смерть. Эти тенденции связаны с тем, насколько мы способны обращаться с собственным страданием.

«Я должен бороться»

Это очень интересная данность, которая, если пытаться трактовать Ясперса, является таким важным человеческим свойством, как конкуренция. Дилемма развития здесь – это дилемма между бессилием и насилием. Если данностью бытия является борьба, то я нахожусь между двумя полярностями. Или я бессилен что-то поменять (отдаю себя во власть обстоятельств), или я себя всю жизнь насилую. Изнасилую себя, но приду на группу третьей ступени. Поперек моей души это стоит, но я не сдамся, буду учиться вопреки всему. Или наоборот. Я ни на что не способен, мне ничего не светит. Зачем тогда продолжать учиться? Можно, конечно, сказать: вы меня заставили, вы меня вынудили, вы меня мучаете. Я об этом дальше скажу.

Интересно, что между этими полярными и трагическими вещами, бессилием и насилием, помещается усилие. Право на усилие, когда я свободен, в том, чтобы самому управлять деятельностью, активностью своей жизни. Мераб Мамардашвили определял жизнь через понятие «усилие», а все, что не связано с усилием, считал неживым (Мамардашвили, 1997). К сожалению, очень часто наши клиенты как раз от усилий и бегут, бегут от жизни.

«Я подвержен случаю»

Так Ясперс описывает страх. Все вокруг внезапно, все вокруг непредсказуемо, нет никаких гарантий, что наш сегодняшний день славно закончится. Существует масса не зависящих от меня и моей воли обстоятельств. Можно отнестись к этому страху как к тому, что определяет мою жизнь. Можно пытаться магически заговаривать страх; молиться, возводя страх в ужас; организовывать систему вероучения; медитативно-псалмодически, как в церкви, говорить (так говорила Шахерезада, заговаривая Шахрияра, чтобы он ей голову не отрезал); хвататься за руку психотерапевта, впадая в зависимость. Существует множество способов избежать экзистенциального страха. Страха, что собственную судьбу определяю я сам. Это моя жизненная колея, в которую я сам себя помещаю, осознанно помещаю. Это не означает, что все другие туда могут поместиться. Клиент приходит с тем же самым запросом.

«Я неизбежно становлюсь виновным»

Эта данность связана с появлением экзистенциальной вины и долга. Она формирует интересную дилемму развития: дилемму между моралью, как некоторым коллективным образованием (десятью заповедями или заповедями блаженств, которыми пользуется вся христианская культура), и этикой. Наши клиенты удивительно моральные люди. Даже если они приходят по поводу совершенных бесчинств, безумств и считают себя полностью аморальными. Они удивительно моральны. Потому что живут, опираясь на внешние подпорки, на внешние основы, без которых, убери эти подпорки, убери основы морали, – все, жизнь закончилась! Почему в гештальт-группах не выживают этакие гуманисты, которые про детей Бурунди беспокоятся, про голод, про холод, про всю несправедливость, которая в мире существует? Потому что основной фокус гештальттерапии не связан с моралью (в этом смысле гештальт действительно аморальное направление), он связан с глубинным осознаванием этичности. Касается этики собственного поведения. Этика – это индивидуальный выбор. Жак Блез говорит, что этика – это способность к рефлексии по поводу собственного желания (Блез, 2007), не потребности, а именно желания. Насколько я имею возможность рефлексировать собственное желание. В желании всегда есть некоторая ценность. Я осуществляю желание, оно для меня ценно, а дальше у меня должна быть творческая пауза, в которой я рефлексирую по поводу воплощения этого желания, по поводу последствий, которые воплощение этого желания повлечет за собой.