Текст книги "Сказка о Гоше"

Первая осень

С началом осени опять все изменилось. Гоша пошел в новую школу, прослыл дурачком и отныне был вынужден шесть дней в неделю вставать рано утром и тащиться через сквер и несколько кварталов за ним туда, где к нему относились с презрением. Других детей в доме, кроме Химиков, не было, а братья не хотели ходить с ним и, в целом не особо стремились к дружбе. К тому же, в первых числах сентября, они где-то раздобыли петард и думали теперь, как бы их применить с пользой. А Гоша не очень хотел в это время быть рядом с ними.

В первое воскресенье сентября, когда мама уже ушла на работу, а Гоша едва успел проснуться, в дверь постучали, выбив какой-то затейливый ритм.

– Ну что, – сказал Карл, стоявший на пороге, – пойдем к Кристине? Ты только надень что-нибудь поверх трусов и майки, а то выглядит несколько скабрезно.

Гоша не знал, что значит «скабрезно», но умылся, причесался, надел джинсы и свитер и, после одобрения Карлом, они пошли наверх, выше пятого этажа, по узкой, выкрашенной серебрянкой, железной лестнице на чердак. Гоша, еще летом, предпринял одну попытку пролезть туда, но тогда чердак был заперт на массивный висячий замок. Теперь же люк был открыт навзничь и никакого замка нигде не было видно.

Гоблин несколько раз стукнул по лестничным перилам и крикнул:

– Эй! Ты уже там?

С видом, какой бывает только у тех, кто обладает особым правом обращаться подобным образом к привилегированным особам, Карл глянул на Гошу и шагнул на первую ступеньку.

С чердака раздался женский голос:

– Залезай, чай остывает.

На чердаке оказалось уютнее, чем можно было бы подумать. Здесь пахло не сыростью, а сухими листьями, лежащими повсюду, а в открытые слуховые окна проникал прохладный осенний воздух и, смешиваясь с теплом от ржавых труб, давал странное приятное ощущение свежести, без возможности замерзнуть.

На одной из труб, с дымящейся чашкой, зажатой между двух ладоней, сидела девушка, совершенно непохожая на других девушек и женщин – девочек из класса, жильцов дома, маму, даже на певиц из телевизора, одно время бывших эталоном красоты для Гоши. Ни косметики, ни модных вещей – растрепанные каштановые волосы, волнами падающие на плечи, подвижное лицо с веснушками, старые потрепанные джинсы и черная кофта с капюшоном и дырками в рукавах под большие пальцы. Кристина болтала ногами и разглядывала Гошу.

Когда он и мусорный гоблин подошли поближе, то мальчик увидел, что в чашке плавает гроздь рябины.

Вот так и начинается любовь, – думал он спустя два часа, а пока молча стоял и смотрел на эту гроздь, не зная что делать в такой ситуации.

– Послушай ребенок, – выждав паузу сказала Кристина, словом «ребенок» однозначно определив возможную любовь к Гоше в разряд платонических, – я не знаю, что тебе здесь надо, но раньше тебя здесь не видела. Поэтому, давай уж говори.

– Да он живет тут с лета. С мамой, – выручил Карл, – это… Кристина, у него к тебе есть дело.

– Дело? – она, в знак признания за Гошей права тут находиться, протянула кружку мальчику и тот осторожно взял железную чашку в руку и хлебнул горького чая со странным запахом, – а что за дело?

Гоша, свободной рукой, вытащил из кармана часы и протянул Кристине, надеясь, что вопросов будет не слишком много.

Она задумчиво осмотрела их, забрала кружку и сделала большой глоток. Потом взяла часы двумя пальцами за цепочку и поднесла к глазам так, чтобы они оказались между ее глазами и солнечным светом из окна.

– Карл, – сказала Кристина, – это невозможно, – она перевела взгляд на Гошу, – Когда ты увидишь его в следующий раз?

– Этот ребенок не может нормально разговаривать. Какие-то особенности в голове, – сказал Карл и многозначительно поскреб себе лоб пальцем, – но как я понял, эта вещь с его прошлого места жизни. Так что, возможно, никогда.

Если бы Гоша мог вставить пару слов, то добавил бы, что не считает себя ребенком.

– Любопытно, – Кристина отвлеклась от часов и, наклонившись к самому лицу Гоши, посмотрела ему в глаза, – ты, наверное, хорошо умеешь хранить секреты, дружочек. Тот, кто тебе дал эти часы – тебе важно знать, что с ним будет? – Гоша кивнул, – Знай, что он прощен. Я больше на него не сержусь и не собираюсь преследовать. Сегодня отправлю ему письмо с этими словами. А часы оставь себе, – она вложила часы в Гошину ладошку, – знаешь что это такое?

Гоша понимал, что в последнем вопросе было больше смысла, чем он видел, но чтобы не прослыть дурачком и здесь, на всякий случай, кивнул.

Позже Гоша узнал, что, в отличие от всех других – глумливых одноклассников и безразличных учителей, занятой своими делами мамы и снисходительно посматривающих на Гошу прочих жильцов дома, Кристине не требовалось, чтобы он делал то, чего от него просят – одевался так, как принято, делал домашние задания и сидел ровно на скучных уроках. Ходил в магазин и вежливо улыбался, когда на него обращает внимание кто-нибудь из взрослых. Или смеялся, когда какой-нибудь девочке в волосы запускают жевательную резинку, чтобы продемонстрировать свое искрометное чувство юмора. Гоша был уверен, что если бы Кристине кто-нибудь приложил в волосы что-то липкое, то никому не было бы смешно, а меньше прочих – приложившему.

Кристина словно принадлежала к противоположному миру, где, во главу угла, ставилось не послушное следование чьим-то правилам, а что-то другое, более естественное. И хотя Гоша был больше чем уверен, что она способна за себя постоять, само по себе существование Кристины располагало к желанию защищать ее, как какую-нибудь ценность, если возникнет такая необходимость. Например, если Кристина неожиданно столкнется с тем миром, в котором обычно обитал Гоша.

Это было своеобразной любовью. Защищать кого-то, кого ты любишь, наверное легче, чем себя, – думал Гоша.

Мальчик часто представлял, как он – где-нибудь посреди школы, удивляет всех сверстников, когда вступается за честь Кристины, нелепо и чуждо выглядящей в таком месте, а значит, привлекающей внимание всех – и учителей, не терпевших всего, что выходит за рамки школьных правил, ни учеников, издевающихся над всеми, кто выглядит и ведет себя не также, как они.

До практики, понятное дело, не доходило. Кристина жила своей жизнью, окружающий мир жил своей жизнью.

Зато, в отличие от того мира, Кристина тоже знала о том, что появятся следы на асфальте.

Вторая осень

Это произошло через год после их знакомства, когда Кристина также неожиданно вернулась, как и пропала.

Тем днем она просто постучала в Гошину дверь, а когда тот открыл – без спроса вошла внутрь.

На улице лил дождь, как из ведра. Гоша полчаса, как вернулся из школы и его сырая куртка с капюшоном висела в прихожей. Он заранее знал, что она сказала бы вечером:

– Гоша, ты разве не мог переждать в школе дождь?

А он не мог и доказательством тому был здоровенный, наливающийся синяк на плече, от прилетевшего учебника, сопровождаемого словами: «Иди учись, дебил, что ты тут стоишь?» И дружным звонким смехом одноклассниц.

Гоша мог бы быть, все же, более сухим, если бы не провел лишних полчаса в кустах, в сквере, дожидаясь, пока мама уйдет на работу. После работы она собиралась на дискотеку и до самой ночи Гоша был предоставлен сам себе. К тому же, кто знает, может быть к утру куртка уже и высохла бы и мальчик рассчитывал на то, что мама, вернувшись ночью, ее не заметит.

Кристина выглядела так, словно провела под дождем весь день с самого утра. Мокрый плащ, мокрые шерстяные перчатки без пальцев и мокрые волосы, с которых струилась на пол вода.

– Можно я у тебя позаимствую фен? – сказала она, дрожа, – Привет. Рада тебя видеть.

Фен Гоша, в свою очередь, позаимствовал у мамы и следующие двадцать минут Кристина шумела им в ванной, а Гоша грел чай и раскладывал по миске остатки шоколадного печенья. Она взяла попользоваться белый мамин халат и полотенце, на этот раз без спроса. Впрочем, Гоша все равно не возражал бы.

– Знаешь что? – Кристина вдохнула пар, идущий от чашки со смешной кошкой на боку, – Классная чашка, между прочим. Я узнала, что тебя скоро ждет подарок. И не вздумай от него отказываться, это плата за нашу с тобой работу. Ты на меня не обижаешься, кстати?

Гоша обижался все лето на то, что Кристина исчезла, но теперь это казалось неважным. Он хотел было покачать головой, но в этот момент на лестничной площадке зазвенели ключи. Кристина бросила быстрый взгляд на Гошу, потом встала и зашла за холодильник так, чтобы со стороны входной двери не было видно, что у мальчика в гостях девушка в чужом халате, старше его минимум на пять лет.

– Уже пришел? Я кошелек забыла. Принеси пожалуйста, а то я разуваться не хочу – сказала вошедшая мама и Гоша так быстро выполнил ее просьбу, что она не успела обратить внимание ни на женскую одежду, сохнувшую в ванной, ни на Кристинины ботинки, стоявшие у ее ног, ни на мокрую куртку.

Первая осень

Всю прошедшую осень, зиму и весну Кристина и Гоша занимались тем, что помогали разным людям.

– Зима – не самое лучшее время для того, чтобы путешествовать, – говорила Кристина, когда они разводили костер в центре сквера в начале октября, – но не всегда все происходит в удачное время.

Постепенно темнело, все жильцы были дома, а кроме них никто, кроме собак, по скверу не ходил. Да и собаки куда-то делись.

Кристина подтащила поваленный ствол к кострищу и уселась на него, достав из кармана пакет, в котором были бутерброды с сыром.

– Наконец-то стал нормально питаться, – сказала за два часа до этого момента мама, следившая за тем, как ее сын их делает. Слова больше предназначались Жене Механика, в то время сидевшей у них в гостях. Она, с осени, с мамой часто обменивалась солью, вениками, иглами для шитья и прочим хламом, подолгу задерживаясь на их кухне, общения ради.

– Мои тоже не хотят есть, – вздохнула в ответ Жена Механика, – Возраст такой. Противоречивый.

– Совсем бледный стал. Тут все-таки солнца в квартире меньше.

– И как ты с ним одна?

Со позиции Гоши, разговор выглядел совершенно бессмысленным. Он просто взял бутерброды и понес к себе, где уже был заготовлен пакет. Говорить маме о том, что вся еда отправляется Кристине, у которой почти никогда не водилось денег, не стоило. Что же до того, что Гоша ненормально питался – стоило отметить, худобой он никогда не отличался.

Гоша и Кристина молча смотрели в костер, сидя рядом.

– А где собаки? – наконец спросил он, сформулировав вопрос. Кристина в ответ только пожала плечами. На Гошиной памяти она никогда не контактировала с четвероногими. Даже кошка мусорного гоблина, и та ни разу не поднималась на чердак.

До того Гоша ни разу не смотрел в костер. Мама не водила его в походы, а разводить костры во дворах новостроек, где они жили раньше, если и не запрещено, то было настолько нелепым, непохожим на разведение костра занятием, что об этом и думать странно.

Пламя плясало, вырисовывая светящиеся узоры в воздухе, изгибаясь от ветра в своем стихийном танце, своей магией распространяя вокруг тепло, служа ориентиром для всех потерянных, пусть даже и в сквере на краю города и промзоны. Об этом думал Гоша, чувствуя себя причастным к происходящему таинству.

Так и было.

Он не удивился, когда услышал шорох шагов по осенним листьям. Гоша поднял глаза и увидел, как к костру, с его стороны, вышла девочка восьми лет. Очень худая, с огромными голодными глазами на грязном лице с веснушками, одетая в тонкое летнее платье в цветочек.

Кристина привстала и, сощурившись, смотрела на нее, замерев, словно боялась вспугнуть.

– Ничего себе, – пробормотала она, осторожно протянув руки к девочке. Та остановилась в четырех шагах от Кристины совсем рядом с мальчиком, глядя то на костер, то на нее, то на Гошу.

– Эй, – тихо сказала подруга мальчика, – тебе здесь ничего не угрожает. Ты заблудилась, устала и проголодалась. Поэтому я тебя тут и жду.

Но вид у девочки был испуганный, а когда Кристина выпрямилась и сделала шаг к ней, отступила назад.

– Не бойся, – только девочка все равно боялась.

Гоша чувствовал исходящий от девочки холод и, сам не понимая зачем это делает, тоже протянул к ней руку и коснулся пальцами ее пальцев. Девочка посмотрела на Гошу так, словно на старшего брата, которого попросила о помощи.

Кристина удивленно подняла брови.

А Гоша стянул с себя куртку на искусственном меху, что недавно купила ему мама на какой-то из распродаж и надел девочке на плечи, а потом обнял.

– Ничего себе, – повторила Кристина.

Спустя минуту они уже сидели у костра. Девочка ела бутерброд, а Гоша наливал ей теплый чай из пластиковой бутылки, стоящей у самого костра.

Кристина удивленно смотрела на происходящее.

Девочка не сказала ни слова. Она съела два бутерброда с таким аппетитом, словно ничего вкуснее не существовало, выпила полбутылки чая, а потом закрыла глаза, уткнулась носом в плечо Гоше и задремала. Все произошло так быстро и естественно, словно так всегда и должно было происходить.

– Тсс… – сказала Кристина, наблюдавшая за этим, – сейчас… еще немного и пойдем. Слушай.

Гоша прислушался. Ветер шумел в деревьях. За пределами круга света, шелестело что-то странное. Время от времени редкий лист пролетал над ним и улетал назад, в темноту. Пламя извивалось, отбрасывая причудливые тени на окружающее. От ощущения присутствия пощипывало кожу на затылке, словно кто-то касался волос или дышал ледяным дыханием ему в шею. Гоша не оборачивался, но чувствовал, что оно, чем бы оно ни было, есть и ждет, чтобы он обернулся. Тогда-то оно станет реальным и сможет войти в круг света.

Кристина склонилась над ветками, лежащими у ее ног и, собрав их в охапку, бросила все что было в костер. Через секунду поднялся ветер, взметнув пламя вверх, обдав горячим воздухом и осветив мир так, что Гоша перестал что-либо видеть, кроме яркого пятна. Лицо пекло.

А когда, наконец, зрение вернулось, то вместе с ним пришло и осознание: то, что находилось позади него – ушло.

Они вдвоем допили чай. Кристина засунула пустую бутылку в огромный карман полупальто-полукофты, в которой была, подняла спящую девочку на руки и понесла домой, оставив костер догорать.

Гоша последовал за ней.

Так они дошли до двора. Молча вошли в подъезд. Поднялись на второй этаж. Никто их не остановил.

– Спасибо, – сказала, наконец Кристина, – вот почему Тощий Бок и выбрал тебя. По другому и быть не могло.

И пошла дальше наверх, к чердаку, больше ничего не объяснив.

– Уже десятый час, – сообщила мама, когда Гоша войдя в квартиру, заглянул в ее комнату, – где пропадал?

Но, не получив ответа, лишь сказала, чтобы он не задерживался, поцеловала в лоб, не обратив внимания на запах костра, и сообщила, что ему пора спать.

На следующий день Гоша заболел и пролежал дома целых три недели. Это было даже хорошо, причем не столько оттого, что он не видел своих одноклассников столько времени – мама обнаружила пропажу куртки только утром, но не стала сильно ругать больного сына.

Он видел из окна, как Старшая По Дому Уборщица возмущалась, когда обнаружила следующим утром кострище «в двух шагах от нашего дома».

– Нас чуть было не спалили бомжи, – говорила она Жене Механика, вышедшей по своим делам на улицу.

– Куда смотрит Дворник, – эхом откликнулась та, а после рассказывала об этом маме Гоши.

Дворник был изловлен и приговорен лазить по всем кустам сквера в поисках бомжей. Никого, естественно, не нашел, только поднял панику среди собак. Дело закончилось тем, что он взял лопату и забросал кострище землей, чтобы Старшей По Дому оно не резало взгляд.

– Это вообще не моя территория, – ворчал он мусорному гоблину, – и уж точно не ее.

Карл понимающе кивал.

Первая весна

В конце весны Кристина ушла также незаметно, как и появилась, безо всяких предупреждений. Девять месяцев она и Гоша общались, а потом вдруг оказалось, что ее в доме больше нет.

– Она всегда так делает, сколько помню, – сказал Карл, – и всегда возвращается осенью. Не переживай, ничего с Кристиной не случится.

По этому поводу Гоша как раз не переживал. Кристина была не из тех, с кем может случиться что-нибудь плохое. Он чувствовал себя обделенным. Общая тайна, как он считал, о которой не знали другие жильцы дома, располагала к доверию. Как минимум, Кристина могла предупредить Гошу о том, что уйдет. Ей, в отличие от него, это не составило бы труда.

– Летом меня не будет, но осенью мы с тобой непременно встретимся, – вот и все, что ей нужно было сказать.

Но Кристина исчезла молча, как будто ее и не существовало и получалось, что все то, что Гоша делал – носил ей еду, помогал убираться на чердаке, искал на соседних помойках нужные вещи и тайком приносил наверх, все это было недостаточно для того, чтобы просто предупредить.

А Гоша уже считал себя полноправным участником всех Кристининых дел.

Первая осень

Та девочка была лишь первым из посетителей. Кристина, как выяснилось, содержала на чердаке ночлежку для разных людей, встречала их, кормила, укладывала спать и провожала. Чаще всего дело происходило ночью, то ли для того, чтобы не беспокоить жильцов, то ли Кристинины посетители предпочитали передвигаться по городу ночами.

Гоша же по ночам должен был спать в своей комнате, так как мама, все-таки, в это время находилась за стенкой, но он часто просыпался, подходил к окну, растапливал дыханием корку льда на стекле или протирал выступившую на нем влагу и смотрел, как Кристина стоит на детской площадке и ждет гостей. Или общается с ними.

Одной ноябрьской ночью его заметили. Кристина стояла и говорила с двумя взрослыми а третий, поменьше, вероятно их сын, в это время разглядывал окна и, поймав Гошин взгляд, помахал ему рукой.

Гоша приставил к подоконнику стул, залез и открыл форточку, махнув через нее. Потом стул сломался. Он был старый, появился в Гошиной жизни еще со времен второго класса и мальчик неоднократно качался на нем, так что это было естественным концом, лучшей смерти стулу и придумать было нельзя, хотя мама все равно не оценила.

Следующим утром, выходя из квартиры, Гоша увидел лежащую на коврике у двери странную штуку, размером с половину ладошки, сплетенную из веточек и узкой алой ленточки. Штука легко помещалась в карман. Он вернулся, положил ее в стол и после пошел в школу.

– Ну что ты за человек такой? – фыркнула Кристина, когда Гоша, вернувшись и поднявшись на чердак, показал ей находку, – притягиваешь к себе людей. Тебе нравится быть в центре внимания, да?

Учитывая, что тремя часами раньше один одноклассник, зачерпнув воды из лужи чьим-то выброшенным ботинком, плеснул ей в Гошу, тот имел свое мнение насчет центра внимания.

– Носи с собой, – добавила Кристина, – хуже точно не будет.

Гоша носил этот амулет целых два месяца и все это время одноклассники обходили его стороной, найдя других жертв для своих шуток. Потом мама обнаружила его, когда собиралась постирать Гошины джинсы и выбросила, причем так умело, что Гоша, облазив все мусорные контейнеры, так и не нашел свой амулет, лишь зря пропах испорченными продуктами, выброшенными Ученым после того, как тот купил новый холодильник.

На следующий день, на уроке физкультуры, в Гошу бросили баскетбольным мячом, попав в лицо и оставив огромный, похожий румянец, синяк на щеке. Все вернулось на круги своя.

Первая зима

Как-то раз Гоша, возвращаясь из школы и проходя через сквер, несмотря на все запреты мамы после разговоров о бомжах и собаках, повстречал на том самом месте, где был костер, старика с редкой но длинной седой бородой, одетого в клетчатое пальто. На голове у него сидела старомодная шляпа, а в руке он держал трость из черного дерева с набалдашником в виде головы слона. Старик выглядел крайне обшарпанным, словно вышедшим прямо из прошлого века. Он не имел ничего общего с современными молодящимися стариками в трико и бейсболках и, похоже, его это совсем не смущало. Трость же, на фоне невзрачного внешнего вида, выглядела настоящим сокровищем. Если бы старик прошелся по улицам, то на него непременно бы все оборачивались. В сквере же, кроме Гоши, не было никого и оценить такую эпатажность было больше некому.

– Скажи мне, ребенок, – сказал он, когда мальчик подошел поближе, – где-то здесь есть гостиница? Мне говорили о ней.

Гоша, как вы уже поняли, не очень любил, когда его называли ребенком. Но, в данном случае, посчитал он, для такого древнего старика, наверняка все люди моложе сорока лет были детьми. К тому же, после своих слов он махнул тростью так элегантно, как делают только аристократы из старых черно-белых фильмов, что не могло не расположить к себе.

Такой старик, понятное дело, мог искать только одну гостиницу и Гоша повел его к Кристине.

Он хромал и путь, который Гоша преодолевал за три минуты, они вдвоем прошли за десять. Старик молчал и Гоша молчал, все пытаясь сформулировать вопрос о том, откуда взялась такая великолепная трость. И еще один – как старик поднимется на чердак при такой хромоте.

Когда они подошли к двери подъезда, навстречу вышел Карл.

Старик поднял шляпу двумя пальцами, а мусорный гоблин в ответ снял свою вязанную шапку и низко поклонился. На его сморщенном носатом лице читалось удивление.

– Здравствуйте! Я схожу предупредить Кристину о вашем появлении. Очень быстро вернусь, – сказал он и тут же убежал назад в подъезд.

Но вперед Кристины из подъезда вышла Старшая По Дому Уборщица.

– Здравствуйте, – на ней было коричневое пальто и большая сумка на длинных лямках. Старшая скользнула взглядом по Гоше, оглядела старика сверху до низу, остановившись на трости, – вы к кому-то пришли?

– Здравствуйте, – ответил старик и улыбнулся, показав редкие, но белые зубы – вы совершенно правы, я к кому-то пришел.

Они стояли друг напротив друга. Гоша ждал, что будет происходить дальше, но никто больше не сказал ни слова. Старик смотрел на Старшую По Дому, а Старшая По Дому смотрела на набалдашник трости.

– Не можете без фокусов? – раздался голос Кристины из подъезда.

Старик перевел взгляд на Гошу и хитро подмигнул.

– Постой с этой дамой, малец, – сказал он и пошел в дом.

Старшая По Дому Уборщица простояла на месте наверное с полминуты, прежде чем моргнула и увидела мальчика, к тому времени успевшего сесть на старую лавочку.

– Давно я тут стою? – спросила она.

Гоша только пожал плечами.

В другой день, Гоша и еще один гость Кристины попались на глаза Религиозной Деве.

– Я слышал, что Тощий Бок украл, в свое время, у одной девушки несколько лет жизни, – говорил гость, пока они шли по лестнице вниз – высокий молодой человек в костюме-тройке и пальто нараспашку, – а девушка, хоть и была ведьмой, но сказала ему лишь, что он сам себя наказал. Хотя и расстроилась, конечно. В общем, не стала ничего делать. С тех пор Тощий Бок становился все печальнее и печальнее. Совсем перестал за собой следить.

Похоже что Гошин друг был известной личностью.

– Правда, говорят, что он исправил ситуацию. Но я его с тех пор не видел. Вот мне и интересно… – он открыл дверь и шагнул на обледеневшее крыльцо, чтобы увидеть, как Религиозная Дева поскальзывается и, подняв одну ногу выше, чем это казалось возможным в ее толстой черной юбке, падает прямо в объятия молодого человека.

С тонким хрустом, с каким обычно разбиваются яйца, на крыльцо приземлился выпавший из рук Девы пакет.

– Вы не ушиблись? – молодой человек осторожно поставил ее на ноги.

– Слава Богу, нет, – сказала та и приветливо улыбнулась, – вы очень вовремя оказались рядом.

Раньше Гоша никогда не замечал, а тут вдруг увидел, что Религиозная Дева улыбалась так искренне, что все вокруг невольно теплело.

– Это, практически, моя работа, – ответил молодой человек.

Потом он попрощался с ней и с Гошей и пошел по своим делам, так и не объяснив, в чем заключается суть его работы. А Дева, с тех пор, увидев Гошу всегда дарила ему свою улыбку и он улыбался ей в ответ, словно их, отныне, что-то связывало.

Гости Кристины стали неотъемлемой частью жизни и Гоши и всего дома, даже если большая часть жильцов об этом не догадывалась. Однажды, ближе к февралю, утром в воскресенье, Гоша вышел из квартиры. Мама, уходя на работу, обязательно оставляла сыну какое-нибудь несложное задание – вынести мусор или сходить в магазин. Гоша предпочитал расправляться с ними побыстрее, чтобы ничего не отвлекало от других, более важных дел.

Закрыв дверь он обернулся и увидел две пары глаз, смотревших на него через решетку перил, пролетом выше. Одна пара была ярко синей, другая ярко зеленой.

– Кристина сообщила, что ей сейчас не до нас и предложила поискать союзников где-нибудь внизу. Ты похож на того, кто нам нужен, – сказал голос, явно принадлежащий девочке.

– Нас обидели, – сказал второй, очень похожий на первый голос, – за нас нужно заступиться. Ты большой и взрослый. Можешь стать нашим защитником?

Взрослым Гошу называла только мама, когда ей требовалось, чтобы сын сделал что-нибудь полезное. Но это было гораздо лучше принижительного слова «ребенок», предполагавшего, что он еще не дорос до каких-то «взрослых дел».

Они оказались близняшками – одинаковые во всем, кроме глаз, одетые в бело-розовые грязные комбинезоны на искусственном меху. Короткие стрижки, едва закрывающие уши, одинаковые, бесполезные при такой прическе, заколки. На вид им было лет по девять. Говорили девочки всегда по очереди.

Всему виной оказались братья-Химики, устроившие множество ловушек из петард на лестнице, в перилах, в мусоре, специально разложенном на ступенях. Прикрепленные к стенам и выкрашенные в белый цвет, для маскировки на фоне шпатлевки.

Позже они утверждали, что собирались напугать Религиозную Деву, но перепутали ее с близняшками.

Хитроумная система фитилей была устроена так, что петарды начинали взрываться почти одновременно. Химики руководили системой запуска из-за двери своей квартиры, предварительно просверлив в ней две дырки – одну для фитиля, другую для наблюдения. За дырки им влетело позже, причем, как они говорили, зря, потому что через них все равно ничего не было видно. Согласно расчетом младшего Химика, дежурившего у окна, Религиозная Дева должна была оказаться на лестнице как раз во время взрыва петард. Чего никто не учел, так это того, что Дева задержалась пообщаться со Старшей По Дому Уборщицей о повышении цен на электричество, а из-за козырька крыльца этого понять было нельзя.

Близнецы же как раз возвращались наверх через дверь в подвал, находившуюся под лестницей, куда они ходили с едой для кошки мусорного гоблина.

Гоше они представились как Синяя и Зеленая.

– Это было ужасно, – говорила Синяя.

– Мы требуем справедливости, – вторила ей Зеленая.

Они взяли Гошу за руки и потащили к двери Химиков, а он только и успел, что кивнуть, с максимально умным и озадаченным видом.

– Мы назначаем тебя рыцарем, – сказала Синяя, а Зеленая старательно рисовала на его спине черным маркером герб – рыцарей не бывает без герба и девиза.

Мама потом обнаружила этот девиз и герб – нарисованную руку с часами, зажатыми в кулаке. Внизу был девиз, написанным прописными буквами: «НЕТ НУЖДЫ ГОВОРИТЬ ЯЗЫКОМ, ПОКА МОЖНО ГОВОРИТЬ ДЕЛАМИ!». К тому времени девиз уже стерся, превратившись из серьезной мысли в обычную невразумительную черную полосу. Гошу спасло только то, что у мамы опять случилась беда в личной жизни и ей было не до таких простых вещей, как очередная испорченная куртка.

Зато он с удивлением вспоминал, как постучал в дверь Химикам и когда один из них спросил кто там, сказал, да еще и самым грозным голосом:

– Сейчас вы ответите за все, негодяи!!

Дверь ему тогда не открыли, но оба голоса, по ту сторону, ответили, что извиняются и просят не говорить о случившимся их родителям. Гоша и не собирался, тем более, что им и так влетело за испорченную дверь.

Следующим утром близняшки исчезли, также, как случалось со всеми остальными постояльцами Кристины.

– Ну ты даешь, – восхищалась она. Они втроем пили кофе, который принес Гоша. Кристина сварила его в старой грязной турке на газовой горелке и достала из своих запасов коробку с засохшими пирожными, слегка погрызенную мышами с одной стороны. Карл приволок банку селедки и, хотя она не вписывалась в общую гастрономическую картину, все равно была с удовольствием съедена.

– Ты знаешь, рыцарство – это очень серьезно. Теперь тебе придется ему соответствовать, – сказала Кристина.

И мусорный гоблин кивал с таким важным видом, что сразу становилось понятно, что с такими вещами никто не шутит.