Текст книги "Вперед, русичи!"

Ребята молча и уныло сидели в темноте у пустого кресла. Оно по-прежнему ровно и негромко гудело.

– Как же я его не выключил, – в очередной раз покачал головой Вадька.

– Чего теперь гадать, ты лучше придумай что-нибудь, – грустно отозвался Павел. И, вздохнув, добавил: – Теперь уж и бабуля нас потеряла. Волноваться будет.

– Придумай, придумай, – схватился тот руками за голову, – тут и думать было не надо, если бы ты настройку не сбил. Всего-то и делов было, садись в машину да езжай за ней. А сейчас? Поди разберись, куда она поехала.

– Ага, я же и виноват, – отозвался Павел, – сам налетел сзади как ураган. Тут не только рычаг, все кресло перевернуть можно было.

– Так я же испугался, – смущенно оправдывался Вадик, – и ее нет, и ты в кресле шаришься. Может, вы сговорились. Вот и получилось.

– И все равно она не могла сама нажать кнопку. Даже не потому, что у нее смелости не хватит. Просто она очень дисциплинированный человек. Совсем не то, что я.

– Автоматически машина не срабатывает, а ее нет, значит, нажала. Случайно или не случайно, но нажала.

– Ну и чего делать будем?

Вадька молча поднялся с земли и подошел к креслу. В ночном небе светила луна и холодно освещала все вокруг. Наклонившись еще раз, он внимательно всмотрелся в панель. Позади над ухом сосредоточенно засопел Павел.

– Как тут ее найдешь? – негромко, как бы рассуждая сам с собой, произнес Вадик. – «Плюс» – это, конечно, в нашей эре. А дальше? Один, В, восемь, ноль. Тысяча икс восьмидесятый год. И угораздило тебя рычаг столетий выключать. «В» – это значит выключено. Какая там цифра была? В каком она теперь веке? В тринадцатом? Пятнадцатом? Девятнадцатом? Хорошо, что «З» стоит, а то бы вместе с креслом исчезла.

– Слушай, может быть, мне домой вернуться? – спросил он, повернувшись к Павлу. – Втыку, конечно, получу, но брат чего-нибудь придумает.

– Не-е-е, – неуверенно протянул тот, – ты улетишь, только тебя и видали.

– Ты за кого меня принимаешь? – рассердился Вадька. – Я же как лучше хочу…

– Да не злись ты, – остановил оскорбленного парнишку Павел, – я не про то. Ты же сам говорил, что и разброс во времени существует, и не знаешь, как на Волге очутился. Говорил?

– Говорил.

– Вот и подумай, ты сейчас улетишь, а назад как вернешься? То-то и оно, даже если очень захочешь, и то не сможешь. Самим надо искать.

– Легко сказать. А как?

Павел ненадолго задумался.

– Ты говоришь, родители и брат у тебя в командировке, а когда они вернутся?

– Родители еще не скоро, а брат через неделю, но может и дня через три нагрянуть. А к чему это ты?

– Значит, в нашем распоряжении как минимум три дня, пока тебя дома хватятся.

– Ну да, – заинтересованно ответил Вадька, догадываясь, что Павел что-то придумал.

– Шансы, конечно, не велики, – продолжал задумчиво рассуждать тот, – но попробовать стоит.

– Да не тяни ты, говори, что придумал.

– Надо лететь по ее следам.

– Не лететь, а ехать. Только где же след?

– В каждый век поочередно в восьмидесятые годы. Даже если на всю экспедицию потратить двое суток, то на каждый век придется часов по пять.

– А спать когда?

– По четыре часа. К тому же часть веков можно пропустить.

– Это почему? – заинтересованно спросил Вадька.

– А ты помнишь, что цифры на подлокотнике, когда ты объяснял, совсем другие ставил?

– Да, другие.

– Значит, эти поставила Даша. Представь себе, если она даже и не собиралась никуда улететь, то все равно на подлокотнике выставила те цифры, вернее, тот год, который ее чем-то привлекал. А чем может привлекать десятый или там пятнадцатый век? Я про них, честно говоря, и не знаю ничего.

– И я не знаю, – печально подтвердил Вадька, – я и про ваш-то век мало чего помню.

– А вот шестнадцатый, семнадцатый века, я понимаю, это уже интересней, – продолжал рассуждать Павел.

– Чего в них интересного-то?

– Ну, не знаю, – пожал плечами Павел, – балы там всякие, гусары, Пушкин, а что еще девчонку заинтересовать может? Во всяком случае, хоть какая-то цивилизация уже была. Получается, если несколько веков отбросить, то в каждом из оставшихся еще больше времени проводить можно будет.

– Да хоть за целый день, чего мы там узнать-то сможем?

– Не знаю еще, но она обязательно о себе какой-то след оставлять будет. Не думаю, что она туда переселиться решила и догадывается, что мы ее искать будем. Значит, шанс есть.

– Ты же сам говорил, разброс времени и все прочее. Может, мы совсем в другом месте земли очутимся от нее. Как тут искать?

– И все равно, хоть небольшой шанс, да есть. Или ты можешь что-то лучше предложить?

Вадька задумчиво засопел.

– Нет, не получится, – наконец сказал он.

– Почему?

– А мы сюда вернуться все равно не сможем.

– Это почему? Ведь ты говорил, что машина настраивается на точку отправления, и если нажать на ту кнопку, то она возвращается в исходный пункт.

– Но ведь исходный пункт – лаборатория!

– А перестроить на это место нельзя?

– Конечно, можно.

– Так настрой.

Вадька не стронулся с места.

– Чего ты? – нетерпеливо спросил Павел.

– Но ведь тогда я не смогу точно и в свое время попасть домой, – негромко и как-то виновато сказал парнишка.

– У, черт, – от отчаяния Павел вновь сел на землю, обхватив голову руками, – но не можем же мы оставить ее там одну, без помощи.

Он сидел так, не замечая ни ночной прохлады, ни комаров, облепивших его обнаженный торс. Сидел и отчаянно пытался придумать выход из этой ситуации. Погруженный в свои мысли, он даже вздрогнул, когда подошел Вадька и положил ему руку на плечо.

– Вставай, я перенастроил кресло.

До Павла не сразу дошел смысл сказанного.

– Перенастроил? – переспросил он.

Вадька молча кивнул.

Поняв, что произошло, Павел вскочил, схватил паренька за плечи и взглянул ему прямо в глаза.

– А ты-то, ты-то как? Обратно-то? Может, еще чего-нибудь придумали бы?

– Семь бед – один ответ, – безнадежно махнул рукой тот и отвернулся, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза непрошеные слезинки. – Я-то все равно домой смогу вернуться. Может, не в лабораторию и не совсем в свой год, но все равно к себе. Хоть и накажут меня крепко, может, и брату из-за меня достанется, но все равно поймут. А тебе же тут никто не поверит, да и девчонку жалко.

– Ну ты молоток! – радостно сказал Павел. – Спасибо. – Он протянул пареньку руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

– Так что, поехали? – смутившись, спросил Вадька.

Павел сходил к кустам, высвободил свою куртку и натянул ее на плечи.

– Ты знаешь, – сказал он, вернувшись к креслу, – только вместе нам ехать никак нельзя. Я один должен.

– Так мы не договаривались, – покачал головой Вадька и добавил: – Если уж один, так я поеду, а ты – нет.

– Да ты пойми, – загорячился Павел, – нам сейчас как можно меньше глупостей наделать надо, а то совсем запутаемся и все потеряемся.

– Вот поэтому я и поеду, – решил Вадька, – ведь я же лучше машину знаю.

– Машину-то, конечно, лучше, – согласился Павел, – а Дашу? Ведь ты ее как следует и в лицо-то не запомнил. Это во-первых. Во-вторых, я все ее привычки знаю, а ты совсем из другого времени, даже если она оставит какой-либо знак, ты его можешь даже и не заметить. Ведь для тебя что семнадцатый, что двадцатый век – явление прошлое, так что мне-то легче будет ее след отыскать.

С этими доводами Вадик был вынужден согласиться.

– Но почему не вместе? – все же спросил он. – Ведь здесь от меня никакого толка не будет, а там я чем-нибудь помог бы.

– Ты только не обижайся, – Павел положил руку на Вадькино плечо, – я не знаю, как у вас там, в будущем, делается техника, а вот нашу – знаю. Так у нас во многих механизмах предусмотрена так называемая защита «от дурака». Может, ты слышал, это для того делается, чтобы кто-то незнающий не мог по своей глупости вывести технику из строя. Мне кажется, и у вас должно быть предусмотрено что-то такое на непредвиденный случай, и в этой машине тоже. Может быть, она след какой-то оставляет. А может, в лаборатории где-то фиксируется, куда она уехала. Может такое быть?

Вадька кивнул.

– Я даже помню, – сказал он, – что брат уезжал на выручку к какому-то своему коллеге-историку, который был в прошлом на своей машине времени. Только как это делается, как он его искал, я не знаю. – И он печально вздохнул.

– Вот видишь. Представь, что тебя начнут разыскивать, прилетят сюда…

– Приедут, – поправил Вадька.

– Ну, приедут, а ты уже по другим векам путешествуешь. Даже если я останусь, они меня не знают, ведь им нужен только ты, только тебя они знают, только с тобой они пойдут на контакт. А тогда вместе вы сможете помочь и мне, и Даше, если что случится. Вот это и есть в-третьих, почему ты должен оставаться здесь.

С этими доводами трудно было спорить, и Вадька лишь согласно кивнул. Грустным взглядом он оглядел окружающие их кусты, поежился от ночной прохлады и еще раз печально вздохнул.

– А вот это уже в-четвертых, – улыбнулся Павел, поняв его невеселые мысли, – если мы с Дашей исчезнем отсюда даже на два дня, не сказав никому ни слова, бабуля не только весь город, всю страну на ноги поднимет. Шуму тогда не оберешься. Поэтому ночевать тебе здесь ни к чему. Пойдешь ко мне домой и будешь перед бабулей «держать оборону».

– Да она меня на порог не пустит, что я ей скажу-то?

– Это ты зря, бабуля у меня – свой парень. Только что бы ей получше сочинить-то? – Он немного задумался. – Во! Скажешь, что мы с Дашей встретили дядю Петю, и он уговорил нас поехать с ним на дачу, на рыбалку, денька на два. А домой заскочить не успели, так как опоздали бы на электричку.

– Куда вы делись – понятно, а откуда я взялся?

– Ты? – Павел почесал затылок. – Скажешь, что приехал к родственникам на недельку, а их дома никого не оказалось, куда-то уехали. Вот ты и гулял по берегу, встретил нас, мы тебе дали свой адрес, чтобы ты переночевал да пожил денек-другой, пока родственники не вернутся. Годится?

– Вроде ничего.

– Только говори уверенно, а то бабуля тебя враз расколет. Она у меня почище Штирлица.

– Кого?

– Да это разведчик был такой в кино.

– А-а, – так ничего и не поняв, протянул Вадька.

– В общем, запоминай адрес: улица Декабристов, дом шесть, квартира пятьдесят один. А бабулю зовут баба Надя. Запомнишь?

– Баба Надя, улица Декабристов, дом шесть, квартира пятьдесят один.

– Точно! Пойдешь прямо по этой тропинке к городу, выйдешь на набережную, во второй переулок направо свернешь, дойдешь до старой пожарной каланчи, еще один квартал вниз, и будет тебе улица Декабристов, а там по номерам сориентируешься. А теперь давай еще раз подробнее объясни мне, как эта машина работает.

Павел уселся в кресло и внимательно выслушал объяснения Вадика.

– Хорошо, что я хоть последний рычаг на «З» поставил, – заметил тот, а то улетела бы она вместе с креслом, и еще неизвестно, смогла бы когда-нибудь вернуться.

– А может, оно и лучше было бы, – не согласился Павел, – она сообразительная. Ну что ж, – закончил он, – давай еще раз все проверим и попрощаемся.

Ребята склонились над пультом, на нем было набрано: +, 1, 3, 8, 0, «П». Хотя в душе Павел не верил, что Даша могла забраться так далеко, начать он решил все же с четырнадцатого века. Времени, как он считал, должно было хватить, поэтому решил «прочесать» за два дня семь веков.

– Днем я буду где-нибудь здесь сидеть, на всякий случай, – сказал Вадька уже держащему руку на красной кнопке Павлу.

– Возьми удочку, порыбачишь, – ответил тот и, поставив магнитофон на колени, решительно нажал кнопку. Кресло вместе с Павлом исчезло…

Глава 2. В стане князя Дмитрия

Переправившись через Дон, Дмитрий Иванович повернул коня вдоль берега. Опытный взгляд тридцатилетнего полководца и в густоте туманной ночи замечал овраги и холмы, ложбины и заросли кустов. Он отмечал каждую мелочь, которая могла пригодиться в завтрашнем бою.

Тактика уже давно была продумана князем Дмитрием. Войска он решил расположить традиционно. Впереди – большой полк, он и примет на себя основной и самый жестокий удар врага. За ним – сторожевой, который в ходе боя выдвинется вперед. Левый и правый фланговые. Но приготовил он Мамаю и сюрприз. Зеленую дубраву, о которой рассказывали сторожа, он углядел из-за Дона еще с вечера и решил расположить там засадный полк под началом Владимира Андреевича и Боброка Волынского. В случае необходимости засадный полк, расположенный левее и глубже полка левого фланга, должен был решить исход боя. Поэтому князь даже укрепил правый фланг за счет левого. Мамай об этом догадаться не должен.

И все же князь прекрасно понимал, что, несмотря ни на какие тактические хитрости, успех битвы решит мужество и стойкость воинов. Поэтому внимательно вглядывался в лица преодолевших Дон русских богатырей. Пусть сопутствует им удача!

– Осади! Осади коня, леший! И поперед батьки в пекло не лезь!

Князь вновь увидел уже переправившегося через реку Климента Поленина, выговаривающего Прошке. Конь последнего, чувствуя нетерпение седока, готов был, не разбирая дороги, скакать вперед. Но Климент строго следил за дисциплиной в своей сторожевой десятке и неторопливо, уверенно вел ее к дубраве, куда подтягивался весь засадный полк.

«Обязательно к ним заскочить надо будет», – отметил про себя князь. Он, как никто другой, понимал, что задача, стоявшая перед засадой, ох как непроста. Видеть, как льется кровь твоих братьев, и не сметь раньше времени помочь им… Есть ли большая мука для русского воина? Но обнаружить себя до сроку – значит позволить Мамаю разгадать хитрость славян. Выдержка и терпение – вот главное оружие. И хотя шансов остаться в живых здесь было больше, вряд ли кто по своей воле захотел бы с ними поменяться.

Повернув коня, Дмитрий Иванович поскакал к центру дружины. Здесь у пылающих костров уже расположились воины большого полка. Именно им отражать первый, самый жестокий удар монголо-татар. Им платить самую кровавую дань богу войны. По-разному вели себя воины в преддверии битвы. У одних костров то и дело раздавался веселый смех, при приближении князя все дружно его приветствовали, приглашая к себе. У других была сосредоточенная тишина, воины были заняты проверкой снаряжения или же просто сидели, погруженные в свои думы. Здесь, завидев Дмитрия Ивановича, лишь приветливо кивали, смягчая улыбкой суровые лица. Иные возносили молитву Господу, другие подремывали, экономя силы перед боем. И казалось, нет края у костров, разведенных русичами на своей земле, на правом берегу Дона…

В дубраве коротали ночь воины десятки Клима Поленина. Лишь один Прошка не мог сомкнуть глаз, мысленно находясь уже в завтрашней битве. Пробегал иногда внутри у парня холодок боязни: не оплошать бы, не осрамить отца погибшего. Предрассветную тишину нарушало лишь легкое потрескивание костра, редкое ржание лошадей да доносимый со стороны чей-то далекий разговор.

Вдруг где-то за спиной у Прошки раздался короткий пронзительный свист, а затем негромкий, но ясно различимый хруст валежника. Будто от тяжелого мешка, сброшенного на землю. Прошка вскочил и подбежал к своему заволновавшемуся коню. Проснулись и остальные. Они недоуменно переглядывались, уж не со сна ли прислышался им этот свист.

Как бы отвечая на их вопрос, Прошка молча указал вглубь дубравы, туда, откуда, по его мнению, и раздался непонятный звук. Так же молча поднялся от костра Григорий Судак и осторожно направился в указанную сторону. Прошка пошел за ним следом, тихо ступая по траве. Остальных жестом остановил Поленин, и они присели у костра, внимательно глядя в направлении ушедших соратников…

Нажав кнопку, Павел почувствовал на секунду лишь легкое головокружение и какую-то пустоту в желудке, так бывает, когда самолет проваливается в воздушную яму. Но больше ничего не произошло. Кресло, как ему показалось, осталось на том же месте. «Не получилось», – с горечью подумал он и еще раз нажал на кнопку. Равномерный гул кресла не изменился.

И только тут до него дошло, что вокруг него что-то не так. Не было Вадьки, еще секунду назад стоявшего рядом. Вместо кустарника вокруг росли большие деревья, окутанные туманом. А начинавшее светлеть небо заставляло предполагать, что скорее наступает утро, нежели ночь.

«Так это и есть четырнадцатый век? – подумав, нервно хихикнул Павел. – И где я есть? И где здесь Дашу искать?»

Он осторожно слез с кресла, поставил на сиденье магнитофон. Обошел кресло кругом, тщетно пытаясь хоть что-то разглядеть за деревьями, но отойти далеко побоялся. Неизвестно, какие сюрпризы приготовил ему далекий век, и надо ли вообще пытаться идти, и если да, то в какую сторону.

«До рассвета надо сидеть и не рыпаться», – решил про себя Павел и наклонился, чтобы завязать на кроссовке шнурок. Вдруг сзади на него что-то навалилось, крепкая рука зажала рот, не дав возможности даже вскрикнуть. Ему скрутили руки, засунули в рот кляп, накинули на голову какой-то мешок, подняли и понесли.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – с тоской подумал он, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, ничего не видя.

– Татар, однако, – сказал Прошка, неслышно появившись из тумана перед костром, и небрежно сбросил с плеча связанного человека. – Колючий, черт, – добавил он, показывая на шипы, торчащие из костюма плененного.

Воины удивленно уставились на странно одетого пленника с мешком на голове.

– А Гришка где? – нетерпеливо спросил Поленин.

Как раз в это время послышались грузные шаги, тут же появился Судак, который с трудом нес предмет, вызвавший изумленные восклицания. Он напоминал княжеский трон, но был каким-то нелепым, на нем еще стоял необычный, красиво расписанный ящик.

– Он около этого крутился, – пояснил Прошка, указав на пленника и кресло.

– Уж не самого ли Мамая ты, Прошка, в полон взял? – полушутя-полусерьезно спросил Поленин, сдергивая мешок с головы пленника. И тут же изумленно уставился на светловолосого, чуть конопатого паренька. – Не-е, – протянул он, – это не татар. Ты кто?

– Пашка, – совершенно искренне ответил тот, слегка ошалевший от всего произошедшего.

– Русич, что ли?

С тревогой всматриваясь в лица мужиков у костра, он кивнул.

– И чего ж тогда молчишь, будто язык проглотил? Откель ты тут взялся-то?

– Ну… да… в общем… – замямлил Павел, не зная, что и как он здесь может объяснить, – девушку одну ищу.

– Ах, девицу, – кивнул Поленин. – Да тут полно их. Только все бородаты…

Ратники дружно захохотали.

– И чего с ним огород городить, – проворчал Святослав, – порешить, да и дело с концом. Татар это. У Мамая всяких полно, все ему служат. Ты только на эту хламиду глянь, – показал он на костюм пленника, – русич выискался.

– Хиловат больно, – заметил Гришка, развязывая Павлу руки.

– Во-во, и я про то. В бою с него толку нету, а вынюхивать горазд.

Павел с удовольствием разминал затекшие руки и с тревогой вслушивался в разговор мужиков. Чего от них можно ждать?

– Меня больше интересует, откуда и как он эту штуковину приволок. Ненашенская работа.

– Говорю, татар он, – продолжал настаивать Святослав.

– Ну, так чего молчишь, русич? – с еле заметной усмешкой задал вопрос Поленин. – Откуда ты?

– Издалека, – только и нашелся что ответить Павел.

– Да и мы не тутошние. И московские, и владимирские, с Литвы даже есть, а ты каковский?

– Я с Волги.

Святослав победно хмыкнул:

– Ну, чего я говорил?

– Татары, татары, – возмутился Павел, – от ваших монголо-татар давно уже помину не осталось. Мы со всеми мирно живем.

– А кто это такие – вы?

– Русские. Российские.

– И дани не платите?

– Да я же говорю, – воодушевился парень, – никто никакой дани не платит, и Мамая вашего давно кости сгнили, и… Ну, то есть сейчас-то он, может быть, и есть, а потом не будет, – совсем запутался он в своих рассуждениях.

Никто и не заметил, как приблизился к костру и стал прислушиваться к разговору князь Дмитрий.

– Спасибо и на этом, – усмехнулся Поленин, – что хоть сейчас-то есть. А то уж я засомневался, чего мы тут за Доном собрались, вместо кабака на поле Куликовом расселись.

– За Доном?! На Куликовом?! – Павел даже привстал от возбуждения. – Ух ты! Так завтра что, Куликовская битва будет? – спрашивал он, а сам лихорадочно вспоминал то немногое, что еще помнил из истории.

– Какая-какая битва? – переспросил Прошка.

Но Павел от возбуждения даже не расслышал вопроса.

– А Дмитрий Донской с вами? А Пересвет здесь?

От последних слов паренька вздрогнул всадник, стоявший неподалеку, зашуршала металлом кольчуга, настороженно обернулись сидевшие у костра. Не таясь более, Дмитрий Иванович выехал к свету пламени.

– Князь! – поднимаясь с земли, радостно приветствовали его воины.

– Откуда ты про Пересвета наслышан, отрок? – спросил он, обращаясь к Павлу, и взмахом руки остановил Поленина, попытавшегося объяснить появление пленника.

– В школе по истории учили. Пересвет перед битвой сразился с монгольским богатырем Челубеем, они…

– Молчи! – решительно остановил его князь. И, спешившись, добавил несколько мягче: – Пойдем, пройдемся. – И сам первый неторопливо направился вглубь дубравы.

Есть в его дружине монах Пересвет, на днях благословил его на ратный бой сам великий старец Сергий Радонежский. Было в словах отрока что-то неясное, может быть, прозорливое… Уж не ведун ли? Не блаженный? Дмитрий Иванович обернулся к Павлу.

– Что ты еще ведаешь?

– Пересвет и Челубей погибнут. Потом будет битва, русские победят, – вспоминая, затараторил Павел, поняв, кто стоит перед ним. – Вы останетесь живы, только ранены будете. Про битву эту люди и через тысячу лет помнить будут, в школе учить. А вас станут называть Дмитрием Донским.

Тревожно забилось сердце князя: кто перед ним? Уж не посланец ли неба или… преисподней?

– И эта битва положит конец монголо-татарскому игу, – добавил Павел, силясь вспомнить еще что-нибудь.

Он не заметил, как от последних слов слегка вздрогнул Дмитрий Иванович, легкое разочарование выразилось на его лице. Кто, как не князь, знал, даже разбей он Мамая наголову, из ярма монгольского не выскочишь сразу.

«Видение, видать, пареньку было, – решил он, – а я уж чуть за посланца его не принял», – усмехнулся он своей тревоге и растерянности.

Неожиданно тишину предрассветной дубравы нарушила какофония нелепых звуков. «Магнитофон!» – догадался Павел и бросился к костру. Выхватив меч, Дмитрий Иванович поспешил за ним.

У костра произошло вот что. Когда Павел и князь скрылись за деревьями, Прошка, так и не понявший, кого же это он приволок из леса, внимательно осмотрел и ощупал кресло. Взял в руки красиво украшенный ящик. Все с любопытством наблюдали за ним. Прошка, приподняв его, потряс, прислушался, но ничего не происходило.

На кнопку он нажал совершенно случайно, из магнитофона сразу же обрушилась звуковая канонада одного из почитаемых Павлом местных ансамблей металлистов. Все в страхе бросились врассыпную. Прошка, уронив «ящик» на землю, пулей взлетел на дерево. У костра, распластавшись на траве и обхватив голову руками, остался лишь Святослав. Испуганно захрапели кони.

Павел, выскочив из дубравы, поднял магнитофон, убавил, а затем и вовсе выключил звук, убедившись в целости «ящика». Потом, оглядевшись, весело рассмеялся. К костру несколько смущенно, но с опаской, ежесекундно крестясь и озираясь, возвращались мужики. Смех этот вывел из оцепенения лежавшего Святослава. С безумными глазами он вскочил и, подняв бердыш, бросился на Павла. Тот слишком поздно заметил опускающийся на голову топор. В глазах потемнело, и, не успев даже испугаться, он рухнул на землю…

Сначала до его сознания дошел чей-то говор. Павел попытался прислушаться, мучительно соображая, где он, что происходит. Вспомнил воинов, князя, магнитофон и занесенный над головой топор. Попытался пошевелить руками, ногами – они слушались. «Живой», – радостно подумал он, нащупав на голове порядочную шишку.

– Кажись, очухался, – раздался совсем рядом малознакомый голос.

Павел открыл глаза и увидел рядом с собой Прошку, того молодого воина, который и приволок его к костру.

– Подымайся, коли очухался, неча разлеживаться, – сказал тот и добавил: – Хлипковат ты.

– Что случилось-то? – Павел сел, морщась и поглаживая ушибленное место.

– Святослав с испугу чуть не порешил тебя. Ежели бы князь меч свой не успел подставить, то тебе бы уж заупокойную отслужили. Может, оно и лучше бы было. Валандайся с тобой теперича.

– А ты не валандайся. Мне няньки не нужны.

– Князь повелел уберечь тебя. После битвы говорить с тобой желает, да и штуковины эти рассмотреть.

– Это у него вряд ли получится, – заметил Павел, вспоминая из истории, что восемь дней после битвы стояли русские войска на поле, хоронили убитых, а сам князь был ранен и, кажется, тяжело. – У меня времени столько нет.

– У меня не сбежишь, – по-своему понял его Прошка. – Давай лучше эти штуки, – он показал на кресло с магнитофоном, – перенесем подальше в дубраву. Там овражек есть. Да и сам там схоронишься, а то жарко станет, снесет лихой татарин твою башку, а мне ответ держать.

Только сейчас Павел обратил внимание, что утреннее солнце уже прогоняло остатки тумана, высвечивая вдали изготовившиеся к битве дружины. Видать, немало он провалялся в беспамятстве. Поднявшись, взял магнитофон и пошел вслед за Прошкой, который не без труда уже волок кресло.

– Ты мне про девицу-то тогда правду говорил аль так, понарошку?

Павла как холодным душем окатило. За всеми этими событиями он чуть совсем не забыл про Дашу. Вот тебе и расчеты – по пять часов в каждом веке.

– Серьезно, может, ты слышал что про нее? Ее Дашей зовут, она тоже такая… – он несколько замялся, – для вас необычная.

– Юродивая, что ль?

– Сам ты юродивый!

– Спрашиваешь, так не лайся. Монголы ее полонили?

– Не знаю. Может, и монголы. А может, и вообще ее здесь не было.

– Здесь-то уж точно не было, мы сюда быстро шли, бабы все дома остались. А во Владимире ничего про пришлую не слыхал.

– А тебе сколько лет? – вдруг спросил Павел.

– К Рождеству пятнадцать минет.

– Ничего себе, как же тебя в войско взяли? У нас в армию только с восемнадцати берут.

– Не пойму я тебя, – удивленно взглянул на него Прошка, – скоморох ты, что ли, али вправду юродивый. То вроде ничего, то опять заговариваться начинаешь. Кто ж с Мамаем драться будет, коли мужики по домам отсиживаться зачнут, годков дожидаться.

– Мужики, – иронично протянул Павел, – сам, поди, еще школу толком не закончил.

В ответ на непонятные речи Прошка только сердито засопел да пошел быстрее.

– Хотя и князь ваш не очень стар, – примирительно сказал Павел, догоняя его.

– Князь у нас что надо, ему уж тридцать минуло, мудрый воин, храбрый. И тут же добавил, спускаясь в небольшой овраг: – Давай-давай, пошевеливайся. Устроим здесь эти твои штуковины, никто их не тронет. А сами назад пойдем, битва того и гляди грянет.

Павел уже понял, что искать Дашу где-то поблизости бессмысленно. Если и оказалась она в этом четырнадцатом веке, то уж, скорее, совсем в другом месте. А если так, то на поиски и года не хватит. И вообще, вся эта затея с самостоятельными розысками, которая совсем недавно казалась ему единственно правильной, выглядела теперь нелепой авантюрой. Ведь только в случае маловероятного совпадения он мог найти Дашу, даже точно зная век, в который ее забросило. А уж не зная его… тут шансов и вовсе один на миллион, если не меньше.

Нет, он и в мыслях не допускал прекратить поиски и вернуться домой. Пока есть время, значит, есть и шанс, пусть даже совсем крохотный. Тем более и дома помочь было некому. Прекратить поиски будет просто предательством, хотя оставаться в этом веке, на Куликовом поле, и терять время было попросту бессмысленно. Но уж очень хотелось, хоть одним глазком, хоть издалека, хоть немного посмотреть на знаменитую битву.

Не обращая внимания на недовольное ворчание Прошки, магнитофон он взял с собой, пообещав не выпускать из него «бесов». Когда они вернулись к отряду, вдали уже началось сражение. Храп коней, звон мечей, крики торжества и боли, стоны и кличи, сливаясь воедино, доносили до дубравы мрачный рокот битвы.

«Не хотел бы я очутиться в центре этой мясорубки», – со страхом глядя на темную массу сражавшихся, подумал Павел, а вслух добавил:

– Эх, пулемет бы сейчас сюда, а еще лучше танк.

Но Прошка уже не глядел на него, не прислушивался к его словам. Закусив до крови губу, он внимательно всматривался в даль. Рука его, непроизвольно сжимавшая рукоятку меча, то белела от напряжения, то в бессилии опускала оружие. Тумены Мамая продвигались вперед, сминая большой и сторожевой полки русичей. Это было заметно и отсюда, из дубравы, где стоял засадный полк. Разгорался бой и на правом фланге. Это было совсем не то, что в кино, намного более жестоко и страшно. Павла сковал ужас.

– А вы-то чего, – дотронулся он до Прошки, – им же помощь нужна, – махнул он рукой в сторону сражающихся.

Он совсем не хотел обидеть того, и сказал так, лишь бы не молчать, не оставаться один на один со всем этим ужасом. Сказал и тут же отшатнулся от гневного взгляда воина, своего ровесника.

– Уйди лучше, – сквозь плотно сжатые зубы процедил тот, с трудом сдерживая себя, чтобы не выхватить меч. – Не доводи до греха. И без тебя тошно.

Павел попятился. На него никто не обращал внимания. И он, развернувшись, бросился к овражку. «Бежать, бежать отсюда. В другой век», – подгоняла его мысль. Никому он здесь не нужен, никому не может помочь, мешает только. Да и ему здесь никто не поможет. Уже почти добежав до цели, он вдруг увидел на другой стороне овражка конный отряд. Ошибиться было нельзя – монголы!

Павел остановился, а в голове зароились мысли: «С тыла заходят. Наши сейчас битвой увлечены, не заметят. А эти нежданные много бед натворить могут. Что делать? Предупредить!»

Развернувшись, он бросился назад. Но монголы заметили его. Два всадника отделились от отряда и помчались наперерез.

– Про-ошка! – отчаянно закричал Павел, понимая, что с такого расстояния тот не услышит его.

Задыхаясь, он бежал из последних сил, а всадники все ближе и ближе. Еще чуть-чуть – и грубая рука искусного наездника уже готова была со свистом опустить кривой монгольский меч на его голову. И тут Павел, споткнувшись, упал. Всадники, проскочив чуть дальше, развернули разгоряченных коней и с хищными улыбками стали приближаться к жертве, беспомощно сидящей на земле.

От страха или от отчаяния Павел вдруг вспомнил недавний ночной случай и… на полную катушку врубил магнитофон. Кони шарахнулись в стороны, и с криками, полными суеверного ужаса, монголы скрылись за деревьями. Тогда он вскочил и побежал дальше.

Шум этот услышали и в отряде Поленина. И уже через несколько шагов Павел наткнулся на скачущих ему навстречу русских воинов.

– Монголы, – обессиленно прошептал он, показывая рукой в сторону, где видел отряд, – сотня.