Текст книги "Солженицын. Прощание с мифом"

«Я только на ощупь могу судить, – пишет А. И. Солженицын, – какой поворот готовился в нашей стране в августе-сентябре 1965 года. Когда-нибудь доживем же мы до публичной истории, и расскажут нам точно, как это было. Но близко к уверенности можно сказать, что готовился крутой возврат к сталинизму во главе с «железным Шуриком» Шелепиным. Говорят, предложил Шелепин: экономику и управление зажать по-сталински – в этом он будто бы спорил с Косыгиным, а что идеологию надо зажать, в этом они не расходились никто. Предлагал Шелепин поклониться Мао Дзе-дуну, признать его правоту: не отсохнет голова, зато будет единство сил. Рассуждали сталинисты, что если не в возврате к Сталину смысл свержения Хрущева – то в чем же?… и когда же пробовать?.. Все шаги, как задумывали шелепинцы, остаются неизвестными. Но один шаг они успели сделать: арест Синявского и Даниэля в начале сентября 1965 г.» (1).

Юлий Маркович Даниэль и Андрей Донатович Синявский были писателями, публиковавшими свои произведения за границей, что было расценено КГБ как антисоветская деятельность (2). Одним из первых после начала холодной войны на такой шаг отважился Борис Леонидович Пастернак, напечатавший за рубежом свой роман «Доктор Живаго»[27]27
  Роман был вывезен за границу В. Б. Сосинским (Запись беседы с А. Б. Сосинским. Москва. 3 июня 2003 г. // Архив автора) и опубликован итальянским издателем Д. Фельтринелли, которого подозревали в связях с коммунистами и в финансировании «Красных бригад» (Отец «Красных бригад» // Посев. 1986. № 9. С. 27–28).


[Закрыть], который в 1958 г. был удостоен Нобелевской премии (3). В 1961 г. в Лондоне издал сборник стихов «Весенний лист» сын Сергея Есенина – Александр Сергеевич Вольпин (4). В 1962 г. почти одновременно за границей появились произведения Михаила Александровича Нарицы (5) и Валерия Яковлевич Тарсиса (6). За ними последовали другие писатели. Нанося удар по Ю. М. Даниэлю и А. Д. Синявскому, КГБ тем самым преследовал цель – остановить поток подобных публикаций.

Отмечая факт их ареста, А. И. Солженицын пишет: «”Тысячу интеллигентов” требовали арестовать по Москве подручные Семичастного. В то тревожное начало сентября я задался планом забрать свой роман из «Нового мира»: потому что придут, откроют сейф и… Рано всё было затеяно, надо спешить уйти в подполье и замаскироваться математикой» (7).

Приведенные слова создают впечатление, будто бы именно арест Ю. М. Даниэля и А. Д. Синявского придал началу сентября 1965 г. тревожный характер, и возникшее в связи с этим беспокойство привело Александра Исаевича к мысли о необходимости «уйти в подполье».

Насколько же это соответствует действительности?

По воспоминаниям А. И. Солженицына, забрать из редакции «Нового мира» свой роман он решил не позднее 6 сентября, когда с подобной просьбой явился на дачу к А. Т. Твардовскому (8), а 7-го уже был в Москве и получил роман на руки (9). А когда произошли названные выше аресты? Оказывается, и А. Д. Синявского в Москве, и Ю. М. Даниэля в Новосибирске арестовали 8 сентября (10). Следовательно, изъятие романа «В круге первом» из редакции «Нового мира» не имело никакого отношения к названным арестам.

Как же А. И. Солженицын объяснял А. Т. Твардовскому свое намерение забрать роман? Сначала якобы он заявил, что «для переделки синтаксиса». «Не верит. – комментирует поведение Александра Трифоновича А. И. Солженицын. – Открываюсь: не считаю надежным их сейф. Это дико ему… Но А.Т. – добр, верит мне, и как ему ни жаль, обещает назавтра разрешительный звонок в редакцию – чтоб отдали» (11).

Свидетелем изъятия романа из редакции «Нового мира» оказался В. Я. Лакшин. 7 сентября он записал в дневнике: «Поднялся наверх к С.Х. (Софья Ханаановна Минц – секретарь А. Т. Твардовского. – А.О.) – и застал Солженицына… Закс встревожено сказал мне, что А.И. забирает роман. Когда позже С. заглянул ко мне, и я спросил его, зачем он это делает – он стал говорить, что-то о том, что его не устраивает слог, что у него появились какие-то новые мысли о русском синтаксисе и он хочет поправить. Все это высказано было поспешно, путано и, кажется, не совсем искренне» (12).

Почему ненадежен был сейф «Нового мира»? И что криминального было в самом романе? В редакции журнала он находился совершенно легально, отношения его автора с журналом скрепляли не только договор, но и выплаченный ему аванс.

Но тогда получается, что роман понадобился где-то в другом месте. Куда же, почувствовав необходимость спешно «уйти в подполье», отправился прятать свое «криминальное» произведение Александр Исаевич? Хотите – верьте, хотите – нет, но он не нашел более надежного места, чем редакция газеты «Правда». Да, да, редакция Центрального органа ЦК КПСС. Следовательно, забирая роман из редакции «Нового мира», А. И. Солженицын вовсе не собирался «уходить в подполье» и переквалифицироваться в «математики». Объясняя столь необычный для «подпольщика-математика» шаг, он пишет: «…по-ребячьи поверил вздорным заявлениям Ю. Карякина, что его очень либеральный шеф Румянцев» готов напечатать «одну – две безопасных главых из “Круга”… Обезумел» (13). Но если так, то почему это предложение нужно было держать в секрете и дурачить А. Т. Твардовского «синтаксисом»? Причем здесь была угроза ареста?

Однако в редакцию «Правды» был передан только один экземпляр романа. Куда же «угрожаемый автор» (так называет себя в «Теленке» сам А. И. Солженицын: см. далее – С.) отнес остальные? Казалось бы, решив спешно «уйти в подполье», он должен был или отвезти роман домой, или же спрятать его где-нибудь в другом, более надежном месте. Между тем из редакции «Нового мира» он отправился к своим знакомым Теушам, квартира которых, по его собственному свидетельству, к этому времени уже была на примете у КГБ и откуда, если верить ему, он незадолго до описываемых событий решил забрать все свои рукописи (14).

Излагая дальнейшее развитие событий и имея в виду рукопись романа, А. И. Солженицын пишет: “Правда, я несу ее на опасную важную квартиру (Теушей – А.О.), где еще недавно хранился мой главный архив – тот самый, в новогоднюю ночь увезенный из Рязани. Но основную часть похоронок, все сокровище, я недавно оттуда забрал, осталось же второстепенное, полуоткрытое, вроде “Свечи”» (15). Отмечая, что он принес рукопись романа «на опасную важную квартиру», А. И. Солженицын далее пишет: «несу ее, собственно, даже не прятать» (16).

Для чего же тогда? Уж не для того ли, чтобы ее там нашли?

И действительно, не прошло недели, как 13 сентября 1965 г. около 16.00 в Борзовке появилась Вероника Штейн. Она принесла весть о том, что у Теушей был обыск и роман «В круге первом» конфисковали (17). «Было к вечеру, – пишет А. И. Солженицын. – И поспешно побросав в автомобиль какие-то вещи с собой и что было из рукописей (без нас через час могут приехать и обыскать), мы поехали подмосковными дорогами, минуя Москву, на дачу к Твардовскому: успеть сообщить ему, пока я не схвачен» (18).

У А. Т. Твардовского было решено обратиться по этому поводу к П. Н. Демичеву. «Я, – вспоминает А. И. Солженицын, – тут же стал писать черновик письма – и первой легчайшей трещинкой наметилось то, что потом должно было зазиять: А.Т. настаивал на самых мягких и даже просительных выражениях. Особенно он не допускал, чтобы я написал «незаконное изъятие»… Я вяло сопротивлялся… К позору своему, я уступил, переправил холуйским словом «незаслуженное» (19).

Куда же, согласовав с А. Т. Твардовским текст своего письма на имя П. Н. Демичева, отправился Александр Исаевич? «Покинув дачу Твардовского, – писала Наталья Алексеевна, – едем в Москву. И не потому, что надо сдать письмо в ЦК, но еще, чтобы узнать подробности» (20). Логично. Исходя из воспоминаний Натальи Алексеевны, можно подумать, что это произошло вечером 13 сентября. Однако вот, что пишет на этот счет Александр Исаевич: «После бессонной палящей ночи мы с женой рано поехали в Москву» (21).

Следовательно, в Москву они отправились только на следующий день. Где же они провели «бессонную палящую ночь»? Может быть, в Пахре, у А. Т. Твардовского? Нет, когда утром 14-го Ж. А. Медведев приехал в Борзовку, он застал Солженицыных там (22). К моменту его приезда у Александра Исаевича уже были готовы письма не только на имя П. Н. Демичева, но и Ю. В. Андропова, Л. И. Брежнева и М. А. Суслова (23). «Эти письма, – пишет Ж. Медведев, – Александр Исаевич просил меня отправить в Москве» (24).

Следовательно, узнав вечером 13 сентября о провале романа и поставив об этом в известность А. Т. Твардовского, А. И. Солженицын не помчался в Москву, чтобы узнать там подробности произошедшего, а спокойно вернулся в Борзовку (24).

Между тем в «Теленке» он описывает свое тогдашнее состояние совершенно иначе. «…Провал мой в сентябре 1965, – пишет Александр Исаевич, – был самой большой бедой за 47 лет моей жизни. Я несколько месяцев ощущал его как настоящую физическую незаживающую рану – копьем в грудь, и даже на прокол, и наконечник застрял, и не вытащить. И малейшее мое шевеление… отдавалось колющей болью… Сейчас даже не понимаю, почему открытие «Круга-87» показалось мне тогда катастрофой» (25). Если верить А. И. Солженицыну, в первый раз его посетила мысль о самоубийстве (26).

14 сентября Александр Исаевич направил свое письмо П. Н. Демичеву. Самое простое было бы опустить его в обыкновенный почтовый ящик или сдать на почте как заказное, в крайнем случае, отнести в Приемную ЦК КПСС. Однако «угрожаемый автор» поступил иначе: «Пересек солнечный, многолюдный и совсем нереальный московский день, – пишет А. И. Солженицын, – опять через пронзительный контроль вошел в лощенное здание ЦК, где так недавно и так удачно был на приеме; прошел по безлюдным, широким как комнаты обставленным коридорам, где на дверях не выставлено должностей, а лишь фамилии – неприметные, неизвестные, стертые; и отдал заявление уже мне знакомому любезному секретарю» (27).

Вот так. Оказывается, гонимый, преследуемый, с минуты на минуту ожидающий ареста А. И. Солженицын имел возможность свободно пройти в здание ЦК КПСС. Не в общую приемную ЦК КПСС, куда мог обратиться каждый, а в приемную одного из секретарей ЦК КПСС. Следовательно, или он имел постоянный пропуск, что маловероятно, или же на него был выписан разовый пропуск, что представляется более правдоподобным. Но в таком случае ему необходимо было предварительно связаться с приемной П. Н. Демичева по телефону и получить разрешение на вход. Такое разрешение давали не каждому.

Из ЦК КПСС А. И. Солженицын заехал в «Новый мир» (28), а затем на нейтральной территории (29) встретился с Сусанной Лазаревной Теуш. Описывая эту встречу, Н. А. Решетовская отмечала: «Ни до, ни после я не видела мужа в подобном состоянии. Он сидел, откинувшись на спинку дивана. Руки его бессильно вытянулись. Глаза закрыты. Состояние полной прострации» (30). От Сусанны Лазаревны А. И. Солженицын узнал, что в руках КГБ оказался не только его роман, но и другие рукописи (31).

Последний факт заслуживает особого внимания.

С одной стороны, в «главном тексте» «Теленка», написанном весной 1967 г., рассказывается, как, забирая у В. Л. Теуша свое основное хранение, Александр Исаевич проявил легкомыслие и не проверил, все ли было возвращено ему. Между тем В. Л. Теуш случайно забыл у себя ряд его рукописей, которые, уезжая на лето, передал на хранение «своему молодому другу Зильбербергу», а вечером 11 сентября «гэбисты одновременно пришли к Теушам (взяли «Круг») и изо всех друзей их – именно к Зильбербергу»(32).

Рассказывая далее о своем приезде в Москву 14 сентября, Александр Исаевич тоже в «главном тексте» воспоминаний отмечает: «После бессонной палящей ночи мы с женой рано поехали в Москву. Там через несколько часов я узнал от Теушей о горшей беде: что в тот же вечер 11 сентября были взяты и “Пир победителей”, и “Республика труда”, и лагерные стихи! – как это могло получиться; ведь я это все забрал у Теушей! – я еще понять не мог. Вот она была беда, а до сих пор – предбедки! Ломились и рухались мосты под ногами, бесславно и преждевременно» (33).

Выраженное здесь недоумение представляется по меньшей мере странным. Что тут понимать, если несколькими строками выше уже сказано, что 14 сентября в Москве от Сусанны Лазаревны Александр Исаевич не только узнал, что одновременном с обыском у Теушей был обыск у И. И. Зильберберга, но и получил объяснение, как его рукописи оказались у последнего (34)?

Еще более странно то, что в «Пятом дополнении» к «Теленку», которое вышло из-под его пера в 1974–1975 гг. (35), Александр Исаевич совершенно по-другому и в полном противоречии с известными ему фактами писал: «13 сентября 1965 г. грянула гроза надо мной, узнал я о провале архива у Теуша» (36). Заметьте: не об изъятии романа, а об изъятии «архива» и не у И. И. Зильберберга, а у В. Л. Теуша. О «провале архива у Теуша» говорится и других частях «Пятого дополнения» (37).

Как же объяснить подобное противоречие? Судя по всему, первоначально в «главном тексте» воспоминаний о причастности И. И. Зильберберга к провалу архива А. И. Солженицына не упоминалось. Более того, когда появились первые намеки на связь В. Л. Теуша с И. И. Зильбербергом, А. И. Солженицын пытался протестовать. Выступая 22 сентября 1967 г. на заседании Секретариата Правления Союза писателей СССР, он заявил: «…За последнее время изобретена новая версия об изъятии моего архива. Будто бы тот человек, Теуш, у которого хранились мои рукописи, был связан с другим еще человеком, которого не называют, а того задержали на таможне, неизвестно какой, и что-то нашли (не называют что), не мое нашли, но решили меня оберечь от такого знакомства. Все это ложь. У знакомого моего Теуша два года назад было следствие, но такого обвинения ему даже не выставлялось» (38).

Эти слова А. И. Солженицына не были включены в стенограмму заседания Секретариата Правления Союза писателей СССР 22 сентября 1967 г., или, что точнее, были исключены из нее. Сохранилась только следующая запись: «Изготовлена новая версия об изъятии моего архива» (39).

И, видимо, только после знакомства с вышедшей в 1972 г. книгой Д. Бурга и Д. Фейфера «Солженицын», а затем с изданной в 1973 г. книгой Ж. А. Медеведева «Десять лет после Ивана Денисовича», в которых фигурировал факт провала солженицынского архива у И. И. Зильберберга (40), Александр Исаевич при подготовке «главного текста» «Теленка» к печати внес в него соответствующий корректив, но забыл вычитать весь его текст и не откорректировал «Пятое дополнение», которое тогда к печати не предназначалось. Так появилось отмеченное выше противоречие. О значении этого частного, но, как мы увидим далее, очень важного факта речь пойдет далее.

Первоначально А. И. Солженицын пытался не только скрыть факт изъятия его архива у И. И. Зильберберга, но и отрицал даже знакомство с ним (41). В 1991 г. в журнальном варианте «Теленка» он не только признал это знакомство, но и назвал время и место, где оно произошло (42). Следовательно, в первом издании он сознательно лгал.

Александр Исаевич имел право применить к изъятым у И. И. Зильберберга рукописям понятие «архив», так как оно употребляется в двух смыслах: а) учреждение, хранящее документы и б) коллекция или собрание документов. Однако, используя это слово без всяких уточнений или же характеризуя его как «мой архив» и даже «главный архив», он создавал иллюзию, будто бы речь идет о конфискации не нескольких его рукописей, а всего комплекса документов, которыми он владел как писатель (43).

Ответ на вопрос, что же представлял собою захваченный КГБ «главный архив» А. И. Солженицына, дает опубликованный протокол обыска на квартире И. И. Зильберберга:

«ПРОТОКОЛ ОБЫСКА. Мы сотрудники Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР, капитан Н., ст. лейтенант Б., лейтенант Л., по поручению капитана С., на основании постановления Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР за №… – от 11 сентября 1965 г… в присутствии Зильберберга И. И. и понятых К-вой, проживающей… и К-на, проживающего…, руководствуясь ст. ст. 167–177 УПК РСФСР, произвели обыск на квартире Зильберберга И. И. по адресу: г. Москва, 1 Гончарный переулок, д. 7, кв. 8…

«10) Пакет из белой бумаги размером 38 см. на 24,5 см. (Эти слова И. Зильберберг сопроводил следующим примечанием обращенным к А. И. Солженицыну: “Вот он, Ваш архив в упаковке В.Л.”). На пакете имеется штемпель с надписью “Машиностроение”. При вскрытии в нем был обнаружен конверт коричневого цвета с различными машинописными текстами и текстами, исполненными от руки, а именно: Степан Хлынов “Улыбка Будды” – на 5 листах. Степан Хлынов “Щ-854” – на 36 листах. А. Солженицын “Сердце под бушлатом” – на 29 листах. Степан Хлынов – “Сердце под бушлатом” – на 20 листах. “Пир победителей” – пьеса в стихах на 66 листах. Степан Хлынов “Республика труда” – на 74 листах. “Эренбург и Солженицын” Рональд Хинкли – на 3 листах. А. Солженицын “Правая кисть” – на 11 листах. “Не стоит село без праведника. Рассказ” – автор не указан – на 20 страницах, на стр. 2, 3, 5, 10, 17 имеются наклеенные фотоснимки. “Когда теряют счет годам”. Григ, “Песня Сольвейг” – на 10 листах. “Вертеп счастливых. Драма в 7 картинах» – на 49 листах. А. Солженицын “Невеселая повесть” – на 60 листах. Текст без заглавия, начинающийся словами “19. Вся долгая жизнь…” и кончающийся словами “…все новых и новых вырастающих голов гидры» – на 5 страницах. Рукопись исполненная чернилами фиолетового цвета на листах бумаги белого цвета размером 9,7 на 14,5 см, начинающаяся словами: “Д-VI. Как человек учился руководить…” и заканчивающаяся словами “…Ключом бьет жизнь-карикатура” – в количестве 8 прошитых листов. Аналогичная рукопись, исполненная на 10 листах скрепленной бумаги, начинающаяся словами:

“1956 год – «Пакеты» 18.12.56 – радиопередача…» и кончающаяся словами “…будет еще круче и зверей сталинского”. Аналогичная рукопись на 2 листах. Различные записи, исполненные чернилами фиолетового цвета на двух листах тетрадной бумаги в линейку. Записи начинаются словами: “… выставка достаточно разнообразна…” и заканчиваются словами: “…Нет ли билетика? – еще от метро”. В пакет была вложена также радиопрограмма (1, 2, 7, 8 стр.) от 31 мая по 6 июня 1965 г. № 21/980)» (44).

Вот и весь «главный архив»!

Оказывается, он состоял всего лишь из 19 рукописей. Из них четыре не имели к А. И. Солженицыну никакого отношения, авторство трех рукописей – неизвестно, две рукописи уже были опубликованы, три рассматривались на предмет публикации, что же касается остальных семи, то из них особый интерес для КГБ могла представлять только пьеса «Пир победителей», автор которой, кстати, в тексте указан не был.

Почему же эти несколько рукописей Александр Исаевич именовал своим «главным архивом», захваченным КГБ, и чем именно для него мог угрожать провал этого «архива»?

Перед нами то, что сейчас называют иностранным словом «пиар», цель которого заключалась в том, чтобы создать самому себе новый ореол – ореол гонимого писателя.

Глава 2
Начало противостояния

«…когда 13 сентября 1965 г. грянула гроза надо мной, – пишет А. И. Солженицын, – узнал я о провале архива у Теуша, а сидел в это время на всех заготовках и рукописях “Архипелага”, все в клочках и фрагментах, написана только “Каторга” – то и мысли не было другой, куда спасать свое сокровище, куда поеду я его дорабатывать, если уцелею, – конечно, в Эстонию» (1).

А куда же еще? Ведь свою любимую пишущую машинку «Рену” он предусмотрительно забросил в Эстонию на хутор Марты еще весной, как будто бы уже зная, что вскоре над ним грянет гроза и ему понадобится «укрывище».

«Я сидел в Рождестве открыто, – пишет Александр Исаевич, имея в виду свое пребывание там уже после возвращения из Москвы, – ожидая ареста или обыска с часу на час, а в Москве на Большой Пироговке вечером, в темное время, по согласованному расписанию, встретились в парадном впервые, незнакомые Тэнно (Георгий Тэнно – бывший узник Экибастузского лагеря. – А.О.) и Надя Левитская, вошли в лифт, и там, в закрытости, она передала ему все то, что было тогда «Архипелаг»… Это была передача уже из третьих рук в четвертые, к Наде отвезла жена, – и Тэнно, чистый, без «хвоста», на другой день уехал в Эстонию, и через день все было спрятано у Лембита (Лембит Аасало – эстонец, знакомый А. И. Солженицына. – А.О.) на хуторе… Георгий предупредил, что этой зимой я, может быть, приеду к Марте. И все было четко подготовлено и ждало меня» (2).

А вот другая версия, тоже исходящая от А. И. Солженицына: «В самый разгар работы над «Архипелагом» в сентябре 1965 г. меня постиг разгром архива и арест романа. Тогда написанные части «Архипелага» и материалы других частей разлетелись в разные стороны и больше не собирались вместе» (3).

Что же было сделано к этому времени? Для ответа на этот вопрос прежде всего вспомним, что настраиваться на «Архипелаг» Александр Исаевич стал в декабре 1964 г., вплотную взялся за него 2 февраля 1965 г. и работал над ним до 13 сентября. Это 224 дня. Между тем весной десять дней он провел в Эстонии, не менее недели занимался составлением обзора отзывов на «Один день Ивана Денисовича», с 29 апреля по 31 мая путешествовал по Прибалтике, с 21 июня по 10 июля находился в Тамбовской области, оставшуюся часть июля занимался другими делами, в частности, связанными с попыткой переезда в Обнинск, поисками, приобретением и обживанием дачи. Поэтому, по свидетельству Н. А. Решетовской, снова взялся за перо только в августе. Кроме того, нам известно, что и в августе, и в сентябре он не только работал вполсилы, но и отвлекался на «Р-17». Следовательно, до осени 1965 г. Александр Исаевич мог заниматься «Архипелагом» не более 110 дней.

По свидетельству Н. А. Решетовской, характеризовавшей работу своего мужа, «если день был посвящен творчеству, то нормой обычно считалось четыре странички» (4). Это, видимо, 0,25 авторских листа. Свои воспоминания «Бодался теленок с дубом» А. И. Солженицын начал 7 апреля 1967 г., завершил «главный текст» 7 мая (5). Следовательно 11 а.л., 242 машинописные страницы были написаны максимум за 38 дней, что дает примерно 7 страниц или же около 0,3 а.л. в день. Шестая часть «Архипелага» была написана между 26 декабря 1967 г. и 9 января 1968 г. Это 5,5 а.л., 124 машинописные страницы, или же тоже около 0,3 а.л. в день (6). Работа над «соловецкими главами» «Архипелага» (6,5 а.л. 150 страницы) заняла не более 20 дней (7). И здесь мы видим ту же самую скорость – примерно 0,3 а.л. в день.

Следовательно, за 110 дня Александр Исаевич мог написать максимум 33 авторских листа. Между тем ранее были приведены его слова, из которых явствует, что к осени 1965 г. он успел написать только «Каторгу», которая тогда составляла не более 12 а.л. А вот его слова, относящиеся тому же времени, в передаче КГБ: «Первая часть “Фабрика тюрьмы”. Я все написал, 15 печатных листов. Вторая часть “Вечное движение”. Это этапы и пересылки… Я ее закончил. Кроме этого, у меня написана 5-я часть, “Каторга” – 12 глав. Вся написана… Теперь мне надо возвращаться к третьей части» (8).

Как же примирить приведенные свидетельства? Не исключено, что к середине сентября 1965 г. рукопись «Архипелага» действительно составляла около 33 а.л., но отредактирована была только пятая часть книги – «Каторга».

Характеризуя те сентябрьские дни 1965 г., Н. А. Решетовская пишет: «Сидя за любимым столиком в Борзовке, где мы были так беззаботно счастливы целых полтора месяца, муж не писал, не читал Даля, не работал вообще, а мучительно думал… Александр Исаевич составляет телеграмму Л. И. Брежневу… Первую неделю после удара Александр Исаевич назвал “первой черной неделей”… Машинально работали на участке, пилили дрова, хотя уже казалось небезопасным жить на уединенной дачке, собирали урожай» (9).

Но КГБ не спешил брать «угрожаемого автора».

«В конце сентября, – вспоминал Ж. А. Медведев, – похолодало, и Александр Исаевич решил возвратиться в Рязань. Надежды на переезд в Обнинск угасли, и Н. А. Решетовской нужно было восстанавливаться на работе на кафедре органической химии Рязанского сельскохозяйственного института» (10).

Однако Борзовка опустела несколько раньше. «В воскресенье, девятнадцатого сентября, – писала Н. А. Решетовская, – простившись с Борзовкой, мы едем домой, не скрывая друг от друга страха, что могут остановить, обыскать» (11). Сразу по приезде Александр Исаевич отправился в Москву к К. И. Чуковскому (12), а Наталья Алексеевна начинает разбирать бумаги и передает матери то, что «следовало уничтожить» (13). Поразительно, на протяжении почти целой недели ждать ареста и только к концу ее додуматься до необходимости уничтожения хранившихся дома рукописей криминального по тем временам характера.

Когда А. И. Солженицын добрался до Москвы, «в Переделкино, к Корнею Ивановичу, по свидетельству Н. А. Решетовской, ехать было уже поздно. Муж направился к Туркиным, где выяснилось, что завтра в Большом зале консерватории состоится первое исполнение XIII симфонии Шостаковича… Значит, поездку в Переделкино придется еще на день отложить. А днем он зайдет в “Новый мир” поговорить с Твардовским. Выяснилось еще одно обстоятельство: положение Румянцева в «Правде» неустойчиво. Хранение там романа становится даже опасным… И Карякину дается наказ доставить роман прямо в “Новый мир”» (14).

А вот что мы читаем в «Теленке»: «…все пришло в движение в этих днях, снят был из “Правды” Румянцев, и мой доброжелатель Карякин должен был в суете утаскивать роман… из “Правды”. Это было уже 20 сентября… Попросил я Карякина, чтобы вез он роман из “Правды” прямо в “Новый мир“… довез благополучно». Однако теперь А. Т. Твардовский принять роман отказался (15). И понять его нетрудно.

Посетив редакцию «Нового мира», Александр Исаевич «навестил Копелева» (16), после чего побывал в консерватории, переночевал у Штейнов и на следующий день, сдав свой роман «В круге первом», а также пьесы «Свеча на ветру» и «Республику труда» в Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ), отправился в Переделкино (17). 21 сентября Корней Иванович записал в дневнике: «Сейчас ушел от меня Солженицын – борода, щеки розовые, ростом как будто выше. Весь в смятении» (18).

В Москве А. И. Солженицын пробыл несколько дней. Если верить ему, здесь он обнаружил за собою слежку и во избежание ареста вынужден был менять места жительства.

Одним из них стала квартира Анны Ивановны Яковлевой, которая фигурирует в «Теленке» под кличкой «Гадалка». С Анной Ивановной (доктор биологических наук, фармацевт, «была незамужем») Александр Исаевич познакомился еще в 1963, когда посетил «химический институт», где она работала, затем они стали переписываться, и Анна Ивановна предложила ему «свою квартирку на 13-й Парковой»: «если нужно когда в тишине поработать». «В мою разгромную полосу, в сентябре 1965, – пишет А. И. Солженицын, – я иногда и скрывался у нее, когда надо было уйти от слежки, отдохнуть от опасности, знать, что хоть в эту ночь – наверняка не придут» (19).

В эти сентябрьские дни Александр Исаевич обратился к Л. З. Копелеву с просьбой переправить за границу киносценарий «Знают истину танки» и «Прусские ночи»: «Он – пишет А. И. Солженицын, – взялся, и на этот раз действительно отправил – с Бёллем» (20).

«Пристроив “Шарашку”, почувствовав хоть маленькое облегчение и ощутив страшную усталость от московских дней, – вспоминала Н. А. Решетовская, – Александр Исаевич решил поехать не к Чуковскому, а в Борзовку». Теперь «там он не чувствует себя в такой опасности, как в Рязани. Наша ничем и никем не защищенная дачка кажется мужу маленьким убежищем. Ему хочется наедине с природой поразмыслить…» (21).

В Борзовку Александр Исаевич вернулся 22 сентября, но пробыл там недолго (22). Через несколько дней он опять отправился в Переделкино. «…В конце сентября, – пишет Н. А. Решетовская, – Саня поселяется у Чуковских» (23). Как явствует из дневника Корнея Ивановича, «Солженицын с вещами и женой» появился у него в Переделкино 28 сентября 1965 г. «в час дня». «Завтра утром, – записал Корней Иванович, – он поселится у меня в Колиной комнате» (24). 30 сентября Александр Исаевич читал К. И. Чуковскому «Прусские ночи», после чего тот не без иронии записал в дневнике об этой поэме: «…кончается тихой идиллией: изнасилованием немецкой девушки» (25).

Характеризуя первые дни пребывания мужа в Переделкино, Наталья Алексеевна отмечала в «Хронографе»: «29, 30 сентября – первое облегчение» (26). К сожалению, получить у нее объяснение этих слов не удалось. Не исключено, что его дает следующее свидетельство А. И. Солженицына: «Две – но не малых – политических радости посетили меня в конце сентября в мое гощение у Чуковского»: «поражение шелепинской затеи» и «поражение индонезийского коммунистического переворота» (27).

Что именно имел в виду Александр Исаевич под «шелепинской затеей», мы не знаем. Не исключено, что в данном случае речь идет о той борьбе, которая развернулась осенью 1965 г. в руководстве партии вокруг экономической реформы. Важной вехой в этой борьбе стал Пленум ЦК КПСС, который проходил с 27 по 29 сентября и принял программу перевода советской экономики на рельсы так называемого хозяйственного расчета (28). Представляя ее, «Косыгин говорил в своем докладе, что принятые Пленумом решения являются только началом еще более глубокой и всеобъемлющей реформы, которая будет осуществляться на протяжении ближайшей пятилетки и даже в 70-е годы» (29).

Намеченные реформы были непоследовательны и противоречивы.

Так, поставив деятельность предприятий в зависимость от их эффективности, государство должно было признать возможность объявления их банкротства в случае нерентабельности. Не решившись на такой шаг, правительство сохранило дотации убыточных предприятий, что лишило реформу ее смысла. Другая ахиллесова пята реформы была связана с тем, что расширение хозяйственной самостоятельности предприятий открывало возможность растаскивания государственной собственности их руководителями. Остановить этот процесс, опираясь только на правоохранительные органы, было невозможно.

Не сумев придать советской системе второе дыхание, реформа 1965 г. стала важной вехой на пути складывание теневой экономики и формирования подпольной буржуазии, иначе говоря, важной вехой на том пути, который привел нашу страну к 1991 г.

У этой реформы были не только сторонники, но и противники. Одним из ее противников, по всей видимости, был Александр Николаевич Шелепин (1918–1994), который с декабря 1958 по ноябрь 1961 г. возглавлял КГБ при СМ СССР, а в рассматриваемое время занимал посты секретаря ЦК КПСС, председателя Комиссии партийно-государственного контроля ЦК КПСС, заместителя председателя Совета министров СССР и члена Президиума ЦК КПСС (30).